Дом у бабы Любы был еще довольно крепкий и стоял почти в центре села Соловьи. Никто не помнил, когда она здесь поселилась, все соседи были намного ее моложе.

Но жила она всегда одна. Ни мужа, ни детей у нее не было. Лет ей уже было под девяносто и жить одной стало сложно.

Вот и помогала ей соседка Тамара, медсестра из местной больнички. Продукты ей покупала, лекарства. Уколы, когда нужно, делала, даже убиралась частенько у нее. И ничего за это не брала, просто помочь хотела.

Все односельчане удивлялись, почему она это делает? Ведь баба Люба ужасно вредная старуха, никому слова доброго не скажет, ни с кем даже не здоровается.

Помощь Тамары она принимала как должное, никогда даже спасибо не говорила. Зато могла пальцем ткнуть в плохо очищенную кружку или отказаться есть суп, потому что он «как помои для свиньи».

Долго терпела ее выходки Тамара, часто со слезами от нее уходила, уже и муж Тамары, Павел, стал ей запрещать ходить к бабе Любе, но не могла она ее бросить, жалела старуху.

Пока однажды баба Люба сама не выгнала добрую соседку. Тамара убирала у нее в большой комнате и открыла ящик буфета, чтобы что-то туда положить.

Увидела там очень старую фотографию и засмотрелась: на фото около дома бабы Любы стояли двое: молодая красивая беременная девушка и парень. Они стояли, обнявшись, и счастливо улыбались. Фотография была такой доброй и светлой, что Тамара не могла оторвать от нее глаз.

Так ее и застала баба Люба. Она быстро подошла к Тамаре и вырвала из ее рук фото.

— Не смей трогать мои вещи! — закричала она, покраснев от злости, — Убери свои поганые руки! Иди вон лучше за своими недоумками — детьми смотри, только и знают, что орать на улице! И не приходи больше, лазишь тут везде! Ищешь, что украсть?

Тамара отскочила от старухи, слезы хлынули от обиды, дыхание перехватило, и она выскочила из ее дома.

Больше она не пришла. Баба Люба тихо сидела дома, выходила во двор лишь покормить кошку и изредка выбиралась в магазин. Так прошло около трех месяцев.

Но однажды рано утром Тамара услышала, как кто-то стучит в ее калитку. Когда она вышла, увидела бабу Любу.

Старая соседка стояла со слезами на глазах и боялась посмотреть на Тамару: — Ты прости меня, — сказала старуха скрипучим тихим голосом, — Знаю, что обидела тебя.

Характер у меня ужасный, одна злость в душе живет, хочется сказать, что не моя в том вина, но знаю, моя. Нельзя было тебя обижать, ты мне столько добра сделала. Никто ко мне так не относился.

Но что же мне делать? Не могу я уже одна справляться. Каждый день боюсь, что с кровати утром не встану.

Баба Люба подняла глаза и так жалобно посмотрела на Тамару, что та вздохнула: — Нет, баба Люба, я за Вами смотреть не могу, очень уж мой муж на Вас обиделся, строго настрого запретил к Вам ходить.

Но есть одна девушка… И Тамара рассказала о Шурочке, одинокой, довольно молодой еще женщине, которой негде было жить.

Шура была инвалидом детства. Одна ее нога была короче другой, поэтому при ходьбе она шла, переваливаясь с боку набок. Шурочка очень хорошо училась в школе, но дети всегда смеялись над ней, поэтому она даже не стала и пытаться куда-то поступить.

Боялась новых насмешек. Отца у нее не было, сбежал сразу после ее рождения, а мать спилась. Пропила в конце концов дом и остались они на улице. Какое-то время жили у знакомой, но та их вскоре выставила.

Мать куда-то пропала, а Шурочку взял к себе один вдовец. Решил, что из нее получится хорошая жена, вернее, покорная работница, у него было много скотины, вот и надо было с ней управляться.

Вдовец этот сильно уж выпить любит, а по пьяни и кулаками помахать горазд. Только с другими мужиками драться боится, вот и вымещает злость на Шуре.

Расписываться он и не собирался, и дети ему совсем не нужны. А недавно Шура забеременела, так он ее так побил за это, что выкидыш у нее случился.

Вот она и пришла вчера в больницу да все Тамаре-то со слезами и рассказала. Тамара ей в полицию посоветовала идти, но Шура ни в какую. Плакала только, что уйти ей некуда.

