Выпал снег — и все забылось. Чем душа была полна! Сердце проще вдруг забилось. Словно выпил я вина. Вдоль по улице по узкой, Чистый мчится ветерок, Красотою древнерусской Обновился городок. Снег летит на храм Софии. На детей, а их не счесть. Снег летит по всей России, Словно радостная весть. Снег летит — гляди и слушай! Так вот, просто и хитро, Жизнь порой врачует душу… Ну и ладно! И добро.
ЖЕНИХА ХОТЕЛА! — Папенька, а папенька? Неужто не жалко Вам меня нисколечко? — едва слышным тоненьким голоском спрашивала Галка, вытягивая красивую лебяжью шею, в глаза пытаясь заглянуть родительские. Уж и слезы все повыплакала, приданое собирая, а всё еще надеялась на что-то, глупенькая.
Красивый чеканный профиль отца был равнодушно холоден. С момента отъезда из дома Григорий Никитич не произнес ни слова. И смотреть не хотел на дочь недостойную.
Отходил бы плетью от души, гнев свой выплеснув, да маменька спасла, собой прикрыла. Вот по ней плеть и поиграла-побегала. Не сумела научить дочь честь беречь девичью, получай урок за позор на отцовские седины!
Какие там седины у папеньки? — до сих пор не могла понять Галка. Кудри, как смоль. Вот маменька да, за таким мужем седая раньше времени. А уж саму ее что ждет в будущем — вообще непонятно… Снова затянуло пеленой слез черные Галкины очи.
— Опять ревешь, кобыла жеребая? — сурово спросил отец, — Раньше поди не плакала, когда на свиданки ночные бегала! А ну утрись! К мужу законному едешь, радуйся, что грех твой прикрыл!
— Как вещь меня продаете, папенька! Не любите совсем! — стенала Галка.
— Молчи, дура! — зыркнул сердито, — Продаю! Куда там! Какой с тебя навар? Одно разорение! Одному зятю приплатил, чтобы взял тебя с "прИданым", другому — чтоб обвенчал по быстрому… Не люблю? Да уж налюбилась ты всласть! Вот как мать с отцом уважила!
Григорий Никитич в сердцах хлестанул старого конягу чуть посильнее, и телега с грохотом и дребезжанием понеслась по ухабистой пустынной полевой дороге, поднимая за собой тучи пыли, растряхивая отписанное добро и непослушную дочь.
— Савка, Савушка, как же ты меня подвел, — уносились вдаль вместе с юркими встречными стрекозами мысли Галки.
Савелий Карпыч, приказчик купца Власова, встреченный в сельской лавке стайкой деревенских девушек-подружек, произвел на последних неизгладимое впечатление. В сюртучной тройке, в начищенных сапогах, с картузом на напомаженной голове и лихо подкрученными усиками молодой кавалер весь блестел, как новенький пятак. И вниманием своим ни одну девушку не обошел. Каждой и конфет отсыпал, и комплиментов.
Жарко и смело глаза его Галку приласкали. Заалели в ответ щеки девичьи. И пошло-закрутилось. У колодца встретился, чуть руки коснулся своей горячечной, зашлось сердце Галкино в тоске томной, щемящей, неведомой. Возле дома в проулке встретил, чуть прижал к себе, и сон на всю ночь запропал.
— С огнем играешь, сестрица, — хмурит собольи бровки Женька, младшая, — Не пара он тебе, приказчик этот. Всем девкам деревенским голову вскружил. Поиграется и бросит!
— Много ты знаешь! Скоро сватов засылать Савелий обещался. Чем не партия? Прикрой лучше перед родителями, а не причитай! — мнится влюбленной Галке, что из зависти сестрица меньшая поучать ее взялась, вот и додумывает то, чего нет. Никого слушать не хочет девчонка, с головой в омут любовный окунулась…
Ой, какая буря чувств поднялась в ней, когда поняла, что ребеночка под сердцем носит. Гнева родительского страшилась, да душа от радости плясала — теперь уж точно никуда Савка не денется. Женится, как миленький! Только просчиталась Галка, глупая.
