В начале девяностых они жили очень бедно. Она прозаически выразилась: иногда «жрать было нечего». И жили они всей семьей с тремя детьми и старыми бабушками в саманном домике в Казахстане. В хибаре, хотя это тоже неблагозвучное слово.
И однажды вечером к дому пришла большая исхудавшая собака. Ребра торчали, а живот огромный! Желтая большая беременная собака. Они не прогнали собаку, дали ей поесть. Жалко стало. Хотя это были люди простые, грубоватые и отчаявшиеся от бедности. Но нашли что дать, собрали что могли.
Собака поела и тут же родила пятерых щенков. Прямо у порога. Бедные люди разозлились на жизнь окончательно. И стали выкармливать щенков и ослабевшую собаку. Куда деваться-то? И так все плохо; ну, и эту беду примем. Так они мрачно говорили и каждый вечер варили кастрюлю еды для желтой собаки и ее щенков.
Щенки росли на глазах. И собака окрепла и поправилась. Потом эти бывшие щенки дом охраняли. И овец, которых завели эти люди. А сейчас потомки этих щенков охраняют огромный дом, сад, парк с прудом, гостиницу, склады, магазины и ещё массу имущества, которое принадлежит этим добрым и неласковым людям.
Потому что «бизнес попёр», как выразилась женщина, приютившая беременную худую собаку. Вот с того дня, как пришла собака, в голову стали приходить всякие идеи и проекты.
Простые идеи и понятные проекты. Появились силы что-то делать, двигаться. И потекли деньги. Сначала закапали, потом потекли. Это желтая собака принесла счастье! Так женщина сказала. Это была собака счастья!
Может, когда варили кастрюлю еды для собаки и ее щенков, когда видели несчастье и беспомощность голодного и брошенного существа, получили мощный импульс к действию? Поняли и испугались будущего? Может, и так.
А может, собака была волшебная. Женщине виднее, это же с ней случилось! А может, это доброе волшебство доброго сердца. Оно часто бьется в груди тех, кто говорит простыми словами и совершает простые добрые поступки из самых простых чувств: из милосердия. Просто так…
Марья Ивановна легким шагом вошла в класс и съежилась. Старое здание совсем обветшало и требовало ремонта. В щели между окнами пробирался холодный воздух. Она застегнула кофту и села за рабочий стол. Марья Ивановна была учителем русского языка и литературы. Денег получала немного и в свободное время обучала детей в детских домах.
Вот и сейчас Марья Ивановна пришла в класс, чтобы проверить тетрадки детей, которые были лишены родительского тепла и уюта. Недавно они писали сочинение о своей самой заветной мечте.
Учительница разворачивала одно сочинение за другим. Поток искренних желаний лился на нее рекой. Сироты не просят многого. Их желания всегда добры и умиротворены. И в большинстве случаев им немного нужно для маленького счастья.
"Я мечтаю о фотоаппарате. Это такая штука, которая все может запомнить: первую улыбку, первые слезы, первых друзей и первых врагов. Я бы фотографировал все на свете, а потом каждому показывал, как у нас тут все устроено".
"Я очень хочу, чтобы у меня была сто одна роза. Я бы подарил их каждой девочки в детском доме. И воспитателям тоже".
"Мне бы хотелось иметь что-то свое. Тут у каждого все одинаковое. А я бы хотел иметь что-то личное. Только мое. Я был бы рад даже кружке, но только чтоб она была моя. И чтоб с нарисованной машинкой".
Марья Ивановна взяла следующую тетрадь и, раскрыв, стала медленно вчитываться в каждое слово. Когда-то кто-то сказал мне, что мечты должны быть нереальными, иначе это просто планы на завтра.
Что ж моя мечта на самом деле нереальная. Когда моя мама была рядом, я была плохой дочерью. Я ругалась с ней и не всегда старалась показывать, как сильно я ее люблю. Как мне дорого каждое мгновение, проведенное с ней вместе. И теперь, когда она ушла, поздно кричать и что-то стараться доказать. Ее нет. Нельзя быть готовым к смерти родного человека"
Учительница нервно поправила очки и с трудом заставила себя читать дальше. "Вот уже пять лет, как я каждый день просыпаюсь с надеждой, что это все был страшный сон. Но это не сон…
Серые стены, одинаковые простыни, кровати в несколько рядов, и девчонки похожие на мальчишек. Мы тут все одинаковые. Все с разбитыми сердцами. Мне повезло, что я хотя бы не с самого рождения тут. Что хотя бы немного могла наслаждаться любовью мамы. Иногда, зажмурившись, я вспоминаю, как она целовала меня, когда я уходила в школу.
Здесь очень холодно даже летними ночами, а время тянется как вязкая глина. С каждым годом становится лишь тяжелее, хотя обещают, что когда я вырасту, станет легче". Марья Ивановна оторвала глаза от тетради. В их уголках стояли слезы, а во рту застрял ком, который не давал сделать вдох.
Несколько минут она смотрела на одну точку в стене и ждала, когда ее отпустит. И лишь потом продолжила с усилием читать. "После похорон я ни разу не заплакала. Я боюсь оказаться слабой, ведь меня совсем некому защитить.
Знаете, так тяжело осознавать, что никто и никогда не назовет меня дочерью. Эти пять лет сильно изменили меня. Я разучилась верить людям. В нашем детском доме столько осколков судеб, что невольно режешь себе руки, пытаясь согреть ими чье-то сердце.
Кто-то плачет по ночам, кто-то пристально смотрит в окно, кто-то во время прогулки вздрагивает от скрипа калитки. Многие верят, что мама вернется за ними.
