Анечка в своей семье никого не любила. Да и кого было любить. Года четыре было ей, когда она услышала шёпот матери: «Ешьте быстро, пока Аня не видит. Она все равно умрет, ослабла очень. А вы, может быть, выживите».
Голод тогда был. Отец умер от неизвестной болезни, мать одна осталась с тремя детьми. Кроме Анечки были еще два брата Гаврил и Александр. Вот их и кормила мать, обделяя младшенькую дочь. И Анечка бы умерла, если бы не соседка.
У соседки т. Маши было своих детей трое. Жили они как все в том страшном тридцать втором году. Муки всего чуть-чуть оставалось. Дети всегда есть хотели, а мать один раз в день сварит затируху из остатков муки. По пригоршне каждый день, чтобы до новины хватило. И как не просили дети, мать строго сказала: «ждите до завтра, иначе голод и смерть», — это она точно знала. Видела, как соседи из муки хлеб пекли, да пироги, а потом голодали, побирались, многие не выжили. В те страшные годы вокруг их деревне ни кошек, ни собак не было, а уж тем более зайцев каких-нибудь. Всех еще зимой переловили.
Вот этой нехитрой похлёбкой и делились соседи с маленькой Анечкой, а ведь сами вдоволь не ели. Она благодарна им за это до самой смерти была.
Старшего брата у Анечки на войне убили, в первые дни войны. А средний брат вернулся в сорок четвертом, по ранению, инвалид. Работу ему в колхозе нашли. Девушка красивая замуж за него пошла, да двоих детишек родила. Все у них хорошо было. Только через девять лет умер Александр, оставил вдову и детишек малолетних.
Аня замуж вышла за хорошего человека. Жить ушла к свекрови. Мать хоть и недалеко жила, а в гости к ней не ходили. Мужу она ничего плохого о матери не говорила, о подслушанном в детстве разговоре тоже. А сама простить не могла. Аню в деревне ругали, сама, мол, хорошо живет, а ни матери, ни племянникам не помогает.
Наталья, жена брата хитрющая была. Да и как её винить? Детишек поднимать надо, а она сама еще молодая. Придет к свекрови весной «мамаш, мамаш, жить будем вместе, огород вырастим, да в городе на базаре продадим». Та и поверит, работает все лето у невестки, а осенью Наташа найдет причину и выгонит прочь мать своего покойного мужа. Валентина возвращалась, долго плакала, невестку ругала, а следующей весной опять к ней работать шла.
Аня, когда было возможно, бегала т. Маше помогать. То огород прополет, то пирогов принесет. Идет мимо дома матери, даже в окна не глядит.
У тети Маши мужа на войне убило, а дети выросли, выучились, да разъехались из родительского дома кто куда. Приезжали редко, почти не помогали. Вот Аня и уговаривала мужа то крышу подправить, то забор починить. Не понимал Николай, за что его жена так мать свою не любит. А когда расспросить пытался, она насупится и молчит.
Когда заболела Валентина, Наталья брать её сразу отказалась, у неё, дескать, дочь есть. К Анне с Николаем председатель приходил, уговаривал, а Аня ни в какую: «Не возьму и все». Поругались они тогда с мужем. Она и рассказала все, что в детстве слышала, с чем всю свою жизнь жила.
— Прости ты её. Она уже Богом наказана. Куда больше. Давай возьмем её к себе, от людей стыдно.
Как полагается Аня ухаживала за своей больной матерью, но не простила. Так до конца жизни мамой её не назвала, по руке не погладила. А она совсем как ребенок стала. Ждет, бывало, дочь, в окошко поглядывает. А она придет, да прикрикнет на мать. А потом ругает себя. Ведь все из-за разговора того подслушанного в детстве. Не знала бы она, что её специально кормить перестали и жила бы как все.
Зато тете Маше письма писала, когда её дети к себе взяли. А потом на могилке плакала, не у матери, у соседки.
В деревне Аню осуждали: «Уж не знаем, что она тебе сделала, но можно хоть больную мать простить, и перед последним пристанищем слезу проронить».
