В дверном замке повернулся ключ. Это шкодливой кошкой вернулась жена. Станислав Андреевич, лежавший на диване, забыв про боль в ноге, быстро отвернулся к стене. И все равно «увидел,» как Светлана сморщила носик, учуяв убойный запах чудодейственной мази, привезенной приятелем Стаса из Вьетнама. Плевать!

Когда-то его очень вдохновляла их разница в возрасте. В 18 лет Света — тростинка с копной белокурых волос, выглядела старшеклассницей. К Стасу, на 15 лет старше, она даже после свадьбы иногда обращалась по имени-отчеству. Наверное, потому что чуть ли не вчера, Станислав Андреевич был ее классным руководителем. Он сгорал от любви к своей ученице три года — тайно, без всяких слюней на подбородке и притязаний.

В чувствах признался на ее выпускном — семнадцатилетней. Света прошептала:»Так не бывает! Вы нравились даже Ире Сосновской…»
Про Сосновскую, считавшуюся первой красоткой школы, Станислав Андреевич вспоминал только вызывая к доске. Но вот это «даже,» прозвучало со смыслом. Робея, как пацан, уточнил:»А тебе, Светлана?»

Она стала его женой через год после целомудренных ухаживаний, преодоления сомнений Светиных родителей и расставания с Любой. Собственно, он поставил точку в отношениях со своей первой женщиной — многолетней любовницей, через несколько дней после признания в чувствах бывшей ученице.

Укорять его трудно — Люба вошла в жизнь Стаса, когда он, студент-первокурсник, пришел к ней заказать, кажется, реферат. По объявлению. Ему 19, лишенных какого-либо опыта лет. Ей 33. Бездетная разведенка. Ярко красивая, фигуристая и совершенно без комплексов.

Стас никогда не унижал Любу вопросом:»А сколько нас, таких студентов, было?» Но твердо знал, что стал единственным. Все долгие 15 лет. Он то месяцами жил у любовницы, то возвращался к матери сквозь пальцы смотревшей на его «мужские забавы.»

Пожалуй, и без Светланы, был готов вот-вот позабыть к Любе дорогу. Годы приходил по привычке. Не слишком часто. И всегда отдельно проводил отпуск, оставляя за собой право на шалости с другими девушками. Так долго отношения держались на том, что Люба не напрягала, напоминая теплое, прогретое солнцем озеро. И он, молодой шельмец, не отказывался от удовольствия в него окунуться.

Любил ли Стас эту женщину, подарившую ему немало острых и волнительных ощущений? Обнимая в постели — любил. И только. Люба, казалось, тоже никогда не предвидела между ними большего, чем гостевые отношения. Отпустила легко. Правда еще пару лет присылала смс поздравления с днем рождения. Станислав Андреевич не отвечал, но и с номером телефона бывшей любовницы не расставался.

Брак Стаса со Светой случился бездетным. Много позже, она ему призналась, в аборте, который сделала потихоньку. Рядом с мужем — «учителем» Светлана чувствовала себя инфантильной и материнство ее пугало. Но не обязательно дети делают брак счастливым. Так им обоим казалось. Денег хватало, удовольствий тоже — путешествовали, гостей принимали.

Станислав Андреевич давно из школы ушел, открыв агентство по недвижимости. Света сначала с ним вместе суетилась, а потом устроилась в турфирму. Пожалуй, тогда и начались ее «девичники.» Неблагополучие их семейного королевства открылось, когда Стас, получивший серьезную травму ноги на горнолыжном курорте, надолго попал в больницу.

Лежал в отдельной палате, капризничал, требуя постоянного внимания Светы. Наслаждался тем, как она нервничает, губы кусает. Думал о нем беспокоится. Но однажды, когда жена была уверена в его крепком сне после инъекции, услышал, как Светлана шептала в трубку:»Я тоже очень соскучилась. Он невыносим стал, понимаешь? Да, постараюсь. И я целую.»

Вот с этого момента Стас стал «зорким» мужем. Сообразил, что жена уходила к «подругам» в строго определенные дни. Значит любовник женат. И сколько длится эта левая постельная канитель неизвестно. Почему до сих пор он с этим не разобрался? Сначала выздороветь хотел, не было сил. Потом, профильтровав свои чувства к жене, понял, что ни ревности, ни пожара в нем нет.

Постарел? Да вроде бы рановато в возрасте чуть-чуть за 50. И Света, к которой подбирался четвертый десяток, смотрелась привлекательной женщиной. Но внутри стало лениво и пусто. Он кивал на ее торопливое: «Девчонки с работы предлагают собраться (пройтись по магазинам, походить на массаж). Жена, молодец, все успевала — еда, порядок. Но было противно. Стас не знал насколько еще его хватит.

И вдруг позвонила Люба. Та самая, «первая женщина.» Ее тон — жесткий, какой-то отчаянный, удивил. Он помнил ее теплым, тихим озером, а тут грохот горной реки. «Нам срочно необходимо встретиться, Стас. Допустим, в субботу. С двух до четырех мне будет удобно. Не у меня. Нет, кафе не подходит. Вполне устроит твоя машина. Припаркуй у подъезда, я выйду.»

Ого, уж не свидание ли она ему назначает?! Уж сколько ей? По странному совпадению, Люба была старше Стаса на 15 лет, как он Светы.

То есть, Любаше не так много до семидесяти лет оставалось. Понятно почему не согласилась в кафе. Ей бы, наверное, впору до его машины дойти! Так, слегка подтрунивая над своей бывшей любовницей, Станислав Андреевич оказался в указанное время у ее подъезда.

