Одна из восьми.
*
Даше всегда было невероятно сложно жить в её семье. Она была одной из восьми детей. Мать в ту пору состояла в браке с четвёртым по счёту мужем, моложе её на десять лет. Василий любил выпить, походить барином, покричать на детей: как на своих, так и на Тониных от предыдущих браков. А своих Василий с Тоней уже успели сотворить двоих: мальчика и девочку. Даша молила Бога, чтобы мать остановилась! В семье она была третьей по счёту. Мать на старших дочерей старалась переложить всю домашнюю работу и возню с младшими. Девочке было так страшно и тошно жить так, как они жили, и она очень хотела вырваться из этого всего. Непонимание матерью Дашиных стремлений и целей ранило ещё больнее бедности и непрерывного шума в доме.

— Опять уселась за книжки свои! – кричала мать. – Помоги мне, бессовестная! Видишь – не успеваю одна с двумя мелкими. Одень Машку, или посуду помой, или сделай хоть что-нибудь полезное!

— Мама, я учусь!

— Да нафига оно надо? Вон, Толик, до пятого класса доучился, и хватит. Работает, родителям помогает. Думает о семье. А ты чего? О себе только.

Даша, аккуратно вкладывая закладку в учебник, убирала его от греха подальше, и шла помогать матери. Да, она думала о себе! Она хотела вырасти, выучиться и стать успешной. Не жить вот так! Одевая вертлявую Машку, Даша думала: да почему?! За что? Она-то ведь её не рожала!

Василий всегда был на стороне жены – ещё бы. Он никогда толком больше недели нигде не работал. Скажи слово против, и Тоня на водку не даст. А водка помогала ему решить внутри себя сложные философские вопросы. Ну, и вообще: выпьешь, и дети не так раздражают. Денег в семье всегда катастрофически не хватало, но Вася раз в неделю неизменно был изрядно подшофе.

— Я не пойду в лосинах в магазин! – дикие визги брата Славы неслись из коридора. – Они синие! Меня пацаны побьют! Пусть Дашка идёт.

Дашино сердце сжималось. Сейчас её снова оторвут от учёбы и погонят в магазин. Как можно так жить? Ну, вот как? Подневольная Даша делала всё, что велит мать, а ночью сидела с фонариком под столом и училась, училась, училась. До кровавых пятен в глазах.

Утром был экзамен. Но когда она с трудом продрала глаза, Лиля прихорашивалась перед зеркалом. Сестра была на год старше, у них с Дашей был один отец. Где он был, они, правда, не знали.

— Ты что, взяла колготки?! — с ужасом спросила Даша.

— Да. Кто первый встал, тот в колготках в школу идёт. – сострила Лиля.

— Да ты… ты не пойдёшь в школу! Ты с Митькой гулять пойдёшь. А у меня экзамен. Отдай! – заорала Даша, её трясло.

— Что тут у вас? – сунулась в комнату Тоня.

— Она колготки взяла! А мне надо.

— Ну, надень мои. – пожала плечами мать.

— Твои мне велики на четыре размера!

Лиля посмеивалась, наводя последние штрихи на лице.

— Да она даже в школу не пойдёт! Пусть отдаст.

Тоня только рукой махнула и вышла. Василий звал её из кухни пьяненьким голосом.

— Ах ты, гадина! Крыса! – прошипела Лиля и, подскочив, дернула Дашу за волосы. – Ты стучать ещё на меня тут будешь?

— Да ей плевать! – выкрикнула Даша. – Ты не видишь – ей плевать!

— Мне тоже! – заявила сестра и ушла в колготках.

Даша глянула на часы и ужаснулась. Она отыскала те самые синие лосины, которые не хотел надевать-позориться Слава – кто вообще и для чего их купил? – и побежала в школу в таком клоунском виде, сжимаясь от тревоги.

Бал ей не снизили. Хотя, какая-то приглашённая дама важного вида, не их школы, хотела это сделать, но ей заранее объяснили Дашину ситуацию. Девочка проверила ещё раз все ответы и сдала листы. В коридоре она стояла вся красная у стены, думая, что сейчас умрет от пережитого волнения и стыда, когда к ней подошла та самая женщина. Даша испугалась.

— Как же ты додумалась, в таком виде явиться на ГИА? – строго спросила женщина.

— Я всю ночь учила и проспала.

— Так. И?

— А вам разве не надо быть… там?

— Надо. Но там осталось двое учеников, без меня справятся.

— И я… в общем, Лилька первая надела колготки. А они одни на двоих.