Романов докурил и щелчком выбросил окурок в окнo. И тотчасже сзади злобно замигал фарами идущий впритирку черный мерс. » Вот черт, самое время…» Они вышли из машины одновременно — двое коренастых и крепких, похожих друг на друга братка. Романов поежился и сунул руки в карманы. Выцепил взглядом главного, постарше. Вразвалочку, неторопясь подошел близко, почти впритык. — «Ты, мужик, это, неправ у нас будешь, » — хрипло и внятно проговорил второй откуда -то сбоку. Старший молчал. Оценил тяжелый немигающий взгляд, руки в карманах, спокойствие. — Ты кто? — Скрипач в законе, — ответил Романов ( Спасибо спасенному им Михе Губастому, за науку) — Попадешь ко мне на стол, узнаешь. Романов не кривил. По крайней мере с десяток бандитов в городе были обязаны ему жизнью. Браток усмехнулся понимающе. Потом кивнул головой второму:» Оставь лепилу. На черный день». Оба развернулись и, не глядя на него, вернулись в машину. «Как ни старайся», — подумал Романов, — а высшее образование на роже… . Он снова закурил, взглянул на светофор. «Успею на желтый» — мелькнуло.
В этой поликлиннике он сегодня был на замене. Здесь его знали, было даже несколько «постоянных» бабулек, приходящих специально к нему. Знакомый запах лекарств. Толкотня, очередь, регистратура. Несколько примелькавшихся лиц. Он открыл форточку в кабинете, поймал лицом струю свежего, утреннего, осеннего воздуха. Вода и листва. Извечный питерский арoмат. Романов начал прием. Работал как всегда споро, очередь у дверей быстро таяла. Он вдруг поймал себя на мысли, что уже давно работает почти автоматически, думая о чем -то своем. Пациенты заходили, садились и уходили. Старушки, молодые мамы с детьми, рецепты, справки… . Карусель. Рутина. Некогда поднять глаза. Он вспомнил как Генка Штурман, еще по молодости, говорил ему в приемнике одной из питерских больниц: — Ромыч, ты можешь человека ненавидеть? — Генка наклонился близко, чтоб не услышали. Глаза у него были красные и блестящие от недосыпания и усталости. -В смысле? -Не просто человека, а которого ты не знаешь совсем и который тебе и не сделал ничего. -Нет, наверное. -А я могу, -сказал Штурман, оглянувшись на дверь. — Кто сейчас в приемник зайдет, я его ненавижу. Убил бы просто… . Где сейчас Генка? Надо бы позвонить. Хмурое утро разорвала веселая телефонная трель. — «Доктор», — раздался в трубке низкий, с влажной хрипотцой голос. — » Доктор, я вас хочу, как мужчину, здесь и сейчас.» — Иду,- хмыкнул Романов и вышел из комнаты. Очень кстати, немного развеяться. Две милых старушки возле дверей проводили его расстроенным взглядом. Да разве можно было отказать Светочке? Прелестное создание с голубыми глазами и кудряшками. Как там у классика: …» У горничной из- под фартука…?» Нет, у Светочки из- под фартука конечно же ничего не выбивалось. Если только из- под чепчика. Романов толкнул дверь лаборатории. Светочка подняла на него детские, насмешливые глаза. — Три раза колола, нет ничего. Может, вы? Она встала, уступив ему стул. Oн сел на нагретое Светочкиным телом место, поднял глаза, улыбаясь. — Попробуем ? Сидящая перед ним молодая женщина улыбнулась в ответ и кивнула. Он взял ее руку. Нежная, тонкая с прозрачной кожей. Золотое колечко на мизинчике. Романов привычно прошелся пальцами по сгибу на локте. Так, тут Светочка уже пыталась найти у нее вену. И тут. Женщина чуть слышно вздохнула. Вдруг что- то произошло. Внезапно и неожиданно. Он ощутил это сразу и даже не понял, что случилось. То ли эта копна рыжих волос, небрежным движением головы откинутая назад? Мерцающая полуулыбка? Или этот чуть слышный, угаданный им вздох? Но он вдруг почувствовал как плохо, даже ужасно плохо было бы отпустить сейчас эту руку. Теплая волна накатила изнутри и уплыла куда- то, на мгновение обдав краской лицо. » Не хватало еще покраснеть,» — в ужасе подумал Романов и поднял глаза. Женщина, сидящая перед ним, была красива. Необыкновенно красива. Рассыпчатые рыжие волосы, смеющиеся зеленые глаза. Тонкие черты лица. Ровный, с горбинкой нос. А еще он понял, что все это время она рассматривала его. Внимательно, с интересом . Ему показалось, что он почувствовал какое -то тепло, исходящее от нее. Таких женщин невозможно не любить. Романов вдруг физически ощутил, что ничто не может поделать ни с собой, ни с этой рукой, лежащей