Рыжая. Рассказ Артура Балаева

РЫЖАЯ …

Первая любовь ворвалась в мою жизнь в восьмом классе. У неё было удивительное имя — Надежда — и было ей четырнадцать лет

. Отца Нади, Михаила Семёновича Кулагина, перевели в наш провинциальный городок из Белгорода на должность главного технолога местного хлебозавода. Как-то, приблизительно в середине ноября, прямо посреди урока физики, завуч школы привёл в наш класс новенькую, познакомил нас с ней и позволил самой выбрать место.

В классе было четыре свободных места, и девушка нежданно-негаданно подошла к моей парте. Нежданно-негаданно, потому что в длинном списке «школьных сердцеедов» моя фамилия не значилась…

Я не был красавцем и был очень скромно одет, но Надя, неожиданно для всех, подошла именно ко мне и, зардевшись, тихо спросила: «Можно?». Чувствуя, как предательски задрожали мои колени, а щёки мгновенно налились жаром и пунцовым цветом, я, молча, кивнул. И она присела рядышком…

А я тут же ощутил, как сладко пахнет её чистое девичье тело. У новенькой были густые рыжие волосы и необыкновенные светло-зелёные глаза…

Я влюбился в неё с первого взгляда. На первой же большой перемене к Наде подошёл школьный задира — Антон Белов — и неожиданно выбил у неё из рук яблоко, которое девушка ела. Та побледнела от страха и втянула голову в плечи, а Антон громко заржал: «Ну, что, рыжая, проголодалась? Витаминчиков захотелось?».

Увидев эту картину, я сжал кулаки: — Эй, ты, придурок, а ну подними! Какая она тебе рыжая?!… — и вплотную приблизился к Белову — грудь в грудь, глаза в глаза. Тот был старше меня на год и выше на целую голову, но я был чемпионом области по боксу и Антон прекрасно понимал, что мне ничего не стоит двумя ударами сбить его с ног и основательно намять шею.

А потому он скривился, нехотя нагнулся, поднял с земли грязный плод и протянул его Наде: «На, держи …». Я вскипел: — Да не «держи», а ступай к крану и вымой! — но Кулагина, которая минуту назад была испугана и бледна, вдруг робко вступилась за своего обидчика: — Ну не надо… Не стоит… Зачем?… Не трогай его, пожалуйста… Он же слабее тебя… Пойдём лучше в класс… У меня в портфеле ещё одно яблоко есть — разделим пополам! — а потом еле слышно, почти шёпотом, глядя мне прямо в глаза, добавила: «Спасибо тебе большое… Меня ещё никто никогда не защищал…»

Из глаз её улетучился страх и они светились теперь радостью и счастьем. И целую неделю прямо на заднем дворе школы в рукопашных схватках я разбирался с теми, кто пытался дать Наде кличку «Рыжая». Под моим правым глазом образовалась приличная гематома, а на лбу — огромная шишка, но все любители наделить новенькую глупым прозвищем поняли, что лучше звать её по имени.

А мы не могли оторваться друг от друга! Всё время были вместе: ходили в школу и из школы, бегали в кино, гуляли по городу, ели «Эскимо», пели любимые песни, целовались и подбирали имена нашим будущим детям. Весь мир вокруг нас был теперь только нашим! И мы оба были в нём смешны, наивны и счастливы…

Так промелькнули шесть чудесных месяцев. Но вот однажды (это случилось в самый последний день учебного года), вечером, после тренировки, на выходе из спортзала, меня почему-то встретил Надин отец: — Привет, чемпион! Рад тебя видеть. Идём в машину — поговорить нужно…

Мы сели в его чёрную «Волгу» и Михаил Семёнович тяжело вздохнул: — Ты очень хороший парень… Мы все, Кулагины, — вся наша семья — полюбили тебя, как родного… И, наверное, лет через десять ты мог бы стать замечательным мужем для моей дочери, а мне — ещё одним сыном, но …

Но я должен сказать тебе, что… Понимаешь, мы скоро уезжаем… Насовсем… Навсегда… У меня защемило сердце: — Как уезжаете?! Куда?! Зачем?! Отец Нади пожал плечами: — Ну, как бы тебе объяснить? Мы ведь не Кулагины, на самом деле… Наша настоящая фамилия — Гольденберг… Мы евреи, понимаешь?… И у нас уже готовы все документы на выезд в Израиль…

Надя рыдает вечерами, но не может набраться смелости, чтобы сказать тебе правду… Мне очень жаль, но у неё своя судьба, а у тебя — своя… И ещё… Ты не звони ей больше, пожалуйста… А когда мы уедем — не пиши. Если даже она первой напишет тебе, чтобы сообщить наш новый адрес…

Ты не должен отвечать ей, слышишь?… Для своего же блага!… Понимаешь, твой отец коммунист, он работает на военном заводе… И письма из-за рубежа могут здорово испоганить ему жизнь… Да и тебе тоже… Ну что, чемпион, договорились? По рукам? Ты же сильный, ты же боец! Я ничего не ответил. Я просто резко распахнул дверцу автомобиля, живой пружиной выскочил из салона и понёсся, куда глаза глядят, на ходу глотая горькие слёзы.

