ЗНАХАРКА И ВОРОЖКА Были у отца три дочери. Две красавицы-раскрасавицы, такие, что люди диву давались, а третья – маленькая, худенькая, горбатенькая. Только одни глазища на лице сверкают. В поле ей работать несподручно, да и дома за старшими не успевает, тяжеловато ей. У старших – Аннушки и Дарьюшки – от женихов проходу не было, сваты в сенцах толклись, а на младшую, Грушеньку, никто и смотреть не хотел. Вот сестрицы и говорят: — Пока Грушеньку замуж не выдадим, и сами не пойдем! Идет время, а никто к Грушеньке не сватается. Сестрицы и наряжают ее, и румянят, а все без толку. Подружки уж и посмеиваться начали: — Пока вы свою Грушку сватать будете, и сами без женихов останетесь!
Грушенька слышит такие речи, и горькой ей делается. Не за себя, а за сестриц милых. Вот раз она и решила: — Не могу я больше чужую жизнь заедать! Лучше уйду из дома, пусть сестрицы замуж выходят. Пойду в город, авось, наймусь где в работницы. Дождалась она, пока все заснут, собрала узелок в дорогу, да и выскочила из дома. Всю ночь шла Грушенька. Ночь лунная была, дорога светлая. Идет она и не страшно ей. Только как до леса дошла, забоялась немного: ну, как медведь не спит? Но ничего, зашла в лес, идет по дорожке. Скоро уж и светать стало. Притомилась Грушенька, а до города еще далековато будет. Решила она за кустом орешины отдохнуть немного, положила узелок под голову, накрылась платочком да и заснула. Мало ли, долго ли спала, а проснулась от того, что рядом где-то топор стучал. Только Грушенька села да прислушалась, а рядом с нею — шшшихх! дерево сухое рухнуло! Испугалась Грушенька, вскочила на ноги, бежать хотела, а смотрит – старичок идет. Сам невысокий, а видно, что крепкий, борода белая, и топор в руках держит. Грушенька пуще прежнего испугалась, а старичок говорит: — Не бойся, внучка, я худого тебе не сделаю. — Ты кто таков будешь, дедушка? – спрашивает Грушенька. – Чуть не зашиб ты меня. — Я – лесник, — отвечает старик. – Живу здесь рядышком. Вот сушину валю. А ты что делаешь одна в лесу? Рассказала ему Грушенька про свою печаль. Старичок призадумался, бороду погладил, и говорит: — Девушка ты, я вижу, добрая, жалостливая. Оставайся у меня в сторожке жить, за внучку мне будешь. А передумаешь — я сам тебя до города провожу. Обрадовалась Грушенька, согласилась в лесничей сторожке остаться. Так и стали они жить вдвоем. Старик-лесник днем в лесу ходит, Грушенька дома по хозяйству хлопочет — забот в сторожке немного, она и справляется. Добрый был старик, веселый, много всякого в жизни повидал, умел рассказывать так, что заслушаешься. Понемногу стал старик Грушеньке травы разные показывать, коренья всякие, ягоды, рассказал, когда их собирать лучше да как засушивать, как снадобья целебные готовить. Много Грушенька узнала от старого лесника, ничего тот не утаил.
Вот пришло время помирать старику. Заплакала Грушенька, а лесник ей и говорит: — Ты не горюй, внученька, всему свой черед настает. Как я помру, так ты похорони меня и ступай домой. Всему я тебя научил, что сам знал. Я жил – лесу помогал, а ты, внученька, живи и людям помогай. Вот помер старик, Грушенька его похоронила, поплакала и домой засобиралась.
Пришла она в свою деревню. Сестрицы на ту пору уже замуж вышли, за двух братьев, жили в большом доме все вместе. Обрадовались они, что Грушенька домой живехонька воротилась! Выделили ей светелочку, стала Грушенька с ними вместе жить, стала сестрицам помогать. Чем землю удобрить, как хворь любую вылечить, как сорняки извести — много чему выучилась Грушенька у старика-лесничего! Всегда-то у сестриц и урожай сторицей, и скот здоров, и дома никто не хворает. Живут да радуются.
Вскоре прознали люди, стали к Грушеньке за советом идти. Всем помогала Грушенька, никому не отказывала. Никакой платы ни с кого не спрашивала. Кто мог, тот дарил, бывало, то яичек, то платочек, а кто совсем бедный али хворый, с того она ничего не брала. В той же деревне жила бабка Кружилиха, ворожка. Много всего бабка умела, а только побаивались ее люди, злая в ней была сила. Как начала Грушенька людям помогать, так все к ней и потянулись, а бабкину избу другой дорогой теперь обходили. Осерчала бабка. Стала думать, как к Грушеньке подступиться. Думала-думала, и надумала. Вот явилась она к ней: — Здравствуй, Аграфена Силантьевна, голубушка! — Здравствуй, бабушка. – отвечает Грушенька приветливо. — А я за помощью к тебе, милая. – охает бабка. – Рука у меня болит, голубушка, ажно отнимается. — Да ты садись, бабушка, я твою руку посмотрю. Усадила ее Грушенька, потрогала руку. — Да верно ли, бабушка, эта рука у тебя болит? Ты, может, с устатку путаешь что? Дай, я другую руку посмотрю. — Эта, милая, как не эта! – стонет бабка. – Уж так болит, так болит! Ни пить, ни есть не могу. Покачала головой Грушенька. — В руке боли нет, бабушка. — Да как же нет! – кричит бабка, — Вон, гляди, как мне все пальцы поскрючило! Подивилась Грушенька, а все на своем стоит. — Как хочешь, — говорит, — бабушка, а только не болят у тебя руки! — Ну, не болят, так не болят. — согласилась вдруг бабка. — Видать, побалакала я с тобой, мне и полегчало. Спасибо тебе, Аграфена Силантьевна, спасибо тебе, милая. На-ко, вот, от меня подарочек. — и протягивает Грушеньке зеркальце. — Ты молодая еще, тебе красоваться да на себя любоваться в самую пору. — Спасибо, бабушка. — отвечает Грушенька. — Пусть все по доброму твоему слову и будет! Доброе-то слово крепче злого. А на зеркальце-то бабка Кружилиха нашептала да наговорила всякого!..
Вот, значит, время идет, а у Грушеньки, вроде как, и горбок пропал. Смотрят люди и гадают: и выпрямилась она да и прихрамывать почти перестала. Смотрится на себя в бабкино зеркальце и радуется. А бабка-то видит, что не подействовали ее наговоры, снова к Грушеньке пожаловала. Спину, говорит, ломит, в ногах слабость. А сама чувствует, ей уж и впрямь худо делается. Накликала на свою голову! Дала ей Грушенька разных кореньев, рассказала, как готовить, а Кружилиха ей снова подарочек сует — гребешок костяной. — Краса-то девичья, — говорит, — заботу любит, а ты девка пригожая, как себя не потешить! Грушенька и гребешок приняла, отвечает: — Спасибо, бабушка, добрая ты какая! Добра ты мне желаешь, пусть же ни одно твое словечко не пропадет. Опять время идет, а только смотрят люди — Грушенька не то похорошела, не то повеселела. Личико зарумянилось, коса загустилась, весь стан силой налился. А бабка Кружилиха совсем иссохлась! Руки у нее, как сухие сучья повисли, спина не разгибается, ноги вовсе не носят. Лежит Кружилиха, встать не может, только охает да стонет. Зовет к себе Грушеньку. Дарьюшка да Аннушка давай Грушеньку отговаривать, мол, не ходи, сестрица, бабка эта — ведьма, в ее доме недоброе творится. — Не тревожьтесь! — говорит Грушенька, — Утро вечера мудренее.