перед ним. — » Бабочку «,- сказал он, не поднимая глаз. Взял маленькую иголку, почти наугад, лишь почуяв пальцами крохотную бьющуюся жилку, там в глубине… . Она чуть вскрикнула. Попал. «Мастерство не пропьешь,»- подумалось некстати. — Браво,- негромко произнесла женщина. Даже голос у нее был мягкий и волнующий. Светочка ловко подхватила пробирку, когда он встал. -Жарко у тебя. -Спасибо, доктор. Перед выходом он еще раз взглянул на нее. Да ничего особенного в ней не было. Симпатичная. Под тридцать. Замужем? А кольцо? Романов закрыл дверь, но успел заметить, как она, плавным движением изогнув шею, взглянула ему вслед. Дверь захлопнулась со стуком, наверное, от порыва ветра. Невероятное что- то. Вот так вот, вдруг? И где? И с ним? По дороге в кабинет Романов завернул на улицу, покурить. Порыв ветра подхватил крохотные искорки, унес, рассыпал по серым камням набережной. Может знакомы откуда -то? — подумалось. Он усмехнулся. Да что же это с ним, в самом деле!! Взрослый человек, врач. Столько повидал. Пять лет неудачного брака за спиной.. Хватит! — сказал он себе. — Не хватало еще…, Чай, не мальчик уже… .
Сигаретная жизнь коротка, как мнгновение. Да и что я ей скажу, если она выйдет?- подумал он. Здравствуйте? .., Простите, мы не… . Бред. Женщина не появилась, видимо у нее были еще дела. Да и вообще, она замужем… . Он глубоко вздохнул, окурок полетел вниз, затерялся среди мокрых талых листьев.
Следующий раз они встретились через четыре месяца и семнадцать дней.
Раньше Романов уже подрабатывал в этой больнице и вот устроился на полную ставку. Работа была интересная, народ приятный. Красивый, элитный медицинский центр. Анестезиологу принято обходить пациентов перед операцией. Познакомиться, посмотреть на человека. Романов обычно делал это с удовольствием. С утра он уже посетил троих, назначенных на завтра. После обеда — кофе, перекур. Подумалось, что уже догнал назначенную самому себе норму в пять сигарет в день. К последней пациентке он поднимался по лестнице на пятый этаж. «Семина Елена Юрьевна,»- повторял он про себя. — Завтра в 11 утра. Что там у нее? Какая- то ерунда. Инициалы пациентки складывались сами собой в ненавязчивый напев:»Семина Елена Юрьевна, Елена Юрьевна, Елена Юрьевна…» Перед последним пролетом он почувствовал, что малость подзапыхался. На этаже Романов чуть постоял, восстанавливая дыхание. Презираемый им лифт мягко открылся, из него грациозно выпорхнула доктор Хлебникова. Улыбнулась, взяла под руку. -Мужчина, нам по пути? -Я не мужчина, я анестезиолог, — ответил Романов. -Не знаю, не знаю, не проверяла. Хлебникова была на седьмом месяце и могла позволить себе шутить. Вообще- то они флиртовали еще с пятого курса. На отделении Романов неловко высвободил руку. Не хватало еще разговоров. На посту стоял хирург Демин и близоруко разглядывал пятно на своем халате. «Семина Елена Юрьевна,» — провозгласил Романов. Демин не глядя взмахнул волосатой лапой на зюйд — вест. — Пятая палата,- пробасил. Романов постучался, зашел. Сначала он увидел мужчину. Высокий, с резким лицом, крупным носом. Он сидел на кресле, а на койке, уютно закутанная в халат, сидела Семина Елена Юрьевна, с копной взлохмаченных рыжих волос и дьявольски красивыми зелеными глазами. Увидев его она прищурилась, потом глаза ее широко распахнулись, узнавая. Романов на секунду замер. Несколько первых мнгновений они не отводили друг от друга глаз. Мужчина в кресле что- то спросил. Романов оглянулся, не нашел стул. Встал около кровати. Поежился и сунул руки в карманы. -Вы хирург ? — переспросил мужчина. -Я анестезиолог, — ответил Романов. — Завтра у вас операция. Он заговорил, автоматичски выкидывая знакомые фразы. «Она замужем»,- крутилось в голове,- Ну, конечно, а как же иначе, а ты чего думал ? Он боялся ответить что- то невпопад и понял, что пора уходить. Просто перестать говорить, распрощаться и уйти. Мужчина опять что -то спросил. Романов ответил. — Вы помните меня?- вдруг спросила женщина и закатав рукав, протянула к нему руку, ладонью вверх. Мужчина замолчал и недоуменно посмотрел на нее. — Вы один тогда попали. -Конечно помню, — ответил Романов …( Разве можно вас забыть? Да разве такая, как вы, даст себя забыть?) — Я помню всех своих пациентов,- добавил он.- У меня профессиональная, черт бы ее побрал, память.
Вечером, уже собираясь домой он снова увидел их. Они гуляли в скверике перед входом, о чем -то разговаривая. Говорила больше она, мужчина, похоже, лишь бросал короткие фразы, изредка поводя головой по сторонам. Он чуть сутулился. Романов смотрел на них из окна. » Идут вместе, но не рядом», — отметил он про себя. — За руки не держаться. Не все наверное, в порядке у них. А у нее операция завтра.»
Потом выглянуло солнце. Они сели на скамейку. Мужчина примостился с краешку. Он улыбался. Лицо его, разглаженное предзакатным солнцем казалось совсем мальчишеским. Романов развернулся и, закрыв дверь, спустился вниз. Когда он выходил из подъезда, он еще слышал ее смех. Искренний, непренужденный. Уходя по усаженной аллейке к метро, он чувствовал, что она смотрит ему вслед. — Андрей,- потом позвала она,- Андрюшка!
Операция прошла успешно. Романов как всегда пришел раньше всех. Настроил приборы, поболтал с девчонками. Суровый и сосредоточенный Демин напевая, намывал руки мылом. Она лежала спокойно, почти не смотря по сторонам. Что и к лучшему. Да она и не узнала бы его, закутанного в балахон и маску. Наркоз пошел. Демин взгромоздился над ней, характерным жестом подняв руки. Он напевал: «Кто весел-тот смеется, кто хочет- тот добьется, кто дрочит…» Девчонки хихикали . Романов тоже усмехнулся под маской. Проверил показания. Положил руку на ее горячее запястье. Она дышала ровно и медленно. Он ушел. Потом заходил еще несколько раз, проверял. Вышел на крыльцо, покурить с ее мужем. -«Семин. Андрей, «- представился тот. Говорил спокойно, чуть отрывисто. Нормальный мужик. «Все хорошо», -говорил себе Романов,…»Все в порядке. Все, как должно быть. Главное — делать свое дело и ни о чем не думать.» Два часа проскользнули мимо него почти незаметно. Из операционной вышел грандиозный Демин. -Все в порядке,- сообщил он.- Выводим из наркоза и на пару часов под наблюдение. Потом в палату и завтра, с божьей помощью — домой. Хирург потопал по коридору. Семин посмотрел ему вслед. Романов нахмурился и толкнул от себя дверь операционной. -«Пойду, проверю», — буркнул он.
Весь следующий день Романов малодушно боролся с желанием увидеть ее. Утром позвонив на отделение, как бы между прочим, справился. Получил ответ — все в порядке. Без эксцессов. Он сидел в кабинете, перебирая бумажки и думал о том, как же до безобразия ужасно он хотел бы зайти к ней, посмотреть на нее. Взглянуть в ее волшебные глаза, которые уже наверняка больше никогда не увидит, ибо дважды таких совпадений не бывает. И он понимал, что конечно, никуда не пойдет и не появится там больше и вообще непонятно, как это ее муж еще ни о чем не догадался… В дверь постучали. — Да,- коротко сказал Романов. Она вошла, закутанная в легкое, облегающее пальто. Пышные рыжие волосы рассыпались по плечам. Задорная челка над зелеными глазами. -Здравствуйте, доктор. Меня выписывают. Спасибо вам за все. — «И вам.» — Он старался показатся веселым. — Она протянула ему руку. Он встал, секунду подержал ее нежную ладонь в своей. — Вы очень помогли мне. — Я рад. — Спасибо за внимание и за тепло. Романов не нашелся что ответить. Она ждала, чуть наклонив голову. — Главное, будте здоровы — откровенно расстерялся он. И смутился. Женщина рассмеялась и опустила руку в сумочку. » Не может быть!» — молнией мелькнула мысль Она достала из сумки визитку, протянула ему. -Вот. Если вдруг понадобится, звоните. Может, теперь я вам помогу. Он взял визитку, скользнул взглядом. » Семина…Елена…главный консультант …финансовые операции..» Она еще секунду постояла, чуть наклоня голову, как будто стараясь заглянуть ему в глаза, потом вдруг тепло, совершенно по детски улыбнулась, повернулась и вышла. Романов стоял, смотря ей вслед.
Захотелось сесть и обхватить голову руками. Или сесть и приложиься лбом к столешнице. Он сел и откинулся назад, на спинку кресла.
Визитка, мягко выскользнув из пальцев, полетела в ведро. » Сигарету…» . Нащупав в кармане пачку, он вышел из кабинета и столкнулся нос к носу с Семиным. -Лена уже ушла? — отрывисто спросил тот. Романов кивнул — «Пару минут как. Догоняйте». — «Ага.» Он прошел по корридору, потом вдруг развернулся и сунул Романову руку. -Спасибо. -Не за что. Будте здоровы. Берегите жену. Семин хлопнул ресницами. Улыбнулся. И сказал весело : — Она не жена мне. Она моя сестра. Младшая. Все путаются. Хотя мы и не похожи вроде. Романов расстерянно смотрел на него. Семин довольно хохотнул и осекся. Повернулся к нему, вглядываясь с удивлением. И все понял. Глаза его прищурились и вдруг, совсем как у нее, весело и широко раскрылись . -Это сестра моя, -повторил он внятно, посматривая на него хитрым глазом. — И она не замужем. Уже давно. Романов медленно развернулся и почти бегом ворвался в кабинет. Семин проводил его взглядом. Почесал пальцем переносицу. — «Дерзайте, доктор» Романов достал мобильник, вытащил из корзины смятую карточку. Глухой далекий звонок вдруг сменился звонким — » Але??» — «Ты не могла уйти далеко.» — произнес он в трубку. Она засмеялась. — «Вы очень самонадеянны, доктор.» — Возвращайся. Я угощу тебя мерзким кофе у нас в кафешке. — Я после операции, вы забыли? Может, мне нельзя? — Это не просьба, это указание врача. Она замолчала. Романов вдруг заволновался и стиснул рукой мобильник. — Я сейчас вернусь, — сказала она. — Я уже иду. Романов сел в кресло, вытянул ноги и наконец- то обхватил голову руками. Потом весело, по- детски, первый раз за последние семь лет, по- настоящему искренне и беззаботно улыбнулся. Крошка Цахес(с)
Факты о фильме «Девчата» 1. По задумке режиссёра фильм должен был стать многосерийным. Режиссёр хотел рассказать подробно о судьбе каждой из девчат. Но киностудия идею не поддержала и продолжения не последовало. Уже в девяностые о продолжении заговорила Светлана Дружинина, но и этот проект тоже остался «висеть в воздухе». 2. Рыбникову для съёмок пришлось похудеть на 20 килограмм — так актёр выглядел моложе. 3. Фильм снимался в непростых условиях. Некоторые натурные съемки проходили на Северном Урале в реальном лесохозяйстве. Погода стояла очень холодная, актёрам и съёмочной группе пришлось работать в 40-градусный мороз. Из-за морозов выходила из строя не только техника, но и актеры. 4. В конце весны съемочная группа отправилась в Тверь. Там уже было тепло, и за кадром актеры прятались от солнца под зонтиками. Зато перед камерой они в теплых тулупах весьма убедительно поеживались от холода и притопывали на месте, чтобы согреться. 5. Музыку к фильму написала Александра Пахмутова. Песни «Старый клен» и «Хорошие девчата», которые были созданы специально для фильма, моментально стали популярными и до сих пор имеют ошеломительный успех. «Старый клен» исполнили Люсьена Овчинникова и Николай Погодин, песня «Хорошие девчата» прозвучала в исполнении квартета «Улыбка».
фильме «Жертвоприношение» Андрея Тарковского почтальон Отто говорит: «Не сокрушайтесь очень-то и не тоскуйте. И не ждите». Стоит обратить внимание и на имя почтальона. Можно предположить, что для Тарковского оно, в свою очередь, было «говорящим», ведь настоящее имя Солоницына былo Отто… «Я – романтик. Худой Дон Кихот, который верит в дружбу, в любовь, в честность и верность. Взамен я редко что-нибудь получаю», – писал Анатолий Солоницын в дневнике. С точки зрения так называемого нормального человека его жизнь не сложилась. Он был знаменит не только на одной шестой части суши, но при этом абсолютно не устроен в жизни. Едва ли не нищий; семейная жизнь не удалась. Он горько шутил: «Женщины любили меня не больше трёх месяцев». Творить ему удалось прежде всего в кино. Солоницыну действительно крупно повезло. Он, никому не известный актёр из Свердловска, прослышал, что на «Мосфильме» собираются снимать картину про Андрея Рублёва, – и отправился в столицу. Заглавная роль была уже отдана Станиславу Любшину, обошедшему множество конкурентов… Немалых трудов стоило Тарковскому утвердить Солоницына на роль Рублёва. Этот фильм изрядным образом повлиял на судьбу актёра и даже на его понимание профессии. Как рассказывал про своего старшего брата писатель Алексей Солоницын, Анатолий воспринял свою работу как послушание, а высшей актёрской доблестью стал почитать точное выполнение замысла режиссёра. Для Тарковского Солоницын с первой же совместной работы стал любимым актёром. Ему очень нравились слова Достоевского: «Признак настоящего искусства в том, что оно всегда современно, насущно, полезно… Искусства несовременного быть не может. Если оно есть, то оно не искусство». Остались фильмы, в которых он играл. Фильмы разные… Но ни за одну сыгранную роль актёру не было бы стыдно.
Культурная столица
Анатолий Солоницын…
По многочисленным свидетельствам современников, тех людей, которые его хорошо знали, он был мало похож на артиста. Он был скромен, даже застенчив, чурался того, что мы сейчас называем тусовками. Был непритязателен в быту. Скитался всю свою жизнь по, так называемым, «углам», по общежитиям. И лицо его было, что называется, не актерское. Когда я впервые посмотрел картину «Андрей Рублев», увидел это лицо, даже не зная, какой это актер, я подумал: «Какой же гений Андрей Тарковкий, как он выбрал такое точное лицо, такое лицо, которых много в России». И скулы, и запавшие глаза, и ранняя лысина, и какая-то печать страдания на лице – таких лиц в России миллионы и миллионы. И он был похож на всех. Вместе с тем, когда привыкаешь к этому лицу, понимаешь, что лицо это забыть уже невозможно.
Анатолий Солоницын был очень уважаем в мире кино и актерами, и режиссерами. И снимался в огромном количестве картин у хороших режиссеров — в основном, у хороших. И все-таки был у него один режиссер, который его нашел и выбрал, и привел в кино, и, практически, оставался все время его духовным отцом на протяжении всей его жизни – это Андрей Тарковский. Внутреннее родство между Тарковским и между Солоницыным, наверное, трудно поддается каким-то словесным определениям. Это было родство гораздо более, может быть, глубокое, чем просто творческое взаимопонимание.
Тарковский не снимал картины без Солоницына, считая, видимо, его своим талисманом. Ну, была одна картина — «Иваново детство», но это было до знакомства Тарковского с Солоницыным. С тех пор, с «Андрея Рублева», практически не было ни одной картины, где не участвовал бы Солоницын.
Незадолго до смерти он пригласил священника, чтобы тот совершил обряд соборования. Он сказал одну фразу: «Я забыл Бога…». Я думаю, что эта фраза адресуется ко многим из нас, если уж такой совестливый человек, как Солоницын, сказал о себе так жестоко, то что уж нам грешным…»