Если б она мимо прошла — не узнал. Повязанный без кокетства платок, валенки — ерунда! Люба вышла, на трость опираясь. Станислав Андреевич, обманчиво ощутив себя молодым, выскочил ей навстречу:»Люба, здравствуй. Я помогу.» Наконец, оба уселись в машину. Он ожидал пауз, растерянности, но Люба сразу начала излагать четко, по делу.

На момент расставания с ним, она шестой месяц стояла на учете в женской консультации — беременность. «Помнишь, ты мне еще советовал спортом заняться, мол полнеть начала?»

Родила для себя дочь. От любимого мужчины. Потому и не предъявляла претензий, жить не мешала. (У Стаса внутри екнуло). Поначалу милый ребенок, в подростковом возрасте девочка отбилась от рук. И все меньше в ней тормозов оставалось.

В 16 лет ее уже знал в лицо участковый. Школу бросила. После условного срока, получила реальный. Да, бодяжили с сожителем наркоту и к ним приходили за дозой. Уже на зоне родила девочку. Три года назад. С большим трудом бабушка добилась над внучкой опеки. Девочка к ней попала в полтора года. «Возраст, говорили, ненадежный и здоровье поганое,»- без призыва пожалеть объясняла Люба.

Дочь, отбывая срок, продолжала дурить. Драки, нарушения. Неделю назад вскрыла вены. Так расследование постановило. Тело до сих пор в морге. «Впервые тычу в нос, Стас, но это и твоя дочь тоже. Мне колготня эта не по силам и не по деньгам. Откажешься — нехай Наташку в общую яму зароют!» Мать впервые назвала имя дочери.

«А… девочка? Внучка твоя, то есть наша?»- спросил Станислав Андреевич, оцепеневший. Люба горестно покивала. Это больше всего ее беспокоило. Мать умерла, она — опекунша на инвалидности. Запросто отнимут девчонку и отдадут в приют.

«Ты родной дед, Стас. Хоть анализ ДНК делай. Вижу — крепкий мужик и не последний кусок доедаешь. Прикрыл бы собой Оленьку, а?» И вдруг глянула на него собачонкой просящей — боль такая в глазах!

… У Наташи было его отчество, хотя в графе отец стоял прочерк. Станислав Андреевич, после бумажных забот, вместе с Любой похоронил, наконец, незнакомую ему дочь. Не запомнил ее, почему-то она так и осталось для него размытым пятном. А вот Наташа с фотографии — совсем девочка, с его глазами, в сердце вошла. Что сгубило дочь? Быть может, отсутствие отца?

Внучка Оля в садик ходила и для бабушки Любы это было облегчением. Стас уже знал, что женщину давно заждалась больница — хотя бы на пару недель. Обговорили: он соберет справки, переведет на себя опеку над внучкой. Непременно добьется.

С женой Светланой ни о чем не советовался. Он для нее, как бы пропал. Приходил — уходил. Она что-то было вякнула, но Стас посоветовал:»Сходи лишний раз на девичник, кошка шкодливая.»

Светлана вспыхнула и вышла из комнаты. Думал, думал, конечно, как все это будет выглядеть после развода со Светой. И отдадут ли Олю одинокому деду? Переехать к девочке с Любой?

Пока собирались бумажки, познакомился с Оленькой. Накупил сладостей, фруктов и выбрал из кучи мягких игрушек замечательного, раскосого зайца. Станислав волновался:»Какая она, моя внучка?» Оля представлялась ему кукольно-пухлой, кудрявой, с пальчиком во рту. Выбежит, спросит:»Ты кто?» А он ей:»Дедушка. Будем дружить?» Не о чем беспокоиться.

Оля смотрела на него исподлобья, прижавшись к бабушке. Худая, некрасивая девочка. С легким нарушением координации движений, явно тревожная. Мда, дочь наркоманов. Яблоко от яблони, от лебеды жди беды…

Станислав Андреевич протянул девочке зайца. Оля задергала уголком рта — улыбнулась. Бабушка бережно ее подтолкнула:»Оленька, возьми зайчика.» Взяла бережно, лопоухого, прижала к себе и пообещала:
«Никогда не бр-рошу.»

Новоявленный дед страшно обрадовался: «Люба, она причинно-следственные выводы делает запросто! Это сложнее , чем просто сказать:»Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка. И букву «р» замечательно выговаривает!»

Он и без подсказки Любы понимал, что внучка нуждается в серьезном лечении: невропатолог, психолог, логопед, массажист. Обязательно море. Уверенно говорил:»Ты, Люба, свободно теперь дыши. Обязательно займись своим здоровьем. А об Оленьке я позабочусь.» Люба, коротко зная о его разрушениях в его семейном королевстве, выразила сомнение:

» Достаточно твоей опеки над Олей и материально немного помочь. Можешь навещать ее в любое время. Но оформление без помощи твоей жены Светланы, затруднительно. То, что ты Олю недавно узнал — выяснят, а развод и отсутствие собственных детей насторожит. Договорись со Светой поиграть в семью до оформлении твоей заботы над Оленькой.»

… Светлана слушала мужа с внимательным напряжением. Бывшая любовница, умершая дочь, маленькая внучка. И все это имеет непосредственное отношение к ее мужу и почему-то к ней.

«Может тебе просто жениться на своей любовнице, если вас связывают такие нити?»- дрожащим голосом спросила Света.

Станислав Андреевич терпеливо объяснил:»Люба в моих глазах лишь бабушка моей внучки. И этим мне дорога. Заинтересован я в Оленьке. Очень скучаю. Вот прямо вижу, как она бегает по комнатам за полосатым котом!»

«Но у нас его нет. И для ребенка лучше ярко рыжего котика, как апельсин,» — включилась жена. И добавила:»Я.. я бы тоже это хотела увидеть. Все сделаю для Оленьки. А она какая?» Станислав Андреевич, показывая фотографии внучки в мобильнике, внимательно смотрел на жену, ожидая разочарования — да, Оленька не кукла с кудряшками. А Света, некрасиво сморщившись, заплакала. По бабьи, не беспокоясь, как выглядит.

