Старая фотография. Автор: Алена Баскин

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Зяма был вором. Нет, извинений просим — Зяма был виртуозным щипачом. По кличке Скрипач. Своими длинными, тонкими пальцами он мог выделывать такие штуки, что настоящие скрипачи Большого театра падали в обморок и кусали локти от зависти. Неуловимым взмахом руки он удлинял знойным дамам декольте, изымая оттуда и кошелёк и кулон одновременно. Причём все без исключения мадамы завороженно смотрели ему в след. Отточенным пятаком он так ловко подрезал сумочки, что они продолжали держать форму еще долгие минуты, позволяя яркому и самобытному таланту исчезнуть за поворотом.

Зяма родился в маленьком еврейском местечке, в семье настолько бедной и многодетной, что даже воздуха в покосившемся домишке на всех не хватало. Тем не менее его выходили и выпестовали, а в возрасте семи лет он был отправлен в Одессу, к старшему отцовскому брату обучаться сапожному мастерству. Мастерству он был обучен первостатейно. Но к сапогам его талант отношения не имел никакого. Смышленого и ловкого парнишку приметили достойные люди с Молдованки. Они то и устроили Зяме университеты.

Кроме длинных и нервенных пальцев, у Зямы имелся лихой вихрастый чуб смоляного колеру и длинные ресницы. Погибель для женского полу. Но сердце его навсегда, ещё с детства, было отдано Танечке Арзельмахер, жившей на Болгарской улице. Чёрные Танечкины косы и бездонные глаза со всей скорбью еврейского народа свели с ума молодого Скрипача. Навсегда.

Танечкин дом сожгли во время погрома. Старенького отца закололи вилами, маму и маленьких сестёр заколотили в подполе. Они задохнулись там, когда жгли их дом. Таня выжила, она ходила на хутора к тетке, помогать с детишками. Она обрезала косы и подалась на судостроительный завод. Сколачивать новый мир. Таня обладала железною волей и низким хриплым басом. Она быстро делала революционную карьеру, а что до Зямы…. Сжав пролетарской рукою его Фаберже, не подумайте чего, в фигуральном смысле, Таня потребовала завязать. Или я, или вольная жизнь Скрипача. Зяма выбрал Таню, тем более, что товарищей его с каждым годом становилось все меньше, успехи новой пролетарской легавки все ярче, а будущее без Тани туманным и сирым. Зяма был мужчина смышленый.

Таня увезла его в Харьков, у них родился кудрявый и темноглазый Сема, свет очей папы и мамы. Сема был, как и все одесские дети, даже родившиеся вне великого города, вундеркиндом. Он одинаково хорошо пилил скрипку, читал стихи и решал математику. Родители в нем души не чаяли, сдували пылинки.

Высокий и серьезный Сема, и глазом не моргнул, соврал в военкомате, приписав себе лишний год, окончил лётную школу и полетел воевать с немцами. Сделав сиротами обоих родителей. Его сбили над Сталинградом.

Благодаря его геройскому стремлению летать, Зяма с Таней, как родители летчика, были вывезены в эвакуацию. Останься б они в Харькове — были бы закопаны стоя в братской могиле в лесопарке. Туда вывезли всех их соседей и знакомых еврейского происхождения, с детьми, стариками и нехитрыми пожитками.

— Зяма, ты идёшь уже на рынок или нет?- кричала Таня из своей комнаты их огромной коммунальной квартиры. Каждое утро Зяма отправлялся за молоком и городскими булками, а Таня низким басом, от которого сотрясались двери соседских жилищ, давала ему наставления.
— Не волнуйся, Танечка! Я все помню…. Зяма называл жену Танечка и «девочка моя» всю жизнь, только так и никак иначе. Они прожили очень долгие и не сладкие годы, состарились, даже некогда достойные воротники их зажиточных пальто с каракулем съела вездесущая моль.

Но они по-прежнему очень трепетно любили друг друга. Зяма читал вслух своей Танечке газеты, а она по праздникам готовила ему фаршированную рыбу. Иногда случалось, что они вели свои диалоги не проронив ни слова, отлично понимая друг друга, перебрасываясь взглядами и движениями бровей. По вечерам, нежно поддерживая друг друга под локоток, они ходили гулять в парк, дышать свежим воздухом.

