Белый, старый кот выросший вместе с детьми остался теперь со стариками. Они не очень благоволили к нему.
Его нашли и принесли дети и когда они выросли и разлетелись, вдруг стал не нужен. Его пинали и прогоняли из комнаты в комнату, а он ждал. Всё ждал, что вернутся его любимые детки.
Теперь вот пришлось продать большую квартиру, которая оказалась и слишком велика и не по карману. Они переехали в маленькую квартирку из двух комнаток. Больше им теперь было не надо.
И пожилой мужчина в день переезда посадил большого белого кота в переноску и отвезя его на другой край города, выпустил его возле баков с мусором. Ничего, говорил он своей жене, проживёт. Не он первый и не он последний.
А кот никуда не ушел. Он не мог поверить, что его бросили. Он много дней боялся отойти всё надеясь, что подъедет машина и из неё окликнут его. Но чудес не бывает на этом свете.
И голод, холод и жажда взяли своё. Он наблюдал за другими одичавшими сородичами и научился. Научился доставать еду из баков с мусором, пить из луж и прятаться от собак.
И превратился из белого откормленного красавца в серого худого кота со слежавшейся шерстью.
Маленький полный мальчишка всегда попадал в переделки. Его били. Били за полноту. Били за задумчивость и за то, что любил классическую музыку.
Так они и сошлись. Однажды после очередной порции неприятностей малыш сидел на бордюре и всхлипывая пытался съесть бутерброд из ранца.
К нему подошел большой худой кот непонятного цвета. Он голодными глазами посмотрел на бутерброд и тихонько жалобно мяукнул.
Малыш вдруг поперхнулся бутербродом и смотря на пушистого страдальца сказал: Садись рядом. Я не страшный. Я котов люблю.
И вытащив из бутерброда котлетку, положил рядом, а сам продолжил есть оставшуюся булку. Кот осторожно подошёл и сев рядом принялся уплетать свою часть бутерброда.
Теперь полный малыш перестал драться и плакать. У него появилась своя большая тайна. Он выходил из дому и садился на привычное место и через пару минут подходил новый пушистый знакомец. Так они и обедали. Кот котлеткой, а малыш булкой.
Однажды родители решили осторожно проследить что произошло с их ребёнком и куда теперь он ходит, если не возвращается домой избитым. Они осторожно следили за ним.
Не знаю, что они рассчитывали увидеть, но когда заметили, как их сын садится на бордюр в углу соседнего двора и кормит старого кота со слежавшейся шерстью своей котлеткой, а потом гладит его и разговаривает, то устроили дома семейный совет.
На этот совет и был вызван полный малыш. И отец встав сказал такие слова: -Сынок, мы тут с мамой совершенно случайно увидели куда ты ходишь и кого кормишь. Мальчишка хотел закричать и объяснить, чтобы кота не трогали, ведь он его друг.
Но отец поднял правую руку и ответил: -Я горжусь тем, что у меня такой сын. Я горжусь тобой, сынок. Ты вырастешь настоящим человеком.
И ещё вот что. Приводи-ка домой своего товарища. Пусть живёт у нас и мы найдём чем накормить его.
Маленький полный мальчик бросился к отцу и обнял его, тот поднял его на руках и поцеловал. Малыш схватил котлетку и выскочив во двор побежал на своё заветное место. Кот как всегда ждал его. Мальчишка бросился к нему, погладив поднял на руки и понёс.
И первый раз за всё это время бывший белый кот вдруг почувствовал, как дрогнуло его окаменевшее сердце.
Он прижался головой к теплой детской щеке и тихонько мяукнул. Теперь огромный белый и вальяжный кот провожает своего подросшего товарища и встречает из школы.
Они садятся за стол обедать и мальчик гладит своего белого друга по голове, а тот улыбается.
А вы говорите, чудес не бывает на этом свете. Бывают.
И ехать с учтивыми попутчиками так удобно, так хорошо. Вещи поставить можно аккуратно под нижнюю полку — и другим место оставить. И кто-нибудь поможет чемодан наверх поднять. И уступит нижнее место, если сам молодой и ловкий. Или мы уступим, если едет старушка или ребенок. И все выходят из купе молча, когда надо переодеться. И всегда подвинутся, когда пора ужинать. И угостят едой — но без навязчивости. И никто не скажет: «чего это вы жрете сахарозаменитель? Он вредный!». Может, и вредный. Но вот так вышло.