Заговорила о «девичнике,» который закрыт навсегда, о накопившейся пустоте внутри. О равнодушии мужа к ней — это после такой-то любви! О мольбе перед ликами святых в церкви, о покаянии и просьбах отпустить ей давний грех — аборт. Потрясенный Стас и не догадывался, что душа его, как он считал, беспечной женушки — стрекозы, была переполнена болью. И о посещениях Храма слышал впервые. Вымолвил:»А о чем ты молила, Света?»

«Чтобы ребеночка Бог нам послал. Хоть мною рожденного, хоть в капусте найденного. Хотела поговорить с тобой, но не решалась. Ты ведь, как довольный мячик прыгал по жизни. Комфорт, стабильность, привычка — вот твои киты.» Жена говорила, а сама, не замечая, гладила личико Оленьки на фотографии.

У Стаса тоже комок к горлу подступил. Понял, что этот разговор — откровение, не одного вечера. Но итог его уже на ладони. Обнял жену, поцеловал в мокрую щеку:»Считай, нашлась для нас капуста с ребенком. Просто благословление какое-то. Только и Любу нужно будет взять под крыло, не чужая.»

Они долго еще негромко об очень важных вещах говорили, подспудно желая, ускорения времени: чтобы бегала по комнатам веселая Оленька с апельсинового цвета котом.

Автор ЛинаSвами

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Судьба на двоих
Маленький городок под Тюменью был очень красив. Особенно сейчас, когда деревья оделись в разноцветные наряды. На ум приходит слово «клоунские», потому что оранжевый и зеленый цвета так любят эти озорные шутники, но смеяться не хотелось, хотелось немного грустить и вспоминать то хорошее из своего прошлого, что очень дорого, но в круговерти жизни потерялось за суетой.

Никита шел по улице и восхищался. Сердце его часто билось от волнения, ведь он приехал в этот город впервые после того, как его, пятимесячного малыша, мама с папой увезли под Ростов, куда они переехали жить. Раньше и не мыслил сюда приехать, из родни здесь никого не осталось, родной отец, с которым мама развелась еще до рождения Никиты, давно умер, к тому же сам молодой человек, конечно, город не помнил, чтоб скучать по этим местам. Никита даже не думал, что когда-то доберется до своей малой Родины, но начальство отправило его сюда в командировку, наверно, как самого молодого в их юридической конторе.

Когда первый прохожий странно отреагировал на Никиту, его это не насторожило, мало ли чудиков на свете. Но увидев, что пятый, шестой человек, сначала хочет поздороваться с ним, а потом шарахается в сторону и, часто оглядываясь, быстро уходит, Никита осмотрел себя и удивился, все нормально, так в чем дело?

Ему даже захотелось схватить за руку следующего ненормального и спросить об этом. Но не успел. Он как раз подошел к зданию администрации и уже взялся за ручку парадной двери, как та открылась и в Никиту врезалась, выскочившая из здания, невысокая девушка с несколькими папками в руках. Девушка охнула, рассыпала папки и бросилась их собирать.
— Давайте помогу, — предложил Никита, а девушка быстро замотала головой и затараторила:
— Я сама, спасибо. У меня такое по пять раз в день случается, мама говорит, что я очень тороплюсь жить, все спешу и спешу. А я не могу иначе, все время боюсь, что куда-то опоздаю. Вот такая дурочка, — девушка сложила в руках папки и, наконец, взглянула на молодого человека.
Встретилась с ним взглядом, резко вздохнула и опять выронила бумаги. Но теперь уже не бросилась их поднимать, а так и замерла, глядя на Никиту. Он спокойно наклонился, собрал рассыпанное и твердым голосом спросил:
— Что происходит? Почему все на меня таращатся? Я что, зеленый? Или похож на вашего мэра?
— Нет, не на мэра, — тихо ответила девушка, — На Егора Алексеевича. Нашего хирурга. Его все очень любили. Такой хороший был! – незнакомка всхлипнула: — А Вы, правда, не он?
— Нет, не он, меня зовут Никита Алексеевич Щетинин, я юрист. Отчество у нас с вашим хирургом одно, но брата Егора у меня никогда не было. А куда он делся, ваш хирург?
Девушка ответила не сразу, она, выпучив глаза, с минуту смотрела на мужчину:
— Вы ж с ним одно лицо! Прямо близнецы! – воскликнула она и нахмурила брови: — Он умер полгода назад. Сам врач, а себе помочь не смог. Только вот он тоже была Щетинин.
— Да ладно! Наверно, у вас тут Щетининых пруд пруди, местная фамилия, так?
— Я больше никого, кроме Егора Алексеевича и Софьи Николаевны, его мамы, не знаю – девушка пожала плечами и вдруг испугалась: — Ой, она же тут работает, а если она Вас увидит? Она же в обморок упадет! Не ходите туда, ей нельзя волноваться!
— Ну это уж слишком. Во-первых, я приехал в командировку, во-вторых, я никакого отношения не имею к вашему хирургу. Пропустите меня, — и Никита решительно отодвинул девушку.
Он прошел в здание, услышал, что незнакомка шагает следом и повернулся к ней:
— Где у вас тут кабинет главного юриста?
Девушка ответить не успела, потому что к ним быстро подошла пожилая женщина в строгом костюме и дрожащим голосом спросила:
— Вы кто? – видно было, что она прямо тянется, чтобы потрогать Никиту, но сдерживает себя.
— Это Никита Алексеевич Щетинин, юрист, он приехал в командировку, — выпалила девушка за Никиту.
— Никитка?! – женщина закрыла рот ладошкой и покачала головой: — Вот уж не думала встретить тебя, вы же так далеко уехали!
— Мы знакомы? – спросил ее молодой человек, а женщина крепко взяла его за руку и куда-то повела.
Пришли они, по-видимому, в ее кабинет, любопытная незнакомка-торопыжка со своими папками в руках тоже заскочила в дверь. Софья Николаевна, а это была именно она, усадила Никиту на стул и тяжело вздохнула:
— Я так и не рассказала Егору правду, боялась, что он разыщет родную мать и уедет от меня. После потери мужа я бы не пережила еще и потерю сына, — Софья Николаевна закрыла глаза и скрипнула зубами: — Но я его все же потеряла.
Женщина посмотрела на, ничего не понимающего, Никиту, мягко дотронулась до его руки и продолжила:
— Когда Алеша, ваш отец, вернулся из Армии, мы хотели сразу пожениться. Но подать заявление у нас никак не получалось: то его родители отправили к больной тетке отвезти снадобья, то я подвернула ногу и не могла даже ходить на работу, то мы поссорились. Алешина соседка наговорила ему, что, когда он служил, вроде видела меня с другим парнем. Вроде! Ну мало ли с кем я могла разговаривать на улице!

