Иван Андреевич Крылов

Крылов и Фенюшка: тайная жизнь баснописца.
Баснописец Иван Андреевич Крылов выстроил свою жизнь поразительным образом: он безнаказанно позволял себе оставаться собой. Он одинаковым тоном говорил с вельможей и солдатом, на светском приеме мог уснуть с оглушительным храпом, спокойно отказывался от просьб написать оду царю. Больше того: он прожил счастливую жизнь с любимой женщиной, которая была простой кухаркой, вырастил дочь и умер в окружении внуков — и не услышал ни одной насмешки по этому поводу.
Крылов морочил всем голову, мистифицировал и выдавал себя за другого человека: ленивого Обломова в халате, флегматичного обжору… Но ему это было нетрудно.
«В рабском Петербурге он был свободен, если приравнять свободу к личной независимости», — писал о Крылове литературовед Юрий Михайлович Лотман.
Аннушка
Согласно своей официальной биографии, «дедушка Крылов» всю жизнь прожил холостяком. Известна история, которая произошла с ним в юности — в 22 года он влюбился в Аннушку, дочь священника из Брянска. Крылов был тогда бедным, незнатным, совершенно неустроенным, а семья Аннеты состояла в родстве с Ломоносовым. Родители барышни отказали Крылову, он уехал в Петербург. И тут выяснилось, что никто другой Анне был не нужен — она впала в черную меланхолию. Родители начали бояться за ее здоровье. Написали Ивану Андреевичу: хорошо, мы согласны, отдаем вам руку нашей дочери.
Крылов ответил, что денег ехать в Брянск за невестой у него нет, вот если Анну привезут в Петербург, тогда — ладно, он готов жениться.
Оскорбленные родители невесты прекратили все отношения с Крыловым. Анна замуж так и не вышла.
Мистификации
О личности Крылова сохранилось много противоречивых свидетельств. Пушкин вспоминал, что над диваном, на котором баснописец мог лежать сутками, криво, на одном гвозде висела картина.
Что же вы ее не перевесите? Упадет и пробьет вам голову, — увещевали Крылова друзья.
Иван Крылов, Александр Пушкин, Василий Жуковский и Николай Гнедич
Крылов спокойно отвечал, что рассчитал траекторию падения картины — если она его и заденет, то по касательной, голову точно не пробьет; стало быть, нечего и беспокоиться.
Таких анекдотов о легендарной лени Крылова ходило по Петербургу множество. А он при этом втайне от всех за два года выучил греческий (а учить начал уже в пятьдесят лет!), создал безупречно работающий Русский отдел в Публичной библиотеке, и доводил свои басни до совершенства… Лентяю это точно не по силам.
Фенюшка
Аграфена, Фенюшка, служила в доме Крылова экономкой. По отзывам знакомых Ивана Андреевича, хозяйство она вела отвратительно: умела готовить всего пару блюд, кормила гурмана Крылова какими-то заплесневелыми пирогами. И при этом друг Крылова, Княжевич, вспоминает, что Феня, кажется, знала греческий алфавит, не говоря о русском:
«Подай мне Ксенофонта, «Илиаду», «Одиссею» Гомера», — говорил Иван Андреевич Фенюшке, и она подавала безошибочно.
Иван Крылов в молодости
О том, чтобы жениться на кухарке, и речи быть не могло. Но Крылову удавалось жить с любимой женщиной, не вызывая пересудов; его принимали при дворе, к нему с большой симпатией относилась императрица Мария Федоровна, мать Александра I. Репутация чудаковатого холостяка надежно защищала его от сплетен.
Саша
Никто ничего не заподозрил даже, когда у Крылова и Фенюшки родилась дочь Саша. Однажды в гости к Ивану Андреевичу зашел его приятель, художник из Твери. Он прошел по всем комнатам — в доме не было ни души, только на кухне плакал ребенок. Художник пошел на кухню, спросить у прислуги, когда будет Иван Андреевич, и застал там самого баснописца, который «с отеческой заботливостью качал и прибаюкивал» младенца.
— И давно ли вы стали нянькой? — спросил художник.
— Да родители, негодяи… Ушли Бог знает куда, бросили бедного ребеночка, — спокойно ответил Крылов и продолжал угукать над девочкой, пока не вернулась Феня.
Кукловод
Над Крыловым все подшучивали, про него рассказывали анекдоты. Но только самые проницательные наблюдатели понимали, что все эти шуточки и разговоры он сам направляет рукой опытного кукловода. Важное: литература, семья, народное просвещение — оставалось неприкосновенным для злых языков. Болтали о том, о чем он позволял болтать: о его лени, обжорстве, неряшливости. Да и то опасались.
Известна такая история: в последние годы врачи предписывали Крылову строжайшую диету, и он, обожавший вкусно поесть, в гостях буквально испепелял взглядом богато накрытый стол. Какой-то молодой остряк не удержался от колкости:
«Господа! Посмотрите, как разгорелся Иван Андреевич! Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть!»
Иван Крылов
«Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть» — это цитата из басни Крылова «Волк на псарне».Никто даже не успел рассмеяться — Крылов лениво поглядел на остряка и сказал:
«За себя не беспокойтесь, мне свинина запрещена».
Последний анекдот
Феня рано умерла и Крылов, не вызывая подозрений, воспитывал Сашу один. Он называл ее своей крестницей, удочерил ее, а когда пришло время, выдал замуж за очень хорошего и порядочного человека. Выйдя в отставку, Крылов жил в большом каменном доме на Васильевском острове с семьей дочери, старился в окружении смышленых и веселых внуков и был совершенно счастлив. Времена были тогда волчьи, и баснописцу сложно было оставить наследство дочери. Но он справился и с этим: завещал все свое движимое и недвижимое имущество мужу Саши, а душеприказчиком сделал начальника воинской части, в которой тот служил аудитором. Если бы муж Саши повел себя не должным образом, все перешло бы ей.
Крылов умер от осложнений пневмонии, но перед смертью успел распустить последний слух о себе — мол, объелся рябчиков с кашей. «Рябчики-то были протертые, — сказал он друзьям и близким, которые дежурили у его постели, — но лишек-то всегда не в пользу».

