Я долгое время перебирала разные рецепты сырников, прежде чем нашла "тот самый" — именно тот, которым мне захотелось поделиться. Сырники (или творожники) приготовленные по этому рецепту, получаются очень нежными и вкусными.
Вам потребуется:
400 г творога 3 ст.л. манки 4 ст.л. муки 2 яйца 2 ст.л. сметаны щепотка соли сахар по вкусу сушеная вишня или другие сухофрукты по вкусу (изюм, чернослив, курага и проч.)
Как готовить:
1. Если творог крупнозернистый — протираем его через сито. Добавляем яйца, сметану, соль, сахар, вишню, манку и муку. Замешиваем однородное тесто и даем ему постоять минут 15, чтобы манка разбухла. Тесто в итоге не должно получиться крутым — оно должно быть такой консистенции, чтобы из него можно было худо-бедно слепить сырники.
2. От готового теста отделяем по небольшому кусочку, скатываем в шарик, обваливаем в муке и придаем приплюснутую форму. Жарим на растительном масле с обеих сторон.
Баба Валя кое-как открыла калитку, с трудом доковыляла до двери, долго возилась со старым, уже тронутым ржавчиной замком, зашла в свой старый нетопленый дом и села на стул у холодной печи.
В избе пахло нежилым. Она отсутствовала всего три месяца, но потолки успели зарасти паутиной, старинный стул жалобно поскрипывал, ветер шумел в трубе — дом встретил её сердито: где ж ты пропадала, хозяйка, на кого оставила?! Как зимовать будем?!
Ещё год назад баба Валя бойко сновала по старому дому: побелить, подкрасить, принести воды. Её маленькая лёгкая фигурка то склонялась в поклонах перед иконами, то хозяйничала у печи, то летала по саду, успевая посадить, прополоть, полить.
И дом радовался вместе с хозяйкой, живо поскрипывал половицами под стремительными лёгкими шагами, двери и окна с готовностью распахивались от первого прикосновения маленьких натруженных ладоней, печка усердно пекла пышные пироги.
Им хорошо было вместе: Вале и её старому дому. Рано схоронила мужа. Вырастила троих детей, всех выучила, вывела в люди.
Один сын – капитан дальнего плавания, второй – военный, полковник, оба далеко живут, редко приезжают в гости.
Только младшая дочь Тамара в селе осталась главным агрономом, с утра до вечера на работе пропадает, к матери забежит в воскресенье, душу пирогами отведёт – и опять неделю не видятся.
Утешение – внучка Светочка. Та, можно сказать, у бабушки выросла. А какая выросла-то! Красавица! Глазищи серые большие, волосы цвета спелого овса до пояса, кудрявые, тяжёлые, блестящие – сияние даже какое-то от волос. Сделает хвост, пряди по плечам рассыплются – на местных парней прям столбняк нападает.
Рты открывали – вот как. Фигура точёная. И откуда у деревенской девчонки такая осанка, такая красота? Баба Валя в молодости симпатичная была, но если старое фото взять, да со Светкиным сравнить – пастушка и королева…
Умница к тому же. Окончила в городе институт сельскохозяйственный, вернулась в родное село работать экономистом.
Замуж вышла за ветеринарного врача, и по социальной программе молодой семьи, дали им новый дом. И что это за дом был! Солидный, основательный, кирпичный. По тем временам особняк целый, а не дом.
Единственное: у бабушки вокруг избы — сад, всё растёт, всё цветёт. А у нового дома внучки пока ничего вырасти не успело – три тычинки.
Да и к выращиванию, Светлана, прямо скажем, была особо не приспособлена. Она, хоть девушка и деревенская, но нежная, бабушкой от любого сквозняка и тяжёлого ручного труда оберегаемая.Да ещё сын родился Васенька. Тут уж некогда садами-огородами заниматься.
И стала Света бабушку к себе зазывать: пойдём да пойдём ко мне жить – дом большой, благоустроенный, печь топить не нужно.