И все вежливо поговорят, не касаясь неприятных тем. Попьют чаю. И лягут в свои постельки, укроются одеялками и сладко уснут, чтобы встать бодрыми и отдохнувшими. А если ребенок заплачет — это ничего. Это же ребенок. Надо его по очереди покачать, позабавить — он и уснет. И очень приятно ездить в таком хорошем купе. Где не надо объяснять ничего, просить выйти, когда переодеваешься, терпеть брань нецензурную или вопли…
И жизнь — она как поезд. Куда едем — неведомо. Но от нас зависит — как сделать путешествие приятным. Потому что, в сущности, деваться-то некуда. И всем надо ехать. И мало ли, какие у меня привычки и желания, словарный запас и жизненный опыт; я в купе не одна еду. Вот для чего нужны учтивость и вежливость. И понимание.
И, может, Фрейд вовсе не из суеверия в поезде не любил ездить. Просто попутчики ему попадались неприятные. Большое счастье — иметь хороших попутчиков с румяными пирожками и добрым сердцем. И самому таким быть. Стараться, по крайней мере…
Семья Ивановых накопила денег и собралась менять свою хрущёвку на что-нибудь приличное. В предвкушении Иванова купила кошечку Грету, породистую блондинку с уходящей вглубь веков родословной. Чтоб как у людей — сперва кошечка, затем сами.
За полгода, ушедшие на поиски подходящего варианта и ремонт, выяснилось, аристократическая внешность сопровождается на редкость гнусным истеричным характером.
Косой взгляд в свою сторону Грета трактовала как личное оскорбление и мстила напропалую. Но не выкинешь же. Я про Грету, не про обувь.
Настал день переезда. Погрузили, поехали, выгрузили. Иванова отперла замки и выпустила из переноски Грету. Грета заходить в новую квартиру отказалась. Наотрез.
— Да что за фигня, -сказал Иванов, и запихнул фифу в прихожую. Грета сиганула обратно.
— Не привыкла ещё, пусть походит, посмотрит, — сказал Иванов, повторил попытку и захлопнул дверь. Не помогло, Грета с диким мявом рвалась наружу, дверь содрогалась.
Иванова сказала, что раз кошечка почуяла неладное, то она, Иванова, в эту квартиру ни ногой, ни за что и никогда. И зарыдала.
Грузчики сказали (в переводе на литературный): — Всё это очень мило, но мы, четверо красавцев-мужчин в расцвете сил, не можем зависеть от чокнутой кошки и суеверной бабы, либо заносим ваше грёбаное пианино, либо на своём горбу потащите.
— Так, — сказал Иванов громовым голосом, перекрыв вопли Греты, рыдания жены и роптание грузчиков, — Грета! Заткнись! Тома! Замолкни! Мужики! Если через час не вернусь, свободны!
Умиротворил грузчиков материально и ускакал вниз по лестнице. Час прошёл нервно, освобождённая Грета нам мстила на соседский коврик, Иванова всхлипывала, грузчики матерились, обстановка накалялась.
Но тут явился Иванов. С котом сомнительного обличья и соответствующего запаха. Кот не выпендривался, прошёл по всем комнатам, обнюхал углы, вернулся в прихожую, сел и вежливо сказал: — Мур-р-р-р.
— Вот так-то, — сказал Иванов, — давайте, мужики, заносите, Тома, проследи, а я верну бомжа на родную помойку, я мигом.
— Иванов, — сказала Иванова, шмыгнув красным носом, — ты бесчувственное бревно и садист, правильно меня мама предупреждала, котик нас спас, а ты на помойку?!
-Иди сюда, бедненький мой, хороший мой, сейчас вымоем тебя, накормим, тебя как звать-то? Грета, угомонись! Иванов, не стой с открытым ртом! Василий будет жить с нами!
Ирина с мужем жили обычной жизнью. Работали. Она — в школе, он — на каком-то предприятии. На свет появилась дочь. Когда девочке было четыре года, решили, что пора бы и второго родить. Через несколько месяцев Ирина забеременела. Очень обрадовалась. Муж тоже. И бабушки с дедушками.
Носила не то, чтобы очень легко, но вполне терпимо. Вспоминает, что любили вечерами собраться семьей вокруг ее живота и слушать, что там делает внутри их вторая девочка.
Они уже знали, что это именно девочка — Марина. Старшая дочка что-то говорила «в пупок», потом прикладывала ухо и смеялась, когда малышка пиналась в ответ. Роды начались вовремя, девочка появилась легко.
Но врачи почему-то прятали глаза, о чем-то шептались и куда-то ее унесли.
— У вашего ребенка синдром Дауна, — сказал через какое -то время заведующий отделением. Ирина рассказывает, что, услышав это, потеряла сознание. Придя в себя, сначала не могла поверить в происходящее, а потом просто завыла в голос.
А врачи в один голос убеждали ее, что от девочки лучше отказаться.
— Вы сами не справитесь, это же больной ребенок. Они неадекватные, неуправляемые! Вы себя заживо похороните. Вы же еще совсем молодая. Подумайте о себе! Ирина думала. И ей было себя жалко.