— Так всё плохо? – смягчилась женщина.

Директор местной школы нашёптывал ей ужасы Дашиной жизни, но она не думала, что настолько всё запущено.

— Всё ещё хуже. – Даша выпрямилась, отлепилась от стены и вежливо добавила – Но это совсем не интересно. Извините. Я пойду?

— Куда думаешь пойти учиться?

— В десятый. Куда же ещё?

— А в колледж?

— Нет. Я хочу окончить школу.

— Но я смотрю, тебе это не так просто даётся…

Она была права, эта женщина. За оставшиеся два года мать сведёт её с ума воплями, просьбами в приказном тоне, упреками.

— Ладно. Вот визитка. Изучи информацию и звони. Мне сказали, ты учишься хорошо.

А про себя подумала: «Не знаю, как тебе это удаётся».

— Да. Общежитие при колледже есть.

Даша смотрела то на визитку, то на спину удаляющейся женщины.

— Но я москвичка! Мне не дадут место в общежитии.

— Разберемся. – сказала дама уже в дверях класса. – Посмотрим на твои итоги, и что-нибудь придумаем.

«Снегирёва Ирина Павловна» — было написано там. Дама была директором колледжа. Даша решила, что итоги у неё будут, как всегда, отличные. И что она обязательно позвонит Ирине Павловне.

Мать орала. Она бы и посуду била. Но посуды и так было немного.

— Неблагодарная! Как ты можешь просто уйти?

Это было непросто. Да, в колледжи её по итогам ГИА приняли, и даже стипендию дали. И на счёт общежития Ирина Павловна не соврала. Но ещё надо было как-то выжить – поесть, обуться, одеться. И хотя Даша уже восемь лет откладывала каждую попадавшую ей в руки копейку, денег всё равно было мало. Преступно мало.

— Я тебя растила. Я тебе всё дала. – орала Тоня.

Даша вбежала в кухню и треснула ногой по двери.

— Ты ничего мне не дала! Ничего, кроме кучи братьев и сестер! Да я в этом доме сыта не была ни разу!

— А теперь и вовсе с голоду подохнешь! Туда тебе и дорога…

Как давно это было. Даша уже и забыла ту свою жизнь. Прошло двадцать лет. Двадцать! У неё давно была отличная работа и своя квартира. И денег хватало. И она даже помогала финансово всем своим родственникам. Всем! Но знать ничего о них, или видеть их лишний раз, Даша не хотела. Поэтому, когда секретарша вошла с выпученными глазами в её кабинет без стука, ей стало не по себе. Никогда бы Вера ничего такого себе не позволила.

— Что случилось?

— Дарья Александровна, там пришла женщина… говорит, ваша сестра.

— Которая сестра? – помертвевшими губами выговорила Даша.

Не хватало ей тут ещё сестёр, в новеньком офисе – только месяц назад заехали. Табличку красивую повесили. Адвокатская контора Дарьи Медведевой.

— Я не знаю. А у вас их что – много?

— Да. К сожалению.

— А почему ты не позвонила?

— Я её боюсь.

Ясно. Это Лилька.

— Пусть войдёт. – вздохнула Даша, и отложила дело, которое вообще-то не терпело отлагательств.

Лилька, раскрашенная под путану, в короткой юбке, ввалилась в кабинет, дыша туманами и дешевыми духами. Даша поморщилась.

— Мать в больнице. У неё была эта… как её… короче, чуть не померла от д и а б е т а.

— Д и а б е т и ч е к а я к о м а?

— Во. Точно. А ты, сестрица, смотрю, взлетела высоко. Не зря штаны за книжками просиживала.

Штаны… у них всю жизнь с Лилькой всё было на двоих. Колготки, платья. Штаны. И отец, которого они даже не помнили.

— Так. И что от меня надо? Денег?

— Не. Её забирать надо. Сказали, что одной опасно. Нужно к кому-то.

— Лиль, так забери. В чём дело?

— Ну… просто мой Володька с ней в контрах.

— Погоди… почему одной? А Вася?

— Мать, ты чет ваще закопалась тут в своих бумажках. Вася-то помер. Ты ж сама денег на похороны давала.

Точно. Кто-то из многочисленных братьев и сестёр и правда брал деньги на похороны отчима. Она уже и забыла. Даша предпочитала не помнить о них, откупаться деньгами. А они… снова её достали.

— И что? Ещё шесть человек, и некому маму забрать?