Плохо царей наших кормят

Великий баснописец Иван Андреевич Крылов был известен между прочим своей необыкновенной прожорливостью. Как-то, на одном обеде хозяин, прощаясь с ним, пошутил: — Боюсь, Иван Андреевич, что плохо мы вас накормили — избаловали вас царские повара… (Царская семья благоволила к Крылову, и одно время он получал приглашения на обеды к императрице.)

Крылов отвечал на это следующее: «Что царские повара! С обедов этих никогда сытым не возвращался. A я также прежде так думал — закормят во дворце. Первый раз поехал и соображаю: какой уж тут ужин — и прислугу отпустил.

A вышло что? Убранство, сервировка — одна краса. Сели — суп подают: на донышке зелень какая-то, морковки фестонами вырезаны, да все так на мели и стоит, потому что супу-то самого только лужица. Ей-богу, пять ложек всего набрал.

Сомнение взяло: быть может, нашего брата писателя лакеи обносят? Смотрю — нет, у всех такое же мелководье. A пирожки? — не больше грецкого ореха. Захватил я два, а камер-лакей уж удирать норовит. Попридержал я его за пуговицу и еще парочку снял. Тут вырвался он и двух рядом со мною обнес. Верно, отставать лакеям возбраняется.

Рыба хорошая — форели; ведь гатчинские, свои, а такую мелюзгу подают,— куда меньше порционного!.. За рыбою пошли французские финтифлюшки. Как бы горшочек опрокинутый, студнем облицованный, а внутри и зелень, и дичи кусочки, и трюфелей обрезочки — всякие остаточки. На вкус недурно. Хочу второй горшочек взять, а блюдо-то уж далеко. Что же это, думаю, такое? Здесь только пробовать дают?!

Добрались до индейки. Не плошай, Иван Андреевич, здесь мы отыграемся. Подносят. Хотите верьте или нет — только ножки и крылышки, на маленькие кусочки обкромленные, рядышком лежат, а самая-то та птица под ними припрятана, и нерезаная пребывает. Хороши молодчики! Взял я ножку, обглодал и положил на тарелку. Смотрю кругом. У всех по косточке на тарелке. Пустыня пустыней. Припомнился Пушкин покойный: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» И стало мне грустно-грустно, чуть слеза не прошибла…

А тут вижу — царица-матушка печаль мою подметила и что-то главному лакею говорит и на меня указывает… И что же? Второй раз мне индейку поднесли. Низкий поклон я царице отвесил — ведь жалованная. Хочу брать, а птица так неразрезанная и лежит. Нет, брат, шалишь — меня не проведешь: вот так нарежь и сюда принеси, говорю камер-лакею.

Так вот фунтик питательного и заполучил. А все кругом смотрят — завидуют. А индейка-то совсем захудалая, благородной дородности никакой, жарили спозаранку и к обеду, изверги, подогрели!

A сладкое! Стыдно сказать… Пол-апельсина! Нутро природное вынуто, а взамен желе с вареньем набито. Со злости с кожей я его и съел. Плохо царей наших кормят,— надувательство кругом.

А вина льют без конца. Только что выпьешь,— смотришь, опять рюмка стоит полная. А почему? Потому что придворная челядь потом их распивает. Вернулся я домой голодный-преголодный…

Как быть? Прислугу отпустил, ничего не припасено… Пришлось в ресторацию ехать. A теперь, когда там обедать приходится,— ждет меня дома всегда ужин. Приедешь, выпьешь рюмочку водки, как будто вовсе и не обедал…»

— Ох, боюсь я, боюсь,— прервал его хозяин,— что и сегодня ждет не дождется вас ужин дома… Крылов божился, что сыт до отвала, что его по горло накормили.

— Ну, по совести,— не отставал хозяин,— неужели вы, Иван Андреевич, так натощак и спать ляжете?

— По совести, натощак не лягу. Ужинать не буду, но тарелочку кислой капусты и квасу кувшинчик на сон грядущий приму, чтобы в горле не пересохло.

По рассказу А.М. Тургенева (И. А. Крылов в воспоминаниях современников. М., 1982. С. 273—274).

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.