Иван Константинович Айвазовский

размещено в: Из жизни художников | 0
Автопортрет. Иван Константинович Айвазовский. Ива́н Константи́нович Айвазо́вский — русский художник-маринист и баталист армянского происхождения, коллекционер, меценат. Википедия
Родился: 29 июля 1817 г., Феодосия, Российская империя
Умер: 2 мая 1900 г. (82 года), Феодосия, Российская империя

Однажды художник А.И. Куинджи пригласил Айвазовского к себе в академическую мастерскую, с целью продемонстрировать своим ученикам мастерство и технику исполнения, которая была известна только одному Айвазовскому.

Советский пейзажист А. А. Рылов вспоминал об этом: «Архип Иванович подвел гостя к мольберту и обратился к Айвазовскому: «Это вот… Иван Константинович, покажите им, как надо писать море». Айвазовский назвал необходимые ему четыре или пять красок, осмотрел кисти, потрогал холстик, стоя, не отходя от мольберта, играя кистью, как виртуоз, написал морской шторм.

По просьбе Архипа Ивановича он моментально изобразил качающийся на волнах корабль, причем поразительно ловко, привычным движением кисти дал ему полную оснастку. Картина готова и подписана.

Один час пятьдесят минут тому назад был чистый холст, теперь на нем бушует море. Шумными аплодисментами мы выразили свою благодарность маститому художнику и проводили его всей мастерской к карете». На тот момент художнику было 80 лет…

Художник Айвазовский не читал книг. Вообще не читал. Ну, может, в гимназии читал учебники, а потом бросил это дело. Он с Пушкиным дружил, но и его сочинений не читал.

«Зачем, — говорил Айвазовский, — мне читать книги? У меня и так есть свое мнение!». Все поражались такому вот поведению художника. И один современник уничижительно назвал Айвазовского «помесью добродушного армяшки с архиереем», посетовав, что художник говорит медленно, с акцентом, и всё какие-то не очень интересные вещи. Это всё потому, что он книг не читает! У него, дескать, и так есть свое мнение!

У Айвазовского был источник, вот в чем дело. Свой, личный минеральный источник в имении рядом с Феодосией. Это имение художник заработал своими картинами, удивительными и восхитительными морскими пейзажами. Он так писал море, что оно было как живое! Причем на море не смотрел, не с натуры писал. Просто из головы. Хотя море любил, конечно.

И вот в Феодосии началась страшная засуха. Айвазовский взял и подарил свой личный источник городу, изнывающему от зноя и жажды. На свои деньги проложил водопровод, 25 верст труб! И напоил весь город. Даром. Пятьдесят тысяч ведер воды каждый день получали горожане из личного источника Айвазовского.

Он не был жадным. Раз у него есть источник — пусть все пьют минеральную воду. Пожалуйста! Он гимназию в городе построил на свои деньги. Театр. Еще много разных культурных заведений. И поил всех водой из своего источника. А великолепные свои картины часто просто дарил.

Когда у человека есть источник, ему нет особой нужды читать книги. Он может себе позволить их не читать — это личное его право. Он картины писал удивительные, гениальные.

А в 75 лет съездил в Америку и Ниагарский водопад написал. Когда ему читать-то было? Пусть каждый занимается своим делом. Черпает из своего источника, если Бог ему дал. А если щедро делится с другими такой человек, — так нечего его критиковать и книги ему пихать в руки. И писать про него неприятное. Каждому свое.

А источник был неисчерпаем. Там было все: и море, и горы, и земля, и небо, и лето, и зима, и люди, и птицы, и рыбы, и спасение утопающих…

Все было в источнике. В первоисточнике. А книги и картины — это всего лишь пересказ. Вёдра с водой, которыми поят жаждущих…

Анна Валентиновна Кирьянова.

Из сети

Девятый вал 1850 г
 
Айвазовский — художник, творчество которого посвящено преимущественно отображению бурного моря. Он и сам говорил, что из шести тысяч картин, написанных им, четыре тысячи изображают ураганы, кораблекрушения, бури на море.
 
