— Ну, Славка, ну, удивил: от своей доли наследства отказался. А мне теперь что с этим делать? – Николай держал в руках сберкнижку и все еще не мог поверить, что вся сумма за дом матери теперь на нем. Это же сколько можно купить, а главное – лодка резиновая, мечта всей жизни…
— Хороший он, — Вера, жена Николая, все еще не могла прийти в себя от поступка младшего брата. — И умный. Выучился, высоко взлетел…
Отца братья потеряли рано, воспитывала мать. Разница в возрасте двенадцать лет; старший стал почти за отца несмышленышу Славке, который ходил за Колькой по пятам. А тот закинет его на горбушку и таскает по деревне. За те два года, что Колька служил, младший брат старательно выводил буквы, пытаясь писать короткие приветы в письмах.
И потом, когда школу окончил, именно Колька сподвигнул брата поступать в институт и дал денег на первое время.
– Сообразист, однако, Славка-то, пусть учится…
А Славка и сам рад, учеба легко давалась. Да еще предпринимательская жилка в нем проснулась, хватким оказался, еще в молодые годы бизнес поставил.
И вот на дворе 2008 год. Николаю через месяц пятьдесят пять стукнет. И как наудачу наконец-то продали домик матери. За миллион продали. Просто повезло. Нашелся предприниматель, которому не столько домик, а само подворье приглянулось: огород большой, земли полно, двор просторный, так что есть, где развернуться. Да и до города отсюда недалеко.
Николай даже обрадовался, что усадьба останется, пусть даже в руках чужих людей. Матери уже сколько лет нет… Славка сначала в Красноярске обосновался, а потом перебрался в Новосибирск. Живет хорошо, крутится, умеет деньгу заколачивать. Сумму за дом по телефону одобрил, а как только до денег дошло — отказался от своей доли. Не с барского плеча, а потому как Николаю нужнее. А у Славки и так все есть, единственная дочка в Москве учится.
— Аленке надо дать, одна с детьми, — Вера первая предложила «отломить от денежного пирога». Алене и впрямь деньги нужны, с мужем развелась, детей одна поднимает.
— А Толик? Давно машину обновить хотел, — как не дать на машину? – Николай даже лицом посветлел, что детям помочь сможет.
Но дети через два дня сами приехали. Алена надумала квартиру обменять, — совсем тесно им в той студии. А Толик задумал машину новую взять, а тут вместо кредита можно добавить деньгами из наследства.
Николай вспомнил про Веру: – Вроде миллион, а начнешь делить, и сразу почти ничего не остается. Пусть мать, наконец, шубу себе купит, давно мечтает.
Вера махнула рукой: – Какая теперь шуба в деревне! До магазина только пройтись.
— Мам, ну, даже если до магазина, раз мечтала, возьми. Поехали вместе в город, купим тебе, уж с миллиона-то можно выкроить шубу норковую.
— Коля, так, а что тут остается? – Вера смотрела на цифры, уменьшающие наследство. – Надо же так… А сначала казалось — много.
— Мам, пап, а вы себе еще что-нибудь купите.
Николай вспомнил про надувную резиновую лодку — хорошую, импортную, с мотором; такая дорого стоит, он видел ее в городе в туристическом магазине и решил, что если и брать, то именно такую. Но как-то все время откладывал на потом, другие траты казались важнее.
— А чего покупать? Вот, крышу надо поменять, давно хочу, и цвет мы с Верой выбрали: зеленый.
— Ну, вот и сделаете новую крышу! – дети обрадовались, а то поначалу даже неловко было, что родителям почти ничего.
На том и решили, что обновят крышу. Николай уже «отчитался» по телефону перед братом, на что потратили деньги. Собственно, отчета не было, так только – поделился, как миллионом распорядились.
На юбилей дети подарили отцу новый телевизор, тонкий такой, показывает так хорошо, что взгляд «прилипает». Много говорили про щедрость отцовской души, про доброту, про то, что младшего брата, считай, вырастил. — Кстати, а где Вячеслав? – поинтересовался сват, тесть Толика.
— Дела у него, — ответила Вера.
— Ну, уж на юбилей к старшему брату мог бы приехать, — подчеркнуто осуждающе сказал тесть Толика.