А он обиделся. И пошел на свадьбу к соседу Ваньке без меня. А Рая, твоя мама, туда пришла со своим женихом Сергеем. Только что-то там такое случилось, то ли она его увидела целующегося с кем-то, то ли он ее танцевать не пригласил, а с другой пошел, но Рая выпила с горя пару рюмок самогонки и заревела. Алеша, тоже выпивший с расстройства, стал ее успокаивать, повел к себе домой умыться, а дома-то никого. Как уж там у них это получилось, не знаю, но наутро Раины мать с отцом уже стояли во дворе Алешиного дома. Люди они были простые, но честь семьи была для них превыше всего.

Через час родители Раи и Алеши уже договорились о свадьбе. Только вот сами молодые совсем не хотели этого брака. Они понимали, что это произошло случайно, они совершенно не любили друг друга, у нее был жених, у него невеста, но это уже было не важно. Позор не нужен был никому.

Я тогда решила покончить с собой и прыгнула в реку. Меня спасли. Но дело было поздней осенью, я сильно промерзла и заболела. Выздоровела, но врачи сказали, что никогда не смогу иметь детей. А вот Рая уже была беременная. К тому же двойней, как узнали позже.

Через три месяца они расписались, а еще через три Рая вернулась в родительский дом. Не смогли они жить без любви. Только родители Раю не приняли. Тогда она пошла к своему Сергею и бросилась ему в ноги. Сергей ее простил и забрал к себе.

Но вот его родителям такая невестка не нужна была. Изменила их сыну, да еще двойню чужих детей хочет на него повесить! Тогда Рая и Сергей решили уехать к родственникам под Ростов. Но уже после рождения малышей. Знали, что будет очень тяжело, да еще с двумя младенцами, но, главное, они любили друг друга.
Я и Алеша тоже помирились, не смогла я его прогнать, когда он ко мне с повинной пришел. Он, как узнал, чем обернулась для меня его измена и женитьба, так даже заплакал.

А дальше… договорились мы с Раисой и Сергеем, что одного ребенка они заберут с собой, а второй остается с Алешей, родным отцом. Рая даже написала на Егорку отказ, и я его усыновила. Он так и не узнал, что я ему не родная.
Софья Николаевна тихо заплакала, вспоминая сына, а Никита был так ошеломлен, что ничего не мог выговорить.
— Значит, он был моим братом? – наконец спросил он и опустил глаза, — Мама мне ничего не рассказывала. Поэтому, наверно, она меня отговаривала от этой поездки. Боялась, что я узнаю правду и буду ее осуждать. Очень жаль, что я не успел встретиться с ним, я бы познакомил его с нашими сестрами, Ритой и Катей, они замечательные, и уже обеспечили меня тремя племянниками, — Никита грустно улыбнулся, а девушка-торопыга вдруг сказала:
— А у Егора Алексеевича тоже сын есть, Алеша, Ваш племянник. Ему уже почти четыре годика. Такой малыш забавный.
— Да, Никита, ты приходи сегодня к нам в гости, — кивнула Софья Николаевна, — Я тебя с Иришкой и Алешкой познакомлю. Все ж не чужие люди.
В тот день Никита толком ничего по работе не сделал, не до того ему было. А вечером пришел с подарками к Софье Николаевне. Дверь ему открыла жена Егора Ирина, симпатичная девушка с большими грустными глазами. Она замерла, не в силах отвести от Никиты взгляд, потом опомнилась и впустила его в квартиру.