В искусстве Айвазовского заложена искренняя взволнованность, восхищение величием и красотой природы. Это передается зрителю и вызывает в нем, те же эмоции, какими был охвачен художник в процессе творчества. Искусство его содержит в себе энергию и бодрость; оно оптимистично в своей основе, укрепляет золю к жизни и к творческому труду.
 
Художник впервые изобразил природу в постоянном движении, вне-прерывной изменчивости, в столкновении ее могучих сил.
 
Палитра Айвазовского на протяжении шестидесяти лет творческой деятельности, естественно, претерпела ряд изменений, но ограниченный подбор красок для каждой отдельной картины оставался у него неизменным на протяжении всей жизни.
 
Наивно было бы думать, что в своем творчестве Айвазовский применял только те шесть красок, о которых как-то говорил один из знакомых живописца, археолог и историк Л. Колли. Палитра мариниста была богаче и разнообразней.
 
Но для каждой отдельной картины он брал три-пять, редко больше красок тех цветов, какие ему нужны были для данного случая. Этот совершенно своеобразный метод работы был очень рано найден художником, и его он придерживался в течение всей жизни.

ТАЙНА БЕЛЫХ ЛАНДЫШЕЙ…

 В ночь с 18 на 19 апреля 1900 г. тихо и мирно скончался во сне Ованнес Айвазовский. Ему было 82 года. Он умер, так и не узнав ответа, быть может, на самый сокровенный вопрос, преследующий его на протяжении всей зрелой жизни…

Ранним утром 2 апреля того же года в феодосийском доме Айвазовского зазвонил колокольчик: посыльный принес корзину цветущих ландышей. За первым даром вскоре последовали другие: маки, мимозы, тюльпаны, нарциссы…

Было вербное воскресенье, а горожане на праздники вечно задаривали старого художника цветами. Вечером он изъявил желание выпить чай на балконе, который утопал в цветах.

Корзина с ландышами лежала на инкрустированном чайном столике. Айвазовский смотрел на них и ощущал смутную тоску и беспокойство. Ему казалось, будто он их уже где-то видел…

Художник поделился этими мыслями с женой. Она — красавица — с улыбкой ответила, что точно такие корзины она видит каждое Вербное воскресенье год за годом.

И все хочет спросить, от кого это, да забывает… Неужели он сам раньше не замечал? Оказывается, нет. Слишком много в доме цветов. От кого же эти ландыши? Здесь нет ни записки, ни визитной карточки, ничего. Как таинственно!..

Художник запомнил лишь посыльного: высок, сед, в потертом сюртуке. Он даже смог бы его нарисовать. Но Анечка постаралась успокоить Ивана Константиновича, мало ли в Феодосии стариков в потертых сюртуках?

Наступит следующее Вербное воскресенье, и все прояснится. К чему эта тревога о ландышах? Но Айвазовский так и не успокоился, он был уверен, что тут кроется что-то весьма важное, без чего жизнь его, счастливая и долгая, останется неполной.

… Однажды, возвращаясь из академии домой, Айвазовский не заметил несущуюся вскачь упряжку. Успел отбежать, но, потеряв равновесие, упал. В экипаже сидела дама под белой вуалью.

Испуганная, она говорила по-французски. Аромат духов, грациозность, изящество — все это вскружило голову пылкому юноше. Пока незнакомка подвозила молодого человека к его дому, он все время бормотал: «Не беспокойтесь, не беспокойтесь».

На прощание дама поинтересовалась, как зовут жертву кучерской неосторожности, но сама так и не представилась.

Айвазовский сидел дома и грезил о дивной незнакомке, когда к нему ввалились друзья, огорченные тем, что не смогли достать билеты на «Сильфиду» с божественной Мари Тальони гастролировавшей в Петербурге.

И вдруг на пороге появился посыльный с письмом. Айвазовский вскрыл надушенный конверт, оттуда выпали какие-то билеты… Оказалось — на Тальони, да не на галерку, а в 4-й ряд. Недоумению не было конца…

..В театре громче всех рукоплескали балерине молодые люди. А потом побежали к артистическому подъезду. Когда появилась Тальони, человеческое море рванулось ей навстречу. Чтобы сдержать толпу, юноши схватились за руки. Добравшись до кареты, Тальони вдруг оглянулась, она узнала Айвазовского.