Николай, к счастью, не слышал этих слов. Душой он рвался на Енисей, на рыбалку, пусть даже на старой деревянной лодке, зато с ветерком, промчаться меж зеленых берегов, почувствовать всю мощь и ширь реки…
Славка все же приехал. Через неделю. Никому ничего не сказал, не предупредил, а взял и приехал. Его джип стоял у ворот, а сам Славка, веселый, немного располневший, одетый просто, в одежду, в которой ему удобно, схватил Николая и обнял так, что тот вскрикнул: — Ну, ты силен! Вот сюрприз!
— Садись! – Славка распахнул дверь машины.
— Куда? Пошли в дом сначала, поешь, отдохнешь с дороги…
— Потом! – он втолкнул Николая в джип, направил машину сразу к реке.
Там, на берегу, в полном снаряжении стояла надувная резиновая лодка с мотором. Она была так хороша, так солидно смотрелась, что Николай застыл, не говоря ни слова. Он подошел и стал разглядывать, обходя вокруг лодку, трогая ее, рассматривая мотор. Он даже не сообразил сразу, чья эта лодка. Рядом стоял Ванька, сын двоюродного брата, и Славка, подмигнув, сказал: — Спасибо, Ваня, что покараулил.
— Да не за что, пусть дядь Коля радуется, может, и покатает меня, лодка-то шестиместная.
— Так это чего? Мне что ли?
— Тебе! – Славка уже не мог сдержаться от смеха. – Уже пенсия скоро, а ты все мечтаешь, пора пользоваться.
Николай не был сентиментальным, но тут вдруг моргнул несколько раз, глядя на подарок. Славка с Ваней спустили лодку на воду; покачиваясь, она звала покататься. Может, кому-то яхта не показалась бы такой желанной, как эта лодка Николаю.
— Ты ж самую дорогу взял, — он посмотрел на младшего брата, боясь спросить, сколько она стоит. Николаю стало неловко, что брат потратил на него десятки тысяч, выбрав самую надежную и удобную.
— Ты лучше прокати нас, — предложил брат, и все трое отплыли от берега.
Вечером Николай уже составлял маршрут, куда отправится в ближайшие выходные, прихватив еще несколько мужиков. Сначала на машине, потом лодку надуют, и в таких местах будут рыбачить, что душа «плясать» будет.
Одно удручало: Славка на другой день уехал, — времени в обрез оказалось. Николай стоял за воротами, глядя вслед машине и сожалея, что брат так мало погостил. И еще детство вспомнил. И Славку маленького. И сердце сжалось. А отчего сжалось, и сам не мог понять.
13 сентября 1965 года в США была издана синглом знаменитая песня «Yesterday» группы The Beatles, котораю почти полвека спустя – в 2019 году – назовут лучшей песней в истории человечества.
Легендарная композиция – это детище Пола Маккартни, который ее сочинил и записал. Он рассказывал, что мелодия ему приснилась, поэтому он сначала думал, что где-то услышал ее раньше. Так, в течение месяца он наигрывал мотив разным музыкальным экспертам, чтобы те подсказали, откуда он мог его позаимствовать. Но никто так и не смог назвать источник. Позже высказывались несколько предположений, но ни одно из них не звучит достаточно убедительно, чтобы рассматривать его серьезно.Интересный факт.
В сентябре 2013 года Пол Маккартни признался в том, что со временем осознал, что посвятил эту песню своей матери, умершей, когда ему было 14.
12 октября 1957 года на экраны советских кинотеатров вышел ставший затем легендарным фильм «Летят журавли».
«Летят журавли» — единственный советский фильм, награжденный «Золотой пальмовой ветвью» Каннского кинофестиваля. Это не просто фильм о войне, это фильм о странностях и превратностях человеческой души, о любви, которая не знает границ, о вере в добро, которую ничто не может поколебать, о верности и предательстве, о мужестве и трусости…
Однажды в руки режиссера Михаила Калатозова попали гранки журнала «Театр» с готовой к печати пьесой Виктора Розова «Вечно живые». Эта повесть была написана еще в 1943 году, но по различным идеологическим причинам почти 13 лет пролежала на полке, и вот она наконец попала не только в печать, но и на глаза известному кинорежиссеру. Утром следующего дня Калатозов стоял у двери коммунальной квартиры, в которой жил Розов, с предложением немедленно написать сценарий по пьесе. Розов сценарии никогда не писал. Тогда режиссер лично помог ему составить текст, сразу ориентируясь на необходимые сюжетные изменения, которые потребуются для работы с киностудией, согласившейся взять фильм в работу. Руководивший тогда «Мосфильмом» Иван Пырьев остался очень доволен сценарием, и уже в июле 1956 года группа приступила к съемкам. Картина снималась под рабочим названием «За твою жизнь», и с самого начала возникла проблема с утверждением героини на главную роль. Изначально была утверждена актриса Елена Добронравова. Но оператор Сергей Урусевский увидел в фильме «Мексиканец» Татьяну Самойлову. И был совершенно очарован худенькой и грациозной девушкой. Именно Урусевский предложил Калатозову попробовать на роль Вероники Татьяну Самойлову. Пробы длились два часа, и в конце концов кандидатура Самойловой была утверждена.
