Андрей Миронов и Екатерина Градова

АНДРЕЙ МИРОНОВ и ЕКАТЕРИНА ГРАДОВА…

Из интервью с актрисой Екатериной Градовой: – Вы на пять лет моложе Андрея Александровича. К моменту вашей встречи он был звездой, вокруг – поклонники и особенно поклонницы. Красивые артистки добиваются его благосклонности, а он выбирает вас, вчерашнюю выпускницу театрального института. Почему, как вы думаете?

— Однажды Андрей с Валей Гафтом пришли к нам, в Школу-студию МХАТ, на дипломный спектакль «Женитьба Фигаро». Наверное, они искали Розину для своего спектакля – ее потом сыграла Верочка Васильева. А им хотелось юную Розину, какой она и была написана.

Потом Андрей рассказывал мне, что он посмотрел на меня, потом в программку, прочитал: «Катя Градова» – и после спектакля сказал Гафту: «Вот эта девушка будет моей женой».

«С чего ты взял?» – спрашивала я его потом, и он рассказал (а Мария Владимировна мне это подтверждала), что в 14 лет ему был сон. Когда он проснулся, то сказал матери: «Мам, а ты знаешь, что у меня жена будет Катенька, а дочь – Машенька». Представляете? И Андрей тогда мне и рассказал: «Когда я тебя увидел, мне как стрельнул тот сон…»

Спустя какое-то время я пришла в Сатиру поговорить с Плучеком. Зачем? Не знаю, ведь я уже работала в театре Маяковского, и там у меня был спектакль «Таланты и поклонники», который без всякого Интернета, телевидения сделал меня знаменитой, я попала на обложки журналов (мне писали из-за границы, какие-то заключенные…).

Так вот, в Сатире в тот день я встретила Андрея Александровича. «Вам нужно помочь? Я вас буду ждать, и позвольте я вас провожу». А Плучек поговорил со мной, сказал, что возьмет в театр. Когда я вышла, Андрея уже не было, решила – ну, не дождался. А я уезжала в Германию – досниматься во всех немецких планах «Семнадцати мгновений весны» – и подумала, что оформлюсь в театр, когда вернусь. А когда вернулась, то он встретил меня с претензией: «Что же вы меня не дождались, я как дурак все отменил».

– «Ну, извините…» – говорю.

– Он ведь тогда был на пике популярности?

– Не то слово. Он записал мой телефон, а я поехала на съемку: в Москву как раз приехал мой партнер из Германии Отто Мелис (играл Гельмута). Заканчивалась съемка. Андрей заехал за мной, и Лиознова, которая его хорошо знала, потому что сначала пробовала его на роль Шелленберга, сказала: «Смотри, завтра у тебя Отто Мелис, должна быть на площадке в 9.00. Загримированная и (подчеркнула) в порядке». Как предрекла.

Я вышла к машине: Андрей сидит в такой синей рубашке в горошек, выгоревший светлый чуб, синие-синие глаза, и очень огорченный. «Что с вами?» – спрашиваю.

— «Я собаку задавил сейчас. Это очень плохой знак».

Этот знак нам потом сопутствовал. Уже после рождения Маши он привез нас на дачу. Вышли из машины и видим: наш пес Степан, обычная дворняга, висит на заборе. Видимо, хотел перепрыгнуть, и его задушил ошейник. С погибшей собаки началась наша жизнь – и ею закончилась.

Потом у меня были съемки. И вот середина дня, обеденный перерыв, самовар, сушки. Входит тетя в халате и обращается ко мне: «Милок, там тебя один спрашивает. Говорит, что жаних».

«Кто это?» – не сообразила сразу, и вдруг входит Миронов – вот это я буду помнить всю жизнь: сначала огромный букет сирени, и меня точно пригвоздило (это ж мои любимые цветы!), а потом сам Андрюша – надушенный, в той же синей рубашке и с банкой клубники, сахаром пересыпанной.

На седьмой или шестой день он подъехал, открываю дверь – вся машина завалена тюльпанами, штук 100. «По поводу чего?» – «Ничего, просто поедем в одно интересное место». Подъехали на Кутузовский, где я жила с родителями, а через три дома был загс – к нему-то мы и подъехали. Короче, мы подали заявление. «А теперь надо набрать в легкие воздух и поехать к маме».