А однажды на рынке, в ряду сочных молочниц и нарядных торговок домашней птицей, кто то нахально попытался залезть в Зямин карман. За всю жизнь после женитьбы Зяма не взял чужого ни разу. Но стерпеть такую наглость его душа не могла никак. Он схватил обидчика за руку и остолбенел. Из толпы покупателей на него смотрели Семочкины грустные глаза, а над ними жгучими черноморскими волнами колыхался чуб, невообразимо похожий на его собственный.

— Ты хто, шаромыжник?! И где тебя учили так работать?!
Малец, услыхав знакомые до боли ноты, заныл и стал рваться на волю. Зяма перехватил его покрепче и поволок домой.

Сирота оказался кочевником, давным давно свинтившим из детского дома, после войны их было пруд пруди. Вразумив, что ментам его сдавать сегодня не будут, малец, лет двенадцати не более, осмелел чуток и зажег любопытство в обоих глазах. Помыться, перекусить и поспать как человек, он был завсегда рад. С превеликим удовольствием.
Танечка было хлопнулась в обморок всеми своими килограммами, но услыхав, что ребёнок голодный — решительно устремилась к холодильнику. Как броненосец «Потемкин» в атаку. Ребёнок был чисто вымыт, накормлен и уложен отдыхать на старый кожаный диван.

Старики уселись у окна. Дальше держали совет. Что делать с сиротой и «пропадёт же на улице» было как раз понятно. Как добыть ему документы и оформить опеку было пока непонятно совершенно. Бывшая революционерка и пламенная ленинка Танечка склонялась к школе интернату.

Бывший Скрипач-виртуоз Зяма считал, что у мальчика есть зачатки таланта, но с такими учителями он плохо кончит. Ругались и спорили шепотом, чтобы не разбудить деточку.

Деточка давно не спал, держал оба уха востро, и не мог поверить своему счастью. Даже самые свободолюбивые разбойники мечтают о настоящей семье, особенно, если таковой никогда не имели.

Его мать служила медсестрой в госпитале, Отца он не знал совершенно, от него остался лишь обрывок фотографии. Отец, как и у многих пацанов, героически погиб на войне. А мать сбил грузовик, когда она ночью возвращалась с работы.

Маленького Лёньку, а может его раньше звали и по-другому, он не помнил, сдали в приют. Единственное, что он имел от прежней жизни был кусок старой фотографии. Именно этот кусок и вывалился из грязных его штанов, когда Татьяна Моисеевна решила их простирнуть.
Танечка таки хлопнулась в обморок, грузно осевши меж венским тонким стулом и огромным круглым обеденным столом на толстой львиной лапе.

Зяма и Лёнька, а заодно Михалыч из первой квартиры, с огромным трудом дотянули ее до дивана. Танечка, как рыба кит, выброшенная на берег, хватала ртом воздух, шумно втягивая его через хрипящее горло.

Зяму трясло мелкой дробью, и невообразимые его пальцы отбивали барабанную дробь по выцветшим коленям. Лёнька перепугался до потери пульса, боясь что это именно он, ведь по жизни же невезучий, принёс в дом к этим милым старикам беду.

На комоде лежала старенькая и оборванная фотография героя- летчика, их любимого Семочки…..»
Алена Баскин

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Грымзы и разгильдяй. Автор: Татьяна Алимова

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Грымзы и разгильдяй

В одной из комнат огромной коммуналки жили две грымзы. Они были родными сёстрами, и если бы не существенная разница в возрасте, то можно было даже подумать, что они близнецы.
Обе худые, сухощавые, с тонкими, всегда поджатыми губами, с дульками на головах. Носили одинаковые серые, невзрачные костюмы. Их ненавидела, побаивалась и презирала вся коммуналка.

Молодые люди ненавидели за то, что они обе всегда делали замечания, и были вечно недовольны.
За громкую музыку, за вечеринки, за поздний приход.
Дети побаивались из-за того, что пожилые дамы каждый раз жаловались родителям за малейшую провинность, типа невыключенного света в туалете или брошенных фантиков в парадном.

Милая и добродушная Никитична презирала за все. За высшее образование, которого у неё не было, а у сестёр было, за отсутствие семей и детей, за отвратительную манеру делать всем замечания.
Ну вот она к примеру: ни во что не вмешивалась, ни к кому с жалобами не приставала, на проказы детей и поздние приходы Витька и Сергея просто не реагировала. А этим двум ну до всего было дело. Грымзы, они и есть грымзы.