Зато идея пригласить на роль Алексея Баталова возникла сразу. Хотя позже сам Баталов говорил: «До проб я не был знаком с режиссером. И твердо знаю, что в этот фильм меня утвердили, потому что утвердили Таню. В пару ей искали человека, который будет органичен рядом с ней…».
Съемочный процесс проходил трудно и с многочисленными простоями. Калатозов, который начинал как оператор, придерживался принципа, что пусть лучше эпизода не будет совсем, чем он будет плохо снят. Из-за этого в фильм не попало множество задуманных изначально эпизодов. Сложно приходилось на площадке и съемочной группе. Так, для того, чтобы снять, как Вероника и Борис поднимаются по лестнице в подъезде, построили трехэтажную декорацию подъезда с шестом посередине, по которому медленно поднималась камера. Вообще этот фильм стал известен еще и как пример уникального труда не только оператора Сергея Урусевского. Например, Татьяна Самойлова, которая в самый разгар съемок заболела туберкулезом, до обморока работала на площадке, уходя четыре раза в день на уколы и возвращаясь вновь. А Баталов, разбивший себе во время съемок лицо, сразу из больницы вернулся на съемки.
12 октября 1957 года картина «Летят журавли» вышла на экраны и стала настоящим прорывом в отечественном кино.
Интересно, что после просмотра фильма Хрущев подверг картину резкой критике, со свойственной ему прямотой назвав героиню Татьяны Самойловой «шлюхой». Но публика и мировая кинематографическая общественность была с ним не согласна. Пабло Пикассо перед демонстрацией в Каннах ленты «Летят журавли» сказал Татьяне Самойловой: «Уверен, после показа вашей картины вы станете звездой», а после просмотра фильма назвал его гениальным.
Зина качала Танюшку в люльке, а сама зорко наблюдала за Николаем.
Супруг брился у небольшого осколка зеркала, намыливая тщательно то одну, то другую щёку.
Он смотрел в зеркало, напевал и быстрыми движениями сбривал щетину, оставляя красноватые полоски, которые пройдут через какое-то время.
Выбрив до глянцевого блеска щёки, Николай умылся в небольшом тазу, вытер лицо насухо льняным рушником с вышитыми петухами, между прочим, из приданного Зинаиды, сама вышивала.
Налил на руку пахучий одеколон, приложил к одной щеке, к другой поморщился и прошёлся по выбритому горлу.
Надел чистую белую рубашку, что подала поспевающая везде бабушка Николая, Полина Поликарповна, старая, но шустрая ещё старуха.
Она сама воспитывала Николая, отца у него не было, чисто теоретически был конечно, мать после окончания войны уехала в город, там вышла замуж, родила детей, Николай остался с бабушкой.
Окончил школу, отслужил, приехал в деревню, хоть мать с отчимом и звали к себе в город, обещая устроить на завод, но он не захотел.
Погулял как полагается немного и за ум взялся.
На работу устроился, женился.
Никто не ожидал что Зину в жёны выберет.
Маленькая росточком, невзрачная, была тихой и спокойной, на танцах стояла в уголке, теребя небольшую коричневую сумочку.
Николай раз проводил её до дома другой, а через месяц пришёл свататься, сам, а не по обычаю, заслав сватов.
Отец Зинаиды, старый Гузей, долго кряхтел и пыхтел, надувал губы от важности. Был он, в отличие от своей дородной супруги, Домны Александровны, маленький росточком, коренастый, гонор имел большой.
-Что ты можешь предложить моей дочери?