Баба Люба выслушала Тамару и заплакала, очень удивив таким состраданием соседку.

— Пусть идет ко мне! — взволнованно проговорила старушка, — Тамара, пожалуйста, приведи ее ко мне. Я обещаю, что никогда ее не обижу.

Тамара с сомнением посмотрела на соседку: — Баба Люба, если Вы ее потом выгоните, она погибнет. Пропадет девка, — Тамара вздохнула, — Хотя она и сейчас пропадает.

Но старушка вдруг взяла Тамару за руку и крепко, не по старчески, ее сжала… На другой день в дом бабы Любы зашли две женщины с большой сумкой.

Тамара держала за руку невзрачную девушку лет тридцати, худенькую, симпатичную, но такую запуганную, что она даже не поднимала глаз, глядя на свои сбитые в кровь руки.

— Я плохой человек, — сказала ей баба Люба, — Но я постараюсь тебя не обижать. Только уж ты прости, если я, по старой привычке, чего ляпну. Что со старухи взять!

Тут Шура подняла глаза и посмотрела прямо на нее: — Разве плохой человек так сказал бы? Спасибо Вам.

Баба Люба благодарно кивнула, потом вдруг повернулась и ушла в комнату. Через пару минут она вернулась, в руках у нее была та самая фотография, из-за которой и обидела она Тамару.

— Ты прости меня, Томочка, но эта фотография вся моя жизнь. Вернее, жила я только до того дня, как она была сделана. Здесь я со своим мужем, Феденькой. И с сыночком в животе.

А на следующее утро пришли за моим мужем. Хроменький он был, но человек был замечательный, добрый, верный, меня любил больше жизни. А я его.

Но той ночью убили одного скандального мужика, кто — было неизвестно, но кто-то вроде как видел, что убийца хромал. Вспомнили, что тот мужик к моему Феденьке приставал, обзывал его Федька-полсапога, и решили, что это мой муж его и убил.

То, что он дома ночью был, мне не поверили, увезли его. А через два дня в драке в тюрьме его и зарезали. У меня тогда сразу роды начались, но сыночек мертвым родился, не выдержал моего горя.

С тех пор я сама будто умерла, всех людей возненавидела за то, что сгубили ни за что моего мужа да сыночка нерожденного, ни в чью доброту больше не верила.

И меня после никто не любил, да и за что злобную душу полюбить можно? Только ты, Тамара, была ко мне добра, благодарна я тебе очень, хоть и грубила тебе, это я просто боялась слабину дать, привыкла со злостью в сердце жить.

А как рассказала ты мне про Шурочку, поняла я, что это судьба мне ее послала, должна я спасти эту несчастную девочку, сделать в жизни хоть одно доброе дело.

Мне ведь там с моим Феденькой встречаться, что я ему скажу? Не так мы с ним мечтали жизнь прожить… — баба Люба тихо всхлипнула, а Шурочка подошла и обняла ее, как родную.

Прошло совсем немного времени, но Шура повеселела, похорошела. Устроилась на работу.

Баба Люба дала ей денег на ортопедическую обувь, и хромота девушки стала почти незаметна. Вскоре и хороший парень обратил на нее внимание.

Через полгода баба Люба тихо, с улыбкой на губах умерла во сне, а под подушкой у нее нашли ту самую фотографию.

Шурочка по завещанию стала наследницей дома, вскоре вышла замуж и родила двух замечательных малышей: сына Феденьку и дочку Любочку…

Автор: #ОльгаМорилова

Из сети

У моей свекрови трое детей. Старший из них мой муж. В семье Яша всегда стоял особняком.

Причина простая: свекровь родила его «в девках». Его младшие сестра и брат появились уже в законном браке. Свекровь умудрилась с 3-х летним ребенком охомутать довольно состоятельного мужчину.

Отчим мужа одним из первых начал свое дело, открыл какой-то кооператив еще в конце 80-х. Благополучно пережил 90-е, не разорился в нулевых.

Детей на своих и чужого отчим Якова никогда не делил. Поровну покупал одежду, игрушки, поровну и ремня мог всыпать, если было за что.

А вот свекровь отпрысков разделяла: — И зачем я тебя родила, — частенько говорила сыну, — всю семейную картину портишь. Все у нас беленькие, а ты весь в папашу уродился. Черный, как смоль.

Чем был виноват Яков, который билет в жизнь у мамы не выпрашивал — непонятно. Тем более, что матери он не помешал построить личную жизнь. А у отчима денег всегда хватало и лишний рот в семье никого не обременял.

Отношение матери к Яше усвоили с детства и младшие сестра с братом. Уже в детских ссорах: «ты никто», «ты нам не родной», «мой папка тебя поит и кормит», — щедро звучало из уст сестры Марины и брата Артема.

— Знаешь, — говорил муж еще в первые месяцы нашего брака, — у меня такое чувство, что отчим единственный мой родной человек в этой семье.

Со свекровью я почти не общалась, ну не интересна ей была жена нелюбимого сына, при знакомстве она посмотрела на меня брезгливо и молвила: —Ну чего еще было ждать от него? Живите, как хотите и где хотите. И мы жили.

Снимали квартиру, зато ни от кого ни в чем не зависели. А через год после свадьбы отчима не стало.

Внезапно. Точнее внезапно для всей семьи, сам свекор, словно что-то чувствуя, бумаги привел в порядок.

Дом достался свекрови, а каждому из детей, включая и пасынка, отчим отписал по двухкомнатной квартире. Вся недвижимость была оформлена дарственными.

А основное завещание, которое касалось фирмы, отчим мужа постановил вскрыть через полгода.

—А ему за что? — сестра Марина была вне себя, тыкая пальцем в сторону моего мужа она повторяла, — он какое отношение к папе имеет?

Свекровь тоже была недовольна: не заслужил. Тем не менее, мы оказались собственниками жилья.

Жили мы спокойно в новой квартире два месяца, а потом нас соизволила посетить свекровь.

—Значит так, — заявила свекровь, — старуху заберешь ты.

Какую старуху? Мы ничего не поняли.

-Какую, какую, мою свекровь, — заявила мать мужа, — на что она мне сдалась, я ее всю жизнь терпеть не могла, а теперь ее ко мне? Чтобы я ей памперсы меняла?

Оказалось, что ни сестра, ни брат Яши тоже не захотели, чтобы бабушка жила с ними, а одна она уже не могла жить и нуждалась в уходе: после инсульта у женщины отказали ноги.

—Тебе папа квартиру оставил, — заявил брат Артем, — вот и отрабатывай.

Мы с мужем посоветовались и взяли к себе Ирину Егоровну. Она оказалась женщиной с юмором, очень интересным и неунывающим человеком.

Естественно ей было обидно, что родные внуки с ней так поступили, она сказала в первые же дни: —Мать их избаловала, невестка моя, а тебя, Яша, мой сын всегда любил и хвалил. Ты для него всегда был родным, а для меня ты теперь больше, чем родной.

Марина и Артем навещать бабушку не считали нужным. Ни звонка, ни визита. Ухаживать за Ириной Егоровной было не трудно, она на кресле-каталке умудрялась даже ужин нам с мужем приготовить.

А еще через 4 месяца было оглашено завещание отчима, касающееся активов его бизнеса. Он все завещал своей матери. Надо было видеть лица свекрови, и ее младших детей.

—Бабушку я забираю, -сказала Марина, подойдя к нам.

-Не ты, а я, — взвился Артем.

—А кто вам сказал, что я хочу переезжать? — спросила Ирина Егоровна алчных внуков, — мне хорошо у Яши и я никуда не пойду.

Она так и осталась у нас, почти сразу, подарив моему мужу все, что ей досталось по завещанию покойного Яшиного отчима.

Свекровь, золовка и деверь пытались оспорить это, был суд, но они проиграли. Им и так досталось много, но впрок богатство не пошло.

Артем умудрился влезть в какую-то сомнительную историю, квартиру пришлось продать за долги, он вернулся жить к матери.

Марина вышла замуж, но с мужем не сжилась, воспитывает ее ребенка тоже свекровь, а сама сестра мужа устраивает личную жизнь.

Недавно Ирины Егоровны не стало. Разбирая вещи бабушки мы нашли аккуратно сложенный листок, писал отчим Якова: «Мама, если со мной что-то случится, ступай жить к моему Яше. По-моему, из всех моих детей, он самый достойный, хоть по крови он нам и не родной. Прости за то, что не смог воспитать такими же Маринку с Темой…

© Из сети