Его не стало в 1937 году, а она писала ему письма ещё 44 года.
Удивительная, трогательная история любви и верности.
После смерти мужа, она продолжала писать ему письма. Ритуал был неизменный: надевала красивое платье, красила губы, выбирала из стопки писем очередное письмо, когда-то написанное им.
Иехиел-Лейб Арьевич Файнзильберг — такое имя при рождении получил в 1897 году мальчик, родившейся в семье одесского бухгалтера. Это потом он стал известным писателем по имени Илья Ильф. Отец пытался дать хорошее образование старшим сыновьям — отдал в гимназию, а Илью в ремесленное училище. Но напрасно! Старшие братья стали художниками, а Илья поработав чертёжником, электромонтёром, и даже бухгалтером подался в писатели.
А в 1904 году в семье одесского пекаря родилась красивая девочка Маруся Тарасенко. Мария окончила гимназию и увлеклась живописью, поэтому вначале она познакомилась со старшими братьями Ильи, посещая творческое объединение художников. А Илья посещал объединение поэтов. Они познакомились, когда Марусе было всего 17 лет. Их жаркие споры о литературе и живописи незаметно перешли в любовь.
Илья Ильф был очень застенчив, поэтому избрал литературный путь в выражении чувств захвативших его сердце. Он стал писать Марусе письма, практически каждый день. Приходя домой со свидания, молодой человек тут же принимался за очередное письмо любимой. В 1923 году Илья Ильф уезжает в Москву, и устраивается на работу в газету «Гудок». Поженились они с Марусей в 1924 году, но жили врозь, не было средств снимать жильё.
Но письма друг другу, наполненные нежными чувствами писали почти каждый день. Только в 1929 году, они получили комнату в коммуналке и стали жить вместе. К этому времени, Илья Ильф в сотрудничестве с Евгением Петровым уже написали роман «Двенадцать стульев». Пришёл успех, материальное благополучие, командировки по стране и за границу. В 1935 году у Ильи и Маруси родилась дочь Александра.
Но к сожалению, счастье было недолгим. Илья Ильф болел туберкулёзом ещё с 20-х годов. После поездки в Америку у него началось обострение. В те годы туберкулёз не лечился. 13 апреля 1937 года Илья Ильф скоропостижно скончался. Ему было всего 39 лет.
Маруся осталась вдовой в 33 года. Претендентов на руку и сердце было много. Красивая, образованная молодая женщина. Но она отвергала все предложения. Такого, как её любимый Илья не нашлось.
О том, что мама хранила письма от отца, и писала ему на протяжении 44 лет, дочь узнала только после её смерти. Дочь — Александра Ильинична умерла в 2013 году. У них была короткая и яркая любовь. Илья Ильф и Маруся Тарасенко.
инет
Имейте в виду, уважаемый Шура, даром я вас питать не намерен. За каждый витамин, который я вам скормлю, я потребую от вас множество мелких услуг.
Мир так и не увидел ее провала. Она просто не была на него способна. Где-то в небесной канцелярии, еще до ее рождения, было решено подарить миру ангела танца с печальным взором. 8 января 113 лет назад в Петербурге родилась Галина Сергеевна Уланова(1910-1998), величайшая балерина всех времен и народов, народная артистка СССР, гениальная русская танцовщица, магия танца которой, так и не разгадана до сих пор.
Поклонницами таланта Улановой были Грета Гарбо и Вивьен Ли, Кэтрин Хепберн и Сергей Рахманинов. Алексей Толстой называл ее «обыкновенная богиня»,а выдающаяся английская балерина Марго Фонтейн называла Уланову первой балериной ее эпохи.
Уланова единственная балерина своего времени, которой при жизни были поставлены 2 памятника. Один в Петербурге. Второй в Стокгольме. У балерины были все мыслимые и немыслимые звания и награды, как в СССР, так и за рубежом, но не это составляло смысл ее жизни.
С детства Галина жила в своем мире, куда не впускала никого и была права. Уже потом, она слышала о себе небылицы, слухи и улыбалась, ибо только в танце была вся ее жизнь — истинная, настоящая и открытая каждому.
Уланова- это чистота , Уланова-это идеал, Уланова-это сокровище русской культуры. Золушка, Джульетта, Жизель, Одетта-Одиллия- это все она- Галина Сергеевна.
Ее близкая подруга и коллега по Большому театру, великая Ольга Лепешинская, как-то сказала: «Мы все хорошие балерины, а Галя-гений». Непостижимая Уланова ушла в полном одиночестве, так и оставив без ответа вопрос: «Почему-же Уланова была первой»?