Утром рано встала Грушенька, водой нетронутой умылась, платье новое надела. Собрала в корзинку гостинцев: медку дикого, яблочек садовых, травушек душистых, целебных. Дарьюшка с Аннушкой как увидали Грушеньку, так и ахнули: — Какая ж ты, сестрица, красавица стала! То ли платье тебя красит, то ли чудеса творятся, а только совсем ты другая теперь. Пошла Грушенька к бабкиной избе. Только хотела за калиточку взяться, а она раз и захлопнулась перед нею, никак Грушенька ее отворить не может. — Бабушка! — кричит, — Отопри! Не могу я твою калиточку открыть. А у бабки в избе словно возня какая-то началась, топает кто-то, в печи чугунками гремит, и на разные голоса приговаривает: — Не пускай ее! Не отворяй ей! Ее порча неймет, заговор не берет, хвори от нее отступаются, злое слово ей добром оборачивается! Постояла Грушенька, снова стучится: — Бабушка, милая! Все ли ты здорова? Я проведать тебя пришла да войти не могу. Бабка не отзывается, а в избе у нее кто-то ревет по-ослиному, лает по-собачьи да мычит по-коровьи. А в печи такой стук стоит, вот-вот и изба зашатается. Народ на улице собрался, смотрит, дивится. Боялись люди бабку Кружилиху, а такого страха никогда не видали, чтоб дом ходуном ходил! А Грушенька в третий раз в калитку стучится: — Ты хоть отзовись, бабушка! Я гостинцев тебе принесла: медку дикого, яблочек садовых, трав душистых. Перегнулась Грушенька через калитку и поставила корзинку на дорожку. Тут из бабкиной трубы повалил дым, да такой черный, какого и на пожарах не бывало, из окон вороны повылетели и в разные стороны рассеялись, вся изба почернела, ровно обуглилась. Всполошились люди, кто за водой побежал, кто забор ломать начал, думали, изба загорелась. Тут солнышко из-за облака проглянуло. Как первый лучик земли коснулся, так весь дым и развеялся. Осталась на месте бабкиной избы угольков горстка. Как есть все без огня и сгинуло. — Это ж Кружилихина злоба ее и спалила! — смекнули люди. — Хотела колдовством Грушеньку извести, да только к чистой ее душе зло не пристало, к бабке и вернулось! А Грушенька с того дня еще краше стала, совсем ее не узнать! Вскоре и жених ей нашелся, из той же деревни. Жили они ладно, никакого раздора меж ними никогда не было. Аннушка с Дарьюшкой рады-радехоньки были за сестрицу! А на месте Кружилихиного дома, где Грушенька корзинку с гостинцами оставила, вскоре малина разрослась. Ягода крупная, душистая, и видимо ее-невидимо! Всей деревней за ней ходили, так что и места того бояться перестали. Говорят, столько той малины каждый год было, что и деревню потом Малиновкой назвали.
Раиса хлопотала по хозяйству, когда залаял, Жулик, маленькая дворняжка, чёрная, с лохматыми ушками, белым пятном на груди и лисьей мордочкой, ну точно жулик.
-Кого ты там, Жулик. Ну, чего пустобрешешь? Кто там? Кошки? Вот мы им зададим, хвостатые бестии.
Так тихонечко переговариваясь с собачонкой, Раиса подошла к калитке, где собака заливалась звонким лаем.
За калиткой стояла женщина.
Рая вздрогнула, но вида не подала, они стояли и смотрели друг на друга, будто впервые виделись, а может и правда впервые, вот так близко.
-Нет, вот только что, постояла у дома бывшего, что-то податься некуда будто. Хотя и подруги есть, и золовка, вот к тебе пришла, не выгонишь?
-Да куда уж я, проходи, давай. Есть будешь? Я тоже ещё не полдничала, давай, заходи… Жулик, а ну цыть.
Рая суетится будто не знает куда посадить гостью незваную, но желанную вроде бы как.
-Варя, ты окрошку будешь? Я на квасе делаю, в такую жару не лезет ничего.
-Буду Рая, буду.
Варвара сидела на застеклённой веранде, выкрашенной в голубой цвет, на окошке висели весёленькие занавесочки поверх белой тюли.
На открытых дверях тоже болтался, гоняемый туда-сюда сквозняком, белый тюль.
Рая шустрила, накрывая на стол, откуда -то таская и таская новые тарелки.
— Рая, давай помогу?
-Нет, ты что! Я сама, устала уже одна и одна, Варя.
-А что же сын, не заезжает?
-Ай, — махнула рукой, — семья же у него, тоже понять можно, забежит на пятнадцать минут, убедится, что всё хорошо и несётся.
Внуки к той бабке, материной, матери больше приучены, вот и живу так, с Жуликом вон разговариваю.
С соседями не очень, как-то с молодости не привыкла трепаться, нет, я, конечно, не совсем отрезана от мира, просто близко ни с кем не сошлась.
Ой Варя, тебе же умыться с дороги надобно, вот я балда, идём, идём.
Рая провела гостью в дом, подала чистое полотенце.
-Вон рукомойник, у меня по-простому, Варя.
Варя умылась, поблагодарила хозяйку, в доме было прохладно, скучает она по этой прохладе, по запахам, звукам.
Прошли обратно на веранду, сели за стол.
-Может по красненькой? С устатку, да и повод вроде есть?
-Давай.
Женщины степенно переговариваются, со стороны можно подумать, что они родственницы, так похожи, один типаж. Но всё же есть разница, они будто дополняют друг друга, будто есть что-то у одной, чего нет у другой.
— Варя, а то останься? — Рая просительно заглядывает в глаза, завтра с утра к Егорушке сходим.
-Неудобно, Рая.
-А чего неудобно? Боишься, что люди скажут? Нам ли бояться, Варя?Пусть говорят, как говорила моя бабуля, зря не скажут.
-И то правда. Останусь, Рая, можно?
-А то.
Отобедав, хозяйка провела гостью в комнату.
-Ты отдохни, Варя, отдохни. Я уберу и тоже вон прилягу, на диване, жару переждём.
-Помочь может?
-Неее, ты чего? Отдыхай.
Вечером, когда спала жара, переодевшись в вещи хозяйки, Варя ходила с ней по огороду, вместе поливали, потом загоняли корову.
Рая доила, а Варя отгоняла тряпкой надоедливых паутов и комаров, потом загоняли во двор подтёлка, привели телёнка, что пасся на привязи около дома.
Полили огород и сели на веранде ужинать.
-Не скучаешь ли, Варя по селу? Ведь без малого сорок лет прожила.
-Ой, скучаю Рая, ой скучаю. Жалею, что сынов послушала и в город переехала, не в себе я тогда была, без Егора не знала, как жить.
-Верю, Варя, верю. А может назад? А? Пока силы есть?
-Да куда уже, дом -то продали.
-Анна вон продаёт, через забор, справная усадьба, мать -то у неё умерла, а сама в городе живёт, ты подумай, Варя.
Вечером, переделав все дела, ополоснувшись нагретой за день водичкой в деревянном душе, лежала Варя на кровати и думала.
О жизни своей, о женском счастье скоротечном.
-Не спишь, Варя? — спросила Раиса.
-Нет, — живо откликнулась.
-Я ведь его девчонкой полюбила, как увижу, так сердце в пятки.
Они в футбол на школьном дворе играют, а меня мама к бабушке отправит молоко там, сметану отнести, я крюк сделаю, но через школьный двор пройду.
Я щуплая была, худенькая, косички в разные стороны, смешная такая, острые локти и коленки тоже острые, а характер, что твой ёж. А для него, для него я бы всё сделала, вот маленькая была, а уже душу вынуть ради него хотела и ковриком расстелить, понимаешь.
Матери открылась, про любовь свою. Та головой покачала, забыть его просила, говорила, что погубит он меня.
Она на бобах гадала, на картах, слово какое-то знала. Я молодая была, глупая, отмахнулась.
Когда в армию его провожали, я под кустом сиреневым сидела и плакала, так хотелось, чтобы он меня невестой своей назвал, из армии ждать его хотела. Он тогда на Наташку Коркину всё поглядывал, и то, первая красавица на селе.
Привёл её под ту сирень, где я сидела, рыдала, только с другой стороны встал. Спрашивал будет ли ждать, я сидела затаив дыхание.
Наташка засмеялась и отказала ему, сказала, чтобы не обижался, что у неё жених есть в городе и всё серьёзно.