Не нужна Савке в жены девка маришихинской породы, да и никакая деревенская не нужна — есть в городе невеста на примете. Уехал и носа не кажет. Какой с него спрос? Чей бы бычок не скакал, а теленочек-то наш…
Как в тумане последние недели бродила Галка. Не такой и свадьбу свою представляла. Обвенчал ее батюшка по-тихому в пустой церквушке, супруг сестрицы Марии, местный диакон, договорился. За отдельную плату. Жениха, Егора Дмитрича, только в церкви и увидела. Высокий, плотный, ручищи огромные. Одно слово, кузнец. Страшно Галке так, что даже лица его толком не разглядела. Приложился к ее щеке холодными губами и уехал сразу после венчания, не задерживаясь. Что был, что не было…
Папенька сказал, что детишек у него двое на хуторе, домой поспешал муж ее. Галку отец вместе с приданым сам доставить уговорился. На дворе телегу загрузили. Мать в дорогу крестила, глаза краешком платочка утирала. Какая-то судьба дочку ждёт? Маруся губы поджимала, осуждала втихомолку, от мужа постных мин набралась. Женька обнимала крепко, жалела искренне, плакала, не скрываясь.
Тряхануло телегу на ухабе, очнулась Галка от мыслей своих потаенных. Вот и на место прибыли. Сердце вспорхнуло к горлу и забилось пойманной птицей.
Кузнец жил отдельным хутором по дороге от деревни к уездному городу. Место проезжее, прибыльное. Добротный крепкий дом его выглядел аккуратно. Отдельной постройкой стояла кузня. Двор чисто выметен. На задворках разбит плодовый сад. На плетеном заборе висели чистые крынки. И не скажешь, что вдов Егор Дмитрич уже больше года.
— Ну здравствуйте, гости дорогие! — криво усмехнулся хозяин дома, появившись на пороге, — Чувствуйте себя, как дома!
Отец сразу направился к новоиспеченному зятю, поприветствовать, обсудить деловые вопросы, а Галка все не решалась подойти ближе.
Серые непроницаемые глаза Егора пристально следили за каждым ее движением.
Вдруг из-под руки его выскочила девчушка лет трех-четырех и пестрым клубочком покатилась навстречу женщине:
— Мама, мама! Моя мама приехала!
Галя от неожиданности опешила, почувствовав, как маленькие ручки вцепились в ее юбки.
— Мамочка, хорошая моя, что же ты так долго не приезжала?..
— Здравствуйте! Вы простите Лизу, она еще маленькая, в каждой встречной маму видит, — в горнице Галку встретила еще одна девочка, лет восьми. Очень хорошенькая и не по годам серьезная. Она испытующе смотрела на женщину серыми глазами, так похожими на отцовские. — Здравствуй! Да я не в обиде. Лиза, значит? Очень красивое имя, — Галка погладила по кудрявой головке все еще цепляющуюся за край передника малышку.
— А я Аня. Тятя сказал, что Вы теперь с нами жить будете? — при этих словах личико говорящей слегка затуманилось, бровки нахмурились, словно она собиралась заплакать.
— Дааа, — Галка и сама ее поддержать была в этом готова. Чужой дом, чужой муж, всё чужое…
— Не понимаю, зачем ему нужно было жениться? — чуть дернула плечиком девчушка, — Я и печку топлю, и щи, и кашу варить умею, в доме порядок… Чего ему не хватает?!
— Эх, милая… Ничего в этом мире не решают женщины, — горько вздохнула Галя, — Как мужчина сказал, так и будет. Меня папенька тоже ни о чем не спрашивал. Сам мужа выбрал, сам сговорился. Придется нам как-то свыкаться друг с другом. Не переживай, я тебе помехой не стану! Поможешь мне тюки разобрать с приданым?
И Лизонька тут же играется… Между делом за работой поладили хозяюшки, и старая, и новая. И Лизонька тут же рядом кружит, полотенчики расшитые перебирает, куколкой тряпичной играется, которую ей Галя спроворила.
Егор тестя проводил, в дом заглянул с порога, ничего не сказал, ушел в кузню работать. Ужин тоже прошел в молчании. Не слишком общителен хозяин дома — поняла Галка. Девчонки к ночи на печь забрались, пошушукались немного, да и утихли.
Лежит Галка на полатях лицом к стене, губы кусает. Одна за другой слезинки горькие из глаз потихоньку катятся. Как с чужим, незнакомым, постель делить? Ох, Савка, Савка, подвел ты меня! Только зря переживала. Даже близко к ней муж не коснулся, тиснулся с краю полатей и заснул спокойно и крепко.
Так и потянулся день за днем. Забот хватает. Хозяйство у Егора Дмитрича невеликое, но такое же основательное, как он сам: лошадь (куда ж кузнецу да без лошаденки?), жирный боров во хлеву, коза упрямая, во все стороны свою рогатую голову несущая, говорливые куры-гуси на птичьем дворе. Полоска, овсом-пшеницей засеянная, да покос. Муж днями при ремесле, женская половина на хозяйстве. Некогда отношения выяснять.
Анечка, как увидела, что Галка ей основательно хлопот поубавила, не ленится, за любую работу хватается, тоже к мачехе душой потянулась, повеселела. Песни девичьи за работой Галя поёт, девочка ей вторит, подпевает. Лиза от "мамы" своей вообще не отходит, стережет. А ну как опять пропадет куда?
В доме мир и покой, и муж доволен. Только поглядывает на молодую жену по-прежнему испытующе, да и спит, отвернувшись в сторону. Осмелела Галка, подуспокоилась. А время-то уж к родам подходит. Живот на нос ползёт. Ходит Галка тяжело, с ноги на ногу, как утица, переваливается.
Слышит, шмыгает носом Аня в запечке.
— Что случилось, Анечка?
— Боязно мне, Галя. Мама вот так же пухла-пухла, а потом мы ее вместе с братиком на погост свезли. Лиза-то маму забыла, а я помню. Она у нас тоже веселая, певучая была, как ты… — текут слезы по пыльным сиротским щечкам, оставляя чумазые горькие полосы.
Жалко малышку Гале, ей и самой страшно, да сказать нельзя, пуще прежнего девчушка расстроится.
— Не плачь, дочушка, Бог милостив, авось и обойдется всё! — уткнулась Аня в живот Галин, плачут на пару.
Лиза на полатях играется, не понимает, чего вдруг сестра с мамочкой слезы лить надумали.
Услыхал и Егор Дмитрич из-за двери да призадумался. Ну уж нет, только-только девчонки в себя приходить стали, второй жены я тебе, костлявая, не отдам! Утром на село все так же молча засобирался, а к обеду в горницу зашел довольный, что вышло, как задумал:
— Встречай гостью, жена!
— Мама, мамочка! — уж и радости-то было Галке!
Выпросил муж у тестя Марину до родов погостить. Хоть и сердит был отец на Галю, да понимал: дочка молодая совсем, живут на отшибе, сама не справится.
Уж и радости было Гале от приезда матери! Через пару дней родила Галка мальчика, здорового, крепенького. Всем злословицам деревенским маришихинская порода нос утерла… Муж в домой и не заходил. Как пошли первые потуги, так и смело его с порога. Может, мысли какие в голове бродили нехорошие, может, слишком памятна ему потеря была недавняя.
Да и чем кузнец в женском деле поможет? Справились и своими силами.
Как услыхал Егор Дмитриевич крик младенческий, подошел к полатям, посмотрел на мальчонку, сказал без улыбки, но одобрительно:
— Это хорошо. Помощник мне вырастет!
Вздохнула Галя тяжко. Будет ли муж сыночка ее любить, не отец ведь ему… Только пустые то были переживания. И сестренки вокруг Ванюшки, сыночка, день и ночь крутятся. И Егор нет-нет, а и возьмет на руки, потетёхает. Грех на такую семью жаловаться!
Стала Галка к мужу приглядываться, а ведь и всем хорош! И высок, и статен. И глаза красивые, цвета утреннего тумана, и голос приятный. Распознав, что не вертихвостку какую в дом привел, а хозяйку хорошую, которая девчонкам его близкой подружкой стала, матерью, перестал муж Гали дичиться. И по имени зовет ласково, и за столом руки касается.
Галка после родов пышным цветом расцвела. Прям кровь с молоком, красавица пуще прежнего. Поймал муж мимолетно в сенцах ее, губы поцелуем припечатал. Отскочила, раскраснелась, рот рукой прикрывает.
— Что тушуешься, милая, али не люб? — лицо затуманилось.
— Люб, люб, Егорушка! — сама на шею бросилась…
Вот и славно, полюбились-поладили!
Егор только с виду суровый такой оказался, а на самом деле, мягче воска с домашними. Совсем не такой, как Галкин папенька, Григорий Никитич, который жену кнутом воспитывал. Душа в душу жили, ни разу ни Галю худым словом муж не обидел, ни Ванюшку не обделил. Еще двоих деток народили. Большая семья была, после семнадцатого года тяжковато пришлось. Но хоть скотину всю со двора в колхоз Егор повывел, а кузнечить продолжил. Ремесленники и новой власти нужны.
Чуть больше четверти столетия судьба Галке с Егором отмерила. И каждый день Бога женщина благодарила за мужа любимого. Жаль, упокоились не рядом. Егор сгинул в партизанских лесах, на шестом десятке крепкий еще мужик был, кряжистый, но пуля-дура не выбирает. В каком месте погребен и неведомо. Сколько их еще по лесам лежит, неопознанных, кто ответит? Галка, Галина Григорьевна, старшего сына еще дождалась в сорок шестом, порадовалась, правда, внуков уже не увидела…