БОРИС РЫЖИЙ *** Пока я спал, повсюду выпал снег – он падал с неба, белый, синеватый, и даже вышел грозный человек с огромной самодельною лопатой и разбудил меня. А снег меня не разбудил, он очень тихо падал. Проснулся я посередине дня, и за стеной ребенок тихо плакал. Давным-давно я вышел в снегопад без шапки и пальто, до остановки бежал бегом и был до смерти рад подруге милой в заячьей обновке – мы шли ко мне, повсюду снег лежал, и двор был пуст, вдвоем на целом свете мы были с ней, и я поцеловал ее тогда, взволнованные дети, мы озирались, я тайком, она открыто. Где теперь мои печали, мои тревоги? Стоя у окна, я слышу плач и вижу снег. Едва ли теперь бы побежал, не столь горяч. (Снег синеват, что простыни от прачек.) Скреби лопатой, человече, плачь, мой мальчик или девочка, мой мальчик. 1997 г. Борис Рыжий (1974 – 2001)
Бумеранг добра. Тагир Нурмухаметов Теплый воздух из калориферов приятно согревал. Здесь же приютилась молоденькая бездомная кошечка, испуганно смотря на нее и умоляя взглядом не выгонять ее на холод улицы…
Валентина Васильевна куталась в теплую шаль. Начало октября, а отопление в доме еще не дали. Можно было включить масляный электронагреватель, но она старалась об этом не думать. Долг за электроэнергию в несколько тысяч рублей она не могла покрыть из своей пенсии уже долгое время. В прошлую зиму скорая помощь увезла ее из квартиры в больницу, где она была больше месяца. И все это время забытая электроплита работала вхолостую, исправно вращая колесико электросчетчика, отсчитывая рубли из небольшой пенсии учителя младших классов.
Болезнь и длительное лечение требовали лекарств, которые стоили немало, что также ударило по бюджету Валентины Васильевны. Энергосбытовая компания вошла в ее положение, отключать от электроснабжения ее не стали, но оплата долга откладывалась.
— О-хо-хо… И продать-то нечего…
Она осмотрела вещи. Кроме старой мебели и библиотеки, годами, с любовью собранной ею, в квартире ничего ценного не было. Для других.
Для нее же главной ценностью были фотографии, на которых ее окружали воспитанники. Их было двенадцать классов. Почти три с половиной сотни ребят, которых она встретила в дверях школы и, спустя годы, передала другим учителям, которые повели их по дороге знаний дальше. Но первые шаги они сделали с ней…
Надо бы сходить в магазин, за углом. Заканчивалась крупа, и молочка стоило взять – сварить горячую кашку, которая и насытит, и согреет. Старательно обходя лужи на мокром тротуаре, она дошла до магазина и с удовольствием остановилась между парой входных дверей.
Теплый воздух из калориферов приятно согревал. Здесь же приютилась молоденькая бездомная кошечка, испуганно смотря на нее и умоляя взглядом не выгонять ее на холод улицы. -Проходи, бабка, — не загораживай проход! – охранник магазина, получивший кусочек власти, с удовольствием ею пользовался.
Вздохнув, Валентина Васильевна прошла в магазин. Обойдя полки с товаром, в очередной раз поразилась ценам. Взяла пакетик крупы – по акции, и пластиковый пакетик молочка. Дома можно будет перелить его в банку и отливать из нее по мере надобности.
Отсчитав на кассе деньги, расплатилась и двинулась к выходу. Кошки там уже не было. Она мерзла под холодным дождем за дверями. Валентина Васильевна с укоризной взглянула на охранника, тот с ухмылкой отвернулся.
Держа в одной руке пакет, другой она подняла с асфальта кошечку. Слезы сочувствия набежали на глаза. Кошка не пыталась вырваться, напротив, она прижалась всем телом к доброй бабушке и даже пыталась мурчать, но худенькое тельце колотила дрожь.
— Пойдем, девочка, пойдем ко мне. У меня тоже не очень тепло, но как-то согреемся. Покушаем вместе, вдвоем не так одиноко будет, – приговаривала она, прижимая несчастную к груди, – А про людей ты плохо не думай. Один такой на сотню найдется, но жизнь всей этой сотне постарается испоганить… — Вот так одна и живу, кисуля, — рассказывала она хвостатой собеседнице после обеда.
Кошка с жадностью отведала рисовой кашки, вылизала блюдце, согрелась и, лежа на коленях свой спасительницы, с благодарностью ловила каждое слово.
— Был у меня когда-то муж. Но ему надо было, чтобы любили только его. А как же мои детки? Ведь у меня их меньше двадцати пяти не было никогда. И каждому надо кусочек сердца отдать, чтобы настоящими людьми выросли. А кому и душу отогреть — в семьях не у всех благополучно было. Но его это не устраивало. Расстались…
Звонок в прихожей был неожиданным. С тревогой в сердце она пошла открывать дверь, но прежде посмотрела в глазок. Что-то розовое колыхалось по ту сторону.