80 лет назад по Ленинграду пронёсся слух о новом и необычайном явлении. «Вы видели эту девочку – Галю Уланову?»,— взахлёб спрашивали друг у друга всезнающие и очень привередливые питерские балетоманы. Один из них, писатель А. Толстой, посетив накануне «Шопениану» с участием юной выпускницы Ленинградского хореографического училища, недоуменно пожал плечами: «Не понимаю, почему вы так волнуетесь? В конце концов, она всего лишь обыкновенная богиня». Изысканно пошутив, «красный граф» удивительным образом попал в точку.
Много лет спустя американский фотограф и профессиональный интервьюер Альберт Кан, познакомившись с Улановой через посредство переводчика (балерина не знала иностранных языков), явственно ощутил тот же самый, таинственный парадокс: «Я выходил от Улановой с уверенностью, что встретил женщину настолько же необыкновенную, насколько обыкновенной она казалась».
В самом деле – она не блистала особой интеллектуальностью. В свободную минуту читала Тургенева и газету «Вечерняя Москва». Летом отдыхала у друзей в ближнем Подмосковье, не прельщаясь тёплыми морями и дорогими курортами. Любила гулять по лесу, плавать в реке и кормить голубей на Театральной площади. А ещё – принимать гостей, потчуя их простеньким домашним печеньем и чаем из сервиза с цветочками.
Альберт Кан так и не сумел разговорить Уланову, заставить её раскрыть свои секреты. Он мечтал о книге диалогов – а получился альбом с фотографиями, который она упорно не позволяла издавать, потому что в подписях и комментариях он «слишком превозносил» её. Эта женщина больше всего на свете боялась рекламы. В её элегантной безупречности блеск славы ей казался безвкусной, аляповатой мишурой.
Но – странное дело – чем больше она старалась спрятаться в тень, в тишину, в ненарушимый покой своего внутреннего мира, тем пышнее и ярче разрасталась легенда Улановой. Так что, в конце концов, внутри этой легенды можно было спрятаться, как в коконе. Её знали все – но никто не знал. Гордо демонстрируя очередному обожателю свои бицепсы, она сказала: «Я сильнее, чем вы думаете».
Ей было 49 лет, и она по-прежнему была в прекрасной форме. Узкие брючки и свитер грациозно обтягивали её стройную фигуру, пышные волосы непринуждённо развевались по ветру. Вынимая из сумочки очередную упаковку жвачки «Spearmint», предусмотрительно и в баснословных количествах привезенной из Америки, она, должно быть, выглядела инопланетянкой в Москве образца 1959 года. Уланова и была пришелицей с других планет.
Она не знала дьявольских игр, которые разыгрывались в непосредственной близости от неё. Она поступала так, как находила нужным. Она не танцевала ни в балетах, которые писали начальники, ни на приёмах у Сталина или Хрущёва. Не вступала в партию, не подписывала позорных писем, ни на кого не доносила. Если узнавала, что близкий ей человек поступил подло или просто пошёл на компромисс – в жизни ли, в творчестве, – сразу и бесповоротно разрывала отношения.
Но от друзей никогда не отрекалась. В самые тяжёлые и мрачные годы она не боялась общения с эмигрантами, свято хранила постоянно пополнявшуюся стопку писем знаменитого хореографа Сержа Лифаря. Эти его письма к ней всегда начинались одинаково: «Я к вам пишу, чего же боле…» И даже пудель Улановой прибыл к ней с Запада: одна из лондонских поклонниц, прослышав, что балерина обожает всяческих зверюшек, прислала ей этот прелестный подарок через посредство корреспондента «Daily Mail».
Галина Сергеевна баловала его немилосердно, а возвратившись из театра, брала на руки и шептала ему что-то на языке, понятном лишь им двоим. Детей у неё не было, а муж – Вадим Рындин, главный художник Большого театра – был намного старше её и слишком суров, чтобы по-настоящему ее баловать.
Может быть, она была наивна; являлась в кабинет к Фурцевой (тогдашнему министру культуры) и говорила: «Наш замечательный педагог Асаф Михайлович Мессерер сейчас преподаёт за границей. Нельзя ли и нам – в порядке обмена – пригласить репетитора с Запада?» В те годы она была председателем худсовета в Большом театре. Можно себе только вообразить, каким упрямым, строгим и дотошным был этот худсовет.
Но Улановой всё сходило с рук. Власти, зная ей цену, осыпали её благодеяниями. У неё было всё: огромная квартира с видом на Кремль, персональная «Волга» с шофёром, звание народной артистки СССР и две звезды Героя социалистического труда, в народе именуемые Гертрудой. Она участвовала во всех гастролях театра вплоть до 1960 года, когда Большой балет впервые отправился в Лондон без неё. Но, надо думать, причиной здесь были не козни КГБ, а мощное влияние новой, агрессивной звезды – Майи Плисецкой. Впрочем, истинную подоплёку событий, происходивших в те дни, мы, должно быть, никогда не узнаем.