Он сел на лавочку, закурил, а я сидела под кустом и просила боженьку чтобы сделал меня такой красивой, чтобы у Егорушки дух захватило от моей красоты и никого бы другого не замечал. Говорю же маленькая была, глупая.
Время шло, он служил, я взрослела.
Думала я что, избавилась от своей любви горячей, да не тут -то было.
Помню, как пришёл из армии, я всё старалась на глаза ему попасть. Он увидел меня, удивился, сказал мне что я выросла так сильно, и не более.
А потом тебя привёз, я так завидовала, но знаешь вот что странно, ты мне понравилась. Я внутренне радовалась за вас, за ваше счастье, а своё похоронила.
Не могла я из сердца любовь эту выкинуть, я и вправду выправилась, красивая стала, парни заглядывались, а мне никто не нужен, кроме одного, да он занят.
Мать сказала, чтобы я не смела, я и не смела.
Он сам ко мне пришёл.
Не думай, что оправдываюсь, заметил всё же. Я гнала, гнала, честно. А потом он признался, что любит давно, когда ещё девчонкой была, гнал говорит от себя эти мысли.
И Наташку тогда под куст тот привёл нарочно, знал, что откажет, думал больно мне сделать, чтобы забыла. Вот так Варя, вот так.
А ещё сказал, что жену, то есть тебя, тоже любит и мальчиков ваших и не бросит ни за что, и от меня отказаться не может и что ему делать не знает.
Каждый раз, каждую нашу встречу мы давали слово, что последний раз, больше не будем, и опять встречались, и набрасывались друг на друга.
Мать блеск в глазах заметила, который скрыть нельзя, набросилась на меня, ох и досталось мне. Да я сделать ничего не могла с собой, душу -то я давно ему отдала целиком и сердце.
Как забеременела, так сказала ему чтобы не ходил больше, что мол замуж выхожу и вышла, помнишь, за Гришку -то. Егор не знал, что я беременна, а Грише я честно рассказала всё, он принял меня такую, Гриша-то, любил очень.
Он, мямля был, я думала в тишине и спокойствии жизнь проживу, с радостью, со счастьем своим бабским распрощалась, я Грише пообещала, что никогда и ничем не опозорю его и не разочарую.
Да только мать его против была.
А кто бы не против был, кто хотел своему сыну гулящую девку? К тому времени только воробьи не чирикали о нашей с Егорушкой связи. Тебя жалели, меня проклинали, а Егорушка в стороне, я разлучница, ты мученица, а Егор опять в стороне.
Вот она и начала капать сыночку, что не ту сноху в дом привёл. Я старалась, ох, как я старалась, да всё не так было, всё не по её. А как живот показался, то волком свекровушка взвыла, в глаза мужу говорила, что он чужое дитё будет воспитывать.
Ну он и решил этот вопрос по-своему, решил выбить из меня чужое дитя-то, чтобы своё потом поселить.
На старую заимку с ночёвкой поехали, мол, он сено косить будет, а я ягоду пособираю, ещё думаю, чего это свекровь такая добрая, даже перекрестила в догонку.
Ох, Варюшка, я не знала, что так больно бывает, живот прикрывала, а он всё старался по животу пнуть. Всю ночь меня валтузил, я пока ягоды рвала, он принял для храбрости, вмиг в зверя превратился.
Убил бы меня и, наверное, прикопал бы, где, а что, сказал бы что, спал, а я ушла куда.
Да на моё счастье Гена, брат его старший приехали с женой, Машей, они меня и отбили, они и в больницу увезли.
Сына я сохранила, жить хотел мой мальчик. Мама меня домой забрала, плакала, говорила, что она меня предупреждала, что беду мне Егор принесёт.
Гриша на коленях стоял, руки на себя обещал наложить, мать винил свою, да я не хотела видеть уже его.
Виновата я перед тобой, Варя, но что мне делать было, гнала, и сама уходила, прости. Прости ты меня, грех на мне, слёзы все твои на моей совести.
-Не кори себя, Рая, — подала голос Варвара, не стоит. Я ведь тоже его любила, и он меня, слова плохого не сказал никогда.
Про тебя признался, когда Гена родился, обещал, что все выходные отпуска и праздники, все ночи дома, с семьёй будет.
Так и было.
Он с женой и детьми веселился, а ты с сыном одна была, ждала, когда для вас время выкроит.
Я старше, я хитрее была, скандалы не закатывала, а любовью наоборот окружала, хоть и больно мне было, но я не могла потерять его, я его тоже любила, может не так сильно, как ты, может и надо было отпустить, оправить к тебе, не знаю, как лучше было бы.
Жаль мне тебя Рая, крохами ты была сыта, да и сплетни ходили, да, ты права, меня жалели, тебя костерили.
Чего уже теперь делить, такая судьба наша с тобой женская оказалась, одна на двоих.
Утром отправились попроведовать своего мужчину две его любимые женщины.
-Бабушка, знакомься, это Люся! Денис пододвинул вперёд маленькую, словно ребёнка девушку. Девушка стеснялась,краснела, смотрела в пол. Наталья Семёновна строго глянула на внука, поджала губы. Да уж, мог бы и покраше найти, подумала. -Проходите, чего уж там, что в дверях стоять. Прошла на кухню, включила чайник.Опять посмотрела на внука, эх, дурила! Такой парняга, красавец, умница, нашёл какую-то…и посмотреть не на что.
Вот Алёна у него была, что за красавица посмотреть любо- дорого. Как шли по улице, все встречные- поперчные оглядывались, там было на что посмотреть, а здесь что? Тьфу козявка жидконогая,куда Альбинка смотрит?
Позвоню, пропесочу! Это надо же, а! Такую красавицу на это …чудо променять! Тьфу ты.
-Ба, ты что тут? Помочь чем?
-Садитесь за стол, уже. Не надо мне никакой помощи, сама с руками пока ещё…
-Ты не бойся бабулю, она хорошая — шепнул Денис своей Люсе, девушка стеснялась и чуть не плакала. Денис усадил её за стол подошёл к стоящей спиной бабушке обнял за плечи, поцеловал в щёку.
-Бабуль, мы тебя пригласить пришли.
-Куда? На танцы что ли?
-Да не, баааа, на свидание, — хохочет Денис. — На свадьбу, ба.
-На чью свадьбу?
-Ну не на соседскую же на свою.
-А что ты женишься?
Ба, ну да я женюсь! Пора, пора, двадцать шесть уже, хватит погулял пора и за ум браться. — говорит Денис усаживаясь рядом с Люсей, которая краснеет ещё больше и смотрит в стол.
-А невеста где?
-Ба, ну что ты…
-Дык, а что? Где Алёнка -то? Невеста твоя?
Люся вжала голову в плечи, сидит как воробышек, кажется и не дышит.
-Бабушка ну хватит а? Какая Алёнка, это было давно и не правда, — Денис подмигнул готовой разреветься Люсе, — вот моя невеста ба, вот моя Люся.
Вечером Наталья Семёновна позвонила этой беспутой, так она звала свою дочь Альбину.
-Ты совсем за парнем не смотришь? Как с мальства не нужен был, так и сейчас.
-И тебе мама здравствуй. Что такое?
-А то. Видала какую замухрышку приволок, соплёй перешибить можно. Что уж совсем -то? Парняга такой видный, ну.
-Мама! Ему двадцать шесть лет у меня в его возрасте сын восьмилетний был, а этот скачет как …
— Нашла чем похвалиться, сын у ей был, тьфу, козья башка. Я говорю отговори парня, слышишь, ты что загубить его хочешь?
-Ой, мам…
-Не ойкай мне, слышишь, не ойкай. Ойкает она мне. Погляди какую мартышку приволок.
-Да мама!С Алёной не он расстался, она побогаче да посолиднее нашла. Даже если бы я что-то захотела изменить, то уже была бы не в силах!
-Как это?
-Да так это, мама! Скоро прабабушкой станешь!
-Чего? Ты что буровишь?