Из комнаты вышла Софья Николаевна, державшая за руку хорошенького мальчика, который, увидев Никиту радостно вскрикнул: «Папа» и протянул к нему руки. Все смутились, а Никита легко подхватил малыша и поднял высоко вверх. Алеша взвизгнул от счастья, а потом спросил:
— Папочка, ты где так долго был?
Никита растеряно посмотрел на Софью Николаевну и промолчал. Взрослые понимали: Алеша не поверит, если сказать ему, что это другой дядя. А мальчик, почувствовав напряжение, вдруг заплакал и крепко обнял Никиту за шею, словно боялся опять остаться без папы. Ирина вздохнула:
— Никита, можно Вас попросить пойти с нами к нам домой? Наверно, не надо было приводить Алешу, теперь даже не знаю, что ему и говорить. Он только недавно успокоился и перестал звать папу. А, как уснет Алеша, Вы уйдете.
Никита с радостью согласился. Ему очень понравились Ирина и малыш. Они попили чаю с пирогом, который испекла Софья Николаевна, поговорили, посмотрели фотографии, а позже Никита ушел с Ириной и Алешей. Все это время Алеша не слазил с рук Никиты, он был счастлив, что папа вернулся и идет с ними домой.
Квартира, в которой жили Ирина и Егор была небольшая, но очень уютная, видно было, что у хозяйки хороший вкус. Никита еще немного поиграл с малышом, а потом вместе с Ириной уложил Алешу спать.
— Не представляю, что я ему скажу завтра, — вздохнула Ирина, — он так скучал по Егору, плакал по ночам. А теперь, наверно, еще хуже будет. И зачем я его взяла с собой? Я не знала, что вы так похожи, даже стрижки одинаковые, — девушка помолчала и вдруг подняла на Никиту глаза: — А ты можешь пока у нас пожить? Я тебе в зале на диване постелю. Все же лучше, чем в гостинице, я и готовлю вкусно. Алеша будет счастлив, а перед твоим отъездом скажем, что папа уезжает в далекую страну лечить больных деток, — Ирина с надеждой смотрела на Никиту, а он быстро закивал:
— Конечно, могу. Если не стесню вас.
На том и порешили. Неделя командировки пронеслась, как один день. Никита даже не мог представить, что за это время так привяжется к маленькому Алеше и его маме. Ирина оказалась очень умной, интересной и красивой. Никита понимал, почему брат женился на ней. Он бы и сам с радостью сделал ей предложение. Но знал, что это невозможно, Ирина еще, наверно, не забыла мужа, прошло то всего полгода.
В последний вечер перед отъездом Никиты, Ирина сказала сыну, что папа уезжает на работу, очень далеко. Алеша расстроился, но, когда Никита пообещал ему, что будет присылать ему подарки, заулыбался и пообещал слушаться маму. Мальчик уснул, а Никита и Ирина стали прощаться, поезд был ночной, до него оставалось всего три часа.
— Я завидую своему брату в том, что он нашел тебя, — взяв руку Ирины в свою, сказал Никита, — За эти дни я понял, что ты самая лучшая на свете. Я полюбил тебя и малыша. Если когда-нибудь ты найдешь в себе силы начать жизнь заново, позвони, я сразу приеду и заберу вас к себе. Я буду ждать. Долго. Я рад, что приехал сюда, иначе бы так и прожил, не зная ни о брате, ни о тебе с Алешей.
Ирина промолчала. Никита оделся, перекинул ремень сумки через плечо и открыл дверь. Он не мог перешагнуть порог, ему было страшно уезжать домой, туда, где нет Ирины и Алеши. Никита только набрался сил, чтобы сделать шаг, как почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Он резко оглянулся. Ирина смотрела на него, грустно улыбаясь:
— Я позвоню, — прошептала она, — Только дай мне время.
Она позвонила через четыре месяца и вскоре Никита опять приехал в маленький городок под Тюменью. Но не один, а со своей мамой, которая сразу пошла на могилку своего сына Егора, которого когда-то отдала на воспитание своему мужу и Соне. Отдала, но не забыла, она всю жизнь вспоминала о нем, и лишь данное Соне обещание удерживало ее. Раиса Семеновна познакомилась с Ириной и внуком, а потом ушла к Софье Николаевне. Им было о чем поговорить, что вспомнить. А Никита не забрал Ирину и Алешу, он просто остался с ними, в городе, где родился почти тридцать лет назад.
Автор: Мария Скиба, 2021

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

СНЕГ.

Старик Потапов умер через месяц после того, как Татьяна Петровна поселилась у него в доме. Татьяна Петровна осталась одна с дочерью Варей и старухой нянькой.
Маленький дом — всего в три комнаты — стоял на горе, над северной рекой, на самом выезде из городка. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье.

Татьяна Петровна долго не могла привыкнуть после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим вечерам, когда было слышно, как потрескивает в керосиновой лампе огонь.

«Какая я дура! — думала Татьяна Петровна.
— Зачем уехала из Москвы, бросила театр, друзей! Надо было отвезти Варю к няньке в Пушкино — там не было никаких налетов, — а самой остаться в Москве. Боже мой, какая я дура!».

Но возвращаться в Москву было уже нельзя. Татьяна Петровна решила выступать в лазаретах — их было несколько в городке — и успокоилась. Городок начал ей даже нравиться, особенно когда пришла зима и завалила его снегом. Дни стояли мягкие, серые.
Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар.

Татьяна Петровна привыкла и к городку и к чужому дому. Привыкла к расстроенному роялю, к пожелтевшим фотографиям на стенах, изображавшим неуклюжие броненосцы береговой обороны. Старик Потапов был в прошлом корабельным механиком. На его письменном столе с выцветшим зеленым сукном стояла модель крейсера «Громобой», на котором он плавал. Варе не позволяли трогать эту модель. И вообще не позволяли ничего трогать.
Татьяна Петровна знала, что у Потапова остался сын моряк, что он сейчас в Черноморском флоте. На столе рядом с моделью крейсера стояла его карточка.
Иногда Татьяна Петровна брала ее, рассматривала и, нахмурив тонкие брови, задумывалась. Ей все казалось, что она где-то его встречала, но очень давно, еще до своего неудачного замужества. Но где? И когда?

Моряк смотрел на нее спокойными, чуть насмешливыми глазами, будто спрашивал: «Ну что ж? Неужели вы так и не припомните, где мы встречались?».
— Нет, не помню, — тихо отвечала Татьяна Петровна.
— Мама, с кем ты разговариваешь? — кричала из соседней комнаты Варя.
— С роялем, — смеялась в ответ Татьяна Петровна.

Среди зимы начали приходить письма на имя Потапова, написанные одной и той же рукой. Татьяна Петровна складывала их на письменном столе.
Однажды ночью она проснулась. Снега тускло светили в окна. На диване всхрапывал серый кот Архип, оставшийся в наследство от Потапова.