Казалось, что жизнь взяла и предала ее. Вот так, ни за что… Отказаться было страшно. Но забрать ее домой — еще страшнее.
«Больной ребенок, неуправляемый», — стучало в голове. И больше всего Ира хотела, чтобы ее дочь тогда умерла. Это решило бы все проблемы. Но девочка жила…
Вердикт мужа был коротким: «Нам такой ребенок не нужен». Поддержали его бабушки и дедушки, которые недавно еще радовались маленькой внучке. Уезжали они с мужем домой вдвоем. Вечером, когда темно.
— Помню, была метель, все выло вокруг, — говорила Ирина.
— И мне казалось, что вслед нам плачет какой-то ребенок. А муж сначала шел, а потом просто побежал к машине. Убегал…
Знаете, еще долго каждый день у меня перед глазами вставало, как мы раньше, в прошлой жизни, собирались вечерами и старшая смеялась, когда младшая пиналась в животе…
Потом — как мы с мужем уходим без нее. И он бежит… И плач ребенка. Прямо стоял в ушах. Старшей дочке и знакомым сказали, что девочка умерла в родах.
Дома в первое время они говорили об этом. Тихонько, шепотом, чтобы старшая не слышала. Она и так очень тяжело переживала «смерть» сестренки, которую так ждала.
Убеждали себя и друг друга, что все сделали правильно. Мол, в детдоме такому ребенку будет лучше. Там занятия, особые специалисты по «неуправляемым», врачи.
— Все верно, все верно, — повторяла мама Ирины.
— Что бы она делала среди нормальных людей? Над ней бы все смеялись. А там все будут такие же, как она — больные. И обузой для вас не будет. У вас здоровая дочь, о ней думайте. Она говорила это каждый раз.
Но однажды пришла, села тихо, помолчала и почти шепотом спросила: — Дочь, а когда мы с отцом совсем старыми станем, ты будешь за нами ухаживать?
— Ну, мам, что за глупые вопросы… Конечно. И отвела взгляд. Да и мать ее смотрела куда-то в сторону…
— Со временем нам всем становилось все труднее смотреть друг другу в глаза — мне, мужу, нашим родителям, — вспоминает Ирина.
— Казалось, все правильно сделали, но как будто знали друг о друге что-то такое… Да что уж там… Что все мы предатели и с предателями живем. Знаете, это очень страшно. И хочется сбежать. А бежать некуда.
Муж отдалился, все позже приходил домой и больше молчал. Реже стали заходить бабушки с дедушками. И то, чтобы забрать к себе внучку.
Остались в счастливом прошлом уютные семейные посиделки, пикники на даче. И даже свекровь не звала их с мужем копать картошку. Ушло все. Даже разговоры о том, что сделали все правильно. Осталась кричащая тишина.
— Прошли месяцы, а покоя не было, — рассказывала Ирина.
— Я перестала нормально спать, ворочалась ночами, кошмары какие-то снились. Муж ушел на диван. Да и сам там то кряхтел, то вздыхал…
Знаю, мы оба думали об одном. И молчали. Ира начала искать в интернете истории семей, которые отказались от особых детей.
— Однажды наткнулась на один форум «родителей-отказников». Почитала и мне стало еще хуже. Я почувствовала, что они мучаются также, как и я. Но всеми силами пытаются себя оправдать. Хотя бы в своих собственных глазах…
«Смогу ли я когда-нибудь себя простить?» …Я понимаю, о чем она говорит. Года два назад я тоже узнала про такие форумы.
Подруга прислала ссылку на один из них. И знаете, мне тогда стало очень жалко этих родителей. Прямо до слез. Я читала и сердце обливалось кровью.
Мне всегда хотелось узнать, как живут семьи, которые отказались от своих детей. Тогда я поняла — они живут в аду.
Каждый день, каждую минуту, каждую секунду они в аду. Уже здесь, на земле. Есть кресты, которые кому-то не по силам. Крест рождения больного ребенка может быть очень тяжел.
Но рядом может оказаться кто-то, кто его подхватит и понесет вместе с тобой. И станет легче. А кто-то несет его легко. Бывает и так.
Но, читая все это, я поняла, что есть один крест, который не по силам никому. Это крест предательства своего ребенка. Растить ребенка-инвалида может быть тяжело, невыносимо. Но бросить его и жить спокойно невозможно.
С ужасом я понимала тогда, что эти люди никогда не смогут спать спокойно. Как и Ирина. И они сами это понимают. Они и забрать малыша-инвалида не в силах, и забыть его тоже не смогут.
«Я никогда не смогу жить с таким ребенком». И через две строки: «Я не могу даже думать, как он там один». Они оправдываются, пытаются что-то доказать. В первую очередь — себе.