-Что слышала, мам. Беременная эта, как ты говоришь замухрышка.
-Как так?
-Да так, мама!
-Альбинка! Просмотрела парня, проворонила! Вот не надо было тебе отдавать его, вот как чуяло моё сердце!
-Мама, ещё раз напоминаю, ему двадцать шесть лет!
-Аааа, иди ты, — Наталья Семёновна бросила трубку, это надо же. Нисколько ребёнком не интересуется! Только и знает, что хвостом крутит.
На свадьбу бабушка всё же приехала, была недовольна, вручила подарок деньгами, немного посидела и уехала домой чувством оскорблённым до донышка души.
Жить молодые стали с Альбиной и её мужем. Места было мало, и бабушка пригласила молодых жить к себе.
Денис работал. Люся ушла в декрет, сидела в комнате и боялась высунуть нос, оживала только тогда, когда приходил Денис.
Вскоре родился Паша, Люся ничего не умела и пришлось бабушке всему учить её.
Постепенно Наталья Семёновна сменила гнев на милость, поспособствовал тому конечно же правнук, Паша.
Такой сладкий бутуз.
Денис сначала не отходил от жены и малыша, потом как-то охладел стал чаще и больше задерживаться на работе.
А кода Паше исполнилось полгода собрал вещи и ушёл.
Сказал что, совершил ошибку, что не любит Люсю, ребёнку будет помогать, а ей велел ехать домой, к матери,в свою деревню.
Наталья Семёновна узнала что Алёна, которая тогда его бросила ради богатого взрослого мужчины, вернулась ни с чем , встретила Дениса и тот потеряв голову, помчался за красивой и ничем не обременённой, включая стыд, Алёной.
Конечно Люся ей не соперница, думает Наталья Семёновна, глядя на заплаканную сноху.
-Людмила, а ты куда это собралась?
-Я домой, к маме поеду, — опустив голову шепчет Люся.
— Здесь твой дом, поняла? И не выдумывай ничего, давай, распаковывай вещи. Зря мать тебя учила что ли, тянула? Приедешь сейчас, сядешь на шее к матери сама, да дитё ещё, не выдумывай.
Справимся как — нибудь, не переживай, Люда.
Весь вечер просидели за разговорами Наталья Семёновна и Людмила.
-Я Альбинку -то одна растила, муж ушёл к молодой да красивой, та ему ещё троих родила.
До восемнадцати лет исправно алименты платил, а после как отрезало. Сказал не звонить, не писать и не тревожить, от так.
Она замуж выскочила за Петьку, Дениску родила. тоже полгода ему было Петька ушёл, подлец такой. И пропал, ни алиментов, ни с ребёнком увидится, ой.
Я Альбинке сказала не киснуть, выучила её, Дениску тетёшкала сама, она замуж вышла опять, непожилось что-то, потом ещё раз, развелась опять. Этот хороший Володя- то и Дениску уважает, хороший, да сама видела спокойный…
Ты прости меня Люда, я виновата…
-Вы то в чём виноваты? — удивляется Люда.
-Да как же! Это я такого дундука воспитала, сам без отца рос и дитё тоже бросил, о-хо-хо.
-Да я понимаю его, Алёна она вон какая, красивая, а я…
-Ты чего это, а девка? А ну перестань, ты смотри какая ты, а та кобыла здоровая, а ты…махонькая, хорошенькая словно лапоток, бабушка моя так говорила. Она у меня деревенская была, так такие слова говорила, ооой.
В общем надо тебе Людмила учиться жить, понимаешь? Я не вечная.
Случись что со мной, куда ты? В деревню?
Не хочу чтобы мой правнук нуждался в чём нибудь. Так что давай, приведём тебя в порядок и…
На работу пойдёшь, а я с Пашей буду сидеть.
Не боись, Людмила прорвёмся.
Нашла Люся работу, Альбина забегала к ним с Володей, с Пашкой понянчится, про Дениса тактично умалчивали.
-Ну что он там? Не появлялся — тихонько спрашивает Наталья Семёновна
Альбина отрицательно качает головой.
Он появился месяца через три какой-то похудевший с потухшими глазами, но хорохорился.
Принёс Пашке машинку, долго не спускал с рук сына, попросил у похорошевшей Людмилы разрешения приходить к сыну.
Та пожала плечами.
— Разве я запрещаю.
Долго сидел на кухне, пил чай, а потом пошёл.
-Люда, плачешь что ли?- спрашивает бабушка.
-Нет, — сказала быстро и вытерла слёзы,- просто…
-Не плачь, Люда. Жалко мне его, не подумавши всё делает, ох и дурак.
Денис зачастил, встречал гуляющих Люду с Пашкой, просил разрешения погулять с сыном.
Как-то на работу к Людмиле пришла красивая, высокая, яркая девушка. Людмила поняла что это Алёна.
-Ты что? Ребёнком удержать решила, — сразу вступила в бой Алёна. — не получится, поняла?Лучше уйди с дороги, он всё равно ко мне вернётся.
-Кто?
-Денис! Думаешь ты победила?
-Да я собственно и не соревновалась ни с кем, — отвечает спокойно и с достоинством Людмила, — а я вижу сдавать позиции стала, что прибежала на разборки. Не забывайте девушка, что я жена законная, хоть бы совесть поимела.
Всё внутри кипело у Людмилы, вечером когда Денис пришёл к Паше, она, по совету Натальи Семёновны, промолчала про визит Алёны.
Не надеялась ни на что, просто правильно рассудила бабушка, пойдёт на поводу у той и не будет приходить к ребёнку, Паша уже привык, ждёт папу, понимать начал.
В тот вечер он засиделся допоздна, уже и Пашку уложили и Наталья Семёновна спать отправилась.
А они сидели на кухне и о чём -то разговаривали, проговорили чуть ли не до утра.
Людмила смотрела в утренних серых сумерках, как идёт Денис через двор, немного ссутулившись, подняв плечи.
Повернётся или нет, думает.
Повернулся, посмотрел долгим взглядом на окно.
-О чём гворили -то, или секрет?- спрашивает бабушка утром.
Люда устало улыбается, прячет глаза за большой кружкой с кофе.
-Он предложил по новой всё начать.
-Нууу, а ты?
-Я сказала подумаю.
-Ой, Людаааа, что делать -то будешь?
-Не знаю…
-Простишь? Примешь?
Люда пожимает плечами и прячет счастливую улыбку.
-А ну как она опять его поманит?
-Говорит сам ушёл, месяц у друга живёт. Много о чём говорили, сказал что всё по другому будет.
-Ну что думаешь?
-Я не знаю Наталья Семёновна, что посоветуете? Ведь вы его лучше знаете…
-Ой не знаю Людочка, не знаю. Для меня -то он внук, родной и любимый, единственный, сердце кровью обливается, жалко его.
Но и ты мне родная стала, девочка, не хочу тебя потерять и Пашку, вы вся моя жизнь. А ну как опять обидит?В душу плюнет?
— Говорит поумнел, многое понял,многое осмыслил…
-Ой, не знаю, Люда, не знаю.
***
-Паап, папа, а ты обещал в кино на трансформеров пойти!
— Обещал, значит пойдём.
-Пап, а когда уже маму с сестрёнкой заберём?
— Завтра сынок.
Денис идёт к машине из детского сада, держа за руку Пашу.
-Денис…
Он поворачивается и видит Алёну всё такую же яркую красивую, нестареющую.
-Привет, Алён.
-Как дела?
-Хорошо, у тебя тоже вижу неплохо.
-Да а что мне?
— Рад за тебя. Ладно, нам ехать надо Пашке на мультики обещал сходить.
-С собой возьмёте?
-Нет, мы мужской компанией. Завтра жену из роддома забирать.
-Да?
-Ага, дочка у меня, — сказал с гордостью.
-Я так понимаю, ты счастлив.
-Да, очень и не хочу это потерять, извини, Алён,правда нужно ехать. Рад был увидеть.
Алёна долго смотрит вслед. что с ней не так? И красивая, и молодая, и весёлая. что с ней не так? Променять на какую -то…Её красавицу.
