Неспособный

— У вас очень неразвитый мальчик. И неспособный. — Ольга Ивановна выговаривала Асе все свои претензии относительно Димкиного развития с таким видом, что той хотелось провалиться сквозь землю. А Димка стоял рядом и улыбался. Улыбался светло и радостно. Он был рад тому, что Ася пришла за ним сегодня пораньше.

— Одевайся. — Попросила она.

— Ага. — Кивнул сын и надел ботинки не на ту ногу.

— Ну, вот. Надо ли ещё что-то говорить. — Ольга Ивановна покачала головой и удалилась в группу.

— Дим. — Ася кивнула на ботинки.

Он засмеялся и надел их правильно.

— А по-другому было веселее. — Димка вздохнул. — Носами в разные стороны. Я был словно Чарли Чаплин.

— Ты почему отказался делать аппликацию вместе со всеми? Ольга Ивановна говорит просидел всё занятие над чистым листом.

— Ножницы оказались тупые, и вырезал я как-то плохо. А лист был такой чистый, красивый. Мне жалко было портить. Мама, хочешь дома вместе посмотрим, какой красивый белый лист?

Ася вздохнула. Роды были трудными.

— У него поражение мозга. — Говорили ей врачи. — Он может никогда не заговорить и вообще остаться овощем.

Она плакала, и от безысходности читала сыну стихи Ахматовой и Сельвинского вперемешку с четверостишиями Маршака и Барто, включала на телефоне Шуберта и Чайковского.

В семь месяцев он ещё плохо держал голову, а в одиннадцать вдруг пошёл. В три года сам читал детские книжки с крупными буквами.

В песочнице Димка отходил в сторону от других детей. Бесцельно копал песок в то время, как остальные малыши лепили куличики.

— Ты покажи ему, как надо. — Учили Асю сердобольные мамы и бабушки.

Димка послушно переворачивал формочки, но тут же откладывал их в сторону.

— На какой глубине должен быть подземный ход, чтобы дорога над ним не провалилась? — Спрашивал он Асю, зарываясь в мокрый песок маленькой ручкой. Ася не знала.

— Отдай его в садик. — Говорили все. — Ему надо социализироваться.

Социализироваться у Димки получалось плохо. Когда дети носились по игровой, он стоял у окна.

— Дима иди поиграй с детками. — Ласково говорила ему нянечка.

— Там дождик ходит по лужам. — Отвечал он ей, показывая пальчиком на круги от капель. Это его следы. У дождика много ножек, больше даже чем у сороконожки.

— Самсонов, почему у твоего кота глаза ниже, чем нос? — Требовательно вопрошала Ольга Ивановна, показывая ему образец поделки.

— У него плохое настроение. — Объяснял Димка. — Ему грустно, и в душе всё перевёрнуто.

— Ваш сын не способен выполнять элементарные действия, которые в его возрасте все дети выполняют легко. Он даже ложку держать толком не умеет! Кормить его что ли?

— Дима, — глядя, как ловко сын управляется с ножом и вилкой, удивлялась Ася — в садике говорят, что ты не умеешь держать ложку.

— Я подумал, — сын опустил глаза — если все решат, что я не умею, то не придётся есть этот противный суп. Мама, он был такой невкусный, если бы ты только могла себе представить.

* * * * *

— Дядя, вы неправильно сыграли. — Димка подбежал к игравшему на скрипке в парке мужчине. Ася не успела удержать сына.

— Неправильно? — Музыкант опустил инструмент. — Можешь объяснить, почему?

— Там дальше музыка бежит вверх по ступенькам. — Мальчик вытянул руку вверх. — А у вас она как будто сначала прямо, потом немножко вверх, а потом прыгает вниз. Это неправильно.

— А ты разве знаешь эту мелодию?

— Знаю. Мама мне включает.

— А что такое импровизация знаешь?

— Нет.

— Это когда во что-то хорошо знакомое человек вносит своё, меняет привычное. Понимаешь?

— Понимаю. — Кивнул Димка. — Вы сделали импровизацию.

Незнакомое слово он выговорил с трудом и сам засмеялся над своей неловкостью. Улыбнулся и мужчина.

— Мама, можно я поиграю? — Мальчик показал на кучу рыжих осенних листьев.

— Поиграй. — Согласилась Ася. И обратилась к музыканту. — Вы простите его. Обычно он так себя не ведёт.

— За что я должен прощать вашего мальчика? — Изумился тот. — Он занимается музыкой? В музыкальной школе? Или с преподавателем?

— Нет. — Покачала головой Ася. — Мы никогда об этом не думали. Да и мал он ещё.

— У малыша абсолютный слух. Это надо развивать как можно раньше. Он может достичь многого. В Японии, например, сейчас практикуют обучение с двух лет, представляете. Так что к пяти годам ребёнок уже способен сыграть на скрипке собственную импровизацию.

— Не знаю. — Ася зябко повела плечами. — Может позже. Пока у нас как-то не складывается с детскими коллективами.

— Можно заниматься индивидуально. Хотите, я возьмусь?

— Вы учитель?

— Не совсем. Когда-то играл в оркестре, потом немного преподавал. Сольная карьера не сложилась. Сюда выхожу играть так, для собственного удовольствия. Я, правда, никогда не работал с такими маленькими, но с вашим сыном занимался бы с радостью. Он очень необычный мальчуган.

— Да уж, необычный. В садике меня всё время отчитывают из-за этой необычности. — Ася замолчала. — Простите, вырвалось.