Лиля вздохнула и рассказала, что они не хотели Дашу беспокоить по пустякам. Мама заболела довольно давно, и её уже брали к себе все, кто мог, начиная со старшего брата, Толяна. И никто долго не выдержал. Ни материного характера, ни ухода за больным человеком.

— Там диета одна чего стоит. Опять же, от курева ей плохо, а она вечно лезет курить.

— Ясно. И чего ты от меня хочешь?

— Теперь ты забирай. Всё по-честному. Все уже попробовали.

— Ладно. Я поняла. Пока.

И Даша потянула к себе дело.

Лиля встала со стула, но не уходила. Даша вздохнула и полезла в кошелек. Там лежало четыре тысячи. Она выгребла всё и протянула Лиле. Сестрица повеселела и выскочила из кабинета. Через минуту вошла Вера и принесла кофе. Она знала, что когда шефиня на нервах – ей хочется кофеина. А встреча с родственницей явно была из разряда нервных.

— Спасибо. – сказала Даша, не глядя взяв чашку.

— А это правда ваша сестра?

— Я тебя уволю. – пригрозила Даша, и Вера исчезла из кабинета.

Мать после смерти Васи и правда стала невыносимой. Неудивительно, что от неё все отказались. И была-то тяжелой, а теперь…

— Васю убили. – проплакала она.

Даша округлила глаза.

— Кто?

— Поди знай. Просто так с балконов не падают. Ты юрист, вот и разберись.

— Я адвокат. Может, лучше лекарство выпьем?

— Нет. Лучше покурим.

— Тебе нельзя!

— Глупости! От чего нельзя? Умру? Так и хорошо. За Васенькой следом уйду, бедная я несчастная, восьмерых родила, ни от кого добра не видела.

«А мы-то видели от тебя добро?» — подумала Даша, и наняла матери сиделку на рабочий день. Вечером возилась с ней сама. Уговаривала себя: «Это твоя мать. Это твоя мать!». Ненависть и обида боролись в ней с любовью к самому родному человеку. Даша не помнила этой любви, но знала: где-то внутри это должно быть. Не может не быть!

Мать стала немного спокойнее через пару месяцев. И слава Богу – подумала Даша. Не так страшен чёрт, как его малюют.

— А у меня ведь юбилей. – как-то пожаловалась мать – Шестьдесят пять лет.

— Ну, это не прям такой круглый юбилей. Не семьдесят же. – ответила Даша, жуя хлебец.

— Дашка, а тебе ж тридцать пять уже. Чего ты не замужем? Деточек тебе неохота разве?

Даша положила хлебец на тарелку и театрально перекрестилась.

— Ясно всё, надеюсь?

— Недобрая ты. – надулась мать. – А семидесяти мне, может, уже и не будет. Сама всё понимаешь.

Даша внимательно посмотрела на поникшую женщину. Это была её мать. Вряд ли с этим что-то можно было поделать.

— И чего ты хочешь, мам? Не ресторан, надеюсь?

— Я хочу побывать в Ленинграде.

— В Санкт-Петербурге.

— Неважно… тогда он назывался Ленинград. А потом как-то всё завертелось-закрутилось, и больше я там не была.

Мать заплакала.

— Давай, доча, соберем всех, и съездим на мой юбилей в Ленинград? Или больно дорого?

Даша подумала. Ничего, как-нибудь она справится. Понятно, что платить за всех придётся ей, но что тут можно поделать? Семья. Своей семьи у Даши не было. А от этой… бежала-бежала, и не смогла убежать.

— Съездим. – сурово сказала Даша, внутренне корчась от Тониного просительного тона. – Съездим, мама.

Днём она озадачила Веру сбором паспортных данных братьев и сестер, а сама умчалась в суд. Когда вернулась, выяснилось, что всё не так просто.

— У всех ваших-то дела какие-то. Дети, работы, жены, сломанные машины и ремонты. Даже на халяву не хотят в Питер. – Вера старалась, но получилось всё равно ехидно.

— Ладно. Набери Лильке и соедини меня с ней.

— Во, кстати. А Лиля новую грудь делать будет.

— На какие шиши она её делать будет?

Сестра сказала, что Вовчик подкалымил, и расщедрился на операцию. Вова был мутной личностью, и Даша понимала: случись чего, ей придётся ещё и адвокатом семейным работать.

— Значит так, дорогуша. Обзвони всех и собери данные. Передай моей секретарше.

— А…

— А если нет – то я прекращаю всяческие выплаты вам в качестве помощи. Ясно?