Не спрашивая – кто решил ее посетить, она отперла замок и толкнула дверь. Большой букет роз вплыл в тесный коридор квартиры, а над ним – озорные мальчишеские глаза с веселой искоркой.
— Валентина Васильевна, догадайтесь – кто?
-Володечка! Володя Смирнов! – выдохнула она и радостно засмеялась.
— Здравствуйте, Валентина Васильевна. Здравствуйте, дорогая! Извините, что без приглашения, но очень хотелось Вас увидеть!
Большой букет роз в фарфоровой вазе распространял по комнате дивный аромат. Кошка ходила по журнальному столику вокруг букета, принюхивалась и осторожно трогала лапкой розовые бутоны.
Бывшие учительница и ученик пили чай с тортом, который Володя принес вместе с букетом, и беседовали. Всякое в жизни было, — рассказывал Смирнов, — но в конце концов добился своего. Не думайте только, что пренебрегал законом и порядочностью. Нет. Этому вы меня в детстве научили. Это для меня свято. Родители мои – сами помните, моим воспитанием особо не утруждались. У них другая страсть была… Ведь это Вы вытащили меня оттуда. Сколько я у Вас прожил? Месяц, два? Пока тетка меня не забрала. Мне эти месяцы всю жизнь перевернули. И перед выбором поставили – или учиться, или в колонию для малолеток. Я выбрал первое.
— Ты всегда был способным пареньком со светлой головой, но и озорства в тебе было с избытком, – покачивая головой, вспоминала Валентина Васильевна.
— У меня его и сейчас не меньше, но где-то там, глубоко, — улыбался Володя. – В общем, несколько лет потребовалось, чтобы наладить дело, — продолжил он рассказ. – И дело пошло лучше, чем я рассчитывал. Доход – даже меня впечатляет. Я не хвастаюсь. Мне одному не так много и надо. В производство вкладываюсь, люди за мою фирму держатся. Семьей не обременен. Да, я один. Остался один, но это долгая история и рассказывать я Вам пока не буду. Да что я все о себе? Как Вам живется, Валентина Васильевна?
— Всяко бывает, Володя, – она отвела глаза. -Не обманывайте меня, мне рассказали, что Вы перенесли тяжелую болезнь, и потом Вам трудно пришлось. Но за помощью ни ко мне, ни к кому-то другому не обратились, потому, что не привыкли жаловаться. А ведь мы, Ваши ученики в долгу перед Вами. А их надо возвращать. Кстати, долги Ваши уже закрыты, и ради Бога – не надо меня благодарить, а лучше помогите с устройством одного, очень важного для меня дела, в котором и Ваша хвостатая подружка может помочь…
***** Между двумя огромными колоссами супермаркетов приютилось небольшое двухэтажное здание бывшего универмага, не выдержавшего конкуренции с ними. Теперь оно было перестроено.
На втором этаже расположился детский развлекательный центр с аттракционами. Сюда мамочки приводили своих детей на пару часов, оставляли их под присмотром аниматоров, а сами уходили в дебри супермаркетов, отдаваясь экстазу шопинга. Первый этаж занимал клуб по интересам «Для тех, кому за шестьдесят»! Несколько светлых обширных помещений, в которых властвовали одинокие пенсионеры со всего города.
Вязание, просмотр и обсуждение сериалов, кухня, шитье и вышивка. Все находили занятие себе по душе. Утренний какао с молоком и свежими хрустящими круассанами, обед, приготовленный любителями кухни на всех, чистота, уют и доброе отношение друг к другу сделали клуб самым популярным в городе местом для них.
И во всех помещениях царствовали кошки. Подобранные на улице, жившие в подвалах, многие впервые получившие ветеринарную помощь, узнавшие прелесть доброго к себе отношения и сытой, безопасной жизни, они дарили любовь и ласку завсегдатаям клуба, делая его еще уютней.
Однажды мамаша, озабоченная шопингом, по ошибке забежала с дитем в клуб, перепутав этажи. Ребенок наотрез отказался покинуть помещение с добрыми бабушками и ласковыми кисами.
Бабушки с удовольствием приняли ребенка, затискали его, развлекли сказками, а котята – играми. Все остались довольны. Не прошло и недели, как клуб заполонили дети, уставшие от компьютерных игр, экстремальных развлечений и желающие быть поближе к тихому уюту, живому общению, добрым бабушкам, дедушкам и кисам.
Еще через пару месяцев Володя Смирнов – владелец здания, беседовал с Валентиной Васильевной, не скрывая озадаченного выражения лица.