А баба Валя начала прибаливать, исполнилось ей восемьдесят лет, и, как будто болезнь ждала круглой даты – стали плохо ходить когда-то лёгкие ноги.
Поддалась бабушка на уговоры. Пожила у внучки пару месяцев. А потом услышала:
-Бабушка, милая, я тебя так люблю — ты же знаешь! Но что ж ты всё сидишь?! Ты ж всю жизнь работаешь, топчешься! А у меня смотри – расселась… Я хозяйство хочу развести, от тебя помощи жду…
-Так я не могу, доченька, у меня уже ножки не ходят… старая я стала…
-Хм… Как ко мне приехала – сразу старая…
Вобщем, вскоре бабушка, не оправдавшая надежд, была отправлена восвояси и вернулась в родной дом. От переживаний, что не справилась, не помогла любимой внучке, баба Валя совсем слегла.
Ноги шаркали по полу медленно, не желая двигаться – набегались за долгую жизнь, устали. Дойти от постели до стола превратилось в трудную задачу, а до любимого храма – в непосильную.
Отец Борис сам пришёл к своей постоянной прихожанке, до болезни деятельной помощнице во всех нуждах старинного храма. Внимательным глазом осмотрелся.
Баба Валя сидела за столом, занималась важным делом — писала свои обычные ежемесячные письма сыновьям.
В избе холодновато: печка протоплена плохо. Пол ледяной. На самой тёплая кофта не первой свежести, грязноватый платок — это на ней-то, первой аккуратнице и чистюле, на ногах стоптанные валенки.
Отец Борис вздохнул: нужна помощница бабушке. Кого же попросить? Может, Анну? Живёт недалеко, крепкая ещё, лет на двадцать моложе бабы Вали будет.
Достал хлеб, пряники, половину большого, ещё тёплого пирога с рыбой (поклон от матушки Александры).
Засучил рукава подрясника и выгреб золу из печи, в три приёма принёс побольше дров на несколько топок, сложил в углу. Затопил. Принёс воды и поставил на печь большой закопчённый чайник.
-Сынок дорогой! Ой! То есть, отец наш дорогой! Помоги мне с адресами на конвертах. А то я своей куриной лапой напишу – так ведь не дойдёт!
Отец Борис присел, написал адреса, бегло бросил взгляд на листочки с кривоватыми строчками. Бросилось в глаза — очень крупными, дрожащими буквами: «А живу я очень хорошо, милый сыночек. Всё у меня есть, слава Богу!»
Только листочки эти о хорошей жизни бабы Вали – все в кляксах размытых букв, и кляксы те, по всей видимости, солёные.
Анна взяла шефство над старушкой, отец Борис старался регулярно её исповедовать и причащать, по большим праздникам муж Анны, дядя Петя, старый моряк, привозил её на мотоцикле на службу.
Вобщем, жизнь потихоньку налаживалась. Внучка не показывалась, а потом, через пару лет, и тяжело заболела. У неё давненько были проблемы с желудком, и свои недомогания она списывала на больной желудок. Оказался рак лёгких.
Отчего такая болезнь её постигла – кто знает, только сгорела Светлана за полгода. Муж буквально поселился на её могиле: покупал бутылку, пил, спал прямо на кладбище, просыпался и шёл за новой бутылкой.
Четырёхлетний сын Вася оказался никому не нужен – грязный, сопливый, голодный. Взяла его Тамара, но по своей многотрудной деятельности агронома, внуком ей заниматься было некогда, и Васю стали готовить в районный интернат.
Интернат считался неплохим: энергичный директор, полноценное питание, на выходные можно брать детей домой.
Не домашнее воспитание, конечно, но Тамаре некуда было деваться: на работе приходилось задерживаться допоздна, а до пенсии ещё нужно дожить.
И тогда в коляске старого «Урала» к дочери приехала баба Валя. За рулём восседал толстый сосед дядя Петя, одетый в тельняшку, с якорями и русалками на обеих руках. Вид у обоих был воинственный. Баба Валя сказала коротко:
-Я Васеньку к себе возьму.