— Подумаешь… — начала разбогатевшая сестрица.

— Подумай! Подумай, дорогуша, кто в случае чего твоего Вовчика будет защищать. К кому ты за деньгами приползёшь, если его посадят. Подумай, что у твоей матери юбилей. И быстро всё сделай, о чём я прошу. Да! И чтобы все там были паиньками. Предупреди.

Ей удалось всех собрать, хотя, чего греха таить – Даша сама не хотела ехать ни в какой Питер. Но глядя на то, как радуется мать, любуясь на мосты, реки и здания, усовестилась. Наверное, Тоня просто была такой матерью, какой могла быть. Наверное, теперь, став взрослой и обеспеченной женщиной, Даша уже может не тащить эти обиды из детства. Как бы там ни было, эта женщина дала ей жизнь.

Вечером они вдевятером сидели в кафе. Толян что-то рассказывал довольно смешно, они дружно хохотали. Потом вспоминали своё неказистое детство, и снова хохотали. Потом говорили матери тосты. После всех взяла слово и Тоня.

— Я хочу поблагодарить всех вас, что приехали, деточки мои. Попросить прощения за то, что была не лучшей матерью.

Все тут же кинулись возражать. Даша могла быть довольна – все вели себя идеально, спектакль удался. Даша не знала, что на самом деле чувствовали эти люди, которых она с трудом собрала вместе. У которых не нашлось места в доме для родной матери. И не хотела знать: завтра они вернутся в Москву, и снова станут чужими. А один вечер можно побыть и семьёй.

— Про тебя говорят. – пихнул её Слава под локоть.

Даша вынырнула из своих мыслей.

— … так что, больше всех я виновата перед ней. Не верила в неё. Мешала ей. А она справилась, несмотря ни на что. Не в обиду вам всем, деточки. Лучшая моя дочь, Дашенька. Одна из восьми. Спасибо тебе, родная моя, за всё.

Даша улыбнулась и кивнула, запив сладкие слова матери горьким напитком. В бокал капнула предательская слеза. В голове неожиданно для самой Даши зазвучало: «Пожалуйста, мама. Ты, главное, живи!»
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Мистика в моей крови/'Яндекс Дзен

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Алисе было 5, когда её отец ушел из семьи. Громко хлопнув дверью, мать окончательно порвала с ним любые связи, выгнав за порог дома.

— Никакой благодарности, — причитала она, жаря котлеты на ужин и вытирая кухонным полотенцем с лица слезы, — я отдала ему молодость, всю себя, отказалась от всего, чтобы спустя десять лет услышать что-то про тяжесть брака.

Алиса молча сидела за столом, наблюдая за тем, как медленно движется секундная стрелка. Это была её ежедневная традиция – ждать, когда на часах будет шесть часов, а потом бежать к двери, чтобы встретить папу.

Но уже почти неделя, как она каждый вечер садится за стол, а в назначенные шесть часов в коридоре не звенит домофон, а у подъезда не стоит припорошенный снегом папа.

Маленькая, но смышленая, она как два плюс два сложила исчезновение папы и слезы мамы.

«Да, мне тоже грустно, когда папы нет… Поэтому мама плачет» — думала Алиса, ковыряя вилкой в тарелке и поглядывая на маму.

Уставшая, она курила очередную сигарету, пугая дочь своим видом. Алиса привыкла, что мама была феей, которая просыпалась раньше всех, засыпала позже всех, могла сделать всё на свете и оставаться самой нежной и прекрасной.

Но феи больше не было в квартире: появилась злая ведьма, которая кричала, курила, роняла вещи, плакала от отчаяния и постоянно извинялась.

Алиса сложила всё: папа ушел и забрал у мамы всё хорошее.

***

— Антон, твоя дочь идёт в первый класс. Я понимаю, что Оля не отпустит тебя на линейку, но помоги хотя бы собрать Алису к школе! Бантики и гольфики на дороге не валяются, — мама закрылась в спальне, однако Алиса слышала всё – нервный стук ноги, резко сдвинутый стул, тяжелое дыхание.

Девочка складывала новенькие карандаши в пенал с принцессами, задумавшись: «Неужели эта Оля настолько лучше меня, что папа даже видеть меня не хочет…»

— Ох, Алиса, — натянув улыбку на уставшее лицо, сказала мама, выйдя из спальни — Если мальчики будут дергать за косички, то гони их в шею… Ничего хорошего от них не получишь.