Да захочу и будет мой, только пальчиком поманю, думает с вызовом, подумаешь, папаша. Счастлив он, посмотрите -ка.
А ей не надо ничего, она не дура, все эти пелёнки горшки, это не для неё.
Она сама счастлива, вот. Самодостаточная она и счастливая.
Вытирает слёзы с красивого лица Алёна, садится в свою красивую машину и едет…
— То есть, как это разводимся? Денис, ты что, шутишь? Ольга смотрела на мужа и ничего не понимала. Какой развод? Они почти двадцать пять лет уже вместе! Через две недели как раз отмечать будут… или уже не будут? Мысли путались. А как же банкет, гости? Приглашения уже разосланы… Все приедут. Вся семья соберется. Друзья телефон оборвали, спрашивают, что дарить… А, кто-то, как Юлька, например, лучшая подружка, уже прислал свой подарок. Жаль, что не приедет. Далеко, да и куда ей на шестом месяце в самолет? Пусть дома сидит. Потом увидятся и еще раз отметят.
Юлька ведь не последнюю роль сыграла в создании их семьи. Именно она познакомила Ольгу с Денисом, своим одногруппником. А потом громче всех кричала на свадьбе: «Горько!», прикрываясь от гнева Ольги букетом невесты, который та даже бросать не стала, а просто отдала подруге. — Не пойму, что твой Коля тянет? Такую девушку упустит! — Куда он денется? – Юлька поправляла прическу Ольге. – Всему свое время, Оль! Он еще не дозрел. А зачем мне зелененький муж? Оскомину набить и развестись через пару лет в лучшем случае? А потом вот это все – раздел имущества, детей, родственников, потому, что к тому времени они меня все будут обожать? Нет уж! Подожду лучше урожая. — Что-то ты на два года слишком много напланировала! – Ольга покатывалась со смеху, глядя как подруга сердитыми взмахами кисточки приводит свой макияж в порядок. — А я не умею жить наполовину. Если уж брать и делать, так все сразу! — А дети, Юль? Сразу и дети? А не ребенок? — Да! Хочу двойню! Раз отмучилась и сразу полный комплект! У меня все шансы есть. И у меня в семье, и у Коли прецеденты были. — А комлпект-то потом воспитывать еще надо. — Так двоих-то легче, чем одного. — Почему это? – Ольга с интересом слушала рассуждения подруги. Юлька вообще всегда была умной и прагматичной. Когда в детстве они шкодили, попадало всегда кому угодно, но не Юленьке. Та всегда умела продумать «дело» так, чтобы в итоге остаться вне подозрений. Надо отдать ей должное, этот момент Юля всегда старалась распространять на всех участвующих в проказе. Но, если кто-то решал, что умнее и делал по-своему, то тут уже она отходила в сторонку и молча наблюдала, как «умнику» доставалось от родителей. — Все просто, Оль! Конкуренция, естественно, здоровая и правильно организованная. Наличие постоянного партнера для игр. И статус матери года за то, что воспитываю одновременно двух детей. Мало? Еще перечислять? — Не надо! – Ольга смеялась, но почти не сомневалась, что Юлька получит все, чего желает.
Так и вышло. С той только разницей, что кто-то там сверху обладал еще большим чувством юмора, чем Юлия, и вместо двойни она родила сразу тройню. Видимо, небо решило испытать ее на прочность и посмотреть, как она справится с поставленной задачей. Справилась Юля, надо отметить, превосходно. К тому моменту родня мужа ее и правда успела оценить. Никогда и никому не кланяясь, Юля со всеми общалась ровно и спокойно, но готова была прийти на помощь в любой момент. Как правило, эта помощь заключалась в вовремя организованной деятельности Юлькиного мужа, который никогда не горел желанием строить из себя спасителя человечества. Но, тут ему пришлось уступить жене, которая, строя долгосрочный прогноз, твердила: — Вот придет время, когда нам нужна будет помощь и что тогда? Получим известную фигуру из трех пальцев под нос? Нет уж, милый! Меня такой расклад не устраивает! Хочешь жареной картошки с грибами на ужин? Тогда поезжай к маме и разберись с новым шкафом. Тебе его собрать пару часов, а маме приятно. И скажи, что окна я приеду мыть в следующие выходные. В итоге, когда Юле понадобилась помощь с детьми, две бабушки и один дед, так как Юлькиного отца давно не было на свете, присутствовали в наличии и готовы были помогать с внуками в любое время суток. Поэтому, Юлия родила и выходила детей, который из-за малого веса какое-то время были в зоне риска, а потом, поразмыслив, поступила в университет. — Юлька! С ума сошла! Когда ты успевать все думаешь? – Ольга от удивления просто не находила слов. — А кому в голову придет поставить плохую оценку матери троих детей? Зато у меня мозг в декрете не атрофируется, а после оного – я специалист широкого профиля – и экономист, и юрист в одном флаконе! Чем плохо-то?
Диплом Юля благополучно получила, а после еще более благополучно устроилась на работу, уверив работодателя, что зарплаты, которую ей будут платить, вполне достаточно будет для услуг няни. — Юль, но ведь это же впритык! Что тебе останется? — Во-первых, в няне я пока не нуждаюсь, бабушки справляются, но работодателю знать об этом совершенно необязательно. Пусть спит спокойно. А, во-вторых, Оль, мне нужен опыт. Какая бы «корочка» у меня не была, кому я нужна, если делать толком ничего не умею? Опыт нужен, а не база. Пусть я пару лет посижу на минимуме, зато потом смогу сама выбирать условия, на которых уйду в другое место. Ольга смотрела на то, как живет подруга и удивлялась. Как может женщина успевать все и сразу? Не уставая, не зависая на одном месте, как это часто получалось у нее самой. Ольге всегда, с самого детства, было сложно принимать решения. Даже выбрать какие колготки надеть в садик – красные или синие, и то было проблемой. — Зато, ты если что-то решила, то это точно так, как надо. Не то, что я – вечно мечусь как ужаленная! – Юля успокаивала подругу. – Ты – консерватор, Оль. А это самые надежные люди на свете.
Надежные… Да уж! То-то Денис эту надежность оценил! Да как он может вообще?! Зачем это все? Ведь нормально жили?! Да, отсутствие детей сильно осложняло их семейную жизнь, но с этим вопросом они смирились уже давно, решив, что, раз не дано, то значит так и будет. Ольга какое-то время работала волонтером в детских домах и поняла для себя, что взять совершенно чужого ребенка не сможет. Дело было не в том, что ей не хватило бы сил или средств для его воспитания. Она боялась, что не сможет стать для маленького человека настоящей мамой. Не сможет любить так как надо. Как именно надо, Оля не знала, но что-то ей подсказывало, что для такого действия нужно что-то большее, чем простое желание. — Вы просто не встретили еще своего ребенка. – Светлана Николаевна, директор одного из детских домов, который курировала фирма Ольги, внимательно наблюдала за тем, как волонтеры водят хоровод с детворой вокруг елки. Ольга стояла рядом с ней и с такой тоской смотрела на малышей, что даже бывалой Светлане, становилось не по себе. – Вы увидите своего и пропадете. И ничто вас тогда уже не остановит. Ни проблемы, ни трудности. — А если не увижу? Если нет его, такого ребенка? – Ольга отвернулась от елки и принялась расставлять на столах привезенные подарки. – Если не дано мне быть матерью? — Значит, не дано. – Светлана согласилась так спокойно, что Ольга невольно дернулась. – Лучше так, Оль, чем попытаться взять на себя ответственность, а потом не справиться с ней. Тогда вместо одной несчастной тебя, будут несчастными двое – ты и ребенок. Я таких историй тут насмотрелась. Видишь Мишеньку? Его уже дважды возвращали. — Господи! Как это? Он же маленький еще совсем! Сколько ему? Пять? — Шесть будет. В первой семье он прожил два года, во второй – год. — Почему, Света? Как можно так? Взять маленького, а потом вернуть? — В первый раз это был собственный ребенок. Взяли сироту, а потом появился свой. Очень частая история, как это ни печально. — А во второй раз? — Там все сложнее. Семья хорошая, но не рассчитали силы. Своих двое и трое приемных. Миша стал четвертым. И на него любви не хватило. Зачем они его брали – не скажу, не знаю. Но, факт остается фактом. Мишка у них прожил почти год, а потом просто сел в угол и отказался есть. — Как это? – ахнула Ольга. — А вот так. Даже воду пить отказывался. Просился в детский дом. Просил забрать его, потому, что «не любят». Психолог работал с ним долго, но сделать ничего не смог. Вернули. Только, знаешь, что, Оль? — Что? — Лучше бы и не брали. Мне страшно за этого мальчишку. Он еще такой маленький, а уже готовый старичок. Никому не верит, ни на что не надеется. И вряд ли уже у кого-то получится дать ему дом. Тут такой запас любви нужен, что, даже не знаю, найдется ли подобный на Земле.