Татьяна Петровна накинула халат, пошла в кабинет к Потапову, постояла у окна. С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла.
Татьяна Петровна зажгла свечу на столе, села в кресло, долго смотрела на язычок огня, — он даже не вздрагивал.
Потом она осторожно взяла одно из писем, распечатала и, оглянувшись, начала читать.

«Милый мой старик, — читала Татьяна Петровна, — вот уже месяц, как я лежу в госпитале. Рана не очень тяжелая. И вообще она заживает. Ради бога, не волнуйся и не кури папиросу за папиросой. Умоляю!».

«Я часто вспоминаю тебя, папа, — читала дальше Татьяна Петровна, — и наш дом, и наш городок. Все это страшно далеко, как будто на краю света.
Я закрываю глаза и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад.
Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом.
Рояль, наконец, настроен, и ты вставил в подсвечники витые желтые свечи — те, что я привез из Ленинграда. И те же ноты лежат на рояле: увертюра к «Пиковой даме» и романс «Для берегов отчизны дальней».
Звонит ли колокольчик у дверей? Я так и не успел его починить. Неужели я все это увижу опять? Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь?
Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали! Ты не удивляйся, но я говорю тебе совершенно серьезно: я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок — и тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи за рекой, и даже кота Архипа. Пожалуйста, не смейся и не качай головой.
Может быть, когда выпишусь из госпиталя, меня отпустят ненадолго домой.
Не знаю. Но лучше не жди».

Татьяна Петровна долго сидела у стола, смотрела широко открытыми глазами за окно, где в густой синеве начинался рассвет, думала, что вот со дня на день может приехать с фронта в этот дом незнакомый человек и ему будет тяжело встретить здесь чужих людей и увидеть все совсем не таким, каким он хотел бы увидеть.

Утром Татьяна Петровна сказала Варе, чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом. Беседка была совсем ветхая. Деревянные ее колонки поседели, заросли лишаями. А сама Татьяна Петровна исправила колокольчик над дверью.
На нем была отлита смешная надпись: «Я вишу у дверей — звони веселей!». Татьяна Петровна тронула колокольчик. Он зазвенел высоким голосом.
Кот Архип недовольно задергал ушами, обиделся, ушел из прихожей — веселый звон колокольчика казался ему, очевидно, нахальным.

Днем Татьяна Петровна, румяная, шумная, с потемневшими от волнения глазами, привела из города старика настройщика, обрусевшего чеха, занимавшегося починкой примусов, керосинок, кукол, гармоник и настройкой роялей. Фамилия у настройщика была очень смешная: Невидаль.
Чех, настроив рояль, сказал, что рояль старый, но очень хороший. Татьяна Петровна и без него это знала.

Когда он ушел, Татьяна Петровна осторожно заглянула во все ящики письменного стола и нашла пачку витых толстых свечей Она вставила их в подсвечники на рояле. Вечером она зажгла свечи, села к роялю, и дом наполнился звоном.
Когда Татьяна Петровна перестала играть и погасила свечи, в комнатах запахло сладким дымом, как бывает на елке.
Варя не выдержала.

— Зачем ты трогаешь чужие вещи? — сказала она Татьяне Петровне.
— Мне не позволяешь, а сама трогаешь И колокольчик, и свечи, и рояль — все трогаешь. И чужие ноты на рояль положила.

— Потому что я взрослая, — ответила Татьяна Петровна.

Варя, насупившись, недоверчиво взглянула на нее. Сейчас Татьяна Петровна меньше всего походила на взрослую. Она вся как будто светилась и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце. Об этой девушке Татьяна Петровна сама рассказывала Варе.

Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. Отпуск был очень короткий, и дорога отнимала все время.
Поезд пришел в городок днем. Тут же, на вокзале, от знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы.

— Эвакуированная, — сказал начальник станции. Потапов молчал, смотрел за окно, где бежали с чайниками пассажиры в ватниках, в валенках.
Голова у него кружилась.
— Да, — сказал начальник станции, — хорошей души был человек. Так и не довелось ему повидать сына.
— Когда обратный поезд? — спросил Потапов.
— Ночью, в пять часов, — ответил начальник станции, помолчал, потом добавил: — Вы у меня перебудьте. Старуха моя вас напоит чайком, накормит. Домой вам идти незачем.
— Спасибо, — ответил Потапов и вышел.

Начальник посмотрел ему вслед, покачал головой.

Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы.

«Ну что ж! — сказал Потапов.
— Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое — и городок этот, и река, и дом».

Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу.

Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом!
«Ну что же, — подумал Потапов, — с каждым днем делаешься взрослее, все строже смотришь вокруг».

Потапов подошел к дому в сумерки. Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо — должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины — шли к проруби за водой.
Потапов облокотился о перила, тихо сказал:
— Как же это так?

Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами.
На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток.
— Наденьте фуражку, — тихо сказала женщина,- вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять.

Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина также тихо сказала:
— Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет.

Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание.

Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа.
Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве.
— Пойдемте! — сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню.

Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями.

Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло.
— Кто же твоя мама? — спросил он девочку и покраснел.

Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить.

— Она думает, что она взрослая, — таинственно прошептала девочка.
— А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я.

— Почему? — спросил Потапов.

Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни.

Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя — лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма.

После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени.

А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала:
— Мне все кажется, что где-то я уже видела вас.

— Да, пожалуй, — ответил Потапов.

Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился.
— Нет, не могу припомнить, — сказал он глухим голосом.

Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила.

Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее.