Дети любили Никитичну. Никогда она не ябедничала родителям, хоть что делай, хоть в ее присутствии, а она улыбнётся хитро, подмигнёт, и молчок.

А детей в коммуналке было много, шум и гомон стоял постоянно.
Частенько Алевтина Петровна, одна из грымз, та, которая постарше, выходила и, поджав губы, отчитывала ребят:
-Ну нельзя же так громко орать! Может кто-то отдыхает сейчас? Дядя Петя со смены, кстати, пришёл, а может кто-то книгу пишет. Валентина Петровна, например! — И грымза указывала на дверь, за которой другая грымза, ее сестра, действительно писала книгу.

Вся коммуналка подсмеивалась над ней. А Никитична, конечно, впереди всех.
-Валь, ну когда уж ты ее допишешь-то? Устала ждать я! Почитать больно хочется, — спрашивала старушка и заливалась смехом. Ее подхватывали все, кто слышал.

Валя поджимала и без того тонкие губы и ничего не отвечала, а, зайдя в комнату, горько рыдала на плече у сестры:
-Аль, ну зачем ты им про книжку. Они и так смеются над нами.
-Ну и пусть смеются, — утешала ее сестра. — Они ж не со зла. Соседи это наши. Почти родственники. Не обижайся. И не плачь!


А в 1941 грянула война, а в сентябре блокада. Голодно стало не сразу, и поначалу тепло было.

Коммуналка потихоньку привыкала к новым условиям. К карточкам, к полуопустевшим комнатам, к похоронкам, к завыванию сирены, к отсутствию запахов из кухни, к бледным измождённым лицам друг друга и к тишине.
Молодёжь больше не пела под гитару, а дети не играли в прятки. Было тихо и спокойно. И эта тишина рвала душу сильнее, чем довоенный шум.

Алевтина с Валей стали ещё худее, но по-прежнему надевали свои серые костюмы, которые висели на них, словно в шифоньере на плечиках, и продолжали следить за порядком. Только теперь уж за другим.

Никитична выходила только по необходимости. А однажды и вовсе пропала. Ушла и не вернулась. Алевтина с Валей ходили, искали ее несколько дней подряд. Но тщетно. Пропала старуха, словно и не было.

А весной сорок второго в коммуналке первая смерть приключилась. Умерла мама Толика, а у него больше никого не было. Остался малец совсем один.

Всем мальчишку было жалко, но что поделать. Война. Как-то все снова пошло своим чередом, и про Толю забыли.

А грымзы не забыли, взяли его под свою опеку. Подкармливали, смотрели за мальчишкой. Ведь ему только одиннадцать в октябре исполнилось. Потом не стало мамы у Васи с Женей. Отец на фронте, тоже давно вестей не было. И над ним чопорные Валя и Алевтина взяли шефство.

Да и не только над ними. А вообще над всеми детьми коммуналки, а было их много.

Сестры по очереди варили один раз в день суп, колдовали над ним долго, мешали, что-то подсыпали.
Неизвестно, из чего они его готовили, ведь совсем продуктов не стало, но суп был вкуснейший. Всех детей кормили этим супом. Каждый день, в одно и то же время.
И название ему придумали: «разгильдяй».

-Баб Аль, а почему «разгильдяй»? Ты так Витька называла, я помню, — интересовался Толик действительно странным названием супа.
При упоминании Вити у Алевтины выкатилась слеза, не было уж парня в живых полгода как, но мальчишке женщина ответила так:
-Анатолий! Суп этот мы варим по-разгильдяйски! Потому он и назван так, а не как иначе.
-Как это, по-разгильдяйски? — не понял мальчишка.
-Ну как же? Кто ж кладёт в суп все подряд: и пшено, и перловку? Да ещё и обойным клейстером приправляет? А если повезёт, то и пару ложек тушёнки! — Алевтина погладила мальчишку по головке, достала из кармана совсем малюсенький кусочек сахару, отщипнула от него осколочек и сунула сразу в рот, чтобы при передаче из рук в руки не потерять ни одной крупицы.
-Толя, иди погляди, наколупала баба Валя клея-то? А то мне «разгильдяя» заправлять пора.