Разговор этот поверг Ольгу в такую бездну отчаяния, что она еле остановила себя, чтобы не начать оформлять документы на Мишу. Отрезвило ее и привело в себя Юлькино: — Уверена, что в тебе хватит той самой любви? А если нет? Оль… Подумай еще. Не торопись. Это ведь ребенок. И подумай, что тобой движет. Если просто жалость, то брось эту затею. Или станешь одной из тех, кто его предал. Разве этого ты хочешь для малыша? А для себя? Хочешь, я тебе одного из своих выдам на время. Почувствуешь себя в роли мамаши и решишь, а надо ли оно тебе?
Ольга отказалась. В детский дом она больше не ездила, помогая на расстоянии, но о Мише почему-то помнила все время. Он стал для нее своеобразным маячком, говорящим, что жить нужно так, чтобы не сделать кому-нибудь больно. Эту науку Ольга тогда усвоила раз и навсегда.
Ольга обхватила себя руками за плечи. Холодно… Почему так холодно? Ведь только осень на дворе и отопление уже включили! Что ей сейчас делать? Надо, наверное, помочь Денису вещи собрать? А какие? Теплые тоже нужно? Пока еще не очень холодно, но, у них же здесь долго тепло не бывает… Короткое оно, их лето, а осени всего ничего обычно… Север… То ли дело у мамы, в Краснодаре! Оля и не знала, что такое – мерзнуть! Всю зиму в легкой кожаной курточке. Редко, когда куртки потеплее доставали. Только, если в горы на выходные собирались… Ольга вдруг поняла, чего ей больше всего хочется. К маме. И уйти с ней в горы на несколько дней. Чтобы никого и ничего рядом. Только они вдвоем и свобода… Вот только мамы больше нет. И Дениса теперь тоже не будет…
Господи, да не нужна ей эта свобода! Ей нужен муж рядом. Чтобы все как раньше – кофе на завтрак и среди ночи, когда приспичит. Разговоры до утра, просто потому, что не спится. Неожиданные вылазки в театр или за город. У них никогда не получалось что-то планировать. Самые лучше дни, проведенные вместе, были как раз такими – нежданными, спонтанными и совершенно неорганизованными. Денис мог просто позвонить среди рабочего дня и спросить: — Оль, что делаешь? — Занята страшно! У меня два собеседования, а потом нужно в банк. — А, давай, ну его? Поехали? Побродим? И Ольга бросала все, а уже через час они шли по лесу молча, или перекидываясь ничего не значащими фразами, и было хорошо…
Теперь это «хорошо» осталось в прошлом… Ее прошлом. Она будет об этом помнить, а он – вряд ли. У него будет будущее. С новой этой пассией, которая ждет ребенка… Ребенка! В этом все дело? Или все-таки в том, что их брак был ложью с начала и до конца? Первое Ольга еще готова была принять и понять как-то, а вот второе… Нет! Ведь тогда получается, что она пустышка, ноль, не женщина… Если не смогла за столько лет сделать одного единственного человека счастливым настолько, чтобы даже мысли уйти от нее у него не возникло…
Ольга стояла у окна в кухне, прижавшись коленями к горячей батарее и пыталась заставить себя обернуться, что-то сделать, но не могла. Она слышала, как Денис ходит по квартире, как открывает ящики комода и хлопает дверями. Ее трясло так, что даже горшок с единственным цветком в ее доме, который когда-то привезла ей Юлька, сдвинулся на край подоконника. Когда входная дверь, наконец, хлопнула, Ольга разжала ладони и опустила их на подоконник, вжавшись пальцами в гладкую поверхность так, словно хотела сломать его, а потом выпрямилась, смахнула на пол тяжелый горшок и закричала.
Легче не стало. Темная земля, разлетевшаяся вперемешку с осколками по всей кухне, странным образом привела ее в чувство. Все верно, все правильно… Именно такое сейчас все – черное… Ничего светлого нет и быть не может. Потому, что нет света больше. Он ушел только что, закрыв за собой дверь и оставив ее совершенно одну. И дальше придется на ощупь, не понимая, как и куда идти. Потому, что ориентиров, способных помочь ей, больше нет…
Кроме одного… Ольга оторвалась, наконец, от батареи, прошла прямо по осколкам, не обращая внимания на боль, которая пронзила порезанную ногу, добрела до спальни и сняла с зарядки телефон, оставленный там. — Юуууль… Это был даже не плач… Что-то похожее на звериный, только от сильной боли появляющийся, вой, вырвалось у Ольги и больше она ничего сказать не смогла. Да Юле это было и не нужно. Она поняла все сразу и без всяких объяснений. — Денис ушел? — Дааа… — Ясно! Встречай меня завтра. — С ума сошла! – Ольга пришла в себя мгновенно, едва услышав привычно деловитый приказ подруги. – Нет! Не смей! Я не хочу! Юль, пожалуйста! Я ж себе не прощу, если что с тобой или ребенком случится… Погоди… — Ольга вдруг осеклась, что-то начиная понимать. – Ты знала?! — Не так. Догадывалась. Когда вы приезжали в последний раз, Денис на меня глаза не поднимал. А я не поняла почему. Сейчас только все сошлось. Оля! Все к лучшему! — Юль, что к лучшему? Мне жить не хочется! У меня ведь ничего не осталось! Все ушло! Понимаешь ты, все! Вся жизнь коту под хвост… Что делать теперь? — Купи себе платье! — Что? – Ольга так удивилась, что чуть не уронила телефон. – Что ты сказала? — То, что слышала. Купи себе платье. То, на которое денег пожалела. Вот прямо сейчас пойди и купи. Поняла? И потом мне покажешь. Не сиди дома, не вой! От этого ничего не изменится! Купи платье, а потом садись в поезд или на самолет. Я себя прекрасно чувствую. Пойдем в горы. — Какие горы, Юля?! Тебе рожать скоро! — И что? Я инвалид по-твоему? Мы без палаток. Остановимся в гостинице какой-нибудь с удобствами. И недалеко гулять пойдем. Просто подышим. Не будь эгоисткой. Мне это тоже надо, а то я тут свихнусь скоро. У Федора соревнования через неделю, а Машка с Дашкой укатили на сборы в Сочи. Вот и надо ловить момент, а то потом у меня вообще вариантов не будет. Так что мне это надо даже больше, чем тебе. Давай! Через полчаса жду от тебя номер рейса. Не заставляй нервничать беременную женщину!
Юля отключилась, а Ольга в недоумении уставилась на телефон. И что теперь делать? Ответ пришел сам собой. Ольга медленно встала и подошла к зеркалу. Вот она. Все годы до копеечки на лицо сейчас. Уже не девочка, что уж. Но и не старуха. Нечего! Вполне себе еще! Юность осталась далеко позади, но это же не значит, что пора себя отпевать? Не дождутся! Если Денис думает, что она сядет в угол и укроется болью – не дождется! Права Юля, ох, как права! Нечего! Ольга пробежала пальцами по волосам, сердито смахнула остатки слез и выпрямилась. Двигаться надо. Если сейчас сядет, то уже не встанет. Телефон лег на ладонь привычно и удобно. Несколько строк и полетели сообщения, отменяя все запланированное на ближайшее время. Так! Теперь пара звонков, чтобы отменить ресторан и прочее. Готово! Ольга отложила телефон и встала. Веник! Ей нужен веник! Напрочь забыв, что в доме два пылесоса, она вооружилась тряпкой и веником и навела порядок на кухне. Потом купит новый горшок, не до того сейчас.