-Мам, да ты сама еле ходишь! Где тебе с малым справиться! Ему ведь и приготовить и постирать нужно!
-Пока я жива, Васеньку в интернат не отдам, — отрезала бабушка. Поражённая твёрдостью обычно кроткой бабы Вали, Тамара замолчала, задумалась и стала собирать вещи внука. Дядя Петя увёз старого и малого до хаты, выгрузил, а потом почти на руках транспортировал обоих в избу.
Соседи осуждали бабу Валю: -Хорошая такая старуха, добрая, да, видимо, на старости лет из ума выжила: за самой уход нужен, а ещё ребёнка привезла… Это ж не кутёнок какой… Ему забота нужна… И куда только Тамарка смотрит!
После воскресной службы отец Борис отправился к бабе Вале с недобрыми предчувствиями: не придётся ли изымать голодного и грязного Ваську у бедной немощной старушки?
В избе оказалось тепло, печь основательно протоплена. Чистый, довольный Васенька с дивана слушал пластинку со старинного проигрывателя – сказку про Колобка.
А бедная немощная старушка легко порхала по избе: мазала пёрышком противень, месила тесто, била яйца в творог.
И её старые больные ноги двигались живо и проворно – как до болезни.
-Батюшка дорогой! А я тут это… ватрушки затеяла… Погоди немножко – матушке Александре и Кузеньке гостинчик горяченький будет…
Отец Борис пришёл домой, ещё не оправившись от изумления, и рассказал жене об увиденном. Матушка Александра задумалась на минуту, потом достала из книжного шкафа толстую синюю тетрадь, полистала и нашла нужную страницу: «Старая Егоровна отжила свой долгий век.
Всё прошло, пролетело, все мечты, чувства, надежды – всё спит под белоснежным тихим сугробом. Пора, пора туда, где несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание…
Как-то метельным февральским вечером Егоровна долго молилась перед иконами, а потом легла и сказала домашним: «Зовите батюшку – помирать буду». И лицо её стало белым-белым, как сугробы за окнами.
Домашние позвали священника, Егоровна исповедалась, причастилась, и вот уже сутки лежала, не принимая ни пищи, ни воды.
Лишь лёгкое дыхание свидетельствовало: душа ещё не улетела из старческого неподвижного тела. Дверь в прихожей раскрылась: свежий порыв морозного воздуха, младенческий крик. -Тише, тише, у нас тут бабушка умирает.
-Я ж младенцу не заткну рот, она только что родилась и не понимает, что плакать нельзя…
Из роддома вернулась внучка старой Егоровны, Настя, со смешным, красненьким ещё младенцем. С утра все ушли на работу, оставив умирающую старушку и молодую мамочку одних. У Насти ещё толком не пришло молоко, сама она, неопытная, не умела пока приладиться к дочери, и младенец истошно орал, сильно мешая Егоровне в её помирании.
Умирающая Егоровна приподняла голову, отсутствующий блуждающий взгляд сфокусировался и обрёл ясность. Она с трудом села на кровати, спустила босые ступни на пол и стала шарить слабой худой ногой в поисках тапок.
Когда домашние вернулись с работы, дружно отпросившись пораньше по уважительной причине (умирающая, а, может, уже испустившая последний вздох бабушка), то обнаружили следующую картину: Егоровна не только не собиралась испускать последнего вздоха, но напротив, смотрелась бодрее обычного.
Она решительно передумала помирать и бойко ходила по комнате, баюкая довольного, умиротворённого, наконец, младенца, в то время как обессиленная внучка отдыхала на диване».
Александра закрыла дневник, глянула на мужа, улыбнулась и закончила: -Моя прабабушка, Вера Егоровна, меня очень полюбила, и просто не могла позволить себе умереть.
Сказала словами песни: «А помирать нам рановато – есть у нас ещё дома дела!» Она прожила после этого ещё десять лет, помогая моей маме, а твоей тёще Анастасии Кирилловне, растить меня, свою любимую правнучку. И отец Борис улыбнулся жене в ответ.