-Руку и сердце, избу не старую, бабку старую, корову Зорьку, поросёнка Борьку, кошку Муську, да кобеля Бобика.
-Не густо, не густо, — пожевал губами старый Гузей, — что же, я неволить девку не буду, ежели сама захочет, пусть идёт.
Он крикнул в комнату чтобы дочь подошла, дело есть. Раскрасневшаяся Зинаида стояла в дверях и теребила кончик косы.
-Ну что, Зиновья, взамуж пойдёшь за него?
Зинаида стояла красная, мать её что-то шептала в углу, вытирая слёзы.
-Ну? — отец сдвинул брови.
Девушка едва заметно кивнула.
-Ну что же, быть посему, токмо ты уж по-людски поступи, сватов как полагается зашли, чай не подзаборную девку, какую берёшь. В субботу ждать сватов будем, а теперь ступай, готовиться будем.
Как ушёл Николай, тятька допрос учинил, спрашивал, как она, Зинаида жить собирается, ведь голытьба- голытьбой, жених-то.
-А вы тятенька? А вы сами -то, — Зинаида вскинула голову, — сами говорили, что пришли к мамушке свататься, одна пара штанов была, да и та шита-перешита.
-Цыть, разговорилась. Да, голью перекатной пришёл к Александру Семёновичу, так и было. За дерзость мою за отношение к жизни, полюбил меня тесть, и отдал Домну за меня…
Было правда ещё кое-что, конечно…
-Что же, тятенька?
-Глупа, как пробка мать твоя была, а дед твой, тесть мой, наоборот умён был он и прикинул, что я пролетариат, голь перекатная, что к нему претензий не будет, мол, зять пролетарий, о как. Ну да ладно, Домна, чего нюни распустила?
-Так жалко, батюшка.
-Кого те жалко, корова?
-Так дочушку.
-Тьфу, шарэпа, чё её жалеть?
-Ну как же, в чужой дом всё- таки…
-Оой, завела свою шарманку, не слушай её Зиновья, красоты ты не имеешь, статью тоже не вышла, зато ум у тебя от меня, да от деда, так что правильного мужика выбрала. Он всё там с партийными крутится, всё у тебя будет, а тебе ничего за это не будет, кхе-кхе.
Главное смотри, девка, чтобы по бабам шастать не стал, хотя ежели по партейной линии пойдёт, не будет у него этого соблазну, так как там с этим строго. Чуть что билет на стол и всё…
Да не вой ты, шалая, тьфу ты, согрешишь с ней, ей-ей, иди приданное дочке собирай.
Так Зина и стала мужней женой.
Много девок конечно поплакало, а он, Николай, будто и не замечал никого, всё вокруг своей жены молодой крутился.
Четыре года Зинаида не могла родить ребёнка, бабушка мужа уже начала ворчать что пустоцвета в дом привёл, поплакалась матушке Зина, та сказала, что помолится за дочушку, вот, Танюшка родилась.
Только стала замечать Зинаида, что изменился муж, вроде совсем незаметно, вроде бы всё как раньше, а не всё.
Вот и сейчас, ну что такого, на собрание собирается, комсомольское, комсорг уже Николай, а Зину будто что дёргает неспокойно и на душе больно.
-Бабушка, посмотрите за Таней?
-Что так?
-Да что-то тоже на собрание захотелось пойти, не хочу из жизни выпадать.
-Да и то правда, девка, иди, иди, негоже женатому мужчине парнишком прыгать, иди, присмотрю.
Точно, точно что-то есть такое, думает Зина, лихорадочно натягивая на располневшую фигуру свою шерстяное тёмно- синее платье с белым кружевным воротником, уложив косы вокруг головы, накидывает пальтишко, на ноги модные бурки, покрывает голову белой паутинкой и бежит в клуб, где и происходит собрание.
Кто? Кто? Думает женщина. И вдруг её озаряет Лидка, точно Лидка, она, она гадина. Из армии Николая не дождалась, взамуж выскочила за городского, не пожилось, приехала домой, с дитём. Теперь хвостом крутит, точно.
Точно, вспомнила Зина, в сельпо бегала давеча, так видела её, так и смерила презрительным взглядом, от зараза…
Зина бежит, торопится, вытирает набежавшие слёзы.
Не отдам, не отдам…Дулю тебе, а не Николая, змея, змея, разлучница.
Собрание шло полным ходом.
Николай с ещё какими-то ребятами, сидел за накрытым красным куском ткани столом, стоял графин с водой, ребята что-то живо обсуждали, Николай нет, нет, стучал по графину карандашом, призывая к тишине.
Зина тихонько присела с краешка и начала оглядывать зорким взглядом зал.
Вон она, сидит, краля, а кто это с ней? Никак Толик Кочунин, о как, он же с Ленкой Кругловой, Зина огляделась. Ну точно, вон Лена сидит, губы упрямо сжала, а глаза блестят, вот- вот заплачет.
-Привет, Зина, — шепчет кто-то, надо же, подружка, Оля Перевалова.
-Здравствуй Олюшка, как дела.
Пошептались, обрадовались встрече, Оля и рассказала, что Толик к Лидке переметнулся, что ребёнок её его папкой зовёт, а Лену бросил, вот так. Много чего Оля рассказать успела, а про Николая молчок.
Уже на выходе заметил Коля жену, удивился очень глаза забегали, занервничал навроде, а вида не подаёт, та уж Зина -то мужа знает, ну.
-Зинуша, а ты чего тут, случилось чего?
-Нет, ничего не случилось, просто тоже захотелось на собрании побывать, а что нельзя?
-Да почему же нельзя, — смутился Николай, — просто Танюшка…
-А что Танюшка, она с бабушкой, бабушка меня отпустила.
Все загомонили, кто не знал Зину протянули руку для знакомства, а кто знал радостно приветствовали, приглашали приходить почаще.
Николай подписал документы, и они отправились домой, вроде бы успокоилась Зина, да не давало ей что-то покоя, лежит в кровати, в голове перебирает события.
Вот…нашла, нашла, даже подскочила, точно.
Стояла в уголке и во все глаза смотрела, маленькая, наверное, ещё ниже Зины ростом, тоненькая, как лоза, глаза большие, голубые, ротик детский, словно ягодка — малинка, вся нежная такая, стояла чуть подавшись вперёд и приоткрыв ротик свой, слёзы на глазах навернулись, вот- вот заплачет.
Точно.
Вот она причина задумчивости Николая, его частых отлучек.
Вот откуда это стремление прихорашиваться, у зеркала так и крутится, Зина не скажет, что прямо пылкая страсть была у них с мужем, но сейчас -то он охладел совсем.
Нашла, нашла она причину.
До утра проворочалась.
Утром разбитая вся, еле на работу проводила мужа, села на лавку и в растерянности сидит, что делать? Бежать? Бежать волосья разлучнице выдрать? А вдруг ошиблась? А вдруг нет среди них ничего?
-Што девка задумалась? Слышала я как ты возилась усю ночь, да вздыхала шибко.
-Ничего бабушка, всё хорошо.
-Не ври мне девка, не всё хорошо, да и я вижу, изменился Николай, ой изменился. Али появился кто?
-Есть у него, есть, — заплакала Зина, — душой чую что есть, а доказать не могу.
-Ну девка тут хитростью надо, не хочешь мужика потерять, так не доказывай ничего, а наоборот, старайся делать вид, что не замечаешь. Перебесится, опять твой будет.
— Это как же, бабушка?
-А так, ты девка умная, старайся тихонько вертаться к жизни, где-то с мужем пойди, а где и одна, главное подогрей его интерес не к той крале, а к себе. А начнёшь ревновать плакать, истерики закатывать, так мигом к той, к сопернице подтолкнёшь.
Учила пожилая женщина свою юную сноху, привыкла она к Зине, хорошая жена у Николая, хорошая, жаль будет потерять её, к дитю опять же прикипела.
Николай тем временем летал, он влюбился, по-настоящему, винил себя корил стыдно перед женой и перед малышкой Танюшкой было, но сделать с собой ничего не мог, так и манила его эта маленькая библиотекарь Наденька, нравилось, как в рот ему заглядывает, как не дышит почти, когда останавливается он рядом, как старается прикоснуться невзначай, а сама краснеет при этом.
Что будет дальше, Николай не знал, не хотел думать, он наслаждался пока этим моментом, между ними не было физической связи, но была связь духовная.
Николай летал, находясь в таком состоянии. он буквально проморгал как Зина всё чаще стала появляться на собраниях, начала участвовать в жизни комсомольской ячейки.