Платье село как влитое. Не зря она так на него «запала». Яркое, красное, так отличающееся от всего, что Ольга носила в последнее время. Она предпочитала спокойные тона, оставляя «вырви глаз» яркой, любящей эпатаж, Юльке. Та умела ходить по грани, не вызывая негативных эмоций, но умея привлечь к себе внимание. Ольге это было не дано, да она и не стремилась к подобному. Ей проще было быть наблюдателем. А вот сейчас это желание вдруг ушло, уступив место чему-то совершенно иному. Почему нет? Неужели она настолько проста, что уже не способна привлечь к себе это самое внимание? Нет… Зеркало показывало совершенно другую Ольгу. Да — уставшую, расстроенную и растерянную, но не сломленную. Есть еще что-то… Есть. И никто это у нее не отнимет. Разозлиться бы! Так, чтобы эмоции водопадом и смыло бы все, что не нужно теперь! Не получается… Почему она не может? Может быть, потому, что понимает, почему Денис ушел? Понимает, чего ему стоило это? Он ведь тоже привык к ней. Они давно уже были больше, чем муж и жена. А друга предавать всегда сложнее и больнее… Ох, Денис, зачем же тогда?
Рейс оказался неудачным, с пересадкой, но Ольга не расстроилась. Так даже лучше. Есть на что отвлечься, отгоняя от себя хандру и плохие мысли. Поездка удалась. Они с Юлькой облазили все окрестные маршруты рядом с той гостиницей, где остановились. Вышагивая по тропинкам, они или молчали, или говорили, перебивая друг друга и словно боясь упустить что-то важное. Ольга чувствовала, что ее постепенно «отпускает». Юля умела привести такие аргументы и доводы, что казавшееся еще накануне важным, вдруг теряло всякий смысл, а то, что было незначительным – выходило на первый план и заставляло задуматься о том, как жить дальше. — Возвращайся. Что тебе там одной делать, Оль? Бизнес? Ну, что бизнес? Как будто здесь мало детей и детские центры не нужны. Вон, у нас новый район рядом строят – хоть десять штук открой – мало будет. Да и папа твой болеет. Ты же сама его собиралась увозить отсюда, чтобы рядом был. А теперь не придется ничего менять. Ни квартиру, ни климат. Хочешь с ним живи, а хочешь рядом что-то купи и присматривай просто. Подумай. Ольга думала. И к концу незапланированного этого отпуска решила, что – да. Так будет лучше.
Развод, продажа квартиры и машины, оформление документов, связанных с делом, в которое Ольга вложила столько, что посчитать сейчас даже и не решилась бы. Все это уже уходило от нее, оставляя только воспоминания и опыт. Постаравшись отделить эмоции от всего остального, Ольга, сцепив зубы, встретилась пару раз с Денисом, постаравшись держать себя в руках, а потом решительно удалила его номер из контактов и приказала себе забыть все, что было связано с бывшим мужем.
Краснодар встретил ее настоящей весной, летящей в яблоневом цвету и сияющей солнцем. Дышать сразу стало легче и Ольга, не давая себе ни минуты покоя и передышки, принялась устраивать свою новую жизнь. С отцом жить она не стала, купив квартиру поблизости. А все потому, что скромная благообразная женщина, с которой Ольга столкнулась как-то в дверях, когда заехала к отцу с незапланированным визитом, спокойно поздоровалась с ней, улыбнувшись так тепло, что стало ясно – лучше, если в доме останется один хозяин. Любовь Валентиновну Ольга приняла спокойно. Делить им было совершенно нечего, а за отца Оля была только рада. Она хорошо знала, как родители любили друг друга, но не считала, что с уходом матери отец должен посвятить свои дни только тоске по ней. Глядя, как бодро он разбирается с газоном на даче, пока они с Любой готовили чай, Ольга только радовалась тому, что у самого родного ее человека появился стимул жить дальше. — А Игорь-то еще ничего у нас, а, Оленька? – Любовь Валентиновна смотрела на отца Ольги с таким трепетом, что становилось ясно – вот она, любовь пресловутая. Есть, дышит, живет. Просто кому-то она дается легко, а кому-то непросто. А кому-то не дается вовсе, пряча свое лицо и не давая даже мельком увидеть его.
То, что Ольга видела сейчас, давало надежду. Если отец встретил своего человека так поздно, почти на закате жизни, то, может быть и ее, Ольгин, человек, тоже где-то недалеко? Просто она его пока не видит?
Год прошел, как и не было. Два детских центра, которые Ольга открыла в новых районах города, работали в полную силу и забот хватало для того, чтобы не думать о плохом. Но, несмотря на то, что Ольга постаралась полностью изменить все, что связано было с ее прежней жизнью, начиная со своего гардероба и прически, и кончая тем, что она завела-таки собаку, о которой мечтала столько лет, тоска нет-нет, да и приходила вечерами. И становилось душно и темно. Ольга сидела тогда на темной кухне, гоняя по столу чашку с остывшим чаем и думала о том, что отдала бы сейчас все на свете, лишь бы Денис щелкнул выключателем, тронул за плечо и спросил: — Ты чего, Оль? Плохо? Давай чаю сделаю горячего? И ты мне все расскажешь.
Ольга понимала, что это все неправильно и уходя, нужно уходить окончательно, но не могла уничтожить в себе эту часть своей души. Не давала уйти Денису окончательно… Вопрос с налогами, возникший почти полтора года спустя после продажи бизнеса, даже слегка обрадовал ее. Нужно ехать, разбираться на месте, а это движение и какие-то новые заботы. Хорошо! Проблема оказалась не такой сложной, и Ольга решила ее буквально за день. И, оказалось, что есть еще целый день до обратного рейса, который нужно чем-то занять. Она прогулялась по городу, а потом поехала в тот район, где жила раньше. Что ее потянуло туда? Зачем? Хотелось глянуть снова на места, где она была счастлива. Или несчастна. Это уж как посмотреть. Один из ее центров закрылся, а другой продолжал работать. И Ольга, немного постояв у окна, разглядывая склоненные над альбомами головы детишек, занятых рисованием, улыбнулась, когда молодой преподаватель зарычал, показывая медведя, а детвора завизжала от восторга, размахивая кисточками. Хороший парень! Детям явно нравится. А это главное. Чтобы интересно было, чтобы с выдумкой. Тогда будет нескучно. Окинув последний раз взглядом фасад и вывеску, которую новые хозяева попросили оставить, Ольга пошла к остановке. Вот их прежний дом, где они когда-то жили с Денисом, вот большая детская площадка, на которой Ольга так хотела гулять со своими детьми, а вот и парк, в котором они так любили гулять по выходным.
Что заставило Ольгу свернуть туда, она не поняла. Не собиралась же задерживаться. Но, знакомая дорожка сама легла под ноги, и Ольга зашагала по ней, разглядывая новые скамейки и отреставрированный фонтан. Мужчина, сидевший на лавочке у фонтана, катая перед собой коляску, показался ей знакомым. И только сделав еще пару шагов, Ольга замерла, узнав, наконец, Дениса. Она сначала не поняла, что изменилось в ее бывшем муже. Да, голова почти совсем побелела, но он вообще начал седеть. Это у них семейное. Отец Дениса стал седым как лунь, не дожив и до сорока лет. Да, Денис сидел, как-то неловко завалившись на бок, и смотрел куда-то в сторону, машинально толкая коляску взад-вперед перед собой. Но, главное было не это. Ольга машинально сделала шаг, другой, а потом почти побежала по дорожке, словно пытаясь обогнать время. Денису было больно. Больно до такой степени, что он словно уменьшился в размерах, стараясь стать практически невидимкой. И Ольга не могла этого допустить. Как бы то ни было, но она его знала. Знала, как помочь и что сказать, чтобы прогнать эту боль. Только бы он позволил. Только бы не прогнал ее сразу… — Денис… Услышав ее голос, он вздрогнул и опустил голову еще ниже, вжав ее в плечи и не решаясь поднять глаза. — Здравствуй, Оля. Она опустилась на скамейку рядом с ним и спросила: — Как дела? Вопрос этот был настолько неуместен и глуп, что ей тут же захотелось сбежать куда-нибудь, но она осталась, глядя, как Денис остановил движение коляски и все-таки поднял глаза на нее. — Плохо. Плохо мои дела, Оль. — Почему?