Маргарита и Александр Тучковы: любовь, горе и бородинский хлеб
Наследница старинного рода следовала за любимым мужем по полям сражений, а после его смерти основала на Бородинском поле монастырь и открыла при нем общину для сирот и вдов.
«Вы, чьи широкие шинели Напоминали паруса, Чьи шпоры весело звенели И голоса, И чьи глаза, как бриллианты, На сердце вырезали след, — Очаровательные франты Минувших лет!»
Это свое знаменитое стихотворение Марина Цветаева посвятила молодому генералу Александру Алексеевичу Тучкову, погибшему в Бородинском сражении. Она влюбилась в его портрет, его судьбу, его невероятную любовь к жене.
Замуж за подлеца
Маргарита Тучкова, в девичестве Нарышкина, происходила из знатного рода, к которому принадлежала, например, мать Петра I, царица Наталья Кирилловна. Маргарита получила настолько хорошее образование и воспитание, насколько это было возможно для девушки в Росси в XVIII веке.
Родители ее баловали и называли Огоньком. В 16 лет девушку отдали замуж за Павла Ласунского, известного и обаятельного человека. Он был сыном близкой подруги семьи Нарышкиных, и казалось, это хорошая партия. Но при близком рассмотрении Ласунский оказался совершено пустым, глупым, не отягощенным моралью — он и женился-то на деньгах.
После свадьбы Ласунский сказал Маргарите, что не откажется ни от одной из своих любовниц, посоветовал кого-нибудь завести и ей. Тонкая, нежная, выросшая на прекрасных книгах Маргарита целыми днями плакала от ужаса. Казалось, она угодила в западню, а выхода нет; в 16 лет ее жизнь кончена…
В это время она познакомилась с удивительным Александром Тучковым. Вот как описывают его современники: «Со станом Аполлона Бельведерского соединял он душу ясную, возвышенную; сердце, дышащее тою чувствительностию, которая влечёт и зовёт к себе душу; ум, обогащённый всеми плодами европейского просвещения» Они полюбили друг друга. Ей, замужней, влюбляться было нельзя, но это была такая любовь, которая сильнее любого запрета.
Они радовались каждой встрече и не могли друг на друга насмотреться, дальше эти целомудренные отношения не заходили. В это время слухи о похождениях Ласунского дошли до родителей Маргариты. В ужасе они начали добиваться развода дочери: в то время это было непросто, пришлось хлопотать перед царем и Святейшим Синодом. А когда Маргариту и Ласунского развели, Александр Тучков сразу же к ней посватался. Но Нарышкины уже дули на воду: хватит с их доченьки и одного замужества, неизвестно еще, может этот Тучков не лучше Ласунского.
Кто владеет моим сердцем? Получив отказ, Александр уехал за границу, а Маргарита слегла в горячке. Выздоравливая, она перебирала в голове тоскливые мысли: он красавец и самый молодой генерал в России; а она — она уже побывала замужем, и уже не так молода, как хотелось бы…
В одну из таких грустных минут ей принесли конверт: в письме было стихотворение на французском. Каждая строфа заканчивалась двумя строчками: «Кто владеет моим сердцем? Прекрасная Маргарита!».
Через четыре года они поженились. И был на этой свадьбе странный и даже страшный момент: когда выходили из церкви, под ноги невесте бросился юродивый, протянул суковатую палку и закричал: «Мать Мария, возьми свой посох!».
Ох, вспомнит Маргарита об этом нищем… а пока вместе с мужем, счастливая настолько, что сама в это не верила, она ехала в их тульское имение. Год невероятного счастья, и – генералу Тучкову приказано прибыть в месторасположение своего полка: Наполеон вторгся в Пруссию, и все понимали – скоро он будет в России. Что ж: Тучков сел в коляску, немного подождал, пока жена спустится с ним попрощаться.
А она вышла в мужском костюме и спокойно села рядом с ним, и не слышала никаких уговоров. Где это Бородино? Изнеженная богатая дворянка не жалуясь, следовала за мужем по его фронтовым дорогам, жила зимой в палатке, переправлялась через ледяные реки. Прятала косу под фуражку и скакала рядом на коне в форме денщика.
И это Маргарита Тучкова стала первой сестрой милосердия в истории русской армии: ухаживала за ранеными, раздавала хлеб голодным в деревнях, которые проходили. И только когда у Тучковых родился Николенька, она поддалась уговорам мужа и вернулась с сыном домой.
Был в этой истории еще такой мистический момент: однажды Маргарита проснулась от кошмара. Ей снилось, будто бы она в маленьком, тесном городе, и на стене каждого дома написано «Бородино». И там к ней подошли брат и отец, протянули Николеньку: «Это все, что у тебя осталось от мужа». Сон был таким страшным, что Маргарита разбудила мужа. Чтобы успокоить ее, он велел принести карту. Они поискали это Бородино, не нашли, решили, что сон ничего не значит…
Через два месяца после этого сна генерал Тучков погиб в сражении под Бородино – в него попало пушечное ядро. Мать Александра Тучкова, узнав о судьбе сына, ослепла. И велела не звать доктора: «Мне не на кого больше смотреть». А Маргарита поспешила в Бородино. Она ходила по полю боя, искала любимого среди бесчисленного множества убитых – но пушечное ядро разнесло его тело на мелкие кусочки. Все, что удалось ей найти – его перстень с рубином Она почти не плакала – плакать было некогда. Собрала все свои драгоценности, заложила Тульское имение и построила на Бородинском поле храм в память всех погибших на нем.
Послужи страждущим
Без любимого жизнь шла своим чередом. Николенька рос похожим на отца. Переехали в Петербург, Маргарита отдала сына в Пажеский корпус. «Видишь, у нас все хорошо», — мысленно говорила она иногда мужу. Маргарита справлялась, но это были еще не все испытания, приготовленные для нее судьбой.
Грянул 1826 год. Младшего брата Маргариты, Михаила, отправили на каторгу по делу декабристов. Мать Маргариты не выдержала этого удара, умерла. Следом умер от скарлатины Николенька – ему было всего 15 лет. С этим горем Маргарита никак не могла справиться. Она отвезла тело сына на Бородинское поле, похоронила его в склепе церкви и поселилась неподалеку в старой избушке.
Крестьяне прозвали ее «полуночной княгиней»: каждую ночь ей слышались голоса мужа и сына, она выбегала навстречу этим голосам, кричала, плакала… Жить было невыносимо, но и уйти из жизни по доброй воле она не могла. «Скучно жить — страшно умереть…», — писала Маргарита Тучкова подруге.
Маргарите помог митрополит Филарет: он долго разговаривал с ней, и сумел убедить, что она сможет спасти себя в служении тем, кому еще хуже, чем ей. «Господь дает тебе знак: послужи страждущим, коими кишит грешная земля наша».
Бородинский хлеб
Остаток жизни Маргарита посвятила делам общины для обездоленных женщин и сирот. Она не гнушалась никакой тяжелой работы, ухаживала за больными, а через три года приняла малое пострижение и стала инокиней Меланией. Когда отмечали 25-летие Бородинской битвы, Мелания слегла от переживаний. Ее навестил царь, спросил, что может для нее сделать. «Отпустите с каторги моего брата, Михаила», — попросила она. И царь не отказал – вскоре Михаил вернулся с каторги.
А Мелания была пострижена в монахини с именем Мария. Каждый день она обходила двор монастыря, опираясь на суковатую палку, и вспоминала того юродивого у церкви, который крикнул ей, молодой и счастливой: «Мать Мария, возьми свой посох!».
Маргарита шесть лет прожила в счастливом браке с Александром Тучковым, и скорбела по нему сорок лет.
… По распоряжению игуменьи Марии, вдовы генерала Александра Тучкова, при монастыре построили пекарню. Там впервые испекли бородинский хлеб – тот самый, хорошо нам знакомый, черный с кориандром. Кориандр на хлебе – символ картечи, а хлеб был сначала поминальным; его пекли в память о ее убитой любви, в память обо всех, погибших на войне 1812 года.