Он лежал, прислушивался к воровским шагам Архипа, к дребезжанию часов, к шепоту Татьяны Петровны, — она о чем-то говорила с нянькой за закрытой дверью Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, — Татьяна Петровна, должно быть, читала.
Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей, что он тоже не спит, но он не решился окликнуть Татьяну Петровну.

В четыре часа Татьяна Петровна тихо открыла дверь и позвала Потапова. Он зашевелился.
— Пора, вам надо вставать, — сказала она. — Очень жалко мне вас будить!

Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала:
— Пишите. Мы теперь как родственники. Правда?

Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги.

«Я вспомнил, конечно, где мы встречались, — писал Потапов, — но не хотел говорить вам об этом там, дома.
Помните Крым в двадцать седьмом году? Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу. Я остановился, долго смотрел ей вслед.
Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь, и дать мне огромное счастье.
Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему — не знаю.
С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас.
И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша.
Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали».

Татьяна Петровна отложила письмо, туманными глазами посмотрела на снежный сад за окном, сказала.

— Боже мой, я никогда не была в Крыму! Никогда! Но разве теперь это может иметь хоть какое-нибудь значение? И стоит ли разуверять его? И себя!

Она засмеялась, закрыла глаза ладонью. За окном горел, никак не мог погаснуть неяркий закат.

1943г.
К. Паустовский

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Наперекор невзгодам

Они познакомились в начале 90-х. Время тогда было трудное, в магазинах появились заморские деликатесы, жвачки, сникерсы, только покупать это людям было не на что. Работы не было, совхоз распался, начальство растащило все, что можно было, поделив между собой даже совхозную землю, а люди выживали, практически, за счет своих огородов.

Петр и Арина расписались без свадьбы, своих денег еще не было, а родителей они не хотели ставить в тяжелое положение. Белое платье Арине одолжила старшая сестра ее подруги Кати, а кольца сделали из бабушкиного широкого кольца, это вышло намного дешевле, чем покупать новые. Но главное, они были безумно счастливы! Арина и Петя встречались уже два года, они так сильно любили друг друга, что с трудом дождались, когда ей исполнится восемнадцать и сразу расписались.

Уже через месяц Арина с радостью почувствовала, что у нее будет ребенок. Родился Павлик. Здоровенький крепыш, вылитый папа. Петя работал водителем, ездил по всей области. Бывало уезжал и на несколько дней. Нелегко ему было в разлуках, он же и часа не мог прожить без своих жены и сынишки.

Но и терять работу не мог. Когда он уезжал, Арине помогали родители, так что все было хорошо. Павлик рос умненьким и послушным, с ним совсем не было проблем. А когда ему исполнилось семь лет, мама с папой «купили» ему сестренку, Валечку. Еще через три года вторую, Верочку.

Завидовали им, конечно, соседи да знакомые, живут в ладу, в любви, Петр хорошо зарабатывает, дети одеты-обуты, накормлены. Здоровые все, учатся хорошо. Почему, за что им столько счастья, когда у одного на работе сокращения, у другого жена с начальником загуляла, у третьего дети ларек взломали, да сладости украли, теперь по судам затаскают? Говорят, зависть, черное дело, вот и натянули недобрые люди на семью Градовых беду, словно старое, пыльное одеяло.

Когда младшенькой было два годика, в одну ветреную осеннюю ночь увезли Арину в больницу с инсультом. Повезло, что Скорая быстро приехала, да врач толковый попался, нужное лекарство вовремя ввел.
Каждый день в больнице, рядом с Ариной, находился кто-то из ее близких. Петя, его мама, мама Арины и даже двенадцатилетний Павлик ухаживали за ней. Видела Арина, как все за нее переживают и крепилась, старательно выполняла все рекомендации ее врача, она очень хотела выздороветь и понемногу это у нее стало получаться.
Прошло восемь лет, Арина уже и не вспоминала о болезни. Да и разве можно помнить о плохом, если дома все хорошо? Павлик учится в институте, он смог сам поступить на медицинский. Девочки такие помощницы, что Арине почти и не остается домашней работы, а Петя заработал денег и купил свой, пусть небольшой, грузовичок и занимается по месту перевозками, очень неплохо зарабатывая. Арина улыбалась, опять все чаще встречая завистливые взгляды знакомых, ну не виновата же она, что родилась счастливой. Только судьба решила все же опять проверить ее на стойкость.

В один из зимних дней им позвонили. Это был выходной и все, кроме Павлика были дома. Когда мужской голос официальным тоном сообщил о гибели сына, Арина и Петр сначала не поверили, думали это друзья Павлика так глупо шутят. Но поверить пришлось. Как получилось, что он выпал с седьмого этажа общежития, так никто и не узнал. Милиция особо не стала разбираться, списали на несчастный случай. Петр пытался сам что-то выяснить, но и у него не получилось. Через неделю после похорон У Арины опять случился инсульт.

В этот раз она выздоравливала намного тяжелее. Арина просто не хотела жить. Сын снился ей каждую ночь и каждую ночь она просила его забрать ее с собой. Но Арина жила. Петр и дочери умоляли ее взять себя в руки, говорили, что она нужна им, что они очень ее любят. И Арина опомнилась. Она поняла, что горе коснулось не только ее и она не может бросить Петра и девочек, что они смогут выстоять только вместе. Она начала бороться со своей болезнью.

Через полгода Арина уже могла, пусть не бегать, но ходить без посторонней помощи. Девочки совсем ничего не позволяли маме делать по дому, а Петя по хозяйству. Незадолго до гибели сына, они купили недорогую четырехкомнатную квартиру в двухквартирном доме.

Квартира была хорошая, но вот за стенкой уже очень давно никто не жил и Градовы даже не знали, кому вообще принадлежит эта развалина без окон и дверей. Не знали, пока однажды в выходной к ним во двор не зашел незнакомый парень лет восемнадцати.
Петр в это время ремонтировал сарай, он коротко переговорил с молодым человеком и завел его в дом.
— Извините, — нерешительно улыбнулся парень Арине, — Можно у вас руки помыть? Я приехал родительскую квартиру посмотреть, хотел немного мусор убрать, но только измазался.