И не было в тот вечер на всей Земле человека, несчастнее меня. Больше я Наде не звонил. Но мы всё же увиделись с ней ещё один раз. Ровно за сутки до её отъезда. Вечером кто-то робко постучал в дверь.

Я щёлкнул замком, рванул на себя дверную ручку и увидел то, чего никак не ожидал увидеть: самую красивую на свете копну рыжих волос и самые родные в мире светло-зелёные глаза. Мы обнялись. И оба заплакали…

Потом Надя немного успокоилась и произнесла: — Любимый, завтра вечером мы улетаем… Внизу у подъезда меня ждёт отец на машине… Поехали с нами за город? Ненадолго… Я просто хочу попрощаться… С лесом… С полем… С речкой…

… Пять лет назад, выйдя в запас в звании полковника, я отыскал Надину страничку в «Одноклассниках» и написал ей письмо. Это была длинная-длинная исповедь. Я объяснил, что не имел права искать её, ибо окончив высшее командное училище, стал военным разведчиком, прошёл три «горячие точки» и в конце службы находился на ответственной должности начальника секретной части штаба корпуса…

А ещё написал о том, чего не успел сказать ей в далекой юности и всё то, что терзало и жгло мою душу все эти долгие годы. Письмо я закончил фразой: «Наденька, безумно хочу видеть тебя: бросай все дела, покупай билет на самолет и прилетай — все расходы компенсирую!»

Ответ пришел на следующий день, поздно вечером: «Здравствуйте. Меня зовут Ада. Я — младшая дочь Нади Гольденберг. Простите меня, пожалуйста, но я прочитала ваше письмо.

Прочитала, ибо мамы давно уже нет на этом свете… Она ушла из жизни три года назад — сердце… Но я не стала закрывать её страницу, я всё это время ждала вашего письма. Мама долго, до самого последнего дня, искала вас, писала во все инстанции и не могла найти.

А потому очень надеялась, что может быть вы сами когда-нибудь вспомните о ней, отыщете и напишете. И, слава Богу, это случилось. Пусть даже после её смерти.

Мама часто рассказывала нам, своим детям, о вас, о вашей любви, о вашей заботе и своего старшего сына — моего брата — назвала вашим именем. Я прочитала ваше письмо и проплакала весь день, потому что свою старшую дочь вы, в честь моей мамы, тоже назвали Надеждой.

Завтра утром я закрою мамину страницу навсегда и совесть моя будет чиста: ведь вы нашлись, вы написали, вы через целую жизнь пронесли в своей душе такое светлое чувство к моей маме — а это значит, что душа её, там, на небесах, теперь совершенно успокоилась.

Спасибо вам за письмо. Спасибо вам за память. И спасибо вам за любовь. Храни вас Господь… Ада.»

… Мне не спалось в эту ночь… Я молча просидел на кухне до самого рассвета… В полном одиночестве… В компании нетронутой чашки с остывшим кофе и непочатой пачки «Мальборо»… Я не сделал ни единого глотка и не выкурил ни одной сигареты…

А перед глазами всё всплывала и всплывала картина нашего прощания… Май 1975-го года…

Лёгкий треск полевых кузнечиков в загородной тиши …

Огромный алый диск заходящего солнца…

Чёрная «Волга» на обочине шоссе…

Я, в голос рыдающий на капоте машины, пятнадцатилетний мальчишка…

Михаил Семёнович, отец Нади, уронивший голову на руль и закрывший ладонями лицо…

А ещё бескрайнее поле — огромный пахучий ковёр, сотканный из зелёных трав и полевых цветов…

 

И там, далеко в поле, в самой гуще этого ковра — одинокая фигурка еврейской девочки Нади Гольденберг, которая, устремив к небу тонкие руки, медленно удаляется от меня и уходит прямо на закат, словно плывёт по зелёному морю, рассекая стройными ногами ароматные волны из ромашек, васильков и лютиков…

И я, и она, где-то на самом донышке наших юных, в кровь истерзанных грядущим расставанием душ, конечно же надеемся и верим, что когда-нибудь мы непременно будем вместе! И у нас будет большой светлый дом, роскошный сад, много детей и ещё больше внуков! Только вот ни я, и ни она ещё не знаем, что больше мы никогда не увидимся ……

@Артур Балаев