Да, это была она, его прекрасная дама! Она бросила ему букет роз. 100 рублей за один цветок, молодой человек, умоляю!» — тут же полезли к Айвазовскому.

Но он бросился бежать, прижимая к себе драгоценнейший из даров. Спустя несколько дней балерина уехала из Петербурга, а Айвазовский, думы которого были только о Тальони, совсем потерял голову.

Однако вскоре его назначили на должность живописца Главного морского штаба. Впрочем, заманчивые карьерные перспективы мало занимали влюбленного юношу. Прелестный образ итальянки не померк в его сердце.

Он надумал поехать в Венецию, чтобы вновь увидеть Мари. И для этого убедил Художественную академию в том, что ему как маринисту необходима итальянская стажировка. Балерины в городе не было.

Покрутившись на гондоле вокруг палаццо с темными окнами, Айвазовский решил дождаться ее, употребив время с наибольшой пользой. Прежде всего отправился в армянский монастырь Святого Лазаря, где много лет жил его брат Габриэль.

Мария Тальони (Taglioni) (23.4.1804, Стокгольм — 22.4.1884, Марсель), итальянская артистка, балетмейстер, педагог.

В ожидании приезда Тальони художник рисовал Венецию.

Его картины раскупались, а сам папа Римский Григорий XVI купил для Ватикана его «Хаос». Это был оглушительный успех! Однажды Айвазовскому сказали, что пару его картин купила сама Тальони.

Для него это означало, что она вернулась в Италию. Еще не подумав, как и под каким предлогом покажется Мари, как в гостиницу ему принесли письмо в знакомом голубом конверте, в котором снова обнаружились билеты на «Сильфиду».

И снова она — воздушная и грациозная — танцевала на сцене, и снова Айвазовский стоял у артистического подъезда. По дорожке, усыпанной цветами, Тальони побежала к своей гондоле и позвала: «Синьор Айвазовский, ну что же вы, я жду!»

В тот вечер они долго катались по Венеции. Для Айвазовского настали счастливые дни. Он жил в ее доме. С утра писал картины, прислушиваясь к звукам музыки из комнаты Мари — она репетировала. В полдень за завтраком они встречались, а потом катались по каналам, пьянея от морского воздуха.

Айвазовский мечтал, чтобы это продолжалось вечно, но сам же все испортил, не справившись с нахлынувшими чувствами. Он признался ей в любви и сделал предложение выйти за него замуж. Но тогда ей пришлось бы выбирать между семейной жизнью и искусством, потому что ссоры с Ованнесом из-за ее занятости работой стали мучительными.

«Вот этот башмачок, — сказала она юноше, — растоптал мою любовь.

Возьмите его на память и возвращайтесь в Россию. Там ваша жизнь, а свою женщину вы еще встретите».

— Но оставьте мне хотя бы надежду! — в сердцах воскликнул Айвазовский.

— Нет, милый мальчик! Я никогда не полюблю вас… Айвазовский был убит отказом, и как ни страдал, ни плакал над подаренной Тальони розовой балетной туфелькой, прошло немного времени, и он признал, что великая балерина была права. Его жизнь — в России.

Вернувшись туда, он обнаружил, что мода на него многократно возросла. После итальянского успеха, петербургские аристократы скупали его картины за бешеные деньги.

А тифлисская газета писала, что Айвазовскому достаточно взять в руки кисть и крикнуть морским волнам: «Ни с места!» как они сами возникают на полотне.

Прошло время, и, как пророчила Тальони, Айвазовский встретил новую любовь. Это была прекрасная гувернантка Юлия Гревс — дочь осевшего в Петербурге англичанина — врача.

Обвенчавшись, молодые уехали в Феодосию, где им закатили такой свадебный пир, каких отродясь не видывали на севере: дорогу устилали ковры из живых цветов, джигиты состязались в скачках, перед балконом музыканты сменяли танцоров. А в Феодосийскую бухту вошла эскадра из Севастополя, шесть кораблей встали на рейд и зажгли иллюминацию.