Алиса внимательно смотрела на мать, ожидая продолжения – мама часто изливала дочке душу, говоря обо всем наболевшем. Для нее это бесплатная терапия, а девочке – опыт в жизни.

— Сначала тебе не покупают цветы на первую годовщину, а потом твоим детям не платят алименты вовремя, — тяжело вздохнув, сказала она, присев рядом с Алисой, — А ведь он мне обещал, что мы всегда будем вместе.

Алиса широко распахнула глаза. Обещал! В голове пронеслось много мыслей, как папа обещал её сводить в зоопарк, купить самое большое мороженое, не спать всю ночь и считать звезды… А раз обещал, значит, не сделает?

***

Алиса старалась как можно быстрей и без повреждений нарезать закуску к столу, чтобы не быть свидетелем разворачивавшейся драмы. На плече её мамы плакалась соседка, с недавних пор ставшая частой гостьей в их квартире.

— Я бы простила, всё бы простила, но почему так сложно признать вину и извиниться, — завывала она, вытирая слезы гостеприимно предоставленным носовым платком, — Чувствую себя полной дурой…

— Не плачь, Наташ. Они никогда не виноваты, это мы дуры такие не даем им дышать полной грудью, — говорила мама Алисы, одной рукой обнимая соседку, а другой открывая бутылку беленькой.

Алиса поставила на стол тарелку с сыром и колбасой, а потом стала искать рюмки. В голову закралась мысль, что эта кухня превратилась в клуб ненависти к мужьям – на замену вечно причитающей матери, которая потратила лучшие годы жизни на неблагодарного папу Алисы, пришла соседка со своей историей: муж ей изменяет и не пытается этого скрыть.

— Никогда, никогда не получишь благодарность от них. Всё, что ты жертвуешь – безвозмездно. Вся надежда на них, — мама кивнула, указав на Алису, а девочка напряглась.

Слушать, какой отец плохой, она привыкла, а к тому, что её постоянно приплетают к этим историям, пока ещё нет.

***

— Алис, ты идешь на дискотеку? – прошептала на ухо соседка по парте, от восхищения не закрывая рот.

Они в восьмом классе: время, когда открыты все двери. Можно ходить на свидания, на школьные дискотеки, и гулять до восьми.

— И смотреть на этих дегенератов? – скептически спросила Алиса, вскинув бровь, всем своим видом показывая, какую неприязнь у неё вызывают одноклассники, на которых завороженно пялилась соседка по парте Аня.

— Алис, не будь занудой. Придем, потусуемся, послушаем музыку, может даже белый танец будет… — заманчиво перечисляла Аня.

Но заманчиво только для себя. Алиса не хотела идти в эпицентр подросткового разврата, где в туалете будут валяться окурки и крышки от паленой водки, на шеях у ребят будут следы неумелой страсти, а на смазливых лицах – оценивающее презрение к тем, кто не ценит таких развлечений.

— Знаю я, чем такое заканчивается обычно, — сказала Алиса, словно цитируя мать.

Аня обиженно вздохнула, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

***

— Правильно, что не пошла, — сказала мама, вытирая мокрые тарелки полотенцем, — Бывала я на таких.

Алиса не была удивлена. Она уже знала историю, как на такой школьной дискотеке красавчик Антон поцеловал её, подарив первый незабываемый поцелуй. Закончилась эта школьная любовь свадьбой. А свадьба – разводом.

— Не надо делать то, от чего в будущем будут щеки гореть, — заключила мама, погладив Алису по голове, — до чего же ты у меня смышленая. А Аня пошла?

— Пошла.

— Да… — эмоция, которую хотела выразить мать этим словом, не была ясна Алисе.

***

— Петров, поговорить нужно.

Услышав такое категоричное заявление, товарищи Петрова стали свистеть вслед уходящим Диме и Алисе. Стрельцову дико раздражало такое поведение её одноклассников, но что поделать, когда вместо мозгов у них гормональный коктейль, опускающих их на уровень ниже по эволюционной цепочке.

— Чего тебе? – немного пафосно спросил Петров, зная, что это всегда нравится девчонкам.

— Сбавь обороты. Мама хочет, чтобы я вальс танцевала. А мне в классе по росту только ты подходишь, — тяжело вздохнув, сказала Алиса.

Да, ростом она пошла в отца. Она не помнила, был ли он высоким. А мать напоминала:

— Алиса, ты уже почти метр восемьдесят! Вот уж гены достались от папаши, — говорила она каждый раз, когда Алиса надевала свитер и демонстрировала короткие рукава и маленькие плечи.