– Вы с Андреем Александровичем между собой после свадьбы договаривались, кто в молодой семье звезда? И что вы тоже имеете право на карьеру?

– Конечно, договаривались. Но тогда со мной было трудно сговориться, потому что я была просто дура. Женщина должна подчиняться мужчине – это раз, во-вторых, два артиста в одной семье – это гремучая смесь.

Он же не ожидал, что у меня будет звездная полоса после «Семнадцати мгновений», для него это был удар. Когда он выходил из театра, обычно стояло человек 40. Андрей расписывался, а я быстренько шла к машине и там ждала. Когда вышли «Семнадцать мгновений», картина стала другая: Андрей шел к машине, к нему подходили поклонники, а меня ждала толпа. Ведь серии шли каждый вечер, меня расспрашивали, что будет дальше.

– Реально ревновал к успеху?

– Андрей говорил: «Я женился не на звезде». Он хотел, чтобы у нас было так: дети – девочка и мальчик, Мария и Андрей, чтоб это был большой дом, чтоб мы ездили по миру. Чтобы я содержала дом, друзей, его и ушла из театра.

– Домострой какой-то, честное слово. Он же был такой современный, модный.

– Для него дом – это было нечто! Знаете, он меня очень многому научил: чтобы у каждой вещи было свое место, например. «Кутя, почему это здесь лежит? – причем не нудел, а спрашивал ласково, с шармом. – Надо найти место для предмета, и чтобы это только там лежало». Первое время он приходил с крахмальным платком, и я удивлялась, что он на шкафу или под столом трет. «Что ты ищешь?»

– «Прости меня, кретина. Это я проверяю, есть пыль или нет». Он доводил этим всех, а я была счастлива всему этому учиться.

– Быть женой Андрея Миронова – испытание?

– Нет, потому что он все брал на себя. «Ты только не прикасайся к моим трусам и носкам. Я сам».

– «А рубашки?»

– «А рубашки я отдаю в «Националь» стирать».

– «А продукты?»

– «А продукты я тоже вожу из «Националя».

Абсолютнейший хозяин – это его харизма была.

– Я запуталась, мне кажется, вы рассказываете о другом человеке – домашнем, хотя и обаятельном, но, извините, скучном тиране.

– Нет, для него важен был этот строй, уклад.

Когда к нам сюда пришел Евстигнеев, то долго удивлялся: «У вас же ребенок маленький, а где пеленки, соски?..» Но я как-то умудрялась, потому что знала: Андрею нравится порядок.

Знаете, к чему он меня еще приучил? Он говорил так: «Кутя, ведь мы говорим не о куртизанке? Мы говорим о женщине, жене, матери. А она должна первой встать, завести часы старинные, потом должна поменять воду в цветах в вазах».

Научил меня, как ставить розы (снять кожицу, отрезать по косой стебель и раздвоить, чтобы лучше тянул. А если много роз, то положить их в ванную, наполненную водой). Потом выгулять собаку, зайти на рынок, если лето, купить свежие ягоды и сделать завтрак – геркулес с ягодами. А потом прийти и поцелуем разбудить мужа.

– А в кино-то позволял сниматься?

– Нет. Меня пригласили в один совместный фильм, я уже должна была ехать в Братиславу. Едем забирать билеты, и он спрашивает: «Кутя, а пробы у вас уже где были?»

– «Да на улице, в снегу».

– «Что в снегу?»

– «Ну, там была любовная сцена – в снегу». Останавливает машину: «Если ты сейчас не вернешься домой и не позвонишь в группу, что никуда не едешь, все – эта дорога в один конец, Кутя. Никаких сцен в снегу не будет – ни здесь, ни там».

И так было три раза. Он не хотел меня делить – все его должно быть с ним. Он говорил: «Я работаю в аду. Тебе не нужно в этот ад соваться».

– А в кого он такой?

– В самого себя. Он уникальный человек, я не говорю про артиста – именно человек.

– Как и почему произошел разрыв ваш, разрушилось благополучие и дом?