Однако, спустя 12 лет брак их распался. Обретя статус жены знаменитого художника, Юлии хотелось блистать, а не преподавать в феодосийской глуши. Но Айвазовский наотрез отказался перебираться в столицу.

Каждый раз после семейных сцен он доставал из шкатулки башмачок Тальони и горько усмехался, размышляя о том, сколько жертв требует искусство даже от самого удачливого художника. Юлия вместе с детьми поехала в Одессу, да так оттуда и не вернулась.

Во второй раз художник женился лишь через 22 года, когда ему исполнилось уже 65 лет. Анна Саркизова сразу же потрясла его своей красотой.

А для молодой девушки пожилой живописец представлялся кем-то вроде волшебника. В этом она, впрочем убедилась, выйдя за него замуж — отказа Анне ни в чем не было.

«Моя душа должна постоянно вбирать красоту, чтобы потом воспроизводить ее на картинах, — говорил художник.

— Я люблю тебя, и из твоих глубоких глаз для меня мерцает целый таинственный мир, имеющий почти колдовскую власть. И когда в тишине мастерской я не могу вспомнить твой взгляд, картина у меня выходит тусклая…»

И все же иногда он вынимал из шкатулки розовую туфельку и грустил о женщине, которая когда-то отвергла его. Ах, если б знать, что она хоть час, хоть минуту любила его!

Это озарило бы прошлое высоким смыслом, сделало бы его печаль светлой. В такие моменты Айвазовского не радовали ни молодая верная жена, ни богатство, ни уважение и почет, которыми на старости лет окружили его земляки.

Феодосийцам было за что боготворить Айвазовского. Он не только прославил их город, он крестил их детей, выдавал замуж их бесприданниц-дочерей, хоронил их родителей…

Кроме того, он построил им железную дорогу и водопровод, поставил в городе прелестный фонтан. Неудивительно, что по каждому поводу горожане засыпали своего благодетеля цветами, которые свозились к его дому арбами.

И все же эти ландыши… Они не давали Айвазовскому покоя… Он начал поиски посыльного, ему казалось, что следующего Вербного воскресенья он не дождется.

Так впрочем и случилось Когда умер Айвазовский, Феодосия оделась в траур. Закрылись школы, магазины, базар умолк. Сотни людей плакали навзрыд.

Среди шедших за гробом был и старик в потертом сюртуке. Рядом идущим он говорил: «Некому теперь носить посылку от Трубецкого! Итальянка Мари Тальони, выдавшая дочь за князя, умирая, завещала каждый год на Вербное воскресенье посылать Ивану Костантиновичу ландыши.

А ежели тот поинтересуется от кого, сказать: от женщины, которая в этот день много лет назад его отвергла, хотя всю свою жизнь любила лишь его одного. Шестнадцать корзин отнес я Ивану Константиновичу, а он так ни разу ни о чем и не спросил. Может, он знал, к чему эти ландыши?»

… Розовую туфельку вдова художника, разбирая его вещи, вскоре сожгла в печке…

P.S. Время идет, представления о роскоши меняются, а картины Айвазовского, как и полторы сотни лет назад, прекрасно вписываются в любой интерьер. Цена на них рассчитывается особым образом — как стерты ткани, по длинному краю. Стоимость одного сантиметра Айваза (выражаясь языком коллекционеров) год от года колеблется между 2 и 7 тысячами долларов. А ведь среди 6 тысяч его полотен есть и весьма габаритные!…

Автор: Елена Галоян

ИЗ ИНЕТА

Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями:

Андрей Миронов и Екатерина Градова

размещено в: Истории Любви | 0

АНДРЕЙ МИРОНОВ и ЕКАТЕРИНА ГРАДОВА…

Из интервью с актрисой Екатериной Градовой: – Вы на пять лет моложе Андрея Александровича. К моменту вашей встречи он был звездой, вокруг – поклонники и особенно поклонницы. Красивые артистки добиваются его благосклонности, а он выбирает вас, вчерашнюю выпускницу театрального института. Почему, как вы думаете?

