Римма Васильевна Маркова

96 лет назад, 3 марта 1925 года, родилась Римма Васильевна Маркова.

«Римма, браво!» — Я до сих пор удивляюсь своим родителям, которые нас с Ленькой (Леонид Марков, знаменитейший актер Театра им. Моссовета, снявшийся в фильмах «Гараж», «Змеелов» и др., — родной брат актрисы.- Прим. ред.) отправили из Махачкалы в Москву.

Как же, поступать в студию при Театре Ленинского комсомола поехали! Худрук Иван Берсенев обещал папе взять нас под свое крыло. А мы же дети совсем были.

Мне — 19 лет, Леньке — 17. Отец Лене дал костюм свой единственный, он на брате, как на собаке худой, висел. Мне мама платье какое-то сшила, туфли лакированные разношенные отдала. И чемодан с грушами.

Наши наивные родители решили, что в Москве это дефицит жуткий. Мол, продадите и будете на эти деньги шиковать. Приехали мы, а нам и остановиться негде.

Но я же всегда была деятельной, черт возьми. Вещи — в камеру хранения, а сами — на Центральный рынок груши продавать.

Как же у нас их воровали! Подходили, внаглую брали, а мы с Ленькой стеснялись наглецов одернуть и делали вид, что ничего не замечаем.

В общем, продали килограмма два, остальные съели. Я потом груши всю жизнь терпеть не могла.

Моей первой серьезной работой была роль в спектакле «Вторая любовь», ну такое действо про навоз-колхоз. У меня была сцена, где моя героиня Фрося читала письмо, которое она написала своему возлюбленному.

Народ ради этой сцены по нескольку раз ходил в театр. Помню, был какой-то шикарный прием. И я вижу, как люди расступаются, расступаются и наконец появляется Майя Плисецкая.

Подошла ко мне, взяла за уши, в одну щеку поцеловала, в другую: «За Фросю», — и ушла. А как-то подошел легендарный Алексей Дикий.

Сунул руку в карман, отломил шоколадку, дал мне. А потом ладонь растопырил, поднял ее и говорит: «Пять. С плюсом».

С Валентиной Серовой мы долго в одной гримерке сидели и были дружны. Какая это была женщина! Представьте себе — послевоенная Москва, лето, жара жуткая стоит.

Из театра в шикарном сиреневом платье выпархивает Валя с букетом цветов и садится в открытую машину. Загляденье! А какой она доброй была, все время кому-то то квартиру выбивала, то больницу, то пенсию.

Константин Симонов, бывший тогда ее мужем, написал пьесу «Доброе имя». Я играла в этом спектакле. После премьеры Симонов в «Метрополе» устроил банкет. Мы, молодые актеры, сидели где-то на задворках. А Симонову, видно, такие лошадяги, как я, нравились.

Неожиданно он указывает на меня: «Я хочу танцевать с этой девушкой». Начинаем мы танцевать, а у него ничего не получается.

«Я обожаю танцевать, — сказал он мне, картавя. — Но жутко бездаген». Закончились танцы, мне все завидуют — как же, сам Симонов заметил.

А мне-то этого не надо, я взяла и ушла с приема. Бреду по утренней Москве — вдруг сзади визг тормозов. Оглядываюсь — из машины Мишка Пуговкин, который играл моего мужа, высовывается: «Римма, иди сюда».

Только я наклонилась к нему, как меня — р-раз — и буквально втащили в набитую машину и положили поверх сидящих на заднем сиденье.

Симонов оборачивается с переднего: «Едем пгодолжать». Серова рядом сидит ржет. Приехали мы в их квартиру на улице Горького.

В лифт все не поместились, и Симонов пошел пешком. На каждой лестничной клетке он подходил к лифту, открывал дверь и, когда тот останавливался, просил: «Валя, скажи, что любишь меня».

Серова отвечала: «Ни-ког-да!» Лифт проезжал еще один этаж, Симонов снова подходил к двери: «Ну скажи, что любишь». А Валентина Васильевна стояла на своем: «Ни за что!» В общем, ездили мы так вверх-вниз. Наконец приехали.

Вошли в их огромнейшую, в пол-этажа, наверное, квартиру. Валя эффектно так туфли с ног сбросила и упала на диван. А Симонов смочил салфетку теплой водой, нежно положил ей на лицо. И начал читать стихи…

Из Ленкома Валя ушла сначала в Малый театр, потом в Театр им. Моссовета. Помню, шел там спектакль «Рассказ о Турции» Назыма Хикмета.

Дерьмо жуткое, но как же — Хикмет, надо ставить. И Валя там играла. Я пришла посмотреть и в антракте зашла за кулисы.

А в этом же спектакле роль матери, у которой расстреляли сына, играла Фаина Георгиевна Раневская. Захожу я за кулисы, и первая, кого вижу, — это сидящая во всем черном Раневская.

«Я надеюсь, вы не купили билет?» — спросила она у меня. Я ответила, что нет, у меня контрамарка.

«Ну, и как я вам? — продолжает Фаина Георгиевна.