А потом и вовсе всех осиротевших к себе в комнату забрали. Все вместе жить стали. Теплее, и не так страшно детям.
Прижмутся все друг к дружке, а баба Валя сказку на ночь расскажет. Из своей книжки. Сказки она писала. Книжка та недописанная давно на растопку пошла. Но все свои сказки Валентина хорошо помнила. Да ещё и новых насочиняла. Дети без ее историй не укладывались и все время просили:
-Баба Валя, сегодня про Красавицу из Снежных гор расскажешь?
-Расскажу, — и Валя начинала свой рассказ.

И обязанности у всех детей имелись, баба Аля строго следила, чтобы все при деле были.
Толик печку топил, Вася дрова собирал и на растопку готовил, девочки за водой ходили, карточки отоваривали, суп помогали варить. И песни пели. Женя запевалой была. Можешь-не можешь, а подпевай. Каждое утро пели.

А однажды Алевтина девочку с улицы принесла. Совсем плохо ей было, почти умерла она уже. Выходили.
А потом ещё одного мальчика привела Валя. А потом ещё и ещё…

К концу блокады в комнате сестёр было двенадцать детишек. Выжили все. Как?Чудо какое-то, наверное.

А суп тот еще и после войны варили. Разгильдяй. Выросли детишки. Разлетелись, кто куда.
Но про бабу Алю и бабу Валю никогда не забывали. Они так и жили в той коммуналке.
Навещали их дети часто. Помогали. Каждая из старушек почти до ста лет дожила. И книжку со сказками издали. И много ещё потом баба Валя рассказов написала. Про всех своих внучат написала. И название у книги что надо было — «Моя родная коммуналка».

А раз в год 9 мая обязательно все вместе собирались у Али и Вали, пока живы они были. Своей большой дружной семьей собирались. И семья эта росла с каждым годом. Уж и правнуки рождаться стали.

И знаете, какое главное блюдо было на столе? Правильно думаете! Суп «разгильдяй».
Ничего не было вкуснее того блокадного супа. Приправленный добром и силой духа он сохранил детские жизни и юные души.

Татьяна Алимова

Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями:

Истории знакомства. С чего начинается любовь? Автор: Ирина Говоруха

размещено в: Такая разная жизнь | 0

В детстве, когда были плановые отключения электричества, мы с родителями зажигали свечи и травили байки. Больше всего я любила слушать историю их знакомства. В тот февральский вечер мама пришла на танцы в черной шубе. Свежая, с морозным румянцем и бабеттой. Мой папа, носивший бакенбарды «фавори», рассматривал девушку пристально, ведь накануне снилась трижды. Затем уточнил кто такая и услышал уважительное: «Учительница русского языка».
Так у меня появилось хобби расспрашивать родственников подробности знакомства. Все хотела разобраться с чего начинается любовь. С первого взгляда или с момента, когда защитил от хулиганов? С дружбы или, как утверждал Стендаль, удивления? С ощущения непривычной свободы или мягкой флисовой нежности?

Моя тетя влюбилась, исполняя «Старый клен». Песня только вошла в моду, звучала на каждом шагу, а ей выпала честь перепевать шлягер на сцене. Задумка была такой: сперва выходит красавец-солист и сердечно рассказывает, как листья вязнут в лужах, а девушка его мечты разгуливает по переулку. Со временем появляется она и, улыбаясь во весь рот, повествует о снеге, идущем невпопад. В итоге девушка сдрейфила, спряталась за кулисами, а он вынес певицу на руках.

Одногруппница, будучи студенткой, подрабатывала в модной по тем временам трапезной «Золотой фазан». Заведение находилось на выезде из города и часто в нем останавливались пообедать бизнесмены. А что? Деревянный сруб, напоминающий охотничий домик, ленивые фазаны в клетках и просторная терраса, демонстрирующая закат. Да и готовили вкусно. Чего только стоила окрошка на перебродившем березовом соке и вареники с вишнями! Правда кофе тогда еще был растворимым, но это никого не смущало.
Один молодой предприниматель из Прилук, проживающий в ста километрах, влюбился в официантку и стал ежедневно приезжать на чашечку «Nescafe». Ездил около месяца, не решаясь попросить номер телефона, покуда сжалившийся бармен не черкнул на салфетке несколько общежитских цифр.