Она не горела желанием танцевать вальс. Но нарушать школьную традицию и выбиваться из коллектива, расстраивая мать, тоже не хотелось.

— А что мне за это будет? – спросил Петров, догадавшись, что Алису прошибать надо напрямую.

— По тупой голове своей не получишь, Дим, — ответила, спокойная, как танк, Алиса.

Может быть, иногда ей и нравились тупые подкаты Петрова, но она знала – ей тут искать нечего. Они птицы разного полета, а оставаться с разбитым сердцем ей не хотелось. Да и цели у неё были другие, и ставить свою жизнь на кон мужской любви – глупость.

***

— Алис, помнишь Марину? Ну, соседка наша бывшая. Которые съехали пять лет назад, чтобы освежить брак на новом месте? Ну рыжая такая была, да! Сын у неё женится, представляешь?

Алиса не смотрела на маму, отвечая на её новость молчанием. И какую реакцию эта новость должна у неё? Ну женится, флаг ему в руки. У Алисы по истории экзамен на носу, готовиться нужно.

— А я думала, что вы сошлись бы… Он был покладистый мальчик, всего два года с тобой разница. Жаль, что уехали, конечно, — мама внимательно смотрела на дочь, что склонилась над книгой, — Алис.

— М?

— У тебя правда никого нет?

Алиса тяжело вдохнула воздух, готовясь снова отвечать на уже традиционный вопрос об отношениях.

— Нет, мам. Я ночую дома и прихожу до темноты, у меня курсовая на носу, какие парни?

— Ну в твоем то возрасте… Я уже с кольцом на пальце ходила.

— А зачем? Чтобы сейчас радоваться тому, что я одна и единственная, а через пару лет грызть ногти, узнав, что я не одна и не единственная, а вот он для меня – один?

По щеке мамы прокатилась слеза. Она поджала губы, опустила взгляд и горько засмеялась…

Автор:

#АленаПершина

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Про косички

Папа ей косички заплетает. Всегда. Каждое утро. Потому что – а кто же ещё? Ведь мамы у них нет. И не было никогда. Во всяком случае, Лена её не помнит. Не знает.

А папа хорошо плетёт. И каждый день по-разному. Лена ждёт этого всякое утро. А сказать, почему? Потому что папа сидит сзади, а она у него между коленками стоит и за них держится. А он плетёт, плетёт, потом возьмёт да и погладит её по щёчке.

Это он только притворяется, что так волосы в пучок собирает: на самом деле – гладит. А иногда даже и по лбу, и по глазам. Лена тогда прям счастливая вся делается и думает: «Вот как же хорошо, что у нас мамы нет! А то бы папа ей косички заплетал, а на мои у него бы уже и терпения, и времени не хватило!..»

А потом папа Лену в детский садик отводил. Это – сначала. Потом уже – в школу. И рюкзак ей нёс. Прям до самого порога.
И там уже положит руку ей на голову… а рука у него такая здоровущая, что аж прям Лене его пальцы над глазами нависают… положит, значит, руку ей на голову и скажет: «Ладно, дочь, иди, мудрости набирайся. А я тебя, мудрую, после уроков отсюда заберу, и ты мне всё расскажешь…»

И опять по щеке погладит. Одними пальцами… осторооожно так, как ветер прямо. Тёплый, как будто летом…
И – всё. Уходит. А Лена стоит ещё и смотрит, как её папа, спина его, качается, когда он идёт.

И она удержаться не может, а потому и кричит… негромко совсем, но папа всё равно слышит: «Папа мой! До свиданья!..»
А он даже не повернётся, а просто руку над головою вскинет и помашет своей дочке. А может, и не ей совсем, а будущему дню, навстречу которому он направляется.

А в школе её Маргарита Сергеевна встречает. Тоже хорошая. Не такая, конечно, как папа, но всё равно – тоже. И Лена учится у неё, целый день, целых четыре урока, всем наукам, которые положены: и письму, и чтению, и арифметике. Но больше всего Лена любит, когда Маргарита Сергеевна учит их рисовать.

Она сначала про красивые картины рассказывает, а потом показывает их на электронной доске. И слова научные говорит… «фактура цвета» там, «колористика», «точность передачи мысли»…

Лене особенно нравится слово «эфемерность». Она пока ещё не знает, что это такое, но – красиво. Как на какой-то картине, где часы всякие висят, будто блины: с ветвей свисают, на ступеньке, переломившись, лежат. Лена думает тогда, что это и есть – «эфемерность».