— Однажды Андрей с Валей Гафтом пришли к нам, в Школу-студию МХАТ, на дипломный спектакль «Женитьба Фигаро». Наверное, они искали Розину для своего спектакля – ее потом сыграла Верочка Васильева. А им хотелось юную Розину, какой она и была написана.

Потом Андрей рассказывал мне, что он посмотрел на меня, потом в программку, прочитал: «Катя Градова» – и после спектакля сказал Гафту: «Вот эта девушка будет моей женой».

«С чего ты взял?» – спрашивала я его потом, и он рассказал (а Мария Владимировна мне это подтверждала), что в 14 лет ему был сон. Когда он проснулся, то сказал матери: «Мам, а ты знаешь, что у меня жена будет Катенька, а дочь – Машенька». Представляете? И Андрей тогда мне и рассказал: «Когда я тебя увидел, мне как стрельнул тот сон…»

Спустя какое-то время я пришла в Сатиру поговорить с Плучеком. Зачем? Не знаю, ведь я уже работала в театре Маяковского, и там у меня был спектакль «Таланты и поклонники», который без всякого Интернета, телевидения сделал меня знаменитой, я попала на обложки журналов (мне писали из-за границы, какие-то заключенные…).

Так вот, в Сатире в тот день я встретила Андрея Александровича. «Вам нужно помочь? Я вас буду ждать, и позвольте я вас провожу». А Плучек поговорил со мной, сказал, что возьмет в театр. Когда я вышла, Андрея уже не было, решила – ну, не дождался. А я уезжала в Германию – досниматься во всех немецких планах «Семнадцати мгновений весны» – и подумала, что оформлюсь в театр, когда вернусь. А когда вернулась, то он встретил меня с претензией: «Что же вы меня не дождались, я как дурак все отменил».

– «Ну, извините…» – говорю.

Свадебное фото Андрея Миронова и Екатерины Градовой, 1971 г.

– Он ведь тогда был на пике популярности?

– Не то слово. Он записал мой телефон, а я поехала на съемку: в Москву как раз приехал мой партнер из Германии Отто Мелис (играл Гельмута). Заканчивалась съемка. Андрей заехал за мной, и Лиознова, которая его хорошо знала, потому что сначала пробовала его на роль Шелленберга, сказала: «Смотри, завтра у тебя Отто Мелис, должна быть на площадке в 9.00. Загримированная и (подчеркнула) в порядке». Как предрекла.

Я вышла к машине: Андрей сидит в такой синей рубашке в горошек, выгоревший светлый чуб, синие-синие глаза, и очень огорченный. «Что с вами?» – спрашиваю.

— «Я собаку задавил сейчас. Это очень плохой знак».

Этот знак нам потом сопутствовал. Уже после рождения Маши он привез нас на дачу. Вышли из машины и видим: наш пес Степан, обычная дворняга, висит на заборе. Видимо, хотел перепрыгнуть, и его задушил ошейник. С погибшей собаки началась наша жизнь – и ею закончилась.

Потом у меня были съемки. И вот середина дня, обеденный перерыв, самовар, сушки. Входит тетя в халате и обращается ко мне: «Милок, там тебя один спрашивает. Говорит, что жаних».

«Кто это?» – не сообразила сразу, и вдруг входит Миронов – вот это я буду помнить всю жизнь: сначала огромный букет сирени, и меня точно пригвоздило (это ж мои любимые цветы!), а потом сам Андрюша – надушенный, в той же синей рубашке и с банкой клубники, сахаром пересыпанной.

На седьмой или шестой день он подъехал, открываю дверь – вся машина завалена тюльпанами, штук 100. «По поводу чего?» – «Ничего, просто поедем в одно интересное место». Подъехали на Кутузовский, где я жила с родителями, а через три дома был загс – к нему-то мы и подъехали. Короче, мы подали заявление. «А теперь надо набрать в легкие воздух и поехать к маме».

– Вы с Андреем Александровичем между собой после свадьбы договаривались, кто в молодой семье звезда? И что вы тоже имеете право на карьеру?