Это слепая надежда, которая рушится от чьих-то жестоких слов: «мама умерла». Но куда обиднее звучат слова: «она тебя бросила и ты ей не нужен». Детские ручонки невольно сжимаются в кулачки, маленькие и безобидные, а глаза вовсе не полны злобы в них – вселенская грусть".
Учительница больше не чувствовала холод. Ей было больно оттого, что она читает, но и оторваться от написанного она не могла. "Среди нас есть и те, кто здесь с рождения, те, от которых отказались родители. Для которых собственное счастье оказалось важнее жизни беззащитной крохи.
Малыш подрастает и вместо первого слова: «мама!», отводит глаза. И лишь при свете тусклой лампочки в коридоре можно разглядеть слезинку, стекающую по щеке. Эти слезы вовсе не соленые, они горькие настолько, что, почувствовав их однажды на своей щеке, навсегда запомнишь их вкус".
У женщины появилось горькое чувство во рту, и она уже не сдерживала слезы. Кажется, влага попала даже на тетрадку. Чувства скорби и обиды заполонили ее душу. Но дочитать было необходимо.
"Страшно оказаться здесь, где по коридорам слышится детский плач. Дети зовут маму, не всегда понимая, какая она. Но обязательно самая добрая и самая красивая. Так что да. У меня самая настоящая мечта. Потому что она нереальная. Я хочу хоть на пять минут снова увидеть маму…"
Буквы в конце совсем расплылись. Видимо, автор сочинения уже не в силах был их красиво выводить. Марию Ивановну трясло. Она давно работала здесь, но привыкнуть к такому невозможно.
Конечно, она поставит за сочинение пятерку, но разве это важно. Ведь ничто в мире не сравнится с отсутствием любящих людей рядом…
День начинался замечательно: на столе абрикосовое варенье, плюшка в сахарной пудре и кофе с корицей, на окне — довольный кот Семён.
На стекле морозный узор, на ногах пушистые носки. За окном минус 20, а в квартире тепло и пахнет лимоном: когда-то маленькая веточка стала деревцем и теперь его тонкокожие плоды источают нежный медово-мятный аромат.
Шторы почти прозрачные, лёгкий тюль — узорчатый: она, кот и лимон любят много солнечного света. Часы с кукушкой на стене у всех вызывают недоумение, у неё — счастье. Книги на полках такие, что хочется перечитывать.
Муж уходил весной, сказал: она хорошая. Профессор. Вещи собирал скрупулёзно. Для оправдания ухода обвинял её в легкомыслии и любви к помоечным котам. А Семён, он раньше в подвале жил, а не в помойке, но муж сказал: это одно и тоже!
Она потом представила профЭссоршу: полная, немолодая, в хлопчатых чулках и очки. Или: молодая, худая, но тоже очки.
Сидит над диссертацией, грызёт карандаш, задумчиво разглядывает узор на её ковре. Ковёр, как впрочем и остальное, не жалко.
Для сожалений есть в жизни события посерьёзнее, а она записалась на курсы и научилась шить.
Рассказала соседке. Старушка принесла нафталиновый отрез в розочках, платье вышло на загляденье.
Итог: всё лето из её многоквартирного подъезда выпархивали старушки, яркие, словно бабочки: в горошек, в крапинку, в клеточку, в цветочек и летели за творожком и геркулесом, улыбаясь своему отражению в витринах, оставляя шлейф из запаха ландыша и земляничного мыла.
Сейчас, зимой, она шьёт им тёплые фланелевые платьица и угощает лимонами, они вяжут ей пушистые варежки и носочки.
А вечером пропал кот. Обнаружилась незахлопнутая дверь и она, накинув на себя что под руку попало, помчалась во двор. Морозный чистый воздух совершенно не препятствовал её громким крикам проникать в каждый уголок двора и во многие квартиры.
Наконец, одно из окон первого этажа открылось, показалась лохматая и заспанная мужская голова.
Что же вы так кричите, девушка, спросила голова, что натворил этот несчастный Семён? Потом они вместе спускались в подвал, светили фонариком, держались за руки, чтобы не потеряться, говорили «ой, мамочки!», когда луч света догонял убегающую мышь.
Безрезультатно обойдя подвальные катакомбы, выбрались наружу, а там, на фоне близкой огромной луны, четко был виден силуэт кота на верхушке дерева.
Потом оказалось, что это кошка, а не кот, но было поздно: на его куртке зияла дыра и немного кровоточила рана на щеке.
Он чуть слышно прихлебывал горячий чай и ел абрикосовое варенье, на щеке белела полоска пластыря.
Она латала рваную куртку и горестно вздыхала. В кухню, неслышно ступая и жмурясь от яркого света, зашёл Семён: только что проснулся.
Всё это время он сладко спал в шкафу, на опустевшей, после ухода мужа, полке. Там оказалось темно, тихо и приятно пахло от стопки махровых полотенец — то что надо для спокойного безмятежного сна. Ему снились рыбные котлеты и большой кувшин теплого молока.
Он купил новую куртку, а старую увёз на дачу: в ней можно ходить в лес за грибами. Она готовит их в сметане и печёт изумительный лоранский пирог.
Когда созревают абрикосы, они варят душистое варенье и ароматный джем: зимой из открытой банки будет пахнуть летом, мёдом и тёплым солнцем.
Старушки, глядя на её пополневшую талию, начали вязать крошечные носочки и чепчики. Кот, по-прежнему, любит спать в шкафу: только там ему снятся необыкновенные вкусные сны.