Она однажды вечером, когда они с папой сосиски с горошком и пюре ели, спросила его: «Папа, а что такое «эфемерность»?..»
Папа посмотрел на Леночку долго так и длинно как-то, а потом уже куда-то далеко смотреть стал… И говорит:
«Это, дочь, когда – счастье. И ты знаешь, что оно всё равно закончится. Потому что т а к хорошо долго быть не может…» И снова стал горошек вилкой ковырять.

Лена тогда поняла, что «эфемерность» – это когда папа ей косички заплетает…
Ой, ладно! Что мы всё про эфемерное да про эфемерное! Мы же про уроки рисования! ..

Во-о-от, значит, а потом они рисовать начинают. Разное всегда. Но у Лены, на всех её картинах, обязательно где-нибудь да есть папа. И чтобы Маргарита Сергеевна не ошиблась, Лена всегда подписывает под ним: «Мой папа». И хорошие оценки, только «пятёрки» получает. И так – по всем предметам, а не только по изо. А потому что как же иначе? Папа ведь расстроится, если – иначе.

А недавно перед последним уроком Маргарита Сергеевна к Лене подошла, да и говорит ей добрым голосом:
«Я, Леночка, должна сегодня с тобою вместе домой к вам идти, чтобы посмотреть твои жилищные условия: где ты спишь, чем питаешься, как оборудовано твоё рабочее место…»

Лена сразу всё поняла, потому что была хоть и маленькая, но всё-таки женщина.
А, что она поняла, спрашиваете?
Как это – «что»?!.
А то, что Маргарите Сергеевне тоже Ленин папа нравится. И что она хотела бы стать Лениной мамой. Не столько даже из-за Леночки, сколько из-за того, что у неё папа есть. Вот для того, чтобы быть папиной женой, Маргарита Сергеевна и хочет «проверить жилищные условия своей ученицы».

Лена до самого конца урока обдумывала, как ей стоит поступить, чтобы оградить своего папу от посягательств посторонней женщины. А потому на её новом рисунке ничего не было. Только папа. И он стоял и держал за ручку маленькую такую девочку. Это был Ленин автопортрет.

А второй руки у папы на рисунке не было. Это чтобы никто взяться за неё не мог больше.
Когда звонок прозвенел, Леночка вскочила прям вся со своего места, подбежала к столу Маргариты Сергеевны, положила перед нею свой рисунок и быстрее к дверям кинулась.

В школьной раздевалке одеваться она не стала, а схватила свою куртку и выскочила с нею в охапку из школы, потому что знала, что там её же папа ждёт!

Он и на самом деле ждал. И, кажется, даже чуть-чуть удивился, когда увидел свою дочку такой стремительной и взволнованной.

А она схватила его за руку, потом подумала и за вторую тоже схватила. И потащила прочь со школьного двора к машине, что стояла за забором. А чтобы папа не упирался, всё приговаривала:
«Пойдём, папа, скорее! Ты должен заплести мне косички!..»

Автор #Олег_Букач

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Неродная мама

Осень, 3 октября. День, который Лера запомнила на всю оставшуюся жизнь.

… День рождения у Есенина. Из радиоприёмника льётся песня : «У Есенина день рождения, в звонком золоте даль осенняя…» А у них холодное, серое небо, накрапывает мелкий дождь, неуютно и печально.

Лере 12 лет. Она помыла посуду, протёрла пол. С улицы в кухню зашла бабушка. Бабушка не в настроении. У девчушки сердечко сжалось от страха.

Лера с двух лет живёт у бабушки. Она не знает другой жизни.

У неё есть мама. Мама приезжает редко, и к дочери относится отстранённо, как к чужой.

Лера радуется её приезду, но стесняется называть ее мамой, а мама не настаивает. Мама приезжает дня на три, два раза в год. В эти дни она успевает громко поскандалить с бабушкой, потом снова уезжает в большой город.

У Леры есть папа.

Папа тоже приезжает редко. Он изредка забирает Леру к себе, чаще не может, у него разъездная работа. Папу она стесняется, но точно знает, что он её любит.

Папа единственный человек, который интересуется её жизнью, разговаривает с ней, может даже погладить по голове, сказать милые, ласковые слова.

Папа живёт один в соседнем городе, недалеко от бабушкиного села.

— Десять лет как разошлись, а вот не женился до сих пор, хоть и мужик видный! Не то, что твоя доченька, уж с кем только не пожила, — говорила бабушке её соседка Маркеловна, а Лера нечаянно подслушала.