– Конечно, договаривались. Но тогда со мной было трудно сговориться, потому что я была просто дура. Женщина должна подчиняться мужчине – это раз, во-вторых, два артиста в одной семье – это гремучая смесь.

Он же не ожидал, что у меня будет звездная полоса после «Семнадцати мгновений», для него это был удар. Когда он выходил из театра, обычно стояло человек 40. Андрей расписывался, а я быстренько шла к машине и там ждала. Когда вышли «Семнадцать мгновений», картина стала другая: Андрей шел к машине, к нему подходили поклонники, а меня ждала толпа. Ведь серии шли каждый вечер, меня расспрашивали, что будет дальше.

– Реально ревновал к успеху?

– Андрей говорил: «Я женился не на звезде». Он хотел, чтобы у нас было так: дети – девочка и мальчик, Мария и Андрей, чтоб это был большой дом, чтоб мы ездили по миру. Чтобы я содержала дом, друзей, его и ушла из театра.

– Домострой какой-то, честное слово. Он же был такой современный, модный.

– Для него дом – это было нечто! Знаете, он меня очень многому научил: чтобы у каждой вещи было свое место, например. «Кутя, почему это здесь лежит? – причем не нудел, а спрашивал ласково, с шармом. – Надо найти место для предмета, и чтобы это только там лежало». Первое время он приходил с крахмальным платком, и я удивлялась, что он на шкафу или под столом трет. «Что ты ищешь?»

– «Прости меня, кретина. Это я проверяю, есть пыль или нет». Он доводил этим всех, а я была счастлива всему этому учиться.

– Быть женой Андрея Миронова – испытание?

– Нет, потому что он все брал на себя. «Ты только не прикасайся к моим трусам и носкам. Я сам».

– «А рубашки?»

– «А рубашки я отдаю в «Националь» стирать».

– «А продукты?»

– «А продукты я тоже вожу из «Националя».

Абсолютнейший хозяин – это его харизма была.

– Я запуталась, мне кажется, вы рассказываете о другом человеке – домашнем, хотя и обаятельном, но, извините, скучном тиране.

– Нет, для него важен был этот строй, уклад.

Когда к нам сюда пришел Евстигнеев, то долго удивлялся: «У вас же ребенок маленький, а где пеленки, соски?..» Но я как-то умудрялась, потому что знала: Андрею нравится порядок.

Знаете, к чему он меня еще приучил? Он говорил так: «Кутя, ведь мы говорим не о куртизанке? Мы говорим о женщине, жене, матери. А она должна первой встать, завести часы старинные, потом должна поменять воду в цветах в вазах».

Научил меня, как ставить розы (снять кожицу, отрезать по косой стебель и раздвоить, чтобы лучше тянул. А если много роз, то положить их в ванную, наполненную водой). Потом выгулять собаку, зайти на рынок, если лето, купить свежие ягоды и сделать завтрак – геркулес с ягодами. А потом прийти и поцелуем разбудить мужа.

– А в кино-то позволял сниматься?

– Нет. Меня пригласили в один совместный фильм, я уже должна была ехать в Братиславу. Едем забирать билеты, и он спрашивает: «Кутя, а пробы у вас уже где были?»

– «Да на улице, в снегу».

– «Что в снегу?»

– «Ну, там была любовная сцена – в снегу». Останавливает машину: «Если ты сейчас не вернешься домой и не позвонишь в группу, что никуда не едешь, все – эта дорога в один конец, Кутя. Никаких сцен в снегу не будет – ни здесь, ни там».

И так было три раза. Он не хотел меня делить – все его должно быть с ним. Он говорил: «Я работаю в аду. Тебе не нужно в этот ад соваться».

– А в кого он такой?

– В самого себя. Он уникальный человек, я не говорю про артиста – именно человек.

– Как и почему произошел разрыв ваш, разрушилось благополучие и дом?

– Какой разрыв, если я его выгнала? Измены были, а я не в состоянии была его делить. У меня была внутренняя гордость, не могла прощать. Я христианка и теперь знаю, что в Законе Божием это не просто так. Женщина не может разрывать семью, и одна причина, разрешенная ей Богом, – измена мужа. Потому что когда человек изменяет, брака в духовном смысле не существует. Мне очень трудно это говорить, потому что прежней меня нет. Я понимаю теперь, что есть вещи, которые сопряжены с истинной любовью, жертвенностью.

