В БДТ времён Г. Товстоногова шла пьеса из американской жизни под названием "Этот пылкий влюблённый". В ней играли два великих актёра: Алиса Фрейндлих и Владислав Стржельчик.
В один из спектаклей, в момент бурного признания на авансцену вышел здоровенный котяра, уселся ровно посреди сцены спиной к зрительному залу и стал внимательно следить за перипетиями американской пьесы. Он вращал головой и переводил взгляд с Фрейндлих на Стржельчика во время их диалога.
Зал, в свою очередь, перестал смотреть на актёров и наблюдал уже только за котом. Кое-где раздавались сдержанные смешки и намёки-покашливания. В конце концов, это уже порядком надоело Стржельчику.
А напомню, что спектакль был об американской жизни…
"А это,— сказал Владислав Стржельчик своей партнёрше, указывая рукой на животное, — это наш американский кот Васька". Зал рухнул от хохота.
Естественно, как принято в любой интеллигентной семье, меня учили играть на скрипке. Происходило это так. Появлялся папа со скрипкой, предварительно заперев дверь в коридор, и умолял встать за гаммы.
Я, уже тогда очень сообразительный, смиренно склонял голову, якобы соглашаясь начать мучить население дома жуткими звуками гамм Гржимали, и просился перед этим святым актом в туалет. Наивный папа открывал дверь, я бросался в туалет и запирался там навсегда.
Нестабильность этого плацдарма заключалась в том, что квартира была коммунальной и кроме нас в ней проживало ещё пять семей.
Семьи эти, несмотря на разное социальное, национальное и материальное положение, жили очень дружно.
Вообще, если коммунизм берёт истоки в коммунальных квартирах, что-то в нём есть. Но это вопрос для отдельного изучения. Жильцы кормили чужих детей, помогали друг другу, и многие из населявших квартиру были на моей стороне в кровавой борьбе с музыкальным образованием.
Но даже союзникам иногда надо было посещать место моей отсидки, и я волей-неволей вновь попадал в руки папы, стоящего у святой двери с четвертушкой в руках (четвертушка – это не ёмкость влаги, а скрипочка, по величине составляющая 1/4 большой скрипки).
В таких взаимных муках мы с папой поступили в детскую музыкальную школу, где из любви к папе меня продержали до пятого класса, после чего, извинившись перед ним, во время очередного экзамена по сольфеджио (химия и сольфеджио до сих пор возникают как ужасы в моих старческих снах) попросили больше не приходить.
На домашнем совете мать говорила, что это последняя капля и что теперь прямой путь в ремесленное училище (в конце 40-х ремесленным училищем пугали детей в интеллигентных семьях).
На все нападки по скрипичному вопросу у меня был один-единственный ответный аргумент: «Игорь Ойстрах тоже не хочет заниматься!» Тут родителям крыть было нечем, ибо действительно Игорь в тот период страшно поддержал меня своим идентичным отношением к скрипке.
Прошло несколько лет, и папа со слезами на глазах говорил, что встретил Давида Фёдоровича Ойстраха и тот сказал, что Игорь давно одумался, прекрасно и много занимается и на днях будет играть в Малом зале Консерватории в сопровождении студенческого оркестра на отчётном концерте.
«И ты бы мог, если бы!..» – восклицал папа, но поезд уже ушёл. Бедный папа! Я вспоминал эту его трагическую фразу в Большом зале Консерватории весной 1992 года.
Дело в том, что Владимир Спиваков, руководитель «Виртуозов Москвы», играет на папиной (моего) скрипке.
История почти детективная. В войну папа разъезжал по фронтам с актёрской бригадой. Фронтовые бригады – отдельная, героическая, а чаще трагическая страница Великой Отечественной войны. К сожалению, мало и постно зафиксированная историками.
В короткие передыхи между боевыми действиями на импровизированных сценах в виде сдвинутых кузовов полуторок актёрские бригады пытались немного развлечь измученных бойцов.
Папа не только играл в этом концерте соло, но также из-за отсутствия фортепиано аккомпанировал оперной певице Деборе Пантофель-Нечецкой.
И вот во время одного из переездов в машину с артистами попал большой осколок и раздробил папину скрипку.
Когда артисты приехали на место концерта, то доложили начальству о возникшей ситуации и невозможности выступления. Армейское начальство (а это оказалась ни больше ни меньше ставка Георгия Жукова) сказало подчинённым: «Достать скрипку». Шёл 1944 год, трофеев было уже достаточно.
Через некоторое время по приказу Жукова привезли три скрипки, папа выбрал одну и прошёл с ней войну, концертировал после войны, преподавал и играл в оркестре Большого театра.
Инструмент был мастера Гобетти, с удивительным звуком, что, впрочем, не надо доказывать, слушая Спивакова. Прошли годы, и папа показал скрипку профессору Янкелевичу, своему приятелю, который определил, что в нижней деке завёлся червячок и скрипка погибает, надо срочно что-то делать, если уже не поздно.
Скрипка оказалась у Янкелевича. Не знаю, боюсь клеветать на большого мастера, но так или иначе червячка (если он был), очевидно, вывели, и скрипка попала впоследствии в руки ученика Янкелевича – Владимира Спивакова. Папа был бы счастлив, если бы узнал об этом.
И вот в Большом зале Консерватории состоялся тысячный концерт «Виртуозов Москвы». За три месяца до этого события мне позвонил Володя Спиваков и сказал, что настало время публично отнять у него скрипку и как раз подвернулся удачный случай – юбилейный концерт.
Мы вышли с незаменимым Державиным на сцену Большого зала, я отнял у Спивакова скрипку, рассказал эту душещипательную историю и в подтверждение своих слов сыграл десять нотных строк из Концерта Вивальди (кульминация моего скрипичного образования) в сопровождении «Виртуозов Москвы», правда, при дирижировании Державина, что несколько снижало серьёзность момента.
