Пять утра. Телефон разрывается. Это значит, что в городе Барнауле кто-то из моих близких уже проснулся, позавтракал, пришёл на работу и решил, что самое время сообщить мне последние новости или просто поболтать. Трубку я беру всегда: всё равно разбудили, да и мало ли что там у них случилось.
— Алло (сиплым голосом).
— Ты спишь, что ли?!
— Пять утра у нас. Действительно, чего это я сплю…
— Ой, точно! Извини, у нас же +04:00 к вашему времени…
И дальше без переходов и преамбул начинается выпуск последних алтайских новостей. Дело уже привычное, и я давно не злюсь на будителей. Родня. Куда деваться.
Попытки не брать трубку или отключать звук ни к чему не приводят. Потому что если телефон отключён, мне никто не звонит. Мистическая связь с моей трубкой позволяет близким чётко определять, когда последняя находится в рабочем состоянии.
***
Тем памятным утром бодрые звуки рингтона «Шоу маст гоу он» начали терзать мою опочивальню с четырёх часов. Двумя руками поднимаю веки, смотрю на экран: Катька. Школьная моя подруга. Учитывая, что мы с ней созваниваемся «через день да каждый день», ранний звонок меня насторожил, но не разбудил. Подождёт, не маленькая. Совесть надо иметь — будить подругу в такую рань.
Сбрасываю вызов, пытаюсь досмотреть утренний сон, да не тут-то было. На экране высвечивается сообщение: «Перезвони срочно, у меня беда».
Набираю, само собой, тут же.
— Кать, что случилось?!
Молчание.
— Катя! Что?!
В трубке какой-то хрип.
— Зотова, если тебя ещё не убили, я приеду и добью тебя сама! Что?!!
— Он умер, Ульян, он умер…
— Да кто, Кать, кто?!
— Ребёнок умер.
— Господи, чей?! Мой? (У Катьки детей нет.)
— Дура… Мой ребёнок умер. Всё…
И тихий вой — такой, будто подругу мою душат подушкой.
Тут я понимаю, что либо Катерина как-то ловко за сутки успела сойти с ума, либо я чего-то не знаю.
— Катя, пожалуйста, скажи мне, где ты? (Ещё остаётся надежда, что корпоратив какой вчера был, человек хорошо провёл время, вот и привиделось. Мало ли: дело-то житейское…)
— Я в больнице, Ульян.
— Да в какой?! В скорбный дом тебя, что ль, свезли? Ты можешь хоть что-нибудь внятно объяснить?!
— Я не хотела никому говорить, боялась сама себя сглазить. Уль, я была беременна, пять месяцев уже. Всё было хорошо, а вчера он умер… Замер. Всё.
Катька много лет неистово боролась с бесплодием, отдавая этому всю душу и содержимое кошелька. Все круги гинекологического ада к этому времени она прошла не один раз, и, честно говоря, я думала, что тему эту она для себя закрыла, потому что давненько не слышно было от неё историй про бесконечные госпитализации, приёмы гормонов и цены на ЭКО.
— Кать, не плачь… Кать! (Господи, что говорить-то в такой ситуации? Как утешить?)
— Чем, Ульян, чем я хуже других? Чем я Бога так прогневила? Почему Он мне дал эту радость, а потом отнял? Ребёнок уже толкался, я и имя придумала, любила его больше жизни… Почему?!
— Кать… Это не ты. Кать, ты не виновата…
— А кто?!
— Катя…
— Кто?! Кто меня проклял?!
— Да мужики, мужики виноваты. Слабые они все, больные — ни замуж выйти, ни зачать. (Боже, что я несу!) Кать, ты бросай всё и срочно приезжай ко мне, поедем в Грузию, вдвоём. (Какая Грузия?! Зачем? Отродясь там не была…)
— Меньшикова, я понимаю, что у тебя четыре утра и ты плохо соображаешь, но причём тут Грузия? И мужики…
— Кать, там тепло ещё сейчас. Солнце, фрукты, вино и хачапури… (На что я туда поеду? Только из отпуска, первая рабочая неделя.)
— Мать, ты чокнутая. Пока. Перезвоню.
Через две недели Катька уже была у меня, и поезд «Москва-Владикавказ» мчал нас навстречу Военно-Грузинской дороге, чахохбили и хванчкаре.
***
Ехать — не близко. В дороге решили виртуально изучить туристические тропы Грузии, не ограничивая себя гастрономическим туризмом. Катя уже немного отошла, конечно, но… Женщине, так жаждущей материнства и потерявшей ребёнка, никакой «переменой мест» рану не зашьёшь. Поэтому я изо всех сил, суетясь, пыталась занять наше с ней время — чтобы отвлечь, чтобы не думала о своей беде.