– Какой разрыв, если я его выгнала? Измены были, а я не в состоянии была его делить. У меня была внутренняя гордость, не могла прощать. Я христианка и теперь знаю, что в Законе Божием это не просто так. Женщина не может разрывать семью, и одна причина, разрешенная ей Богом, – измена мужа. Потому что когда человек изменяет, брака в духовном смысле не существует. Мне очень трудно это говорить, потому что прежней меня нет. Я понимаю теперь, что есть вещи, которые сопряжены с истинной любовью, жертвенностью.

И сейчас, когда я проигрываю какие-то моменты нашей жизни, понимаю: после моего воцерковления у меня не возникало к нему ни разу претензий. Я только думаю: бедный Андрюша и какое дерьмо Катя. Как же я ему попалась такая, когда ни черта не понимала – как надо жить и что главное. Как я могла позволить себе этот развод?..

Если бы я была другой, если бы понимала то, что понимаю сейчас, никогда бы не выгнала. Почему не подождать? Он что, меня не любил? Любил очень. За год до смерти он попросил меня его крестить. У него был свой ключ, он часто приходил в дом, даже когда нас не было.

В тот день, когда умер Александр Семенович (Александр Менакер – отец артиста. – М.Р.), Андрей должен был играть, и он пришел в гримуборную ко мне, положил голову на колени и рыдал долго. Говорил: «Помоги, помоги мне. Ненавижу эту профессию».

– Простите, не понимаю…

– Да, он часто говорил: «Я как козел, который остановиться не может. Все играю. Я не хочу больше играть, я устал. Я завожусь, но не так, как раньше, а потому, что если не заведусь, то не вытяну роль».

А он уже болен был – эта штука, аневризма, росла. Мы пошли с ним к Коновалову, известному хирургу, и тот подтвердил, что аневризма – в лобно-теменной области и что можно оперировать. То есть место хорошее, можно прооперировать, но Андрей отказался. Спросил только: «А сколько я проживу?»

– «Одиннадцать лет. У нас другой статистики пока нет».

Андрей задумался, посчитал в уме: «Годится». Знаете, у меня было ощущение, что я его родила. Нежность такая к каждому кусочку его была. Когда его не стало, я молилась и просила: «Господи, не наказывай его, накажи меня – ведь это я его выкинула, я его отдала, чтобы другие рвали своими пошлыми вечерами…»

И Мария Владимировна говорила мне: «Катя, мужей можно менять до бесконечности. Но стоит ли?» А отец говорил: «Он же однолюб, ты что, не поняла?» Но, несмотря на развод, мы продолжали общаться, и я знала, что он может прийти в любой момент, у него был ключ, и у меня в доме должно быть все как при нем, как я была приучена: цветы, которые он любит, еда…

– Я вас слушаю, и передо мной – пропасть между Мироновым экранным (человек-праздник, фейерверк, шармер!) и Мироновым в жизни.

Насколько велика эта разница между артистом и человеком?

– Пропасть колоссальная! Он в жизни – тихий, задумчивый, скромный, молчаливый, нежный. Постоянно копался в себе. Я никогда не чувствовала в нем то, что описывали другие.

От него я от первого услышала: что разрешительно мужчине, непозволительно женщине. Это так. Во-вторых, великое искусство держать дом. Бывало, купит мне какое-нибудь платье от Кристиана Диора (доставал через третьи руки), я оденусь, чтобы идти с ним на прием, а он вдруг: «Так, пойди умойся, волосы гладко сделай и зашей этот разрез».

Вот это – Андрюша. Он никогда не мог унизить кого-то, скабрезно пошутить. А вот второму секретарю ЦК, с которым летел в одном самолете в Сан-Франциско, когда тот напился, сказал: «Смотрю я на вас и думаю: если второй секретарь такой, что же такое первый?..» Эти достоинства есть и у моих детей.

– Если бы Андрей был жив – каким вы его видите? Что бы он делал?

– Я об этом думала. Семья была бы. Наша семья. Он ставил бы актерство, занимался режиссурой. Не знаю только, стал бы с дочкой ставить что-то. Я говорю с вами очень откровенно, но поймите и меня: когда я приду туда и встречусь с ним, как я посмотрю ему в глаза? Что скажу? Ведь он перед смертью называл меня «любимая»…

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.