— Ничего. У нас не любят тех, кто отличается от других. Такие люди всех раздражают. Так что насчёт занятий? Попробуем?

— Это, наверное, дорого?

— Вам мои занятия ничего не будут стоить. Разве что придется тратить своё время. Как зовут вашего сынишку?

— Дима.

— Дима ещё маленький. И лучше, если вы во время наших занятий будете рядом.

— Димочка, ты хочешь заниматься музыкой? — Ася подозвала сына. — Играть, как дядя?

— Хочу. — Сын радостно закивал.

— Дима, будешь приходить с мамой ко мне на урок?

— На настоящий урок? — Изумился мальчик.

— На самый настоящий.

— Буду.

— Тогда запоминай: меня зовут Георгий Алексеевич. Нам нужна будет нотная тетрадь, и простой карандаш. Будем заодно учить ноты.

— А скрипка? — Спохватилась Ася.

— Не волнуйтесь, я подберу Диме инструмент. Такая возможность у меня есть. Там нужен определенный размер.

Димка в это время вертел в руках кленовый лист, потрёпанный и немного свернувшийся.

— Я возьму его с собой. — Объявил он.

— Дим, но он некрасивый совсем. — Ася показала на кучу листьев, с которыми недавно играл сын. — Смотри, какие яркие листья там есть. Можно целый букет набрать. А ты этот выбрал. Почему?

— Мне жалко его. — Тихо ответил мальчик. — Он, как старенький дедушка, смотри, сгорбился. А ещё он очень добрый.

Димка перевернул лист, и Ася увидела под сухим завернувшимся краем уснувшую божью коровку.

— Он укрыл её, видишь? Чтобы дождик не намочил.

Георгий Алексеевич задумчиво посмотрел на мальчика и ласково погладил его по голове.

— Ругают, говорите, за необычность? Глупые люди. Не видеть у себя под носом такое чудо. Куда катится мир?..

* * * * *

Ася с Димкой начали ходить на занятия. Сначала ей казалось, что у сына совсем ничего не получается, но Георгий Алексеевич, напротив, был доволен и всегда хвалил мальчика. Постепенно, Ася начала слышать в какофонии скрипичных звуков вполне узнаваемые мелодии. Иногда Дима играл что-то, чего она раньше не слышала.

— Что это? — Спрашивала она.

— Ваш сын пытается сочинять музыку. — Довольно сообщал Георгий Алексеевич. — И, знаете, у него неплохо получается.

В садике же всё оставалось по-прежнему. Приходя за сыном, Ася выслушивала очередные замечания и советы обратиться к хорошему психологу.

— У него отвратительно развита мелкая моторика. — Ася смотрела на листочек с нестройным рядом палочек. — А это? Все дети лепили ёжика. Что лепил Дима, непонятно.

«Отчего же непонятно» — Думала она. — «Просто вместо нескольких толстых иголок, как на образце, Димка налепил много тонких».

— Мама, — словно подтверждая её мысли, пояснил Дима — у взрослого ежа около шести тысяч иголок. А ещё они тонкие. Я так и хотел слепить, а они сплющились.

Он огорчённо смотрел на неудавшуюся фигурку.

* * * * *

На конкурс учеников музыкальных школ города Ольга Ивановна согласилась идти неохотно. Уговорила сестра.

— Оля, пожалуйста. — Просила она. — На эти конкурсы и так никто не ходит, кроме родственников. Зал пустой. А детям для вдохновения зрители нужны. Настрой совсем другой получается.

То, что племянник Павлик занимается музыкой, она, конечно, знала. Но ездить на все эти конкурсы и выступления не хотела. У Паши есть родители, бабушки, дедушки, которые обожают такие мероприятия. Её раздражало, что Павликом постоянно хвастаются, как дрессированной обезьянкой. Ольга Ивановна видела, что самому мальчику это не слишком нравится. Но Паша привык делать всё на совесть, поэтому призы и кубки постоянно появлялись в их доме.

Вот и сейчас Ольга терпеливо слушала больших и маленьких будущих музыкантов, мечтая, чтобы конкурс побыстрее закончился. Паша, как назло, выступал в самом конце.

Вдруг среди членов жюри возникло какое-то замешательство.

— Пять лет? — Заинтересовался председатель. — И какая же музыкальная школа? Не школа?

К столу подошёл высокий элегантный мужчина с проседью в пышных тёмных волосах и, наклонившись, начал что-то говорить.

— Хорошо, Георгий Алексеевич. Я понял. — Председатель жюри ещё раз сверился со списками и вызвал. — Самсонов Дима. Преподаватель Георгий Алексеевич Овчинников.

Услышав знакомую фамилию, Ольга Ивановна насторожилась.

На сцену с маленькой скрипкой вышел самый проблемный воспитанник её группы. Да, это он. А вот и мама, стоит рядом со сценой в углу. Ольга её сразу и не заметила. Самсонов… А она даже не знала, что этот странный ребёнок занимается музыкой.

Дима заиграл. Он играл чисто, и Ольга Ивановна удивилась, как уверенно мальчик держит скрипку. Но, вдруг в какой-то момент музыка полилась в зал, и ей показалось, что куда-то исчезли серые стены, горы одежды сваленной на стулья в зале. Вокруг ощущалось что-то лёгкое и свободное, закружившееся в невидимом танце. Мелодия ещё тянулась, а в зале уже захлопали. Не так, лениво и дежурно, как в предыдущих случаях, а живо и заинтересованно. Димка стоял и улыбался той самой своей улыбкой, которая обычно так раздражала Ольгу Ивановну.

— Дима, — обратился к мальчику председатель жюри — скажи, а что ты сыграл сейчас, в самом конце?

— Это импровизация. — Уверенно произнёс Димка, не переставая улыбаться.

— Тебя Георгий Алексеевич научил играть так эту мелодию?

— Нет, я сам. — Мальчик немного растерялся. — Эта музыка про то, как летают листья в парке. А один, он не может летать, потому что в нём уснула божья коровка. Я сам это видел, осенью.

— Друзья. — Рядом с мальчиком встал его учитель. Он притянул к себе ребёнка, и Дима доверчиво прижался к его надёжной руке. — Дима ещё очень маленький, но уже сам сочиняет музыку. Это его первое выступление. Поэтому прошу вас поддержать моего ученика. Вам ведь понравилось, как он играл.

— Понравилось! Молодец! — Донеслось из зала.

— Напомните, Георгий Алексеевич, сколько вы занимаетесь с мальчиком? — Попросил председатель.

— Чуть меньше года. — Пояснил Овчинников. — Можно сказать, только освоили азы…

— Это невероятно. — Члены жюри переглянулись. А молодая девушка, сидящая с краю, неожиданно попросила. — А сыграй, пожалуйста, ещё, Дима. Сможешь?

Димка неуверенно посмотрел на своего учителя.

— Играй, малыш. — Овчинников погладил его по голове. — То, что тебе сейчас хочется.

— Хорошо. — Легко согласился мальчик. — Тогда я буду играть про дождь.

Ольга Ивановна слушала, как падают прозрачные капли, разбиваясь о стёкла, как тонут они в огромных серых лужах, и не могут остановить свой ритмичный печальный танец. Она вдруг почему-то вспомнила нелепого Димкиного кота с «перевёрнутой душой» и ей стало не по себе.

— Оль, ты чего? — Сестра смотрела на неё испуганно и недоуменно. — Случилось что-то? Ты чего ревёшь?

— Ничего. Просто музыка. И мальчик такой… Талантливый.

Йошкин Дом
Душевные истории

Рейтинг

5 из 5 звезд. 7 голосов.

Пофигист
Маша смотрела на гору вещей, которые еще пять минут назад лежали, разложенные на пять стопочек – по одной на каждого сына:
–Ну кто перевернул всю одежду? Ищите теперь сами, – сказала она, стараясь сдерживать первую за утро волну гнева, и помчалась на кухню, где уже свистел отбывающим паровозом чайник.
Пятеро шалопаев с шумом вывалились из разных комнат в гостиную и начали копошиться в груде белья. Вальяжный кот Лавр, доселе спокойно почивавший на диване, почуяв опасность, открыл один глаз и окинул им творящийся беспредел. Он один в доме умел сохранять спокойствие, когда вокруг бурлило и грозило обжечь любого приблизившегося к эпицентру. Его подкинули полудохлым запуганным котенком. «Может быть, его даже били. Веником», – говорил отец семейства Сергей, видя, как маленький комок облезлой шерсти стрелой улетает в другой угол комнаты при виде уборочного инструмента. Он долго не приживался. Маша решила, что кот просто обалдел от масштабов бедствия: подумать только, четверо малышей да двое взрослых – любой под диван забьется.
Две первых недели Лавр просидел в пыльной темноте, изредка выползая на разведку, чтобы справить свои дела да перекусить, а потом потихоньку начал «выходить в свет». И свет показался ему вполне доброжелательным. Тут не били, кормили и даже пытались погладить, хотя без особого успеха. Кот был «сам по себе» и в подачках в виде ласки не нуждался.
Вскоре в доме появился еще один маленький человек. Лавр выбрал единственно верную тактику поведения: обходил розовое орущее чудовище десятой дорогой. За что снискал уважение и даже определенные преференции – ему выделили на кухне отдельный стул, на котором он и проводил большую часть времени. Его зеленые глаза с бурыми прожилками, которые и послужили поводом для имени, были всегда безмятежны и несколько уравновешивали накал страстей, в котором жила большая семья.
В общем, Лавр был пофигистом. «Мой кот. Весь в меня», – улыбался Сергей, поглаживая мягкую густую шерсть. Только ему животное позволяло проводить эти манипуляции. Остальные члены семьи не имели доступа к Лавриному телу, и получали от него исключительно эстетическое удовольствие, наблюдая, как откормленная пушистая животина взирает на изменчивый мир.
«Щас опять шмотки делить будут… Троглодиты…» – думал кот, отходя на безопасные позиции. И впрямь, в комнате начался утренний ритуал.
–Отдай, это мой носок! – визжал один шалопай.
–Это мне мама купила, – отбивался второй.
–Мама, а Шурик хочет надеть мою водолазку, – взывал к справедливости третий.
Голоса четвертого и пятого сливались в общем шуме, превращая утреннюю сцену сбора в школу и сад в первый акт драмы «Один день из жизни сумасшедшего дома».
«И с кем мне приходится сосуществовать? – размышлял Лавр. – Почему тут так много кричащих людей? Другим котам вон достаются одинокие домохозяйки или бездетные холостяки – сиди себе в тишине, шерсть вылизывай. А тут – ни минуты покоя… Ага, мать уже рубит бутерброды. Ммм… Колбаской пахнет, может, чего перепадет… Щас набегут… Надо занимать стул, не то придут кадаврята, тогда пиши пропало, все сметут вмиг».
Лавр уселся на стул, свернулся калачиком и, глядя как Маша сбивается с ног в поисках еще двух чайных ложек, казалось, говорил: «Ну что ты мечешься, мать. Выбросили эти двое бандитов ложки. Вместе с пустой банкой из-под варенья, вчера. Сядь, чайку попей. Жалко дуру, добегаешься ведь до инфаркта». Маша рекомендации Лавра игнорировала: «Хорошо тебе… Целый день спать и есть. А тут – как белка в колесе». Через 10 минут она должна затолкать банду в машину и развезти по школам и детсадам. Вот тогда, вернувшись, можно и посидеть. Наверное.
Усаживая детей в автомобильные кресла, она заметила, что младший надел ее махровые носки, которые торчали из-под коротких штанин ярко-оранжевой гармонью.
«Эх, а скажут, мать не смотрит за ребенком», – вздохнула и села за руль. Маша очень старалась все успевать, но уже смирилась с тем, что это невозможно. Ее перфекционизм медленно, но верно уступал дорогу пофигизму. Но до Лавра ей еще было далеко. Он сидел на подоконнике, наблюдая, как хозяйка пакует троглодитов в машину, и думал о минутах тишины, которые его ждут: «Езжайте уже! Устал, будто целую ночь мышей ловил».
Через сорок минут Маша вернулась домой и включила кофеварку: «Попью-ка сначала кофе, а уж потом дела». Лавр показал острые белые клыки и дернул длинным усом, одобряя решение хозяйки: «Ну наконец-то…».
«Ох, Лавр, тебе хорошо сидеть целый день на стуле и зевать», – сказала Маша и отхлебнула глоток ароматной арабики. Смартфон, лежащий на столе, подал признаки жизни. Звонила учительница Шурика, шебутного 8-летки, который мог довести мать до нервного истощения, не вставая с постели.
–Мария Петровна, Шурик не хочет заходить в класс. Уже начался урок, а он стоит в коридоре. Я не могу его завести и не имею права бросить одного. Пожалуйста, приезжайте.
–Да, через полчаса буду! – на ходу крикнула Маша смартфону. Кот смотрел на нее, подергивая усом: «Ничего у них не бывает по-человечески. Ну и семейка», – читалось в его лавровых глазах.
Маша встретила сына в школьном коридоре: он стоял возле окна, теребя штору, и категорически отказывался возвращаться в класс.
–Ма, мы с Колькой поспорили на слабо.
–Шура, это глупо. Возвращайся в класс.
–Нет, я мужик. Можешь меня наказывать.
Маша начинала закипать:
– Ты срываешь урок. Думаешь, это по-мужски?
Шурик молчал, как предводитель партизанского отряда, которого поймали на подрыве моста.
–Ты сейчас же пойдешь в класс, – Маша взяла руку партизана и попробовала приложить усилия, чтобы сдвинуть его с места. Он стоял, будто ноги вросли в землю как минимум по колено. Маша уже доходила до точки кипения, но каким-то чудом, когда она уже была готова потерять человеческое лицо, к ней вернулся здравый смысл и сообщил, что лучше смириться.
«Стой тут», – шикнула партизанская мать и отправилась к учительнице. Та не понимала, что делать с ребенком, который болтается в коридоре во время урока. А потому предложила забрать его домой, провести воспитательную беседу и вернуть на следующий день:
–В конце концов, ничего страшного не произойдет, все равно остались труды да физкультура.
Маша забрала Шуркин рюкзак, взяла сына за руку и потащила в машину. «Поехали в супермаркет. Молоко кончилось», – сказала, поворачивая ключ в замке зажигания.
Оплатив на кассе продукты, Маша сложила их в огромный пакет:
–Отвези тележку на место и иди на стоянку, – приказала притихшему сыну. Тот понуро погремел телегой в дальний угол супермаркета, а Маша потащила добычу в машину.
Ручки пакета врезались в ладонь, натирали пальцы. «Как назло, припарковалась у черта на куличках. И еще нагреблась, будто в последний раз», – бурчала она, стараясь не задевать дном переполненного пакета асфальт. Наконец дошла до цели, «квакнула» кнопкой сигнализации, сложила покупки в багажник, села за руль и выехала со стоянки. «Как же я устала, – думала, глядя, как проплывают мимо нее желтые деревья и облезшие дома. – И ни конца, ни краю. Нет больше моих сил…». Ей казалось, что пока она утирает сопли и подбирает носки, настоящая жизнь проходит мимо. Где-то там, за границами и таможнями улыбающиеся красотки нежатся на морском берегу, размазывая крем по загорелым ляжкам, а тут, в этой вечной мерзлоте бедная Маша носится из школы домой и обратно, забывая посмотреть на себя в зеркало. И сквозь стальное низкое небо никогда не пробьется солнечный луч.
Подъехав к дому, Маша разгрузила машину и уже собиралась уходить, когда взгляд упал на пустое детское кресло. Ужас тотчас охватил ее. Она будто оказалась на дне моря без акваланга, задыхающаяся и беспомощная. «Мой ребенок!» – крикнула Маша и собралась бежать, но успела смекнуть, что на машине искать куда эффективней.
Никогда еще она не ездила по городу с такой скоростью. В эти несколько минут для нее не существовало ни правил дорожного движения, ни ГИБДД: только дорога, и где-то там забытый ею Шурик. «Я потеряла ребенка. Где мой ребенок?» – повторяла рефреном две фразы, не дававшие ей думать и спасавшие уже крепко пошатнувшееся психическое здоровье.
Шурка стоял на стоянке перед супермаркетом – там, где наказала ему быть мать. Глаза, в которых отражалась вся печаль бренного мира, наглядно демонстрировали его отношение к тому, как Маша выполняет материнский долг. Она нажала на тормоз, будто это была последняя возможность остановить летящую в пропасть машину. Выпав из нее, как из катапульты, вцепилась в ребенка, который даже обалдел от такой экспрессии. Маша что-то шептала, кажется, о прощении, о любви, счастье и прочих банальностях. Шурик дрожал в материнских объятиях, как в лихорадке: «Мам, поехали», – простучал он кариозными зубами.
Через час Маша, наконец отцепившись от сына, запивала лошадиную дозу валерианки горячим кофе. Из соседней комнаты Крош из любимого мультфильма сыновей сообщал, что он сам себе солнце. «Какая же я счастливая! Какие у нас прекрасные дети! Слава Богу за все», – улыбалась она, глядя на грязную посуду на столе и жмурясь от слепящего луча, заливающего комнату. Рядом возлежал Лавр, который, казалось, с самого утра ни сдвинулся ни на йоту: «Я же говорил: уймись, мать. Выпей кофейку», – читалось в его глазах.
Марина Кулакова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Юрочку родители очень ждали. Но беременность оказалась тяжелой и ребенок родился недоношенным. Лежал в кювезе. Многие системы органов оказались недоразвитыми. ИВЛ. Две операции. Отслойка сетчатки.

Два раза с ребенком пускали попрощаться. Но Юрочка выжил.
Однако довольно быстро выяснилось, что он почти не видит и почти не слышит. Физическое развитие постепенно наладилось — Юрочка сел, взял игрушку, потом пошел возле опоры. Но умственное — не шло никак.

Родители сперва еще надеялись — сначала бились вдвоем, потом отец как-то тихо растворился в пространстве, и мать продолжала сражаться одна.

Нашла какую-то квоту, в три с половиной года Юрочке установили импланты для восстановления слуха. Теперь он вроде бы все слышал, но развитие не шло все равно. Занятия с дефектологами, логопедами, психологами и всевозможными специалистами. Мама Юля приходила с Юрочкой ко мне неоднократно.

Я говорила: а давайте еще вот это попробуем, а вот это, а вот то… Мать пробовала то и это. Результата не было. Большую часть времени Юрочка тихо сидел в манеже и крутил какую-нибудь вещь. Стучал ею об пол. Кусал свою руку и еще что-нибудь. Иногда выл на одной ноте. Иногда выл модулированно. Мать утверждала, что Юрочка ее узнает, зовет ее каким-то особым курлыканьем и любит, когда ему чешут спинку и ножки.

В конце концов какой-то пожилой психиатр сказал ей: ну какой уже вам тут диагноз? Овощ ходячий. Примите относительно него какое-то решение и живите дальше. Либо сдаете его, либо просто ухаживаете за ним — вы же научились уже? Никакого смысла надеяться на какой-то существенный прогресс в его состоянии или в том, чтобы хоронить себя рядом с его манежем, я лично не вижу. Это был единственный человек в жизни матери Юрочки, который высказался определенно. Она отдала Юрочку в спецсадик и вышла на работу.

Некоторое время спустя купила мотоцикл — ей всегда хотелось. Стала ездить по улицам и за городом с единомышленниками — когда ревел мотор, все тревожные мысли и чувства забывались. Отец платил алименты, она целиком тратила их на сиделок на выходные — Юрочка был в общем-то не сложен в уходе, если привыкнуть к его вою. Потом один из приятелей-мотоциклистов сказал Юле: знаешь, я на тебя как-то не по-детски запал, в тебе есть что-то интересно-трагическое.

— Пойдем, покажу, — сказала Юля.

Он заулыбался довольно, думая, что она зовет его домой и в постель. Она показала ему Юрочку. Тот был как раз бодрый, и выл модулированно и курлыкал — наверное, узнал мать или обеспокоился из-за незнакомого человека.

— Ох и ни черта себе! — сказал мотоциклист.
— А черта ж ты себе думал? — ответила Юля.

Через некоторое время они стали не только ездить, но и жить вместе. Мотоциклист Стас к Юрочке не приближался (заранее это обсудили), а Юля и не хотела. Потом Стас сказал: давай ребенка родим. Юля ответила резко: а если еще один такой, будем? Стас замолчал почти на год, а потом опять сказал: нет, все-таки давай.

Родился Ванечка. По счастью, совершенно здоровый. Стас сказал: может сдадим теперь Юру в заведение? Раз у нас нормальный сынок есть? Юля ответила: я скорее тебя сдам. Стас тут же пошел на попятный: «Я ж просто спросил…» Ванечка обнаружил Юру месяцев в девять, когда пополз.

Сразу очень заинтересовался. Стас пугался и злился: не пускай мальца к нему, опасно, мало ли что. Но Стас все время на работе или на мотоцикле, а Юля — пускала. Когда Ванечка ползал рядом, Юра почему-то не выл. И еще ей казалось, что он прислушивается и ждет. Ванечка приносил игрушки, показывал, как играть, сам зажимал и складывал Юрины пальцы.

Однажды Стас приболел и остался на выходные дома. Увидел: Ванечка неуверенно еще ходит по квартире и что-то призывное бормочет, а за ним, как привязанный, Юра (до этого Юра безвылазно сидел в одной комнате в углу). Стас устроил скандал и потребовал «оградить моего сына от твоего идиота, или все время следить». Юля молча указала ему на дверь.

Он испугался. Они помирились. Юля пришла ко мне:
— Он — буратина, но я его люблю, — сказала она. — Ужасно, да?
— Это естественно, — сказала я. — Любить своего ребенка независимо от…
— Я вообще-то о Стасе говорила, — уточнила Юля. — Так Юра для Вани опасный, какое ваше мнение?

Я сказала, что по всем данным ведущий в их паре Ваня, но присматривать все равно надо. На том и порешили.

В полтора года Ваня научил Юру складывать пирамидки по размеру. А сам — разговаривал предложениями, пел простые песенки и показывал потешки типа сорока-ворона кашку варила. — Он у нас вундеркинд что ли? — спросила у меня Юля. — Стас велел узнать. Мужик от гордости того и гляди лопнет — у приятелей в этом возрасте дети папа-мама не говорили.

— Я думаю, это из-за Юры, — предположила я. — Не каждому ребенку в полтора года доводится выступать локомотивом чужого развития.
— Во! — обрадовалась Юля. — Я так этому бревну с глазами и скажу.

Ну и семейка, подумала я, — овощ ходячий, бревно с глазами, женщина на мотоцикле и вундеркинд. Приучившись к горшку, Ваня потратил около полугода, чтобы приучить к нему брата. Научить Юру есть, пить из кружки, одеваться и раздеваться — эту задачу Юля поставила перед Ваней уже сама.

В три с половиной Ваня поставил вопрос ребром: — А что собственно с Юрой такое?
— Ну, во-первых, он ничего не видит.
— Видит, — возразил Ваня. — Только плохо. Вот такое видит, а вот такое — уже нет. И смотря какой свет. Лучше всего лампочка в ванной над зеркалом — там он много видит.

Офтальмолог очень удивился, когда ему для объяснений состояния зрения Юры привели трехлетнего ребенка, но все внимательно выслушал, назначил еще одно обследование и по результатам выписал лечение и сложные очки.

С садиком у Вани категорически не заладилось. — Ему вообще-то в школу надо! Такой видишь ли умник! — раздраженно сказала воспитательница. — Никакого сладу с ним нет, все-то он лучше других знает.

Против раннего начала школы я выступила категорически: пусть Ваня ходит в кружки и занимается развитием Юры. Стас, на удивление, согласился с моим вердиктом и сказал Юле: ну и посиди с ними до школы, чего ему в этом садике дурацком делать? И вообще, ты заметила, что твой-то уже почти год не воет?

Еще через полгода Юра сказал: мама, папа, Ваня, дай, пить и мяу-мяу. В школу мальчики пошли одновременно. Ваня очень переживал: как он там без меня? А специалисты там, в этой спецшколе, действительно хорошие? А они его вообще поймут? Уроки он и сейчас, в пятом классе, делает сначала с Юрой, а потом уже свои.

Юра говорит простыми предложениями. Умеет читать и пользоваться компьютером. Любит готовить и прибираться (Ваня или мама им руководят), любит сидеть во дворе на скамейке и смотреть, слушать и нюхать. Знает всех соседей и всегда здоровается. Любит лепить из пластилина, собирать и разбирать конструктор.

Но больше всего на свете он любит, когда они всей семьей едут на мотоциклах по загородной дороге — он с мамой, а Ваня с папой, и все вместе орут что-то навстречу ветру…

Автор: Катерина_Мурашова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Мавридика де Монбазон

Мачеха

Мамка ушла внезапно.
Он, Витька, даже не понял как.
Только была весёлая, зацеловывала Витьку, играла с ним, а тут раз… похудела, лысая, улыбается тихо огромными своими глазами, наказывает Витьке жить хорошо, по — человечески и вмиг мамки не стало.
яндекс картинки

-Сиротка,- шепчутся бабки, — што с им будет теперича? Клавдея-то тоже уже в годах, хде уж ей с мальчонкой справиться?

Охо-хо, грехи наши тяжкие, ить молодая Катерина какая была, а вот гляди- кася, никого не щадит болезня эта проклятущая.

Бабки начали плакать, а Витька ничего не мог понять, он таращился на стол, где в большом, продолговатом ящике, оббитом красным и чёрным материалом, с бумажкой на лбу, лежит кто -то, очень сильно похожий на мамку.

-Иди, иди малыш, попрощайся с матерью -то, ох на беду ты родился, сироткаааа.

-Чего это он сиротка, — говорит скрипучим голосом бабушка Клава, — у него родной отец имеется.

Бабки примолкли конечно, глаза в пол, бабу Клаву боялись, за её крутой нрав Боярыней называли за глаза, а может и не за нрав вообще, может по фамилии, Боярынцева она была.

Но то что побаивались бабушку, то точно.

Конечно, как и другие мальчишки и девчонки, у Витьки тоже был отец, да только не видел он его никогда.

Мамка рассказывала что приезжал, когда Витька маленький был, а больше его и не было.

Потом они поехали далеко за деревню, на кладбище.

Тогда как увидел Витька яму разрытую, так и начало до него доходить, что там мамка его, в ящике том и что сейчас её в землю закопают, как заорёт тогда Витька, как бросится к мамке.

-Мамка, мамка, — кричит,- на кого ты меня оставила? На кого покинула? Как жить я буду?

-Словно взрослый голосит, — судачат старухи, — ой, миленкааай, жизнь без мамки не мёд, то без отца можно прожить, а вот без матери.

Как девять дён справили бабушка куда-то собралась.

С вечера Витьке наказала что каша будет в котелке, в печи стоять, на обед и ужин картошки пусть Витька поест с кислым молоком, а там уже и бабушка приедет.

Затопила с утра печь, велела в обед, как погаснут все до единого угольки, закрыть вьюшку, если холодно будет, то на печь залезть, да тулупом дедовым укутаться, бабушка к ночи всё одно обернётся.

-Не забоишься? А то может к Анатольевне тебя отвести, а?

Бабушка знала что Витька не любит и боится Анатольевны, она заставляет учить его странные стихи, которые называет молитвы и целовать тёмные доски с нарисованными там людьми, нет уж, Витька дома с Мурзиком посидит лучше.

К тому же бабуля сказала что к вечеру обернётся.

Ещё через неделю, чистому, умытому, подстриженному Витьке, тихо сидящему на стуле посредине горницы, давала бабушка наказы.

-Ты, Витюшка, главное не боись, не будь тюнтей.

Мачехе спуску не давай, так мол, и так, я к отцу родному приехал, а не к тебе мол, и ты мне не указ.

Я Витюшка сама с мачехой росла, знаю как это.

Что только не было, и из-за стола меня вышвыривала, и по рукам била, когда за лишним куском хлеба тянулась, и отцу напраслину возводила, что мол ледащая я, только жру да, сплю.

Ой намаялась, бежала замуж, едва пятнадцать исполнилось, лишь бы сбежать из того пекла.

Ты на всяк случАй, хлеб, сухари суши, я наволоку тебе дам, ты в ту наволоку клади, да прячь, прячь. Чтобы голодом не сидеть, ох милааай были бы силу у бабушки, нешто бабушка тебя отдала бы, ииии, касатик ты мой.

Плачет бабушка, текут слёзы по коричневым, морщинистым щекам её, трясётся всем худеньким, старушечьим телом, прижимает к себе плачущего Витьку.

-Баба, бабинька, не отдавай меня мачехе, я не хочуууу. Я слушать тебя буду, я дрова заготавливать в лесу с дедом Никишкой буду, я учиться в школе на одни пятёрки буду, бабааааа, ууу, — захлёбывается слезами мальчишка,- баба…

-Миленькай миленькай, да рази я…да не отдадут тебя, старая я, охохонюшки, я ить не бабушка тебе, Витюша, а прабабушка. Я, мамку твою, Катерину вырастила, тебя вынянчила, золотко ты моё, внучечек ты мой ненаглядный.

А потом приехала большая светлая машина и забрали Витюшку в город.

Ох, и тяжело ему было.

Отец, не смотря в глаза Витюшке, сказал что теперь будет Виктор, так и сказал, Виктор, жить с ними. С отцом Витюшкиным, Владимиром Ивановичем и его женой, Марией Николаевной.

Целую неделю Витюшка боялся из комнаты выйти, плакал тихонечко, да в окно глядел, всё ждал что бабушка вдруг за ним приедет.

Позовут есть его, а он качает головой, не хочу мол. А ночью проберётся на кухню, хлеба стащит, да воды.

Поест хлебушка немного, а остальное на сухарики, на батарею положит горячую, они и высохнут за ночь, а утром в наволоку, что бабушка дала, положит и под матрас спрячет.

Мачеха нашла, отцу показала, тот так строго на Витюшку смотрел, Витюшке так стыдно было.

-Виктор, разве мы тебя не кормим, ты брат, что это такое выдумал? Садись со всеми за стол, кушай сколько хочешь.

Начал Витюшка со всеми к столу выходить, да только сухари сушить не перестал, стал прятать просто получше.

Витюшка плакать перестал, но всё так же дичился, боялся что сейчас мачеха свой характер и покажет, как дааст Витюшке по рукам, или за волосы из-за стола вытащит и выбросит на улицу, на мороз.

Приезжали тётя Оля и дядя Степан.

Тётя Оля что -то шептала Марии Николаевне, вроде зачем взяли Витюшку, а дядя Степан весело подмигнул и подарил пистолет, и книжку с картинками.

Настало лето, Витюшка тихонько во двор стал выходить, там с ребятами познакомился.

С мачехой никак не контактировал, только она спросит что-то, Витюшка весь сожмётся, голову в плечи втянет и молчит.

А тут ещё Васька, друг новый, сказал что мачеха у Витюшки змея, потому что папку из семьи увела, он Васька точно знает, у него тоже змея — мачеха папку из семьи увела.

Так он, Васька, по наущению мамки, когда папка его забирает, он тихонько пакостит мачехе.

То туфли ей исцарапал вилкой, то порвал юбку, то в суп уксус налил, она орёт, папке жалится, а Васька глазами хлопает и плачет, что это не он, что она специально. У папки с мачехой скандал, а им с мамкой радостно, так и надо этой змее.

— Вернулся папка, добили мы его с мамкой,- говорит весело Васька.

-Куда вернулся, -не понял Витюшка

-Домой вернулся, к нам с мамкой, — говорит Васька. — Только опять ушёл, ну как ушёл, мамка выгнала его. Пить начал, драться. Мамка и выгнала.

Пришёл Витюшка домой, взял и гвоздём на улице найденном, исчеркал все туфли этой…мачехе…Спрятал гвоздь в карман, а туфли в шкаф поставил.

Вечером пошёл мыться, снял штанишки, а гвоздь выпал и покатился, зазвенел по кафельному полу. Мачеха подняла его, посмотрела.

-Витя, — спросила тихо, — он нужен тебе?

Витюшка голову в плечи вжал и молчит, так ему стыдно стало вдруг.

А потом мачеха туфли эти надеть захотела , а они…

-Что это, Маша? Вроде гвоздём исцарапаны? — спросил отец.

Втянул Витюшка голову в плечи, вот сейчас начнётся, думает. И зачем он этого дурацкого Ваську послушал…

Она ведь ни разу плохого слова ему не сказала, и из-за стола не выгоняет, еду всё подкладывает, красивые рубашки к школе покупает, линейку, тетради и карандаши…

-А я тебе говорила, Володя, что там гвоздь в шкафу торчит, давно говорила, ты всё никак не убирал его, вот и результат…

-Где этот гвоздь? Сейчас я его вытащу.

Побежал отец к шкафу.

-Ха, проснулся, его уже давно…Витя вытащил.

-Виктор? — удивился отец.

-Да, Виктор! Наш Виктор!

А Витюшке вдруг так тоскливо и стыдно стало, что побежал он в свою комнату, забился в угол на кровати и дал волю слезам. Опять к столу не вышел, так стыдно, горько и тоскливо мальчику никогда не было.

А на второй день оказывается у Витюшки был день рождения, проснулся он, а на столе подарки стоят, как мама делала.

Это был сон, понял Витюшка…

-Мама, мамочка…

В комнату заглянула мачеха.

-Витенька, с днём рождения, мальчик мой.

-Спасибо, — тихо сказал Витя и сел в кровати опустив голову.

Подарила мачеха Витюшке много полезностей к школе и конфеты в коробке, и рубашку красивую, и свитерок, что сама связала.

На день рожденья отец машинку большую подарил и портфель, что ранец называется, тётя Оля зайца подарила плюшевого, кеды, как у взрослого и шапку с ушами, дядя Степан подарил автомат игрушечный, на батарейках, нажимаешь на курок, а на конце лампочка красная горит и звук такой, тра-та-та-та, ещё пенал подарил специальный, готовальня называется, отец сказал что в школе нужен будет.

Осенью Витюшке идти в первый класс.

А ещё…Вот это подарок, так подарок, к Витюшке приезжала бабуля его любимая, бабушка Клава.

Носки ему привезла, варежки и шарф колючий, сама связала. Всё пытала Витюшку, ласков ли отец с ним? Не забижает ли мачеха.

Витюшка головой машет, нет мол, всё хорошо.

А вскорости поехали они с папой и мачехой, к бабушке в деревню, не стало бабушки. Отец с мачехой похороны ей делали, кроме Витюшки никого и не было у бабушки.

-Дом -то продавать будете, али как, — интересуются старухи.

-Нет, — говорит отец, — это Витино наследство, вырастет и решит что с этим добром делать, а пока будем приезжать как на дачу, ребёнку воздух нужен.

Ходили отец с Витюшкой и к маме.

-Вот Катюша, Витя со мной, не переживай там… и прости меня, милая.

Вот так получилось, брат Виктор, что не смог я тебя растить, пока малышом был…

-Потому что к ней ушёл?- тихо спросил Витюшка.

-Нет, — отец покачал головой и посмотрел задумчиво на Витюшку, — вырастишь, поймёшь.

Молча ехал Витюшка домой, смотрел в окно и вытирал слёзы, не стало бабушки, остался он один на всём белом свете.

Васька рассказал Витюшке, что мамка нового мужика нашла, он мамку бьёт, Ваську обижает. Папка опять с той сошёлся, теперь его Ваську, к себе не берёт уже, так в парке погуляют и всё…

Пришёл Витюшка домой, а мачеха сидит на стуле, бледная такая. Он руки помыл и на кухню прошёл, сел тихонечко и сидит, а она сидела, сидела и падать вдруг начала.

Ох, и напугался Витюшка, думал что всё, умерла мачеха – как мама и бабушка. Как заорёт, как упадёт перед ней на коленки, тягает из стороны в сторону и плачет

-Мама, мамочка, — кричит, — просыпайся, просыпайся, не умирай, мамочка.

На его крик соседка прибежала, хорошо дверь была не закрыта, скорую вызвали и увезли мачеху Витюшкину.

Отец прибежал с работы, схватил Витюшку в охапку, а тот кричит, плачет, захлёбывается

-Папка, папочка, она умрёт, мама умрёт, как та, моя родная мама, как бабушка, её в землю закопают.

Едва успокоил отец Витюшку, а утром поехали в больницу.

-Мама…мама…

-Я здесь сынок, — не открывая глаз, говорит мама Маша.

-Ты не умрёшь?

-Нет конечно, ты же у меня ещё такой маленький.

-Не умирай, мамочка, пожалуйста.

Пошёл осенью Витюшка в первый класс, держа за руку маму и папу, счастливыыыыый.

Ночью приснились ему мама Катя и бабушка.

И только когда подрос Витюшка, то понял что Оля и Степан, не тётя и дядя. а брат и сестра его, родные по папе.

Даже спрашивать не стал у папы и мамы как так получилось.

Решил что не к чему прошлое ворошить.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 3 голосов.