Даже с началом гласности Уланова категорически пресекала всякие расспросы, всякие попытки напечатать о ней что-нибудь такое, о чём окружающие её люди поневоле знали, но обязаны были молчать. Она не хотела представляться жертвой. За 16 лет ежедневных занятий в классе А. Мессерера никто не видел её плачущей. В детстве на вопрос: «Кем ты хочешь быть?» – она неизменно отвечала: «Мальчиком». В юности она с удовольствием изучала мужские партии и даже знала приёмы поддержки. Но точно так же она не хотела представляться и героиней.
По Москве до сих пор бродят анекдоты: «Вы знаете, что сказала Уланова, когда её попросили обеспечить лауреатские награды нашим бездарным конкурсантам?» – «А что она ответила, когда ей намекнули, кого и как нужно отблагодарить за орден, который она недавно получила?» И прочее в том же духе. И только она сама вовеки сохранила молчание. Об этом. О любви, которая, говорят, когда-то вспыхнула между ней и премьером ленинградского балета Константином Сергеевым, а потом закончилась катастрофой: Сергеев предпочёл другую балерину, Дудинскую.
Тогда Уланова уехала из Ленинграда и больше без особой нужды туда не возвращалась.
Она ушла из жизни тихо и одиноко, твёрдо и решительно, как в своё время уходила со сцены. Предполагают, что перед смертью она уничтожила дневники, которые вела с детских лет. В какие миры она отправилась? А может быть, всё вышло, как писала в своё время «New York Times»: «Если где-то в космосе есть цивилизация выше нашей, то Уланова была бы лучшей представительницей нашей планеты».
Юлия Андреева
Легенда балета Галина Уланова: «Обыкновенная богиня из другого века»
Ей рукоплескали в Лондоне, Вене, Нью-Йорке, Токио, Париже, Риме, Каире и многих других городах мира. Ее танец называли «поэзией, драмой и музыкой в движении»
Про нее на протяжении всей её жизни говорили исключительно в превосходной форме – великая, неподражаемая, гениальная. И не было ни одного человека, кто бы усомнился в её уникальности.
Немногие знают о том, что в Москве есть музей-квартира балерины Галины Улановой. Он находится в высотке на Котельнической набережной.
В этом музее сегодня можно узнать многое о жизни великой балерины. Москвичкой знаменитая балерина становиться не собиралась — слишком любила родной Ленинград. Несмотря на это, советское правительство определило ей место в Москве — все самое лучшее должно было быть сосредоточено в столице.
*****
Галина Уланова родилась 8 января 1910 года. Родители Гали оба были артистами Мариинского театра, выступали в антрепризе Анны Павловой, позднее отец стал режиссером балетного театра, а мать — преподавателем.
Родители Галины Улановой
Маленькая Галя в детстве не мечтала о балете. Она хотела стать моряком, и непременно — капитаном. До девяти лет ее любимой одеждой была матроска, а любимой игрушкой — кораблик на веревочке.
Но после революции родители решили отдать дочь в балетное училище — в отличие от других школ, это был интернат, а значит Галя была бы всегда на государственном обеспечении, хоть как-то, но одета, обута и накормлена.
Так в девять лет Галя начала учиться балету. Поначалу ей никак не удавалось привыкнуть к интернату: в первое же утро она попыталась сбежать, а потом, видя мать, которая навещала ее каждый день, горько плакала, уткнувшись ей в колени.
Но именно с тех пор Галя на всю жизнь запомнила слово «должна». И это слово ее жизнь и определяло. «Я должна… Эта формула в моем сознании появилась куда раньше, чем стремление к творчеству и чем желание играть и танцевать на балетной сцене».
После окончания училища Уланова была сразу принята в балетную труппу Ленинградского театра оперы и балета. Причем не в кордебалет, а сразу солисткой.
На первую зарплату, растерявшись от невиданной суммы — 60 рублей, накупила пирожных в кафе «Норд» . А больше ничего не придумала. Она тогда совсем не увлекалась вещами, естественными и понятными для любой женщины: косметикой, нарядами, безделушками. Но то, что французы называют «шармом» было в ней заложено природой.
*****
Свою первую Одетту-Одиллию в «Лебедином озере» Уланова станцевала в 1929 году и танцевала ее потом всю жизнь.
С середины 30-х годов слава Улановой распространилась за пределы Ленинграда. В 1935 году Уланова впервые танцевала на сцене Большого театра «Лебединое озеро». Вскоре попала в число сталинских любимиц — была четырежды награждена Сталинской премией.
После подписания договора с Германией, Риббентропу не могли не показать русский балет — гордость СССР. На следующий день после выступления Улановой прислали корзину цветов от министра третьего рейха. Уланова была насмерть перепугана этим даром и еще долго не могла прийти в себя.
Несмотря на всемирную славу, на покровительство первых лиц страны, Уланова всегда оставалась простым, скромным человеком. По воспоминаниям тех, кто знал её, она носила значок «Ворошиловский стрелок» за меткую стрельбу, ходила на занятия по противовоздушной и противохимической обороне, ездила на трамвае, не выделяясь ничем в толпе. По словам людей, работавших с ней в труппе, никогда от нее не исходило ощущения звезды и ни в чем не давала она почувствовать исключительность своего положения.
*****
Свою личную жизнь Уланова всегда тщательно оберегала от посторонних глаз. Впервые она вышла замуж в 17 лет — за Исаака Милейковского, преподавателя фортепиано в училище. Маленький, лысоватый, ничем не примечательный — все удивлялись этому выбору. Но Галина никому ничего не объясняла, а уже через год рассталась с мужем и увлеклась дирижером Кировского театра Евгением Дубовским. Но и их гражданский брак тоже оказался недолговечным.
Юрий Завадский
В 1937 году Уланову познакомили с Юрием Завадским — к тому времени уже не только талантливым актером, но и состоявшимся режиссером. Завадский был старше Улановой на 16 лет, был женат на Вере Марецкой, имел сына. Завадский стал единственным официальным мужем Улановой — правда, не сразу, а тогда, когда роман уже подошел к концу. Брак был не совсем обычный: они жили в разных квартирах и никогда не вели совместного хозяйства — считали, что только так и могут существовать два творческих человека. Официально они оставались мужем и женой до самой смерти Завадского в 1977 году.
Галина Уланова с Иваном Берсеневым
После войны, в Москве Уланова жила с Иваном Берсеневым, актёром и режиссером. Говорили, что он входил в первую десятку самых красивых мужчин Москвы. Иван Николаевич был намного старше Улановой — в 1911 году он был уже артистом Художественного театра. Берсенев был женат на Софье Гиацинтовой, но ради Улановой оставил семью. Вместе они прожили до смерти Берсенева в 1951 году.
С конца 50-х годов Уланова жила с Вадимом Рындиным — главным художником Большого театра, известным не только у нас в стране, но и за рубежом. Он был старше нее всего на восемь лет. Был умен, чрезвычайно начитан, с ним было очень интересно разговаривать. Несмотря на то, что Уланова не любила говорить о личной жизни, как-то она призналась: «Вадим Федорович был ревнивым. Иногда это приводило ко всяким неприятностям. Но что лукавить?! В глубине души я думала: вот тебе уже за сорок, а тебя еще ревнуют…» Кроме того, он был неравнодушен к алкоголю — говорят, именно из-за этого они и расстались.
Но ни один из её мужей в квартире, в которой сейчас находится музей Улановой, не жил. Балерина переехала в неё в 76 лет, одна.
Уланова говорила о своей личной жизни так: «Наверное, я — просто по характеру не домашний человек, вот и семьи не получилось. Но все мои мужья были люди творческие, талантливые, очень интересные. Они многое мне дали, многому научили… Я всех с признательностью вспоминаю». *****
Еще в юности родители сказали ей: «Галя, ты ни в коем случае никогда не должна иметь детей. Или сцена, или дети…»
Несколько лет вместе с Улановой жила её подруга Татьяна Агафонова — журналистка, которая ради великой балерины оставила карьеру и стала её компаньонкой, помощницей, домработницей. Уланова относилась к ней как к дочери, но Татьяна рано умерла и тогда Галина Сергеевна осталась совсем одна.
Уже после смерти Улановой долгое время оставалось под вопросом, кому достанется её квартира. Детей у неё не было, сама она была единственным ребёнком, но, разумеется, наследники на квартиру с видом на Кремль быстро нашлись.
Конституционный суд отказал им в праве на наследство, но возникла другая опасность — что квартира и имущество будет пущено с молотка. Инспектор-налоговик тогда даже сообщила в радиоэфире, что в квартире Улановой «одни побрякушки».
К счастью, всего этого удалось избежать, когда квартиру взял на баланс Бахрушинский музей. О каких же «побрякушках» шла речь? Например, в 1951 году, во Флоренции, Галину Уланову впервые увидела на сцене американка Эвелина Кунард. Выступление Улановой так потрясло ее, что с тех пор она не пропускала ни одного выступления балерины за границей. Кунард основала балетную труппу, взяла себе псевдоним Анна Галина — в честь двух великих балерин, и выучила в совершенстве русский язык. Все свое состояние она тратила на покупку русского искусства, связанного с балетом, которую в 1983 году она передала в дар Улановой. В коллекции было много картин, в частности — работ Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова, книг по истории балета, а также несколько уникальных вещей. Эти сокровища сейчас хранятся в музее-квартире. Другая сокровищница квартиры — библиотека: в ней хранится 2400 книг.
Из интервью: — Галина Сергеевна, а что для вас слава? — А какое это имеет значение? Слава — не слава… я делала свое дело. — Но ведь она, слава, была! Как вы к этому относились? — Да никак. Что она мне, слава? Мешала. Иногда выходишь, а на тебя со всех сторон фотоаппараты, и — чик-чик-чик — начинают снимать. Ну, я старалась закрыться и уйти.
Большинство тех, кто посещает сегодня музей Улановой, удивлены тем, как она, в общем, просто и скромно жила — если учитывать, какие возможности у нее были. Она сама себе готовила, убиралась в квартире и ходила по магазинам.
Любила играть со своим пуделем Большиком и всегда со смехом доставала мячик, который он загонял под шкафы. Она говорила: «Я никакая не великая, просто так сложилась жизнь и судьба. Я обыкновенный человек и хочу остаться собой».
*****
Она прожила долгие 88 лет и к своему 90-летию в 2000 году намеревалась написать мемуары, в которых хотела рассказать историю своей жизни, опубликовать редкие фотографии и письма известных людей XX века. Но книга Галины Сергеевны так и не вышла…
По свидетельству нескольких близких ей людей, незадолго до смерти Уланова уничтожила все бумаги, из которых можно было что-то узнать о ее частной жизни…
Умерла Галина Уланова 21 марта 1998 года от инсульта. «Обыкновенная богиня», – сказал об Улановой Алексей Толстой. «Человеком другого измерения» называл ее Сергей Эйзенштейн. «Гением русского балета» – Сергей Прокофьев. «Я из другого века», – обронила как-то Уланова печально и с легким недоумением.
В 1990-е годы в Стокгольме был установлен памятник Улановой. Это — первый и единственный памятник русскому человеку за границей, поставленный при жизни…..
Татьяна просыпалась до восхода солнца с первыми петухами. Сладко потягивалась в постели хранящей тепло ее тела, выгибалась словно кошка. Принимала позу «Шавасана», неподвижно лежала несколько минут.
Плавно поднималась. Босыми ступнями шлепала в кухню. Выпивала стакан теплой воды с долькой лимона, подслащенной померанцевым медом, который был привезен с горной пасеки Мармариса.
Женщина возвращалась в свою комнату, открывала окно. Прохладный апрельский воздух врывался в дом. Татьяна становилась на каремат для выполнения пятиминутного комплекса «Сурья Намаскар».
Дуся вальяжно заходила в комнату, наблюдала за хозяйкой. Терпеливо ждала своего часа, чтобы пойти на утреннюю прогулку в парк.
Закончив йогу, Таня принимала контрастный душ. Растирала свое тела грубым махровым полотенцем до жара. Каждое утро этого дома, было сродни ритуалу.
Женщина надевала джинсы, теплый свитер из мериносовой шерсти цвета гранатовых зерен. Зашнуровывала удобные кроссовки.
Дульсинея, она же возрастная собака породы басскет хаунд, большая, с висячими ушами, короткими крепкими лапами, грустным меланхоличным взглядом ждала у входной двери. С виду неуклюжая, обладала упрямым характером охотничьей породы.
Обожала свою хозяйку. Ходила по пятам, мягко тыкалась влажным носом. Старалась лизнуть щеку, когда та была в позе корова-кошка.
Пока Татьяна собиралась, Дуся замирала в ожидании, держа поводок в зубах. – Сейчас милая, – отзывалась Таня.
– Уже идем гулять. Городской парк был расположен в квартале от дома. Каждый день в любую погоду наши дамы шли именно туда. Дуся виляя задом с поднятым хвостом – впереди, Таня крепко держа поводок – за ней.
Собака вела себя прилично ровно до той поры пока не входила на зеленую территорию парковой зоны. С нее слетала вся воспитанность, включались охотничьи инстинкты. Белки, голуби, воробьи прятались в кронах высоких деревьев, наблюдали со своих убежищ за ее проделками.
Дуська резвилась в молодой траве, гоняла вокруг кустов, брала след, охотилась на кузнечиков и рогатых жуков-оленей.
Хозяйка делала круг огибая озеро в дальнем конце парка. Собака неслась впереди нее. В такое время парк был безлюдным, только трели птиц, да лай собаки нарушали тишину. Надышавшись фитонцидами ельника и набегавшись вдоволь, возвращались в свой мир.
Татьяна кормила собаку потрохами в белом соусе. Дуся была обжорой. Таня давно научилась контролировать ее вес, так как это могло стать проблемой для собачьего здоровья.
Себе готовила легкий завтрак – овсянку на воде с горстью орехов и замороженных ягод. Подсушивала серый тост, намазывала сливочным маслом и немного персиковым джемом. Заваривала кофе на два глотка с одним кристаллом морской соли и зернышком кардамона. Никогда не обедала.
Вечером, после прогулки, съедала зеленый салат с куском отварной рыбы или курицей. Каждый день был расписан.
Она принимала своих клиенток: делала массаж, двухступенчатое очищение лица морской солью, эфирными маслами. Скрабы, пилинг, питала, расслабляла кожу. Наносила альгинатные маски. Когда-то начинала с подруг, как хобби. Потом, благодаря сарафанному радио, подругам подруг и знакомым знакомых.
Жила размеренной, распланированной жизнью. Два раза в год ездила отдыхать: зимой –лыжи, летом – море.
Дуся повсюду следовала за ней. Таня подбирала только те отели, в которых было возможным проживание с животными.
– Что ты возишься со своей собакой, точно с дитем малым? – зудела подруга Фаина.
– Отстань Феня, – вяло отмахивалась та.
– Лучше бы мужика завела.
– Мужчина не кот, чтобы его заводить и, заметь, не другая скотина.
– Твой «не кот и не скотина» давно обзавелся молодой женой, которая родила ему двоих сыновей, – сердилась Фенька.
– Ты сколько времени одна? Таня отворачивалась от подруги, сосредоточенно взбивала маску в керамической мисочке. Она не терпела таких разговоров.
С мужем расстались давно, тепло, по обоюдному согласию. Как-то все в раз перегорело. Они даже не пытались вернуть чувства. К тому времени их дочь перешла в десятый класс.
Калина осталась с матерью, поддерживала отношения с отцом. Да и Татьяне он всегда приходил на помощь. Свои люди.
Общая дочь да огромный отрезок времени, прожитый в браке.
– Фаина, не лезь, – отрезала Таня.
– Тебя это не касается.
– Я волнуюсь.
– Напрасно. У меня все прекрасно. Я живу в ладу с собой и окружающим миром. Тебе не о чем волноваться.
– Прости. Как там Калина поживает?
– Слава Богу, у Калинки все хорошо.
Двадцатипятилетняя дочь Калина, вышла замуж за парня из Новой Зеландии. Занимается любимым делом, ветеринарной практикой, в клинике своего мужа Гарретта.
С Гарреттом Калина познакомилась, когда отдыхала у своей подруги в Австралии. Молодой человек прилетел к мужу подруги по делам. Собралась компания ветеринаров.
Гарретт устроил для нее экскурсию, знакомил со страной кенгуру и местными обычаями. Возил в Буш. Уделял время и внимание новой знакомой.
Калина не придавала значения ухаживаниям молодого человека, считала его знаки внимания простой вежливостью и, конечно же, особенностями заграничного воспитания.
По возвращению на Родину дочь поняла, что скучает по «маори». Он же не давал о себе забыть – звонил по скайпу. Болтали «часами» несмотря на разницу во времени. Через четыре месяца он сошел с трапа в аэропорту «Борисполь».
Молодой человек был статен, смугл, с вьющимися, густыми черными волосами, затянутыми в хвост на затылке. Красив той особенной красотой своих предков: матери, в крови, которой было много от коренного народа «маори».
И отца, в котором было много немецкой, ирландской и чуть еврейской крови. Голубые глаза европейских колониалистов и густые черные ресницы, доставшиеся по материнской линии, делали его взгляд глубоким, мудрым.
Таня тихо радовалась счастью дочери.
– Гарретту повезло с женой. Моя крестница чудо как хороша. Хорошая пара,– нахваливала Фаина Калину.
– Кто мог подумать, что ее судьба за тридевять земель.
– Никто не знает своей судьбы. В том и есть Божий промысел.
Утро пятницы было не таким как всегда. Таня впервые за много лет проспала. Проснулась от скулежа Дуси. Собака топталась возле кровати с поводком в зубах.
Солнце заливало комнату. Лучи пронизывали пространство радужной дымкой, упирались в стену, растекались жидким медом, скатывались на пол лужицей. Часы показывали семь восемнадцать.
Таня вскочила с кровати, помчалась в ванную, наспех приняла освежающий душ. За считанные минуты натянула спортивный костюм, мокасины. Стянула волосы в пучок. Пулей вылетели из квартиры.
Дульсинея мчалась в сторону парка, Татьяна еле поспевала за шустрой собакой. Собака шмыгнула в кусты боярышника, густо усыпанного бело-розовыми махровыми цветами.
Женщина сбавила шаг, поравнявшись с кустами. Неспешно двигалась к озеру.
Оглянулась. Собака еще возилась в кустах. Свистом позвала свою подопечную, та смешно бежала за хозяйкой, тащила палку, зажатую в пасти. Положила возле ног Тани, подняла меланхоличные взгляд, в котором застыла просьба.
– Бросить? – собака завиляла хвостом.
– Умница ты моя. Лови. Таня швырнула палку, Дуська с визгом ринулась за своим трофеем. Таня бросала, та приносила. В таком темпе они передвигались в сторону озера.
Таня в очередной раз бросила палку, Дуська подхватила ее умчавшись вперед.
– Дуся, вернись. Собака даже ухом не повела. Смешно переваливалась на своих коротких лапах. Скрылась за поворотом.
Тропинка плавно уходила к озеру. Таня ускорила шаг. Собака сидела копилкой рядом со скамьей, от которой активно отжимался седовласый мужчина.
Мужчина обратил внимание на собаку:
– Ты чья? Принял вертикальное положение тела. Погладил собаку по голове. Та положила палку возле его ног. Завертелась вокруг него.
– Это мне? Ну, спасибо.
– Дуся, не приставай к людям. Ко мне. Дуська делала вид, что не слышит команду.
Мужчина засмеялся: – Так это ваша собачка? Таня кивнула.
– Дама с характером.
-Моя. Обычно Дуся не пристает к людям. Правда, по утрам мы гуляем рано, до собачников и бегунов.
Женщина смутилась, поймав себя на мысли, что оправдывается. Мужчина присел на корточки, потрепал Дусю за ушами.
– Хорошая девочка. – Похвалил он, собака ластилась.
– У меня такой же породы была. Давно. Таня ощутила его тоску.
– Я вас раньше здесь не видел.
– Таня молчала.
– А, точно, вы же говорили, что гуляете рано. Что вынудило вас сегодня выйти поздно, если не секрет?
Мужчина поднялся и, только сейчас, Таня обратила внимание на его высокий рост, спортивное подтянутое тело. Крупные черты лица, добрые глаза и легкую улыбку, приподнимавшую уголки рта.
Женщина смотрела во все глаза. Дуся тявкнула, выводя хозяйку со ступора. Мужчина еще шире улыбнулся.
– Простите, – промолвила женщина.
– Не секрет. Замялась.
– Я впервые проспала. Раньше такого порока за мной не водилось.
– Значит, проспали? – повторил он.
– Сегодня странное утро. Резюмировала Татьяна.
– Всего доброго! – Андрей. – Незнакомец протянул руку, Таня автоматически протянула свою:
– Татьяна. В то странное утро парк покидали вместе: женщина, мужчина и собака. Дульсинея бежала впереди, оглядывалась, тихо тявкала, точно говорила: « Ну, чего вы там возитесь? Догоняйте!» Люди о чем-то увлеченно беседовали…
В город тихо вошла золотая осень. Тонкие березки, точно девицы с тонким станом, покрылись золотом. Клены, словно молодцы, оделись в бархат оранжево- багряных камзолов. Сосны тянулись ввысь, пышными иголками. Птицы, давно покинули парки и пруды. Настала пора маслят с фруктовым ароматом и душистых боровиков.
Мужчина, с благородным серебром в волосах, гулял в городском парке, нежно поддерживая хрупкую женщину под руку. Их пальцы переплелись.
Они тихо разговаривали, усмехались. Погружались в воспоминания о проведенном совместном путешествии. Восхищались величием священного озера Байкал, его яркими сентябрьскими красками и пейзажами.
Дульсинея смотрела своими мудрыми собачьими глазами на счастливые лица своих людей. На ее довольной мордахе проступила улыбка. А в воздухе пахло кострами, ежевикой и припозднившейся любовью.
Каждое утро Марии Никитичны начиналось одинаково. Ровно в шесть утра она вставала с постели и шла на кухню. Выпивала стакан воды с лимоном ( когда- то в журнале вычитала, что это полезно для организма), распахивала окно в любое время года и включала на всю громкость старенькое радио.
Всегда станцию Маяк. Старенькая двухэтажная хрущевка начинала дрожать и скрипеть от этих громких звуков. Соседи просыпались и начинали гомонить, что — то типа, когда закончится этот беспредел.
Вот и в это воскресенье все было, как обычно. Никитична включила радио, распахнула окно, взяла свою трость и поковыляла на лавочку под своим окном.
Присела, достала папиросы и с удовольствием затянулась. С балкона второго этажа высунулась заспанная Маргарита Петровна. Склочная баба 60+ лет.
-Никитична! Ну сколько можно? В воскресенье хотя бы мы можем поспать вволю? — брызгая слюной завопила она.
-Когда все это кончится? — пробубнила себе под нос Петровна и скрылась в квартире.
-Здорово, Никитична! — это дворничиха подошла.
-Здоровей видали, Макаровна, — ответила старуха.
— Ты метешь? Вот и мети. Я в твоей компании не нуждаюсь.
-Ох, и злющая ты, Никитична! Чего ж ты ядом брызжешь с утра? Смотри, какое утро хорошее! — беззлобно ответила дворничиха.
— Ты бы радио приглушила. Уши вянут.
-Иди себе, работай. Мне нормально. Глуховата я, — отмахнулась Никитична. Из соседского окна выглянул Михалыч, бывший шахтер, а ныне пенсионер под шестьдесят.
-Доброе утро, Никитична! Уже воюешь? — спросил он, подавляя зевок.
-А вам бы все дрыхнуть, — буркнула в ответ Никитична.
— Все утро проспите. А ведь кто рано встает, тому…-
-Тот к обеду уже устал, — продолжил Михалыч. — Пойду, пожалуй, чайник поставлю.
Никитична сидела на лавочке, курила , наблюдала за тем, как просыпается дом и щурилась на солнце подслеповатыми глазами.
-Как же хорошо жить! — думала она. — И как мало этой жизни осталось. Скоро уже встречусь я со своими родными. Увижу наконец Петеньку своего и сыночка Мишеньку.
— Мужа и сына схоронила Никитична давно. Было ей уже 82 годочка. Но радовалась она каждому наступившему дню, как молодая девчонка. И благодарила Бога за свою такую длинную жизнь!
Одиночество, конечно, давило и угнетало, но Никитична смирилась и с ним. Что Бог дает, все к лучшему! Соседи привыкли к ее вредному характеру и если и ругались, то без злобы, а так, для порядка.
После завтрака пошла Никитична, как обычно, погулять в парк. С каждым днем прогулки давались все труднее. Ноги отказывались ходить. Но она упрямо толкала свое дряхлое тело вперед, опираясь о трость.
Подойдя к лавочке, на которой она всегда отдыхала, Никитична увидела, что место занято. Там сидела девушка с коляской. На лавке лежала еще и большая сумка.
— Доброе утро, красавица! Вообще — то это мое место, — пробурчала Никитична.
— Извините, — пролепетала молодайка. — Мы сейчас уйдем. —
— А ну, сидеть! — Никитична надела очки. Рассмотрела юную особу. Батюшки! Да у нее не лицо, а сплошной синяк!
— Рассказывай. Что случилось? Муженек побил? Как звать-то тебя? —
— Оксана, — всхлипывая ответила девушка. В коляске заплакал малыш.
— Так. Бери сумку и пошли — ка ко мне. Чего на улице сидеть, — Никитична решительно покатила коляску вперед. Оксана, подхватив сумку, пошла за старухой.
Через час они пили чай у Никитичны на кухне. Малыш спал на диванчике. А Оксана рассказывала, что убежала от мужа. Что устала терпеть его пьянки и побои. Что боится за сыночка Мишеньку. Что идти ей некуда, так как осиротела она пять лет назад.
Долго они разговаривали. И Никитична оттаивала сердцем и благодарила Бога за эту встречу.
— Спасибо, Господи! — повторяла она, едва шамкая беззубым ртом.
В понедельник утром Маргарита Петровна проснулась от будильника, который был заведен на семь утра. В доме стояла непривычная тишина. Вышла на балкон. Никитичны на лавочке не было. В окне первого этажа торчал Михалыч. Возле подъезда шаркала метлой Макаровна.
— Где Никитична? — вопрос прозвучал одновременно.
— Может что — то случилось? — несмело предположила Петровна.
— Надо сходить, постучать.
Вдруг окно под балконом распахнулось, и Никитична, высунувшись в него, зашипела грозным голосом : — Я вам щас постучу! Ишь чего удумали! Не дождетесь! И вообще. Ну — ка, цыц все! У меня ребенок спит!
Соседи замерли с открытыми ртами; а Никитична закрыла окно, поставила чайник на плиту, зашла в комнату, поправила Мишеньке одеяльце, укрыла Оксану покрывалом и, счастливо улыбаясь, начала строить планы на дальнейшую жизнь.
Ведь она у нее еще вся впереди! Старуха плакала тихими, светлыми слезами. Слезинки, путаясь в сетке морщинок, капали в кружку с чаем, принося облегчение и даря надежду.
-Надо, пожалуй, курить бросить, — решила Мария Никитична.