Бедный мой папа! Мог ли он себе представить, говоря о триумфе маленького Игоря Ойстраха в отчётном концерте музыкальной школы, что не пройдёт и пятидесяти лет и непутёвый сын будет играть на его скрипке в Большом зале Консерватории в сопровождении «Виртуозов Москвы»!
Александр Ширвиндт / «Склероз, рассеянный по жизни»
Знаете ли вы, как надо выбирать мужа? Актриса Лидия Смирнова была известной сердеедкой. Когда она была в эвакуации в Алма-Ате, за ней принялись ухаживать сразу двое знатных мужчин — режиссер Фридрих Эрмлер и оператор Владимир Рапопорт.
Она встречалась то с одним, то с другим и никак не могла выбрать. Оба были достойными, оба талантливы, и оба были влюблены в нее.
В общежитии в эвакуации Смирнова жила с актрисой Верой Марецкой. Та не скупилась в выражениях и оценках, обладая острым умом и язвительным языком. Жили женщины впроголодь, понятное дело, война.
Оба же ухажера Лидии получали специальные лауреатские пайки, в которые входили по полсотни яиц.
Однажды после выдачи такого пайка радостный разрумяненный Эрмлер явился к девушкам в гости, держа в руках два яйца всмятку — побаловать возлюбленную и ее подругу.
Спустя несколько минут следом за ним в комнату робко вошел Рапопорт, смущенно волоча в руках все 50 яиц.
«Ты еще думаешь? — иронично спросила прямо при кавалерах Марецкая.
— Этот так и будет тебе по два яйца выделять, а другой — все отдаст!».
Стоит ли говорить о том, что когда актриса заболела тифом, именно Рапопорт выхаживал ее? Смирнова уже распрощалась с жизнью, очень тяжело переживала и болезнь, и ее последствия.
Однако Володя всегда был рядом — готовил для нее, учил ходить, возил в горы. Вместе они преодолели страшный недуг, а после выздоровления поженились.
13 февраля родилась Лидия Николаевна Смирнова (13 февраля 1915 года — 25 июля 2007 года) — советская и российская актриса; народная артистка СССР, лауреат Сталинской премии III степени. … знаете, у Чарли Чаплина есть замечательная фраза: «Успех помог мне быть самим собой».
Со мной успех ничего не сделал. Я не зазналась, у меня нет самовлюбленности. Вот, например, одна известная артистка любит говорить: «Я – большая рыба, а вы – плотва. Я талант, я гений, что вы тут ко мне лезете». Есть люди, не хочу называть их фамилии, с каким-то преувеличением собственного «я». Мне всегда казалось, что если ты хорошо играешь, то на то ты и артист. А если ты плохо играешь, то на хрена ты такая артистка нужна.
Как известно, Любовь Орлова и Фаина Раневская вместе снялись в нескольких фильмах, а позже, вместе играли на одной сцене театра Моссовета.
А знакомство их произошло в 1934 году: Раневская снималась в фильме «Пышка», а Орлова — «Веселых ребятах».
Именно с этого момента молодая начинающая актриса кино — Любовь Орлова — станет называть Раневскую «мой добрый Фей».
Впрочем, великолепная Фаина Раневская отвечала подруге полной взаимностью и говорила о том, что назвать Орлову доброй – это то же самое, что признать Толстого всего лишь способным писателем.
Затем у актрис будет общая кинокартина «Ошибка инженера Кочина». Но более близкое и тесное общение между ними завяжется после съемки в фильме «Весна» в 1947 году, режиссером которого выступил Григорий Александров, муж Орловой. Еще через пару лет — «Встреча на Эльбе».
Известно, что Фаина Георгиевна любила подшутить над подругой. Так, к примеру, репортеру, намеренному взять интервью у Любови Орловой она посоветовала:
— Только не вздумайте спросить, сколько у нее платьев в шкафах.
— Почему?
— Начнет считать, до завтра не управитесь.
Известно, что Раневская время от времени называла Любовь Петровну Орлову «буржуйкой», излишне думающей о нарядах и ехидничала: «Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, что живущая в нем моль никак не может научиться летать».
Или: «Вчера Любовь Орлова прекрасно выглядела, на ней был костюм цвета кофе с молоком и двумя ложками сахара… ».
«Никто не может быть абсолютно похожей на Любовь Орлову! Даже ей это не всегда удается!»
Также, Фаина Георгиевна очень любила разыгрывать миниатюры, в которых изображала Любовь Петровну.
«Вот Любочка смотрит на свои новые кофейно-бежевые перчатки:
— Совершенно не тот оттенок. Опять вынуждена буду лететь в Париж».
Но это не влияло на их дружбу. Она прервется на почти 10 лет, из-за того, что Александров, в одном из своих фильмах предложит сыграть мать героини, которую должна была играть Орлова. На что Раневская негодовала: «мы же с практически одногодки!!!»
Усугубит конфликт и то, что Орлова согласится играть миссис Севедж, роль, которую блистательно до этого играла Раневская и от которой она, в силу разных причин, отказалась.
Но переписку, обмен трогательными посланиями, которую они вели с начала их дружбы прервать они не смогли. Да и не особо стремились.
Именно письма Раневской поддерживали Орлову в период болезни и мучительного лечения в больнице. Письмами же выражала после Фаина Георгиевна и свою боль об утрате подруги.
Она вновь страдала в связи с возрастом их обеих: по странной иронии судьбы более молодая Орлова, которая всю жизнь стремилась оставаться юной и свежей, ушла первой.
Раневская никогда не говорила, что считала это несправедливым. Просто «Фей» остался одинок без «дорогой Любочки»…