Они ищут в интернете страшное видео, где дети-инвалиды показаны в самом жутком виде. Они пишут, что никогда не смогли бы поднять такого ребенка. Нет денег, нет сил, нет помощников, нет чего-то еще…
Они много лет после отказа от своего малыша ездят в детдом, чтобы убедить себя, что там ему лучше. И сами себе не верят. Они понимают, что к прежней жизни возврата нет.
Это и есть та самая «тьма кромешная и скрежет зубов». Вечные муки. Самый частый вопрос, который звучал там: «Смогу ли я когда-нибудь себя простить?» Они сами понимают, что не смогут…
…Понимала это и Ирина. И она стала навещать свою дочь. Тайком, чтобы муж не знал. Когда некого обнять Сначала приезжала и просто разговаривала с персоналом. Посмотреть на дочь у нее не хватало духа. А потом решилась.
— Я надеялась, что увижу какого-то «чужого», не моего ребенка, который уже привык к другим людям. Но она была так похожа на меня! Это была моя дочь! Я гнала от себя это мысль…
Но она моя, моя! Мои глаза… Мои брови… Даже хмурилась она также. Я смотрела на нее и видела себя. Не хотела, но видела. И я тогда убежала…
Но от себя Ирина убежать не могла. Хотя убеждала себя, что в детдоме профессионалы и там ребенку лучше. Она приходила еще и еще…
Девочка развивалась хорошо — улыбалась, держала голову, переворачивалась, кричала иногда. А потом перестала. Она смотрела в потолок и в таких же, как у мамы, глазах у нее была тоска.
— Что с ней? — спрашивала Ирина. Персонал пожимал плечами. И только старенькая уборщица однажды сказала:
— А зачем? Она поняла, что никому не нужна. И жить, развиваться, стараться ей не для кого. Зачем тянуть руки, если некого обнять? Кому улыбаться?.. Вечером Ирина сказала мужу, что хочет забрать дочь.
— Да, — ответил он тихо…
Впервые за много месяцев они болтали о чем-то за ужином. Волновались, конечно, у Ирины все падало из рук… Но ушла куда-то тягучая, липкая тоска. Ночью муж пошел спать не на диван, а в их с Ирой постель.
Не было уже того непосильного креста — креста предательства. Впервые за это время они заснули в обнимку. Рядом надежный человек. Теперь все будет хорошо. Они еще не знали, как объяснить это старшей дочери, как сказать родителям.
Было страшно, но и легко. Вернулась жизнь. Они выбирали игрушки, одежду. Все, что купили раньше, после родов сразу раздали. Готовились, собирали какие-то бумаги, вместе навещали малышку…
Не успели. Их младшая дочь умерла от пневмонии. Ушла за неделю.
— Это мы виноваты, я знаю, — писала мне Ирина.
— Если бы мы ее не бросили, она была бы жива, была бы счастлива. Это же я! Я хотела в роддоме, чтобы она умерла. И вот она умерла. Моя дочь умерла! И это был такой ужас. Я никогда себе этого не прощу! Никогда!…
Мужу тоже было тяжело. Он не отстранялся, но больше молчал. Думал о чем-то. Но однажды вечером подошел к Ирине и сказал: — Давай возьмем такую девочку. Я видел в базе. Очень на тебя похожа. И на нее…
…Сейчас они собирают документы. Скоро у их старшей дочери появится младшая сестренка, о которой она так мечтает. Пусть не совсем обычная, не такая, как другие дети. Но любимая и счастливая. Поохали, всплеснув руками, бабушки и дедушки, Ирина мама даже поплакала.
А потом обняла ее: — Делай, дочь, как сердце подсказывает. Я сама извелась вся. Будем и ее любить. А дед, Ирин отец, притащил откуда-то себе гантели: — Сил много надо будет, вторая же внучка. Должен быть дед — молодец!… Да не реви ты, бабка! Жизнь, она такая…
Допоздна у них в доме горел свет. Дом этот, наконец, был спокоен. В нем было тепло, а главное — честно.
Все были вместе и могли смотреть друг другу в глаза. Говорили, пили чай… Кровили еще болью и виной сердца. И так будет всегда. От этого никуда не деться.
Но теперь есть смысл. И надежда — что все правильно. И все они будут счастливы. Обязательно! Потому что рядом Бог. Он был в глазах той девочки, таких же, как у мамы.
Он плакал голосом того ребенка, который Ирина слышала. Он тосковал, когда был никому не нужен. Он был в их сердцах, когда они спали в обнимку, решив все исправить. И охранял их сон.
Он умер вместе с девочкой и родился опять, когда услышал: «Давай возьмем такую». Он обнимал Иру руками ее мамы и «подавал» старому деду гантели… И сейчас Он в том доме, где горит за окнами теплый свет. Он всегда рядом! Всегда! Каждый миг…