Мы обсуждали всевозможные маршруты, рассчитывая, как уложиться в то время, которым располагаем, и по максимуму успеть везде. Безостановочно распивали чаи, ели и старательно делали вид, что ничего не произошло. Что мы просто весёлые туристки, которые вот так запросто сорвались и поехали в тёплые края.
Ранним утром перед Владикавказом выскочили на перрон подышать уже почти горным воздухом и поделиться с местными очень пронырливыми собачками оставшейся с вечерней трапезы «Краковской».
— А что за станция? — наш вагон был последним, и здание вокзала стояло слишком далеко, чтобы разглядеть буквы на фасаде.
— Беслан, — ответила проводница.
— Беслан… — повторила за ней Катя. — Беслан, — и быстро заскочила обратно в вагон.
Я стояла на перроне, смотрела на бодрых бесланских таксистов, зазывающих ехать с ними хоть в Грузию, хоть в Армению. На привычно флиртующих с ними проводниц. На собаку, которая с вопросительным вниманием следила за тем, куда же всё-таки я дену пакет с «Краковской». В то время как память чётко, по кадрам показывала видеоряд того страшного дня, когда в этом городке случилась самая ужасная рукотворная трагедия, расколовшая жизнь на «до» и «после»…
Отдав «Краковскую» изнывающему псу, я тоже зашла в вагон.
Поехали. Катя лежала на своей полке, отвернувшись к стене.
— Кать, давай паковаться, скоро прибываем.
— Да… Сейчас. Ульян, ты представь, ты только представь… Ты его родила, он такой маленький, беззащитный. Потом растёт, пошёл, заговорил. В садике ему деревянным паровозиком по голове стукнули: ты бежишь, заступаешься. Потом вы покупаете рубашку белую, брючки, туфельки — такие маленькие, мужские. Срезаете георгины в палисаднике и идёте в школу. Первый раз в первый класс. И вдруг начинается этот кошмар, в одну минуту… Или он уже большой, десятиклассник, сам идёт на линейку, без тебя, а там… Там всё это происходит. И ты мечешься, кричишь, а тебя не пускают в эту школу…
— Кать… Не надо.
— А потом ты идёшь и ищешь его там. И находишь…
— Катя!!!
Сажусь к ней на полку, и мы начинаем реветь, обнявшись. Подходит проводница. Она всё понимает, но долг превыше всего.
— Бельё сдавайте, подъезжаем.
***
Сумки утрамбованы, бельё и подстаканники сданы, до прибытия пять минут. Беру в руки телефон, захожу в интернет. Страница обновляется, и поисковый запрос выдаёт форум на грузинском языке, где я, естественно, ничего не понимаю. Уже собираюсь обновить поиск, как вдруг глаз цепляется за фото со странным и нечётким изображением. Увеличиваю картинку и понимаю, что это очень необычная икона какой-то святой. Обсуждение под фото идёт бурное, и просто ради интереса начинаю выяснять, что это такое.
Нахожу. Читаю: «Икона беременной Богородицы». Образ найден в одном из женских монастырей Западной Грузии. При ремонте вскрыли пол, под которым оказалось хранилище уникальных икон. Среди прочих обнаружена и эта — Девы Марии, носящей во чреве Христа.
Пытаюсь найти что-то ещё, помимо этой скудной информации, — бесполезно. Ни название монастыря, ни его месторасположение нигде не указано.
Ладно, ищущий да обрящет — добраться бы до компьютера.
— Кать, смотри, что я нашла.
— Кто это?
— На, почитай. Будем искать!
— Уля! Нам туда надо. Срочно. Где это?!
— Найдём, Кать, найдём! Язык до Киева доведёт. Хватай поклажу, выходим!
Мы быстро нашли такси, договорились о цене и помчались в сторону Верхнего Ларса, на границу с Грузией.
Всё. Теперь у нас была цель. Если в самом начале путешествия никакой другой задачи, кроме как «развеяться», не стояло, то теперь всё стало ясно и понятно. Куда, к кому и зачем мы едем. К Божией Матери — за утешением.
Только где и как искать этот образ и этот храм, никто не знал. И всё было против того, чтобы мы его нашли.
Так, почему-то на границе у нас пропал интернет, а название и адрес забронированной гостиницы мы, по-девичьи, не сохранили. По сто раз перезагружали наши смартфоны-айфоны, но те упорно не желали включаться и подключаться к грузинскому интернету. И бедный Важа, который вёз нас из Владикавказа в Тбилиси, поднял на уши весь город, чтобы эту гостиницу найти. На русском, английском и грузинском языках нас допрашивали с пристрастием на предмет хотя бы начала или окончания названия улицы, но тщетно.
И тут после четырёх часов бесплодных поисков Катька вдруг подпрыгивает и вопит:
— Вспомнила, я вспомнила! Астаниани, Астаниани! Улица Астаниани.