Лера была послушной и даже немного закомплексованной девочкой. Училась она на одни пятерки, старалась помогать бабушке: мыла посуду, полы, носила воду по полведра домой и в баню.

Бабушка была очень строгая и властная. Она требовала беспрекословного подчинения, но, как Лера не старалась, угодить ей не всегда получалось. Бабушка воспитывала внучку ремнём… и тем, что под руку попадёт.

В тот день 3 октября бабушка пребывала в самом скверном расположении духа. Посуду заставила перемыть. Пошла протопить баню, и обнаружила непорядок. Внучка, таская воду расплескала её по полу.

Бабушка позвала Леру в баню… под руку ей попалось полешко.

…Лера сидела в холодной бане в лёгком платьишке, один глаз заплыл, кружилась голова. Она всегда плакала после наказания, а сейчас слёз не было, совсем не было.

Она не помнила, как вышла за ограду. Было уже темно. Лера шла, шла…потом побежала. Она бежала в сторону леса. Бежала, сама не понимая, зачем и куда бежит? Добежала до первых деревьев и упала без сил.

Она не слышала, как подъехала машина, а когда открыла глаза, поняла, что рядом с ней папа. Он накинул на неё свою куртку и пытался напоить водой.

— Кто тебя так? За что? — спрашивал побледневший отец.

Лера увидела папу и заплакала. Она даже не плакала, а рыдала и скулила, как раненый зверёк.

— Бабушка, — ответила сквозь слёзы девочка.

— И часто она тебя так? — отец старался казаться спокойным.

— Так с..сильно впервые, а вообще, часто наказывает. Она говорит, это для моего блага, чтобы не выросла такой, как мать, — объяснила, всхлипывая, Лера.

— Я хотел забрать тебя в гости, но теперь заберу навсегда. Ты согласна? —

Они с отцом поехали к участковому.

Когда с участковым приехали к бабушке, она, как ни в чём не бывало, смотрела телевизор, и даже не заметила отсутствия внучки.

Участковый составил протокол и пригрозил бабушке судом. Отец попросил собрать Лерины вещи, она будет жить с ним.

Бабушка собирала вещи и возмущалась его самоуправством, — Это ещё как суд присудит! Алиментов пожалел на дочку? 

По дороге отец сказал, что у него появилась подруга, и он собирается жениться на ней, хотел их сегодня познакомить, но если Лера не готова, то он попросит Таню уйти, и знакомство состоится в следующий раз.

— Не надо откладывать, пусть остаётся, — ответила Лера.

Таня была молодая и красивая, а ещё Лере показалось, что она такая же стеснительная, как и она.

Таня увидела Леру, обняла её, прижала к себе и заплакала от жалости. Они долго так стояли. Лере впервые в жизни было хорошо и спокойно в Таниных объятиях.

Папа поменял работу на более спокойную, нанял адвоката, прошёл через суд, но отсудил Леру у матери. Она не сильно и сопротивлялась. Правда, отцу пришлось пожертвовать энную сумму на её содержание, так как ей, на первых порах, будет тяжело без его алиментов.

Лера потихоньку оттаивала в новой семье. С Таней они отлично ладили, только Лера никак её не называла. Таней называть как-то неудобно, тётей Таней не хотела.

Где-то через полгода она, совершенно нечаянно, назвала её мамой. Это случилось так легко и непринуждённо, что они обе рассмеялись. Оказывается это так приятно называть маму мамой! Оказывается мама может быть неродной по крови, но очень доброй и ласковой!

…Прошли годы. Лера закончила школу, институт, вышла замуж. У неё хороший муж, дочка Зиночка, которой уже 12 лет, столько же, сколько было тогда Лере. Бабушка и дедушка любят и балуют её.

Лера их ругает, — Испортите мне ребёнка! —

Она часто вспоминает своё детство и пытается понять, за что можно было так её не любить?

А ещё у Леры есть брат Саша, ему 20 лет. Они очень привязаны друг к другу и постоянно на связи. Саша учится в военном училище.

Лера часто навещает бабушку. Она уже совсем старенькая. Внучка помогает ей по дому, в огороде, и материально поддерживает. Лера помнит все обиды, но бабушке о них не напоминает. Зачем?

С родной матерью они больше не встречались. Она жива-здорова, вышла замуж, у неё двое детей.

— Я родилась, наверное, не в самый удачный момент её жизни, и была ей абсолютно не нужна, — пытается Лера оправдать мать.

Автор: Наталья Сергеевна

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.