Арина приветливо поздоровалась и впустила молодого человека. Она поставила на плиту чайник и достала печенье. Валюшка с Верочкой с интересом рассматривали неожиданного соседа.
— А мы даже не знали, чья это квартира, — улыбнулась Арина, — А где твои родители? Уехали куда-то? А чего ж квартиру-то бросили, неплохая ж вроде.
— Мои родители погибли пятнадцать лет назад, — тихо ответил парень, вытирая руки, а Арина вздрогнула, она хотела извиниться, но у нее перехватило горло и на глазах выступили слезы.

Тогда она усадила его за стол и стала разливать чай. Петр присел на диване, а девчонки пристроились на стульях у стола, всем было очень интересно узнать историю этого симпатичного гостя.

Александр, так звали молодого человека, рассказал, что его вместе с его сестрой-двойняшкой Светой сначала забрали в детский дом, а через год одна обеспеченная семья решила взять под опеку Свету. Им тогда было по четыре года. Но директор детского дом смогла уговорить их взять и Сашу, сказала, что нельзя разлучать брата и сестру.

Опекуны согласились, но хорошо стали относиться только к Свете, а Сашу еле терпели в своем доме. Он старался был послушным, хорошо учился, но ничего, кроме побоев и оскорблений так и не увидел. Мало того, эти опекуны стали настраивать Свету против него, задаривали ее подарками, а мальчика избивали за любую жалобу девочки.

Саша замкнулся в себе, он понял, что только так можно выжить в этой семье. После девятого класса он поступил в колледж и поселился в общежитии. Только там мальчик смог свободно вздохнуть. Он лишь скучал по сестре, ведь, кроме нее у него никого не осталось, но Света не хотела даже видеть брата, так настроили ее опекуны.

В органах опеки Саше сказали, что эта квартира теперь принадлежит ему и Свете, так что они могут браться за ремонт и заселяться. А как заселяться, если ее не ремонтировать, а заново строить нужно! Где же столько денег-то взять?

Саша закончил свой рассказ и вдруг с улыбкой посмотрел на Арину и девочек:
— Вы только не подумайте, что я жалуюсь, нет, у меня все хорошо. Мне очень нравится учиться, я даже подработку себе нашел, так что на жизнь мне хватает. Вот закончу учебу, устроюсь на хорошую работу, меня уже ждут в одной строительной фирме, сниму себе жилье. Мне почему-то не понравилось здесь, прошел сегодня по бывшим комнатам и так тяжело стало, что даже сердце сжалось, и я понял, что не смогу здесь жить. А вот у вас мне легко. Почему так?
— Саша, а ты приезжай к нам в гости, ладно? – Арина так по-доброму посмотрела на Сашу, что он пожал плечами и кивнул:
— Спасибо! Обязательно приеду. А, правда, можно?
Петр подошел, похлопал парня по плечу и кивнул головой. Саша посидел у Градовых до самого вечера, даже немного помог Петру, и убежал только на последнюю электричку. Счастливый убежал. Даже несколько раз оборачивался помахать девчонкам, которые провожали его до калитки.

Через неделю он приехал. Привез девчонкам очень красивые деревянные шариковые ручки. Тоненькие, резные, блестящие от лака. Он их сам выточил на станке. Валя и Вера были в восторге, ни у кого подобных нет. Они весь день вместе что-то делали.

Саша помог девочкам почистить картошку, переставил мебель, чтобы Вале было удобно мыть пол, потом пошел помогать Петру по хозяйству. Девчонки тоже вышли во двор, им хотелось быть рядом с Сашей, так он им понравился. Петр только улыбался, глядя на детей.
— Валюш, пойди, попроси у мамы ножницы, — попросил он дочку.
— Я сбегаю, — подскочил Саша и побежал в дом: — Мам, дай ножницы!
Арина вздрогнула и от неожиданности выронила из рук тарелки, которые несла на стол. Тарелки с грохотом разбились, а Саша понял, как обратился к ней и побледнел от испуга:
— Простите меня, я нечаянно. Вы обиделись? Я больше не…
Но Арина подняла руку, и он замолчал. Когда она подошла поближе, Саша увидел, что из ее глаз скатываются слезинки:
— Сашенька, если хочешь, можешь называть меня мамой, я не обиделась. Я просто поняла, что не случайно ты пришел в наш дом, это наш Павлик тебя привел. И я этому очень рада. Правда. Только ты не исчезай, пожалуйста, ты нам очень нужен.
Прошло еще три года.
Малыш забавно раскинул ручки и тихо посапывал во сне.
Арина поправила на нем одеялко и немного постояла, любуясь, как вздрагивают маленькие реснички и уголки губ Павлика разбегаются в улыбке. Она тяжело вздохнула, посмотрев на фотографию погибшего сына, но тут же встряхнула головой и улыбнувшись вышла из спальни.
— Спит, не переживай, — махнула она рукой Насте, жене Саши, и присела за стол, где ее дожидалась большая любимая кружка с немного остывшим чаем.
Все члены большой семьи Градовых дружно выдохнули и продолжили смаковать яблочный пирог, что испекла сегодня Арина по своему фирменному рецепту.

А хозяйка отхлебнула чай, оглядела свою семью и подумала, что она все же, наперекор всем невзгодам, счастливая. Пусть она не совсем здорова, зато у нее есть любимый и любящий муж, две замечательные дочери, заботливые сын с невесткой и маленький внук Павлик. Ей есть ради чего жить!

Автор: Мария Скиба

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.