— Вам правда нравится? Ну, слава богу. А мне казалось, что эта роль без заднего прохода».

После расставания с Симоновым Валя все серьезнее начинала пить. Был у нас спектакль «Анфиса». Я вхожу в гримерку и чувствую запах спиртного.

Вместе с Зиной, однокашницей Серовой, пока Валя была на сцене, начинаем проверять ее вещи. Так и есть — в шубе из обезьяны, которую Вале из-за границы привез Симонов, обнаружили потайной карман, а в нем — полупустую бутылку коньяка.

Только Зина забрала бутылку, входит Серова. Я выбежала из гримерки, а она меня через минуту зовет: «Римма! Отдай бутылку!» Женский алкоголизм ведь неизлечим. Да ей никто и не хотел помочь. Сколько раз я ходила на «Мосфильм», в Театр киноактера. Гибнет человек, говорила, спасите. Но куда там…

Серова и сама понимала, что это конец. Но ей уже было все равно. Она сильно изменилась: одна кожа да кости остались. Ее и на улице уже не узнавали. Страшный конец…

«Римма, прочти»

Лучшей моей подругой всегда была Нонна Мордюкова. У нас у обеих характер не сахар, мы не раз ругались.

Звонит как-то: «Римма, нас на три дня в санаторий ЦК КПСС приглашают. Будет показ «Бриллиантовой руки», мы один раз выступим, а два дня просто отдыхать будем».

Понятно, что это ее позвали, меня она за компанию взяла. Ну ладно, поехали. Оказалось, что это санаторий для домработниц членов ЦК. Наступает вечер, показывают фильм, следом — наше выступление.

Надо было, конечно, мне первой выходить, разогреть перед Нонной зал. Но как-то так получилось, что Мордюкова первая вышла на сцену. Обычно Нонна говорит хорошо, зал сразу же подпадает под ее обаяние.

А тут никак не получается наладить контакт. Она говорит-говорит, а мысль закончить не может. И то и дело произносит: «Во-от». Я уже чувствую, она из-за этого свирепеть начинает.

Наконец, она устала бороться и поворачивается в мою сторону: «А сейчас выступит моя лучшая подруга…» И не может от волнения вспомнить мое имя.

И я тихо ей подсказываю: «Вася меня зовут».

Она аж зашлась от хохота, на весь зал закатилась. И публика начала ржать. Нонна снова победила…

А еще она пишет хорошо. Пошла я как-то в очередной раз получать паек (нам раньше в высотке на Котельнической набережной продукты давали — сгущенку, крупу).

И мне передали номер журнала, в котором были напечатаны рассказы Мордюковой. Наверное, она постеснялась передать мне его лично. Открываю журнал, а там надпись: «Мадам! Если вы соизволите прочесть мое сочинение, буду вам благодарна. Н. Мордюкова».

А мы накануне в очередной раз поссорились. И знаете, как мы помирились? Сдохнуть можно. В моем доме на первом этаже есть аптека, куда ходит Нонна. В один из дней раздается звонок в дверь.

Открываю — на пороге стоит Мордюкова. Как была в шубе, влетела в в квартиру и принялась расхаживать: «Мать твою, чего это я хожу в аптеку и делаю вид, будто здесь никто не живет!»

Я начала ржать, чуть не умерла от смеха. Расстались, разумеется, снова подругами.

«Римма, тише»

Вот зачем я вам все это рассказываю? Несет меня, не могу остановиться. Всегда говорю себе: «Римма, потише, поинтеллигентнее, выбирай слова».

Но куда там, все равно несет. Я всегда говорю, что думаю. Мне и звание народной артистки РФ дали только десять лет назад.

Когда начали оформлять документы, одна подруга с удовольствием, как мне показалось, предупредила меня: «Зря все это, старухам званий больше не дают». Ну я и успокоилась.

А там у меня как раз внук родился, я вся в хлопотах. Вдруг телефонный звонок: «Римма, поздравляем!» Я благодарю, говорю, что так рада, ведь всю жизнь мечтала именно о мальчике. «О каком мальчике? — удивляются в трубке.

— Ты что, не знаешь, тебе «народную» дали?»

15 января 2015 года великая актриса и прекрасная женщина Римма Васильевна Маркова скончалась в Боткинской больнице Москвы, на 90-м году жизни.

Автор: Игорь Изгаршев «Знаменитости «

Из сети

Актрисы старшего поколения обладали каким-то особым шармом. Они умели быть простыми, несмотря на свою звездность, народность и популярность. У них не было ни пресс-секретарей, ни пиар-агентов, ни директоров, никакой другой челяди, их и так все знали, и договориться об интервью или об участии в концерте с ними можно было напрямую.

Римма обладала уникальным чувством юмора, я до сих пор считаю интервью с ней для «Каравана историй » — одним из лучших в моей биографии. Она прожила хорошую, длинную, активную жизнь, никогда не сетовала на нее, не жаловалась, подтрунивала над старостью :»Знаешь, чем противна старость? Все время тянет кого-нибудь учить жить». Сейчас я её так понимаю! И помню ее…

О.Белан

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.