И сейчас, когда я проигрываю какие-то моменты нашей жизни, понимаю: после моего воцерковления у меня не возникало к нему ни разу претензий. Я только думаю: бедный Андрюша и какое дерьмо Катя. Как же я ему попалась такая, когда ни черта не понимала – как надо жить и что главное. Как я могла позволить себе этот развод?..

Если бы я была другой, если бы понимала то, что понимаю сейчас, никогда бы не выгнала. Почему не подождать? Он что, меня не любил? Любил очень. За год до смерти он попросил меня его крестить. У него был свой ключ, он часто приходил в дом, даже когда нас не было.

В тот день, когда умер Александр Семенович (Александр Менакер – отец артиста. – М.Р.), Андрей должен был играть, и он пришел в гримуборную ко мне, положил голову на колени и рыдал долго. Говорил: «Помоги, помоги мне. Ненавижу эту профессию».

– Простите, не понимаю…

– Да, он часто говорил: «Я как козел, который остановиться не может. Все играю. Я не хочу больше играть, я устал. Я завожусь, но не так, как раньше, а потому, что если не заведусь, то не вытяну роль».

А он уже болен был – эта штука, аневризма, росла. Мы пошли с ним к Коновалову, известному хирургу, и тот подтвердил, что аневризма – в лобно-теменной области и что можно оперировать. То есть место хорошее, можно прооперировать, но Андрей отказался. Спросил только: «А сколько я проживу?»

– «Одиннадцать лет. У нас другой статистики пока нет».

Андрей задумался, посчитал в уме: «Годится». Знаете, у меня было ощущение, что я его родила. Нежность такая к каждому кусочку его была. Когда его не стало, я молилась и просила: «Господи, не наказывай его, накажи меня – ведь это я его выкинула, я его отдала, чтобы другие рвали своими пошлыми вечерами…»

И Мария Владимировна говорила мне: «Катя, мужей можно менять до бесконечности. Но стоит ли?» А отец говорил: «Он же однолюб, ты что, не поняла?» Но, несмотря на развод, мы продолжали общаться, и я знала, что он может прийти в любой момент, у него был ключ, и у меня в доме должно быть все как при нем, как я была приучена: цветы, которые он любит, еда…

– Я вас слушаю, и передо мной – пропасть между Мироновым экранным (человек-праздник, фейерверк, шармер!) и Мироновым в жизни.

Насколько велика эта разница между артистом и человеком?

– Пропасть колоссальная! Он в жизни – тихий, задумчивый, скромный, молчаливый, нежный. Постоянно копался в себе. Я никогда не чувствовала в нем то, что описывали другие.

От него я от первого услышала: что разрешительно мужчине, непозволительно женщине. Это так. Во-вторых, великое искусство держать дом. Бывало, купит мне какое-нибудь платье от Кристиана Диора (доставал через третьи руки), я оденусь, чтобы идти с ним на прием, а он вдруг: «Так, пойди умойся, волосы гладко сделай и зашей этот разрез».

Вот это – Андрюша. Он никогда не мог унизить кого-то, скабрезно пошутить. А вот второму секретарю ЦК, с которым летел в одном самолете в Сан-Франциско, когда тот напился, сказал: «Смотрю я на вас и думаю: если второй секретарь такой, что же такое первый?..» Эти достоинства есть и у моих детей.

– Если бы Андрей был жив – каким вы его видите? Что бы он делал?

– Я об этом думала. Семья была бы. Наша семья. Он ставил бы актерство, занимался режиссурой. Не знаю только, стал бы с дочкой ставить что-то. Я говорю с вами очень откровенно, но поймите и меня: когда я приду туда и встречусь с ним, как я посмотрю ему в глаза? Что скажу? Ведь он перед смертью называл меня «любимая»…

Из сети

Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями:

Старейший лауреат Нобелевской премии Рита Леви-Монтальчини

размещено в: Учёные | 0
На данном фото ей 100 лет
Старейший лауреат Нобелевской премии, нейробиолог Рита Леви-Монтальчини.
Родилась: 22 апреля 1909 г., Турин, Италия. Умерла: 30 декабря 2012 г., Рим, Италия.
Прожив больше 100 лет, Рита никогда не была замужем и не оставила наследников.
Она никогда не стремилась к семейной жизни и утверждала, что ее жизнь и без того «богата превосходными человеческими отношениями, работой и увлечениями».
 
