Клара, Дед Мороз и Дед Резиновый сапог
Татьяна Пахоменко

— Нет его, поняла? Деда Мороза! И чудес нет. И волшебства. Не будет подарков. Ничего не будет! Привыкай! Лучше ты сейчас привыкнешь, что таким, как мы, счастья не положено. Мы бедные. А сказка — она для богатых, ясно? Знай свое место! И прекрати плакать, я добра тебе хочу, слышишь! Иначе будешь ждать, верить, а потом разочаруешься во всем, как я. И тошно будет, Кларочка! Прости, дочка, за эти слова, но не жди. Не надейся. Пустое! — говорила мама, гладя девочку по плечу.

Клара уже не плакала. Ее маленький мирок грозил рухнуть. Потому что маме надо верить. И раз она так сказала — значит, правда.

Они недавно переехали в этот город. И в эту комнату. Клара болела — ножки не ходили. Врач сказал — на нервной почве. Клара не знала, что это такое. Почва — это земля, вроде. А причем тут земля и ее ножки?

Когда папа долго не вставал, Клара с ним сидела весь день. И все гладила его по холодному лбу и просила, чтобы он просыпался уже. Но папа лежал и молчал. А потом пришла мама. И незнакомые тетеньки. Все голосили, Клара даже ушки заложила руками. Тогда она поняла, что папа больше не
встанет и не придет.

Больше никого у них не было. И мама решила переехать. Клара думала, что пойдет на новом месте в школу — ей же уже семь лет было. Но однажды утром вдруг не смогла встать.

А за их дверью стоял и качал головой Дед Резиновый Сапог. Вообще-то его Филарет звали. Но настоящее имя было забыто.
Дед круглогодично ходил в огромных сапогах, за что и получил прозвище. Жил с женой. В уголке их коммуналки все чинил обувь. Высокий, тощий, в торчащей бородкой и большими лопоухими ушами. Ноги его казались неестественно тонкими и болтались в сапогах, как карандаши в стакане. Смешным другим казался.

— Не дело так. Ох, не дело. Дите это. Нельзя так. По — взрослому. Жизнь — она трудная, конечно. Но дитю так негоже говорить! — бормотал себе под нос Филарет.

Пошел, кряхтя, в свою комнату. Там жена Матрена перед ним кастрюльку с горячей картошкой на стол водрузила.

— Новенькая- то, Наталья, слышь, чего девчонке говорит своей? Что Деда Мороза нет. И праздника тоже, — дедушка отодвинул от себя картошку.

— А что осуждать? Бедолаги. Одни совсем. Время тяжелое. Мать она. Как считает нужным, пусть и учит. Была б девчонка в школе, так на елку бы сходила. А она лежит. Никто к ней домой не придет. Ой, горе горькое, — вздохнула Матрена.

— Цыц! Придумать надо что-то! — замолчал Дед Резиновый Сапог.

— Да чего ты придумаешь? Ну, сахара я дам, конфет немного, может Никитины. Но где ж нам Мороза-то взять? Пустое это, не забивай голову, — откликнулась жена.

Дед засобирался. Надел большой косматый треух. И отрезал:

— Я к Савве Захаровичу пойду. У него у одного деньги есть. И много. Он, слышал, своим сыновья да дочке Мороза-то позвал. У них в большом доме красиво уже. Флажки, огоньки. Попрошу его.

— Стой, куда! Не пустят тебя к нему. Кто ты и кто он? Да вытолкают взашей! Стой, старый! Нелепицу эту еще нести будешь! Засмеют! — кинулась к деду Матрена.

— Вытолкают, ничего, не гордый. А дите без праздника не может. Ты ж видела ее. Худенькая, маленькая. Как былинка. И такая тоска в глазах. Нельзя, чтобы плакали дети. И чтобы они верить перестали. Все тогда теряет смысл. Как ей жить дальше? С таким настроением? Наши внучата, Никитка с Данилкой от нас далеко. А были б здесь в таком состоянии, как Клара? Разве бы ты сидела тогда спокойно? Пошла бы к Савве и в ноги упала! — Филарет пошел к двери.
— Ох, дед. Другие о чем путевом просят. А ты попрешься о Морозе толковать! Выгонят тебя, — всплеснула руками Матрена.

Дед не слушал. Его не переубедить было. Упертый.

А Клара в этот момент сидела на окошке. Ее туда мама унесла. И смотрела во двор. Открылась дверь подъезда. Дедушка, живущий по соседству куда-то пошел в своих огромных сапогах. Остановился. Увидел ее. Помахал рукой и крикнул вдруг:

— Он придет, слышишь, Клара? Он придет, ты только жди!

Девочка машинально кивнула. И впервые за много дней улыбнулась.

У кабинета Саввы народу много было. Важные все. На деда Филарета с усмешкой глядели. И несколько раз уже пояснили, чтобы домой шел. Не примет его Савва Захарович.
А Филарет все равно стоял. Скромно одетый. С косматым треухом и в огромным резиновых сапогах. Вдруг дверь открылась, сам Савва вышел. Вокруг него кольцо сразу образовалось. Высокий, крепкий, глаза серые, холодные, подбородок мощный. Серьезный.

-Батюшка! Выслушай, прошу. Девочка, не за себя прошу, выслушай, Савва Захарович! Очень она ждет Мороза-то! — крикнул Филарет, когда его оттесняли вглубь.

Савва остановился. Жестом показал: отпустить. И при всех стал быстро говорить Филарет. Про Клару. Про то, что чужие они тут в городе. И что нельзя ребенку без веры и праздника. Что-то мелькнуло в непроницаемом лице Саввы.

— Заходи, дед. Расскажешь. Подождите меня, — кивнул остальным.

Выслушал. И молчал. Дед понял, что идти надо. Вытер лицо неуклюже. Словно сквозь пелену увидел Клару в окне. Почти взялся за ручку, как вдруг услышал сзади:

— Дедуля! А ты куда? Адрес девочки? С кем она живет? С мамой? Елка-то есть хоть у них?

— Нету, Савва Захарович. Ничего нету. Мать-то ей говорит, что и не надо. Чтобы не привыкала, — прошептал старик.

— Это она зря. Зря. Понял я тебя. Ступай.

— А … поможете? — сглотнув, спросил Филарет.

Савва кивнул.

Домой Филарет просто летел, смешно переступая тощими ногами в своих огромных сапогах. Окно. Клара. Вбежал по ступенькам. Мать девочки сидела в углу, обхватив руками голову. В комнатке — серо, убого, сыровато. Кровать да стол.

Филарет присмотрелся — а глаза-то у Клары, оказывается, зеленые. Как елка. И ресницы нереально пушистые. И все смотрит, не отрываясь, в окно.

— Нету его. Он не придет, да, дедушка? — тихо спросила девочка.
Придет. Скоро совсем. Ты подожди, Клара. Я с тобой останусь. Вместе подождем! — откликнулся Филарет.

— Что вы ребенку голову морочите! Нехорошо. Старый, а все ж лепет какой-то несете! — воскликнула Наталья.

— Тихо ты, разошлась. Увидишь сама. Придет, — и Филарет пристроился тоже возле окна.

Наталья молчала. Ей было жаль, что она так резко сказала дочке. Ну и что, что накипело и все плохо? Она же еще совсем малышка.

— Мама! Мама! Дед Мороз! Мамочка! А рядом, наверное, его помощник, он елку несет! Смотри, мама! — вдруг закричала Клара.

На негнущихся ногах Наталья подошла к окну. Дед Мороз, в шикарном красном кафтане и с окладистой белой бородой стоял внизу.
Савву Захаровича Наталья узнала сразу. Его все в городе знали. У него елка в руках была. И какие-то свертки.

— Да как же это? Куда же это они? — только и смогла прошептать Наталья.

Филарет снял Клару с окна. Посадил на кровать. Дверь распахнулась. Пахнущие счастьем и морозом, внутрь вошли Дед Мороз и Савва. Клара захлопала в ладоши.

И пока Дед Мороз сыпал приветствия зычным голосом, быстро поставил елку Савва. Подозвал Наталью, вручил ящичек с игрушками. Та дрожащими руками начала украшать.

— Тут вещи. Шубка моей дочки, она новая совсем. Шапочка, ботики. Они ровесницы, вроде бы. Продукты. Подарки. Времени мало было. Что успел. Вы завтра ко мне приходите с утра. Я с работой решу. Поможем, — одними губами проговорил Савва.

Наталья кивнула, все еще не веря в происходящее.

— А теперь ты мне стишок расскажешь! И мы с тобой вокруг елочки пройдемся! — раскатисто сказал Дед Мороз.

Наталья повернулась, чтобы предупредить — дочка не ходит. Да слова так и застряли в горле. Клара стояла возле Деда Мороза. Она встала! Сама! И восхищенно смотрела на него снизу вверх. Маленькая, хрупкая, в своем старом сереньком платье. И звонко читала стишок.

Дед Мороз достал бусики. Прозрачные. С фиолетовым отливом. И застегнул на шее девочки. А потом они все вместе водили хоровод. И пел громче всех Дед Резиновый Сапог, а потом все подбрасывал Клару вверх.

— Я навсегда запомнила этот день. Вкус заморских сахарных орешков, конфет. Ароматный батон с кусочками тонкой диковинной колбаски. Мандарины. Ягодки клюквы в бумажной коробочке, на которой были нарисованы дети на санках. А сама клюква — в пудре и в чем-то сладком. Эти волшебные бусики. Так и не снимала их с тех пор. Пушистую игрушечную белочку, которая кивала головой, сжимая шишку в руках, если ее заводили. Маленький игрушечный домик, который сиял в темноте. И вселенское ощущение счастья.

Я выросла. С ощущением того, что сказка существует. Много позже я узнала, что весь этот праздник нам с мамой подарил тихий и со стороны забавный, но такой мудрый и бескорыстный дедушка, которого все называли «Резиновый Сапог».

Он сделал это для совершенно чужого ребенка. И я ему так благодарна, дедушке Филарету. Все эти годы. Если бы не он, не было бы потом ничего. Только унылые серые будни и мысли о том, что таких как мы, ничего хорошего не ждет. Оно ждет. Всех. Надо только верить! — рассказала мне пожилая женщина Клара Генриховна.

Мы рождены, чтобы сказку сделать былью. Для себя. Для других. Для тех, кому она сейчас так нужна.