Этот вопрос был еще более неуместен, но Ольга решила, что гори оно все! Если она сейчас не спросит и не поймет, как и что сложилось у Дениса, она так и не сможет отпустить от себя все то, что еще держало ее. — Потому, что я один. Потому, что я ненормальный, растерявший все, что имел в этой жизни хорошего. Тупо, бездарно, из-за случайности, которая стоила мне всего. — Врешь. – Ольга смотрела на Дениса и понимала, что готова сейчас на что угодно, лишь бы не было этих без малого двух лет, которые разделили ее жизнь на до и после. – Врешь, Денис. У тебя есть все, что тебе нужно. Гораздо больше, чем ты оставил мне. Ольга кивнула на коляску. — Мальчик или девочка? — Дочь. Ева. — Молодая жена, ребенок – что тебе еще для счастья надо? — Нет жены, Оль. Милы больше нет. Роды были тяжелыми.
Ольга ахнула, задохнувшись. Почему-то ей не было сейчас дела до того, что эта женщина стала причиной по которой рухнуло все. Ей было отчаянно жаль молодую, ничего еще толком не видевшую девчонку, которая воспользовалась правильным моментом на корпоративе, чтобы попытаться устроить свою жизнь. Денис почти не пил и все в его компании это знали. Почему в тот предновогодний день он перебрал и почему позволил увезти себя с праздника именно Милочке, не знал никто. Но, случилось то, что случилось. И результат этой случайности спал сейчас, мирно посапывая в коляске, которую Денис снова принялся катать перед собой, опасаясь, что дочь вот-вот проснется.
Они долго молчали с Ольгой, а когда все-таки заговорили, одновременно, перебивая друг друга, оказалось, что им настолько много нужно сказать друг другу, что Ева успела выспаться и открыть глаза, чтобы увидеть зажигающиеся фонари парка и высокие звезды, что появлялись одна за другой в стремительно темнеющем небе.
Ольга встала, чтобы глянуть на девочку и застыла, разглядывая личико ребенка. — Когда ты увидишь своего ребенка, ты все поймешь, Оля! – далекий, почти забытый голос Светланы прозвучал так ясно рядом, что Ольга невольно обернулась.
А спустя полгода та самая Светлана Николаевна привела в свой кабинет темноволосого, серьезного мальчика и, кивнув Ольге, вышла, чтобы дать возможность поговорить с ребенком наедине. — Миша, ты знаешь, зачем я пришла? — За мной. — А ты хочешь жить со мной? — Не знаю. Не думаю, что вы меня возьмете. Мальчишка разглядывал Ольгу без всякого интереса. Темные глаза смотрели прямо и почти равнодушно. Крошечная искорка, мелькнувшая было, когда Ольга спросила о том, хочет ли Миша жить с нею, погасла сразу, как только она достала фотографии. — Это ваш муж? — Да. — А это ваша дочка? — Нет, Миша. Не моя. Искорка снова вспыхнула, и Ольга больше не дала ей потухнуть. — Это не мой ребенок, Миша, но я стану ей мамой. И тебе. Если ты сам захочешь. — Вы меня вернете. — Почему? — Все возвращают. — Я – не все. Знаешь, почему? — Нет. — Потому, что я знаю, что такое потерять все. Когда ничего не остается и никто тебя больше не любит. Это очень больно. — Я знаю… — А знаешь, кто такая мама, Миш? — Нет. — Это та, кто никогда не позволит сделать так больно своему ребенку. — Вам меня жалко? Ольга внимательно посмотрела на мальчика и медленно покачала головой. — Нет. Я не хочу тебя жалеть. Я хочу тебя любить, понимаешь? Хочу, чтобы тебе было хорошо. А еще, хочу, чтобы у Евы, так зовут эту девочку, был старший брат. Сильный. Смелый. Который никогда не позволит сделать больно ей. Как думаешь, у нас с тобой получится?
Миша молчал, глядя прямо в лицо этой женщине. Она была красивой и улыбалась, но почему-то он хорошо понял, что ей бывает и очень грустно. Красное платье женщины было таким ярким, что Мише захотелось коснуться его, чтобы проверить, не снится ли ему вообще все это. Миша несмело протянул руку и коснулся рукава, легонько проведя пальцами по тонкой ткани. — Нравится? — Очень. — Мне тоже. Я купила его как раз тогда, когда мне было очень плохо. И знаешь, что? Мне стало легче. Теперь я очень люблю этот цвет. — И мне нравится. – Миша снова провел пальцами по шелку и поднял глаза на Ольгу. – Я хочу попробовать. — Нет, Мишенька, пробовать мы не будем. Это не для нас. Мы будем просто делать. Потому, что так правильно. И я тебя никому больше не отдам. Только ты мне тоже помоги, хорошо? Потому, что я не знаю пока, как это – быть мамой. Но, очень хочу стать ею. Для тебя и для Евы. Если вы мне разрешите. Поможешь? Миша медленно кивнул, и Ольга, наконец, выдохнула.
А спустя еще пару лет по горной тропинке гуськом шагала семья. Темноволосый худощавый мальчишка присматривал за шустрой верткой девчонкой, которая то и дело рвалась куда-то, пытаясь удрать от родителей. — Ева, а там в лесу волки! — Нет! — Да! И медведи! Большие! И очень голодные. — Их мама кашей не кормила? — Нет. Их мама не умеет кашу варить. — А наша умеет. — Да. — Пусть медведям каши сварит. Они будут не голодные. — Мам! Ева говорит, что мишкам каши надо сварить. — Манной? – Ольга, чуть запыхавшись, догнала своих неугомонных детей и зашагала следом, пытаясь подстроиться под шаги дочки. — Мама! — Ева от возмущения даже забыла что интересного увидела в соседних кустах. — Ты не умеешь манную. Они не любят с комочками! — Ах ты, хитрюга! – Ольга подхватила дочь на руки и чмокнула в нос. – Это ты не любишь, а мишки были бы очень рады такой каше. И даже с комочками! — Отдай им мою завтра! – Ева обняла Ольгу за шею и устроилась поудобнее. – И мед, который ты вчера купила, тоже отдай! — Нетушки! Я его сама люблю. Скажи, а ты так и будешь на мне ехать или ножками пойдешь? — На ручках! — Тогда иди к папе! – Ольга отдала Еву Денису и потрепала сына по макушке. – Ну что, Михаил, как насчет каши для медведей? — Мам, я домой пока не хочу. Мы еще не все посмотрели. А если Ева начнет местную живность прикармливать, то и из гостиницы выйти не получится. Может, пусть голодные походят? Ольга рассмеялась и оглянулась. — Ева, давай потом мишек накормим, а? Я научусь правильную кашу варить. — Ладно! – Ева согласилась так легко и быстро, что Ольга с Михаилом переглянулись
— Ой, мама! – Миша кивнул на сестру и скорчил рожицу. — Ой, сын! — согласилась Ольга. — Глаз с нее не спускай. А то мы тут не только медведей кормить пойдем. А еще и йети отыщем, а потом еще кого-нибудь, науке неизвестного. И придется нам их всех домой забирать, потому, что эта девица их тут точно не оставит. Они ж тоже голодные и их любить надо.
Смех взвился над поляной, заскакал эхом следом за людьми и затих, растворившись в вышине. День, который только занимался над вершинами, обещал быть светлым.