На протяжении всей жизни она занималась благотворительностью и поддержкой молодых ученых.
В ее доме часто устраивались званые вечера, во время которых хозяйка поражала гостей своим жизнелюбием и остроумием.
 
Ей принадлежит совершенно шикарная фраза: «Для улучшения пищеварения я пью пиво, при отсутствии аппетита я пью белое вино, при низком давлении — красное, при повышенном — коньяк, при ангине – водку». — А воду? – «Ооо, такой болезни у меня еще не было…»
 

Вставайте в пять утра и ешьте один раз в день.

Секрет долгой и счастливой жизни от 103-летней Риты Леви-Монтальчини

Ее называли самым экстравагантным нобелевским лауреатом, она не скрывала своей любви к алкогольным напиткам и шутила, что с помощью них лечит головные боли и повышенное давление, она открыла фактор роста нервной ткани, она оставалась в полном уме и здравии до 103 лет.

Верно говорят, что такие люди рождаются раз в столетие. В 20-м веке такой женщиной была Рита Леви-Монтальчини — итальянский биолог и специалист по мозгу, лауреат Нобелевской премии.

Главную награду своей жизни она получила в уже солидном возрасте — ей было 77 лет. Леви-Монтальчини и ее коллега Стэнли Коэн открыли фактор роста нервной ткани, благодаря чему доктора всего мира стали лучше понимать, что такое рак и болезнь Альцгеймера.
Сегодня бы ее причислили к ярым феминисткам — она не была замужем, к себе в команду нанимала исключительно девушек и наравне с научной деятельностью активно развивала и продвигала благотворительный фонд по сбору средств для учащихся африканских женщин.

Родители были резко против, чтобы их дочь стала ученой (на дворе, напомним, стояло начало 20 века), но Рита не хотела быть домохозяйкой (как все дамы в то время) — ее манил мир науки. А потому она по ночам и тайком изучала книги, взятые в библиотеке.

Леви-Монтальчини самостоятельно осваивала латынь и биологию и поступила в медицинскую школу Туринского университета.

В 27 лет у нее уже была ученая степень по медицине, на 31-й день рождения она получила еще одну. Стремительно продвижение нарушил Муссолини, издавший в 1938 году «Расовый манифест», запретивший евреям делать академическую и профессиональную карьеру. Рита спряталась ото всех у себя в квартире и продолжила научные эксперименты.

«Думаю, мне следует поблагодарить Муссолини за то, что он причислил меня к низшей расе. Благодаря этому я познала радость труда, занимаясь не в университете, а у себя в спальне».
В лабораторию она вернулась в 1945.
Рита никогда не была замужем — ее главной и единственной любовью оставалась наука, которой она отдавалась на все двести процентов. Такой энтузиазм и трудоголизм вдохновляли и ее команду. Коллеги обожали Леви-Монтальчини не только как профессионального руководителя, но и как даму с отличным чувством юмора и жизнелюбия. Ее высказывания разобраны на цитаты!

«Если вы хотите дожить до ста лет — вставайте в пять часов утра, ешьте один раз в день — в обеденное время, заставляйте свой мозг работать и ложитесь спать в 11 ночи».

А еще она обожала устраивать дома приемы и неизменно встречала гостей с изящным бокалом шампанского в своей хрупкой руке.
На праздновании своего векового юбилея (см фото выше) она произнесла шедевральную фразу:

«Несмотря на то, что мне исполняется 100 лет, соображаю я сейчас — спасибо опыту — гораздо лучше, чем тогда, когда мне было 20. В 20 мы все такие дуры…»

Рейтинг
5 из 5 звезд. 3 голосов.
avatar
Поделиться с друзьями: