За днями серыми и тёмными ночами Настала светлая прощальная пора. Спокойно дремлет день над тихими полями, И веют прелестью раздумья вечера.
Глубоко степь молчит — ни звука, ни движенья… В прозрачном воздухе далёко тонет взор… На солнце жёлтый лес сверкает в отдаленье, Как ярким золотом пылающий костёр.
В саду листки берёз, без шороха срываясь, Средь тонких паутин, как бабочки, блестят И, слабо по ветвям цепляясь и качаясь, На блеклую траву беспомощно летят.
Плывут узоры туч прозрачною фатою В пустынных небесах, высоко над землёй. И всё кругом светло, всё веет тишиною, В природе и в душе — молчанье и покой.
Облетают последние маки, Журавли улетают, трубя, И природа в болезненном мраке Не похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллее Шелестя облетевшей листвой, Отчего ты, себя не жалея, С непокрытой бредешь головой?
Жизнь растений теперь затаилась В этих странных обрубках ветвей, Ну, а что же с тобой приключилось, Что с душой приключилось твоей?
Как посмел ты красавицу эту, Драгоценную душу твою, Отпустить, чтоб скиталась по свету, Чтоб погибла в далеком краю?
Пусть непрочны домашние стены, Пусть дорога уводит во тьму, — Нет на свете печальней измены, Чем измена себе самому. Николай Алексеевич Заболоцкий 1952г.
БЕЛЛА АХМАДУЛИНА *** Опять сентябрь, как тьму времён назад, и к вечеру мужает юный холод. Я в таинствах подозреваю сад: всё кажется – там кто-то есть и ходит. Мне не страшней, а только веселей, что призраком населена округа. Я в доброте моих осенних дней ничьи шаги приму за поступь друга. Мне некого спросить: а не пора ль списать в тетрадь – с последнею росою траву и воздух, в зримую спираль закрученный неистовой осою. И вот ещё: вниманье чьих очей, воспринятое некогда луною, проделало обратный путь лучей и на земле увиделось со мною? Любой, чье зренье вобрала луна, свободен с обожаньем иль укором иных людей, иные времена оглядывать своим посмертным взором. Не потому ль в сиянье и красе так мучат нас её пустые камни? О, знаю я, кто пристальней, чем все, её посеребрил двумя зрачками! Так я сижу, подслушиваю сад, для вечности в окне оставив щёлку. И Пушкина неотвратимый взгляд ночь напролет мне припекает щёку.
И ещё один осенний рассказ. Для повышения настроения:
Хотите, я вам немножко повышу энергетический уровень, психологическую защиту и настроение? Это работает у эмпатов; это помогает людям с образным мышлением вернуть хорошее настроение. Тем, у кого добрая душа, проще говоря, это помогает.
Это очень просто: я сегодня видела, как старушка ела шаурму. Ничего особенного. У меня полно забот, как и у вас. И разных проблем, которые надо решать. И в выходной день я по делам езжу и нервничаю немного. Как все мы, конечно. Но у киоска старушка ела шаурму.
В белом вязаном беретике и чистеньких мальчиковых ботиночках очень старая старушка стояла у киоска за столиком и ела большую шаурму, завёрнутую в бумажку. Она, старая дама-то, вся в морщинах; как печёное яблоко, извините за избитое сравнение. И все эти морщины улыбались от наслаждения и удовольствия.
В светло-бежевом плащике старушка. Чтобы плащ не запачкать каплями жирного и вкусного соуса, она наклонялась над бумажной тарелочкой сильно. Она и так сгорбленная от старости, а наклонялась — ну чисто кошечка! И улыбалась так, словно вот-вот замурлычет.
Сначала осмотрит шаурму; много ли ещё осталось? Много! А потом откусит кусочек и жуёт. С необычайным аппетитом и удовольствием ест на солнышке у киоска это вредное блюдо. И иногда осторожно оглядывается. Потому что это интеллигентная старушка.
Когда-то есть на улице было верхом неприличия. А уж шаурму лопать или вокзальные пирожки — это вообще падение нравов. Но так вкусно. Ах, как вкусно старушке откусывать это жирное и вредное блюдо! Это радость жизни и наслаждение. Стоять на солнышке и есть жирную мясную шаурму с соусом…
Мы встретились взглядом. И дама робко улыбнулась — уже мне, а не восхитительной вкусности. И я улыбнулась.
Пахнет осенью. А за осенью придёт зима. За молодостью — зрелость и старость. Ну и что? Пока мы живём, надо жить с удовольствием. Радоваться солнечному дню и вкусному обеду. И хорошей картинке: старушка в белом беретике аккуратно ест шаурму. И улыбается от удовольствия…
И я знаю, почему так притягивает старинная картина Доу «Старушка ест овсяную кашу», почему так приятно на эту картину смотреть. Хотя шаурма не каша, конечно. Она вредная, наверное.
Но главное — удовольствие от жизни. Которое надо уметь получать даже от овсяной каши и даже в глубокой старости… Это и есть энергия жизни. А она вечна.