Коллега плохо видела и носила прозвище «телескоп». Часто слышала, оброненное в спину: «Если ты очки надел, думаешь, что поумнел! Не фига не поумнел, просто это твой удел!» На первом курсе познакомилась с парнем и тот назначил ей свидание. Она подготовилась. Навела марафет, выразительно накрасила глаза и спрятала очки в сумку. В итоге молодой человек ее не узнал и прошел мимо. Пришлось бежать вдогонку, размахивая «пенсне».

Хорошо запомнилось, как мамина подруга, та еще вертихвостка, разрешила парню себя провести. Вот только, чтобы запутать следы, подвела не к тому дому. Спряталась в подъезде, а когда отошел, сняла туфли (чтобы не цокать) и отправилась к себе. Каким же было ее удивление, когда столкнулись нос к носу у одной и той же хрущевки. Парень обитал в первом подъезде, а она – в шестом.
Выходит, любовь может разгореться от любой искры и вспыхнуть где угодно: в вагоне метро, у окошка регистратуры, в фойе санэпидемстанции. Начаться со снега, выпавшего некстати, пасхального богослужения и «миллиона алых роз». С детсадовского горохового супа, очков, южного поезда № 12, мобильного приложения Tinder, черной шубы, древнего клена и кофе, выпитого в придорожном кафе.

©Ирина Говоруха

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Она ни о чём не жалела. Автор: Анфиса Савина

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Как возьмёт Борис в руки гармонь, как растянет меха и польётся задушевная мелодия или поскачет лихим галопом развесёлый мотив. Ни один праздник в деревне не обходился без Борьки, любили его люди за весёлость и простоту. А молодые девушки и вовсе проходу не давали. Как иначе, если щедро наградила его природа кучерявой шевелюрой, лицом пригожим и ростом не обидела.

В тот год апрель не задался. Ледяные ливни через день орошали и без того напитанную влагой землю, всё будто набухло от бесконечных дождей и выходить из тёплых домов совсем не хотелось. Но баб это не останавливало, собирались они группами и обсуждали потрясающую новость: Борька активно ухлёстывает за Танькой Куликовой. Это было нечто за пределами их понимания, чего общего у такого красавца и этой невзрачной серой мыши?

Казалось, что может быть невероятней этой новости? Оказалось может. Уже через неделю обсуждала вся деревня, как невзрачная Танька дала от ворот поворот Борису. «Недалёкого ума девчонка! — вынесли свой вердикт бабы, — ей бы вцепиться в него руками и ногами, а она нос воротит! Кому она нужна, моль бесцветная…» «Борька — то, говорят запил с горя, — информировала всех всезнающая баба Рая, — а маманька его как с цепи сорвалась. Не то чтобы нужна была ей эта мышь, а обидно за кровиночку свою. Приходила ругаться даже к Таньке, а ты не вышла к ней, испугалась наверное. Так мамашка взяла и окно им выбила! Вот такие дела!» В этот момент пошёл дождь, сначала лениво стуча по крышам, а потом вдруг обрушился непроницаемой водной стеной, разогнав компанию сплетниц.

Танька сидела прислонившись к тёплому боку печки и слушала шум дождя, сквозь который прорывался гневный голос матери: «Ты хоть соображаешь, что ты сделала? Это же был твой единственный шанс! Думаешь толпой за тобой будут парни бегать? Ага, жди! Мордашка с кулачок, от пола два вершка и косица тощая за спиной болтается…» «Но ведь я ещё даже школу не окончила, — со слезами на глазах возразила ей Танька, — к тому же мамаша его ненормальная нам окно высадила…» «Ты уже через пару месяцев окончишь школу, — прервала её мать, — твоя сестра сразу после школы вышла замуж и не выкобенивалась. А с Борькиной маманей, я уже всё уладила, заплатила она за окно. Прекращай эти капризы и проси у него прощения.»

Дверь распахнулась и вместе с запахом дождя и прохладой в дом забежала Танькина сестра — Анна. Они были похожи как две капли воды, обе маленькие и худенькие, с бесцветными бровями и ресницами. Но характер у них отличался кардинально. Таня любила сидеть дома над учебниками, оживляясь только тогда, когда речь заходила о науке, особенно ей нравилась история. Аня наоборот, весёлая и заводная, любила танцевать и не могла усидеть на одном месте. Удивительно, но при столь явном внешнем сходстве, Анну, в отличие от Тани, серой мышью не считали.