Важа и группа поддержки в количестве восемнадцати человек хором отвечают:
— Ваааах! Катя, генацвале, нет такой улицы в Тбилисо!
И только поздним вечером, когда Важа и группа поддержки уже восьмой раз кормили нас обильной грузинской едой, кто-то из Важиных друзей воскликнул:
— Асатиани! Улица Асатиани! (Запомните это название — оно очень важно.)
За пять минут выяснили, что наша гостиница именно там и находится, созвонились с владельцами и через час (надо всё доесть, а то люди обидятся!) наконец-то попали в маленький, до невозможности уютный гостевой дом в самом центре Старого города. С крыши открывался дивный вид, ради которого, собственно, мы и выбрали это место.
Обнимаемся с Важей и всей группой поддержки, неловко пытаемся всучить хоть немного денег (да за бензин, конечно же, за бензин и только!).
— Ээээ, девочки, не надо обижать старого Важу! Вы — наши гости. Какие деньги, уберите… Добро пожаловать в Грузию!
***
И мы пожаловали. Теплейшей звёздной тбилисской ночью я и Катька сидели на крыше отельчика, пили кофе, смотрели на переливающийся огнями город и были счастливы.
А дальше началась самая настоящая девочковая история. Катька — она хоть и после трагедии личной, но ведь женщина. В Грузии конец сентября и начало октября — это не сибирская осень, а подруга моя, не подумавши, ни одного завалященького летнего платья с собой и не захватила. Поэтому три дня, целых три (!) дня мы пытались совместить поиски платья с поисками информации о загадочном монастыре и с туристическими тропами. За тремя зайцами, короче.
Информацию о монастыре нарыли очень и очень скудную. Только название села, рядом с которым он расположен — Дирби. Никто, совсем никто из тех, кого мы встречали на рыночках, в торговых павильонах, в магазинах, ничего не знал ни о Дирби, ни о монастыре.
Честно признаться, меня уже стали раздражать поиски платьишка в ущерб туристическим радостям. Платья-то были, но или цвет не тот, или фасон, или размер… И когда после очередного трёхчасового марш-броска по рынку я уже готова была Катьку придушить (терпеть не могу долго ходить по магазинам и развалам), вдруг вижу на остановке священника в рясе. Бросаюсь к нему со всех ног, очень сумбурно, не успев даже поздороваться, рассказываю всю нашу историю и прошу помочь найти этот никому не ведомый монастырь.
Священник внимательно меня выслушал, ничего не ответил, достал телефон, кому-то позвонил. И пока он говорил, к нам подъехал автомобиль, куда всё ещё разговаривающий по телефону батюшка деликатно нас запихнул, и мы, не сопротивляясь и не задавая вопросов, сели и поехали.
Через пару часов уже стояли у запертых ворот маленького старинного монастыря. Навстречу со связкой ключей вышла сестра Тамара. Открыла храм, впустила туда трясущуюся Катю, а нас с батюшкой отправила любоваться необыкновенной красоты монастырскими розами.
Конечно, чуть погодя мы тоже попали в храм. Сестра Тамара рассказала его историю, как «случайно» был обретён чудотворный образ Пресвятой Богородицы. С благословения игумении подарила нам с Катькой иконы, освящённые пояски, свечи, вино, ладан, а мы только хлопали глазами от такой нечаянной радости…
Мама Георгий (а в Грузии обращение к священнику именно такое — мама) дождался, когда мы, навосхищавшись, намолимся, и повёз нас — нет, не в отель, а к себе в гости, где к нашему приезду уже был готов невероятный, даже по широким кавказским гостеприимным меркам, стол.
Кто мы были ему — две плутающие по городу туристки — чтобы, оставив все дела, сопровождать нас в отнюдь не близкую поездку, а затем озадачить своих родных приёмом незваных гостей?.. Но всё это — уже совсем другая история. И наше застолье, и дальнейшее путешествие в удивительную Армению, куда мы даже и не думали попасть. Обязательно когда-нибудь расскажу об этом — потому что от начала и до конца это было необычайно. Очень необычный туроператор вырвал нас с Катькой из нашего рабочего уже графика и повёл своими путями, не спрашивая нашего на то согласия. И хватило времени, и хватило денег, как ни странно. Всего хватило.
***
Через полтора года у Кати родился отличный мальчишка. При диагнозе бесплодие какой-то там невероятной степени — когда никакие деньги, никакие врачи, никакое ЭКО не могли помочь. Уже без надежды и без веры в чудо.
А фамилия того замечательного батюшки, которого мы случайно встретили у тбилисского рынка, — Асатиани. Как и название той улочки, которую полдня искали, приехав в Тбилисо.
Совпадения? Случайности? Вовсе нет. Но Промысл Божий, который ведёт тебя именно туда, куда нужно, именно в тот момент, когда ты готов отчаяться.