Умная, спокойная, рассудительная, смешливая, она буквально перетягивала на себя всё внимание, как только появлялась. Николай первое время радовался, что жена занята делом и не вставляет ему палки в колёса.
Например, нужно готовится к седьмому ноября, решили сделать концерт, поставить пьесу и выпустить стенгазету.
Николай с Наденькой, конечно, будут делать стенгазету.
За стенкой проходит репетиция спектакля, хохот, шутки, а Николай сидит и вздыхает, очень скоро он понял, что ему скучно с Наденькой.
Девушка же, решив, что она роковая соблазнительница и властительница души Николая, начала дуть губки, в открытую ревновать его к жене, плакать и убегать.
Зина всё это видела, вида не подавала, продолжая дальше, скрипя сердце веселиться, делать вид что ничего не замечает.
Тут Николай нервничать начал, высказывать что с дитём мало занимается, то, да сё.
Зина его быстро на место ставит, язык -то у неё подвешен.
-Перед кем прихорашиваешься?
-Ни перед кем, репетиция же, Коль.
-И что же, обязательно чупуриться?
-Та я не чупурюсь совсем, ты что, ревнуешь что ли? Брось, это же такое мещанство.
-Что это мещанство?
-А то, если следовать твоей логике, милый муж, я тебя должна к библиотекарше этой новенькой ревновать.
-С чего бы это, — вспыхнул весь.
-Да с того, все знают, что влюблена в тебя девушка, — делая вид что не замечает стеснения мужа говорит Зина, — а на днях вообще отчебучила, подошла ко мне и давай мне выговаривать, что я де некрасивая, что ты со мной из жалости, что другая тебе нужна, молодая, да красивая. Что детей я некрасивых рожу, а вот другая…
-Чего? — побледнел Николай, — ты что такое…
-Вру думаешь? Придумала? А ты спроси у Пети Гончарова, она его не видела, он полез окно открыть, чтобы проветрить немного, он и слышал все высказывания.
-Что за…что за ерунда? Зина это же слухи пойдут, что за…
-Вот и я про тоже. Я ей так и сказала, что ты человек серьёзный, женатый, а Петя подтвердил, что никогда ни в чём замечен не был.
Николай понял, что слишком далеко всё зашло, понял, что не хочет расставаться со своей Зиной, ему было невозможно стыдно перед ней, он в очередной раз убедился, как умна жена.
Наденька перевстретила его вечером.
-Что это вы, Николай Сергеевич, даже не приходите стенгазету писать?
-Вы с Геной Ивановым допишите пожалуйста, а у меня дел много.
-Вот как?
-Да, и это…знаете, зря вы моей жене наговорили всякого, извинитесь перед ней.
-А если не извинюсь?! — со слезами выкрикнула.
Пожал плечами.
-Ваше дело, я вам ничего не обещал, у нас с вами ничего не было и быть не могло. Я жену люблю и.…дочь, она для меня самая красивая.
-Кто? Кто самая красивая? Ваша жена?
-Да, и жена тоже. Извините, мне нужно идти.
Как рукой сняло дурман тот любовный.
А с Зинаидой своей, всю жизнь Николай прожил, всё удивлялся уму её и лёгкости, всё благодарил бабушку свою, Полину Поликарповну, что посоветовала к Гузеевской девке присмотреться, что мол умом в папашу своего и деда покойного.
Так и получилось.
Много детей вырастила Зинаида, всю жизнь проработала учителем, своих троих детей, у Танюшки ещё два брата Миша и Юра, выучили, в люди вывели.
Внуков- правнуков помогали воспитать.
И никогда, никогда Николай плохого слова про свою Зинушу не молвил, а она про него.
Никогда, словом, не обмолвилась Зина о том, что чуть не развалилась молодая, на тот момент, семья.
Дочерей и снох учила умными и мудрыми быть, говорила, что от женской мудрости многое что зависит. Всю жизнь с благодарностью вспоминала мудрую бабушку мужа своего, Полину Поликарповну.
А если кто усомнится, если кто скажет что не было любви и страсти у Зинаиды с Николаем, так зря это, всё было, только не всем об этом знать надобно.
Умная она была, Зина, умная.
Так про неё и в посёлке до сей поры говорят, умная Зина, с уважением.