«Вот хорошо, что ты пришла наконец! — подал голос отец, — Может тебя эта упрямица послушает, — Свой единственный шанс правильно организовать жизнь упускает. Если сейчас не устроишь свою судьбу, потом уже может и не выйдет. Будешь одна по жизни мотыляться без деток и без мужика. А если не родила, то ты и не женщина вовсе, а не пойми что…»

Сёстры ушли в другую комнату, подальше от разгневанных родителей. Аня прикрыла поплотнее дверь и спросила: «Что случилось? Он тебя чем — то обидел? Почему ты сама своими руками отталкиваешь от себя своё счастье? Уж лучше Борьки жениха не сыскать! Неужели не мечтаешь ты о своей семье?»

Таня сосредоточенно нахмурила бровки и ответила: «Во — первых, он постоянно выпивает, играет на каком — нибудь празднике на своей гармошке и никогда от стопки не откажется. Во — вторых, мать его такой человек, что не даст нам спокойно жить. В — третьих, не долговечны его чувства ко мне, это он для разнообразия за мной ухаживал, а может и назло кому. И самое главное, не люблю я его и замуж не хочу вообще.»

«Да как так не хочешь! — удивилась сестра, — Чего же ты тогда хочешь, о чём мечтаешь?» «Я учительницей хочу быть, — ответила Таня, — с детства мечтаю!» «Одно другому не мешает!» — возразила Аня. На что сестра лишь пожала плечами и бровки вновь съехались на переносице, а тонкие губы упрямо сжались.

Татьяна поступила в педагогический без проблем, преподаватели отмечали её стремление к знаниям и постоянно хвалили, вот только от родителей одобрения она не получала. Учились здесь в основном одни девушки, парней было мало, поэтому личная жизнь не складывалась. Да и сама Таня не очень — то стремилась её устроить. После учёбы её определили на работу в небольшой посёлок, довольно далеко от дома. Она отправилась туда с энтузиазмом.

Татьяна была счастлива окунуться в атмосферу школы. Здесь ещё немного пахло краской после летнего ремонта, в учительской стояли букеты подаренные первого сентября, детвора галдела в просторных коридорах, а ребята постарше болтали стоя возле огромных окон. Это был её мир.

Боря женился на красавице Ларисе, а через пару лет она уехала от него забрав ребёнка. Никто не знал почему, его мать сказала, что характер у Лариски никудышный. Потом была ещё одна попытка сойтись с женщиной, но тоже ничего не получилось, мать сказала, что она растяпа и грязнуля. Потом была ещё череда женщин, но все они не смогли построить отношения с обаятельным гармонистом. Когда матери не стало, он уехал к своей первой жене Ларисе и как говорили его друзья, всё у них наконец наладилось.

Татьяна отдала школе всю свою жизнь, преподавала историю и этот урок для многих учеников стал любимым. Она умела преподнести предмет так, что даже закоренелые хулиганы с последних парт, слушали открыв рот. Её рассказы изобиловали интересными фактами, она постоянно придумывала какие — то занятные конкурсы или викторины. Ученики могли запросто прийти к ней домой, она помогала отстающим, могла выслушать и посоветовать. Про таких говорят — учитель от Бога.

Время шло, а замуж Таня так и не вышла, жила только своими учениками С сестрой, из — за расстояния они виделись редко, но на протяжении долгих лет, исправно писали друг другу письма, ведь являясь совершенно разными по характеру, они всё же оставались родными.

Анна будучи уже совсем старушкой, отважилась приехать на юбилей к сестре, преодолев разделяющие их километры. Татьяне Ивановне исполнилось семьдесят. Столы накрыли во дворе её домика, благо лето выдалось тёплым, ведь в доме всем поместиться было невозможно. Подаренные цветы ставили в вёдра, потом и вёдра закончились, пришлось одолжить у соседей.

Бывшие ученики бросали свои дела, приезжали из других городов и сёл чтобы поздравить любимую учительницу. Анна глядя на это столпотворение сказала: «Какая ты у нас популярная Танюша. Жаль, что не вышла ты замуж, сейчас и твои дети были бы здесь…» «А это и есть мои дети.» — улыбнулась учительница. «Это не то…» — упорствовала сестра. На что Татьяна Ивановна лишь пожала плечами, нахмурив седые брови и упрямо поджала губы, как и много лет назад. Она ни о чём не жалела.

Автор: Анфиса Савина

Художник А. Харьковский. Награда учителю. 1951г
Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями: