ВАРЯГ ( На реальных событиях)

Спешить было некуда. Он долго стоял у окна, разглядывал давно знакомую улицу и представлял, как летом тут будет красиво.

— Да. Летом будет красиво . И удобно..-невольно вырвалось у него вслух само собой. » Хорошо, что посудомойку купил. Удобная вещь. Сунул посуду и через время все готово. Варя довольна…»

Совсем недавно он купил дочери посудомоечную машину и очень рад был этой своей покупке. Он вспомнил, как дочь радостно забивала ее до отказа и демонстрировала возможности. Все были счастливы.

Он отошёл от окна, сел на диван и тяжело вздохнув, начал набирать номер телефона. Через секунду абонент бодро ответил.

Это был уже не первый разговор. Говорили о давно состоявшемся деле. Уточняли детали, сроки. Когда закончили, он положил трубку, опять шумно вздохнул, но уже с удовлетворением и сразу засобирался. Все идёт как должно было быть.

Когда то давно, он командовал противолодочным крейсером. На корабле было проще. Все зависело от него, команды выполнялись четко и в срок.

На «гражданке» было сложнее. Могли проигнорировать или затянуть заказ. Могли, вообще, не сделать. Допустить этого было никак нельзя. Нужно было обязательно довести дело самому до конца.

Потом он долго брился, разглядывая свое лицо в зеркале. И опять о чем-то думал. Нужно было ещё многое успеть сегодня.

В химчистке ждал парадный китель. Китель был совсем новый. Надевать пришлось всего раза два.

А вот ботинки нужно купить новые. Самые лучшие и дорогие. Чтобы дочери не было неловко. В старых он проходил почти три сезона. Не годится. Обязательно нужны новые. Эти тоже ещё проходили бы, но обязательно нужно, чтобы были новые. Так красивее и правильнее. А главное, Варе не так было бы стыдно за него.

В офисе, куда он пришел заключать договор, народ украдкой разглядывал его. Всем было любопытно. Такого посетителя у них ещё не было.

Они слышали про такие случаи, но чтобы вот так, в живую, им видеть ещё не приходилось.

Он заметил это и ему стало неловко. И за себя, и за них, и за ситуацию, в целом. Поэтому, как только формальности были улажены, он быстро вышел, почти выбежал из офиса.

А на улице вовсю бушевала весна. Как будто ей совсем не было дела до людей и их проблем.

Он стоял на крыльце и курил. Гора упала с плеч. Все было сделано. Что — то, по мелочи, доделает старый приятель, с которым служили. Подстрахует если, что..

Он стоял и ловил себя на мысли, что ему совсем не страшно за себя, скорее, за дочь. Внучка ничего не поймет. Маленькая ещё.

Переживал, как долго он сможет тянуть с неприятным разговором. Не хотелось расстраивать. Он вообще, всегда скрывал неприятности по службе и в жизни от своих близких.

А неприятностей хватало не на одну судьбу. Да и смерть частенько наведывалась в гости — шутка ли, пятьдесят боевых походов. Но все как-то обходилось..

Он поднялся пешком на свой этаж. Медленно разделся. Прошел на кухню, заварил крепкий несладкий чай, потом долго размешивал его. Наконец, решившись, присел на кушетку, взял телефон и набрал знакомый номер.

— Семеныч, привет…Тут это.. такое дело, — поперхнулся, говорить было тяжело. Кашлянул и продолжил: — Я тут умру скоро..

В последний поход собрался, так сказать.. Да, врачи сказали… Надежды на выздоровление нет… Чего попросить хотел.. Варя ничего не знает.. Ты организуй все …

Я позаботился. Гроб заказал, на кладбище тоже.. Костюм из химчистки забрал. Обувку только осталось новую купить.. Потом сочтемся… — попытался пошутить.

— Квитанции, договора, телефоны всех друзей в ящике моего стола найдешь..

И.. присмотри за моими.. Семеныч молчал. К смерти привыкли давно. Не знали только, кто будет следующим.

— Не переживай. Все сделаю, — и после паузы, — Когда ? — Завтра ложусь в госпиталь.. Все думают на парад собираюсь к 9 мая..

Помнишь, как раньше? » Всем по местам стоять !» Выше голову! Подбородок вперёд!

— Помню.. «Стоящий в строю должен видеть грудь четвертого человека!»- тихо согласился Семеныч.

— Прощай.. И сообщи там нашим..

— До встречи.. — сдержанно и по- мужски простился с ним старый друг.

Он опять подошёл к окну. Обернувшись, поглядел на новенькую посудомоечную машину и порадовался ещё раз покупке, и что всё успел сделать вовремя.

«Подстелил соломку, так сказать.» В окно светило яркое весеннее солнце. Лето было уже близко.

— Летом будет удобнее.. Правильнее.

 Рустем Шарафисламов

Из сети

Дом у бабы Любы был еще довольно крепкий и стоял почти в центре села Соловьи. Никто не помнил, когда она здесь поселилась, все соседи были намного ее моложе.

Но жила она всегда одна. Ни мужа, ни детей у нее не было. Лет ей уже было под девяносто и жить одной стало сложно.

Вот и помогала ей соседка Тамара, медсестра из местной больнички. Продукты ей покупала, лекарства. Уколы, когда нужно, делала, даже убиралась частенько у нее. И ничего за это не брала, просто помочь хотела.

Все односельчане удивлялись, почему она это делает? Ведь баба Люба ужасно вредная старуха, никому слова доброго не скажет, ни с кем даже не здоровается.

Помощь Тамары она принимала как должное, никогда даже спасибо не говорила. Зато могла пальцем ткнуть в плохо очищенную кружку или отказаться есть суп, потому что он «как помои для свиньи».

Долго терпела ее выходки Тамара, часто со слезами от нее уходила, уже и муж Тамары, Павел, стал ей запрещать ходить к бабе Любе, но не могла она ее бросить, жалела старуху.

Пока однажды баба Люба сама не выгнала добрую соседку. Тамара убирала у нее в большой комнате и открыла ящик буфета, чтобы что-то туда положить.

Увидела там очень старую фотографию и засмотрелась: на фото около дома бабы Любы стояли двое: молодая красивая беременная девушка и парень. Они стояли, обнявшись, и счастливо улыбались. Фотография была такой доброй и светлой, что Тамара не могла оторвать от нее глаз.

Так ее и застала баба Люба. Она быстро подошла к Тамаре и вырвала из ее рук фото.

— Не смей трогать мои вещи! — закричала она, покраснев от злости, — Убери свои поганые руки! Иди вон лучше за своими недоумками — детьми смотри, только и знают, что орать на улице! И не приходи больше, лазишь тут везде! Ищешь, что украсть?

Тамара отскочила от старухи, слезы хлынули от обиды, дыхание перехватило, и она выскочила из ее дома.

Больше она не пришла. Баба Люба тихо сидела дома, выходила во двор лишь покормить кошку и изредка выбиралась в магазин. Так прошло около трех месяцев.

Но однажды рано утром Тамара услышала, как кто-то стучит в ее калитку. Когда она вышла, увидела бабу Любу.

Старая соседка стояла со слезами на глазах и боялась посмотреть на Тамару: — Ты прости меня, — сказала старуха скрипучим тихим голосом, — Знаю, что обидела тебя.

Характер у меня ужасный, одна злость в душе живет, хочется сказать, что не моя в том вина, но знаю, моя. Нельзя было тебя обижать, ты мне столько добра сделала. Никто ко мне так не относился.

Но что же мне делать? Не могу я уже одна справляться. Каждый день боюсь, что с кровати утром не встану.

Баба Люба подняла глаза и так жалобно посмотрела на Тамару, что та вздохнула: — Нет, баба Люба, я за Вами смотреть не могу, очень уж мой муж на Вас обиделся, строго настрого запретил к Вам ходить.

Но есть одна девушка… И Тамара рассказала о Шурочке, одинокой, довольно молодой еще женщине, которой негде было жить.

Шура была инвалидом детства. Одна ее нога была короче другой, поэтому при ходьбе она шла, переваливаясь с боку набок. Шурочка очень хорошо училась в школе, но дети всегда смеялись над ней, поэтому она даже не стала и пытаться куда-то поступить.

Боялась новых насмешек. Отца у нее не было, сбежал сразу после ее рождения, а мать спилась. Пропила в конце концов дом и остались они на улице. Какое-то время жили у знакомой, но та их вскоре выставила.

Мать куда-то пропала, а Шурочку взял к себе один вдовец. Решил, что из нее получится хорошая жена, вернее, покорная работница, у него было много скотины, вот и надо было с ней управляться.

Вдовец этот сильно уж выпить любит, а по пьяни и кулаками помахать горазд. Только с другими мужиками драться боится, вот и вымещает злость на Шуре.

Расписываться он и не собирался, и дети ему совсем не нужны. А недавно Шура забеременела, так он ее так побил за это, что выкидыш у нее случился.

Вот она и пришла вчера в больницу да все Тамаре-то со слезами и рассказала. Тамара ей в полицию посоветовала идти, но Шура ни в какую. Плакала только, что уйти ей некуда.

Баба Люба выслушала Тамару и заплакала, очень удивив таким состраданием соседку.

— Пусть идет ко мне! — взволнованно проговорила старушка, — Тамара, пожалуйста, приведи ее ко мне. Я обещаю, что никогда ее не обижу.

Тамара с сомнением посмотрела на соседку: — Баба Люба, если Вы ее потом выгоните, она погибнет. Пропадет девка, — Тамара вздохнула, — Хотя она и сейчас пропадает.

Но старушка вдруг взяла Тамару за руку и крепко, не по старчески, ее сжала… На другой день в дом бабы Любы зашли две женщины с большой сумкой.

Тамара держала за руку невзрачную девушку лет тридцати, худенькую, симпатичную, но такую запуганную, что она даже не поднимала глаз, глядя на свои сбитые в кровь руки.

— Я плохой человек, — сказала ей баба Люба, — Но я постараюсь тебя не обижать. Только уж ты прости, если я, по старой привычке, чего ляпну. Что со старухи взять!

Тут Шура подняла глаза и посмотрела прямо на нее: — Разве плохой человек так сказал бы? Спасибо Вам.

Баба Люба благодарно кивнула, потом вдруг повернулась и ушла в комнату. Через пару минут она вернулась, в руках у нее была та самая фотография, из-за которой и обидела она Тамару.

— Ты прости меня, Томочка, но эта фотография вся моя жизнь. Вернее, жила я только до того дня, как она была сделана. Здесь я со своим мужем, Феденькой. И с сыночком в животе.

А на следующее утро пришли за моим мужем. Хроменький он был, но человек был замечательный, добрый, верный, меня любил больше жизни. А я его.

Но той ночью убили одного скандального мужика, кто — было неизвестно, но кто-то вроде как видел, что убийца хромал. Вспомнили, что тот мужик к моему Феденьке приставал, обзывал его Федька-полсапога, и решили, что это мой муж его и убил.

То, что он дома ночью был, мне не поверили, увезли его. А через два дня в драке в тюрьме его и зарезали. У меня тогда сразу роды начались, но сыночек мертвым родился, не выдержал моего горя.

С тех пор я сама будто умерла, всех людей возненавидела за то, что сгубили ни за что моего мужа да сыночка нерожденного, ни в чью доброту больше не верила.

И меня после никто не любил, да и за что злобную душу полюбить можно? Только ты, Тамара, была ко мне добра, благодарна я тебе очень, хоть и грубила тебе, это я просто боялась слабину дать, привыкла со злостью в сердце жить.

А как рассказала ты мне про Шурочку, поняла я, что это судьба мне ее послала, должна я спасти эту несчастную девочку, сделать в жизни хоть одно доброе дело.

Мне ведь там с моим Феденькой встречаться, что я ему скажу? Не так мы с ним мечтали жизнь прожить… — баба Люба тихо всхлипнула, а Шурочка подошла и обняла ее, как родную.

Прошло совсем немного времени, но Шура повеселела, похорошела. Устроилась на работу.

Баба Люба дала ей денег на ортопедическую обувь, и хромота девушки стала почти незаметна. Вскоре и хороший парень обратил на нее внимание.

Через полгода баба Люба тихо, с улыбкой на губах умерла во сне, а под подушкой у нее нашли ту самую фотографию.

Шурочка по завещанию стала наследницей дома, вскоре вышла замуж и родила двух замечательных малышей: сына Феденьку и дочку Любочку…

Автор: #ОльгаМорилова

Из сети

У моей свекрови трое детей. Старший из них мой муж. В семье Яша всегда стоял особняком.

Причина простая: свекровь родила его «в девках». Его младшие сестра и брат появились уже в законном браке. Свекровь умудрилась с 3-х летним ребенком охомутать довольно состоятельного мужчину.

Отчим мужа одним из первых начал свое дело, открыл какой-то кооператив еще в конце 80-х. Благополучно пережил 90-е, не разорился в нулевых.

Детей на своих и чужого отчим Якова никогда не делил. Поровну покупал одежду, игрушки, поровну и ремня мог всыпать, если было за что.

А вот свекровь отпрысков разделяла: — И зачем я тебя родила, — частенько говорила сыну, — всю семейную картину портишь. Все у нас беленькие, а ты весь в папашу уродился. Черный, как смоль.

Чем был виноват Яков, который билет в жизнь у мамы не выпрашивал — непонятно. Тем более, что матери он не помешал построить личную жизнь. А у отчима денег всегда хватало и лишний рот в семье никого не обременял.

Отношение матери к Яше усвоили с детства и младшие сестра с братом. Уже в детских ссорах: «ты никто», «ты нам не родной», «мой папка тебя поит и кормит», — щедро звучало из уст сестры Марины и брата Артема.

— Знаешь, — говорил муж еще в первые месяцы нашего брака, — у меня такое чувство, что отчим единственный мой родной человек в этой семье.

Со свекровью я почти не общалась, ну не интересна ей была жена нелюбимого сына, при знакомстве она посмотрела на меня брезгливо и молвила: —Ну чего еще было ждать от него? Живите, как хотите и где хотите. И мы жили.

Снимали квартиру, зато ни от кого ни в чем не зависели. А через год после свадьбы отчима не стало.

Внезапно. Точнее внезапно для всей семьи, сам свекор, словно что-то чувствуя, бумаги привел в порядок.

Дом достался свекрови, а каждому из детей, включая и пасынка, отчим отписал по двухкомнатной квартире. Вся недвижимость была оформлена дарственными.

А основное завещание, которое касалось фирмы, отчим мужа постановил вскрыть через полгода.

—А ему за что? — сестра Марина была вне себя, тыкая пальцем в сторону моего мужа она повторяла, — он какое отношение к папе имеет?

Свекровь тоже была недовольна: не заслужил. Тем не менее, мы оказались собственниками жилья.

Жили мы спокойно в новой квартире два месяца, а потом нас соизволила посетить свекровь.

—Значит так, — заявила свекровь, — старуху заберешь ты.

Какую старуху? Мы ничего не поняли.

-Какую, какую, мою свекровь, — заявила мать мужа, — на что она мне сдалась, я ее всю жизнь терпеть не могла, а теперь ее ко мне? Чтобы я ей памперсы меняла?

Оказалось, что ни сестра, ни брат Яши тоже не захотели, чтобы бабушка жила с ними, а одна она уже не могла жить и нуждалась в уходе: после инсульта у женщины отказали ноги.

—Тебе папа квартиру оставил, — заявил брат Артем, — вот и отрабатывай.

Мы с мужем посоветовались и взяли к себе Ирину Егоровну. Она оказалась женщиной с юмором, очень интересным и неунывающим человеком.

Естественно ей было обидно, что родные внуки с ней так поступили, она сказала в первые же дни: —Мать их избаловала, невестка моя, а тебя, Яша, мой сын всегда любил и хвалил. Ты для него всегда был родным, а для меня ты теперь больше, чем родной.

Марина и Артем навещать бабушку не считали нужным. Ни звонка, ни визита. Ухаживать за Ириной Егоровной было не трудно, она на кресле-каталке умудрялась даже ужин нам с мужем приготовить.

А еще через 4 месяца было оглашено завещание отчима, касающееся активов его бизнеса. Он все завещал своей матери. Надо было видеть лица свекрови, и ее младших детей.

—Бабушку я забираю, -сказала Марина, подойдя к нам.

-Не ты, а я, — взвился Артем.

—А кто вам сказал, что я хочу переезжать? — спросила Ирина Егоровна алчных внуков, — мне хорошо у Яши и я никуда не пойду.

Она так и осталась у нас, почти сразу, подарив моему мужу все, что ей досталось по завещанию покойного Яшиного отчима.

Свекровь, золовка и деверь пытались оспорить это, был суд, но они проиграли. Им и так досталось много, но впрок богатство не пошло.

Артем умудрился влезть в какую-то сомнительную историю, квартиру пришлось продать за долги, он вернулся жить к матери.

Марина вышла замуж, но с мужем не сжилась, воспитывает ее ребенка тоже свекровь, а сама сестра мужа устраивает личную жизнь.

Недавно Ирины Егоровны не стало. Разбирая вещи бабушки мы нашли аккуратно сложенный листок, писал отчим Якова: «Мама, если со мной что-то случится, ступай жить к моему Яше. По-моему, из всех моих детей, он самый достойный, хоть по крови он нам и не родной. Прости за то, что не смог воспитать такими же Маринку с Темой…

© Из сети

БАБКА ФРОСЯ И ЗАКОНЫ МЕДИЦИНЫ.

Люблю слушать о батюшкиных старичках – прихожанах. Он всегда с такой любовью о них рассказывает… Бабушка Ефросинья… Ей, наверное, уже за восемьдесят. Позвонили как-то отцу Анатолию её родственники. «Помирает, – говорят, – вас зовёт».

«Приезжаю, исповедую, причащаю, – рассказывает батюшка. – Пытаюсь с ней поговорить, поддержать. А она слабенькая такая, жёлтая вся. Еле дышит. Тут же и врач пришёл. Сказал – готовиться, так как жить ей осталось максимум неделю, и то, если очень повезёт».

Ушёл отец Анатолий от бабушки Фроси. «На глазах слёзы, – вспоминает, – а в душе благодать, что человек причаститься успел. В храме всем сказал, что она скоро нас покинет. Прихожане мои, кто смог, зашли с ней попрощаться».

Неделя прошла, другая, глядь, а «умирающая» в храм пожаловала. Люди на неё, как на привидение смотрят, а она, как ни в чём не бывало, давай к иконам прикладываться, всем кланяться и на подсвечниках красоту наводить.

Отец Анатолий к бабушке Ефросинье направляется, думает, как бы потактичней спросить, как так получилось, что она не… не в Царствии Небесном, одесную Христа.

А она уже сама ему навстречу спешит, клюкой перебирает. «Батюшка, – говорит, – батюшка, вы меня тогда причастили, и я поправляться стала.

Сейчас совсем как новенькая. Доктора вон вчера напугала. Он меня на улице встретил и аж руками замахал, сердешный: «Вы что! Вы как! Вы ж по всем законам медицины помереть уже должны!».

«Ну, простите, – отвечаю, – что подвела медицину. Я старалась. Даже причастилась напоследок».

А через какое-то время всем стало ясно, почему Господь с ней чудо такое сотворил. Забеременела её незамужняя внучка Катя, которой было далеко за сорок лет.

Кавалер как узнал, так и растворился на украинских просторах. Родня тоже желания помочь особо не изъявила.

И собралась Катя аборт делать: «Мужа нет, кавалер слинял, работу еле нашла, что теперь, бросать? А чем я ребёнка кормить буду? Да и не девочка уже я… стыдно в таком возрасте рожать, голова вон вся седая».

«Безобразить ей, седой, было не стыдно, а рожать , значится, стыдно!», – застучала по полу клюкой всегда кроткая и смирённая бабушка Ефросинья.

Чем немало удивила и внучку, и родню. «Я буду с ребятёнком нянчиться! Усе!» И для убедительности так шарахнула палкой об пол, что с потолка штукатурка посыпалась.

И кот по кличке Лишай (потому что подобрали его котёнком больного и всего плешивого), который по своим кошачьим меркам был едва ли не в два раза старше бабки Фроси и считался недвижимым инвалидом, такого дёру дал, что его двое суток найти не могли…

Ребенку сейчас года два. В «бабе» своей души не чает, как и она в нём. В храм к отцу Анатолию его водит, пироги ему печёт, песни поёт, в игры какие-то «старинные» играет. И рядом с ним сама молодеет. «Ради него меня Боженька и оставил», – говорит она.

Мать, великовозрастная внучка Катя, даже ревнует. Ведь сама сынишку любит без памяти. Но понимает, что только благодаря бабушке Фросе Данилка и родился.

И только благодаря ей они его и поднимают. И растёт чудесный мальчишка этот на радость всем. А бабушка Ефросинья верит, что пока она им нужна, Господь её не заберёт. И сил ей даст столько, сколько нужно.

И растет чудесный мальчишка этот на радость всем. А бабушка Ефросинья верила, что, пока она им нужна, Господь ее не заберет. И сил ей даст столько, сколько нужно. Когда она умерла, тот уже подростком был. Сам ей опорой стал. Ведь бабушке Фросе на момент смерти уже за сто перевалило.