— Понимаете, я вроде хотел благотворительностью заняться, — растерянно говорил он, — но вот с ребятишками вышла незадача. Мамы теперь с удовольствием ведут их к вам, а не в игровой зал. За прошлый месяц ваш клуб вышел на самоокупаемость, а в этом – намечается неплохая прибыль. Теперь все будут получать зарплату за членство в клубе. Вот только – ребятишки… Они вам не мешают?
— Что ты, Володя! – Валентина Васильевна сияла счастливой улыбкой. – Нам ведь это в радость. Мы и сами помолодели с ними. А хвостатые друзья и подружки нам помогают! Сколько их нашли помощь и приют у нас! С ними детки становятся добрыми. Половину их уже разобрали по домам наши посетители. А детки какие счастливые уходят отсюда и всегда возвращаются вновь! Кстати, бывшие университетские преподаватели соскучились по настоящему делу и готовы заняться еще и репетиторством. Ты подумай – как это устроить?
Этот дом не мог уж и называться домом. Дом, для него, – громко сказано. Скорее печь, обнесённая старой доской, законопаченной соломой, а где-то – с дырами.
Местные не разнесли печь на кирпичи только потому, что трубы там уже давно не было, и печь забыли. Вместо пола – холмистые заросли густой пожухлой травы на земляном полу, вместо крыши – щепа с виднеющимся сквозь неё небом.
Весь дом как-то перекосился, того и гляди развалится. Селяне уже строго запретили детям лазать туда – завалит.
Дверей не было, окна представляли собой жалкое зрелище: они были мелкие решетчатые, и клетушки окон далеко не все были со стёклами.
Поздней осенью, когда ночами уже подмораживало, в доме вдруг появился жилец. Сначала соседи его приняли за подселившегося бомжа, позвали участкового. Но тот сказал, что мужик имеет право тут жить, у него даже документы какие-то на участок и дом этот есть.
Михайловское – посёлок старый, история свою ведёт ещё с XIX века. Он жил, не умирал, как многие российские деревни, но и особо желающих приобретать тут жильё не было. Работал поселковый магазин, почта. Детей возили в школу соседнего села.
Галина Петровна была пенсионеркой. Жила с внуком-инвалидом по соседству с этим старым почти развалившимся домом.
Она давно жила без мужа, разбежались давно. И хоть и были кавалеры по молодости, она всех отвергала. Всегда для неё было важно, чтоб мужчина с достатком был, чтоб ей помог, да и дочке. Если не с домом он, то хотя бы с машиной или деньгами. Зачем и мужик тогда, если не для того, чтоб полегче жить стало? Но богатый так и не встретился, замуж Галина больше не вышла.
Дочь вырастила самостоятельно. И очень даже неплохо воспитала. Заработала квартиру в городе от предприятия, одевала-обувала не хуже прочих, да ещё и матери в Михайловском дом помогала содержать, пока та была жива. Теперь она сама жила тут.
В один момент судьба жизнь перевернула круто. Так вышло в их семье.
Казалось, дочь её была счастлива: удачный брак, квартира своя в городе, хороший сынишка Стас – уже школьник.
Но … однажды, когда мама позвала его к столу, он не вышел из своей комнаты. Мама, поругивая сына, зашла к нему и увидела Стаса лежащим на полу без сознания. Прибывшая скорая констатировала инсульт. Потребовалась срочная операция – трепанация. Операция пошла как-то не так – от мозга почти ничего не осталось.
Врачи предлагали оставить мальчика в спецучреждении. Всё равно он уже никого не узнает, не будет говорить, ходить, держать ложку. Ему нечем думать. Зачем калечить свою жизнь?
Стаса всё равно забрали домой. Правда, его папы почти сразу и след простыл. Мама вышла на работу: кто-то должен был зарабатывать деньги. Бабушка приняла на свои плечи этот крест и переехала в старый, но вполне приличный родительский дом.
Поначалу Стас, и правда, овощем лежал. Но через полгода поднялся, а потом стараниями бабушки научился держать ложку, и неуверенно ходить. Постепенно по звукам, по словечкам стала возвращаться речь.
Оказалось, никого он не забыл. И лица, и имена близких быстро вспомнил. Но Стас не ощущал пространства. Он не видел, что происходит у него под ногами, мог свалится с лестницы, врезаться в препятствие. У него совсем не работал глазомер. Врачи говорили, что так и будет, но Галина знала – врачи часто ошибаются. Она отказывалась смиряться и упорно работала над этим.
– Стоять! Ты что, не видишь мешки?
Стас останавливался, команду «стоять» он выполнял хорошо, но никак не мог понять, что от него хочет бабушка. А бабушка повесила на ветку его любимую игрушку, и попросила его принести. Но на пути лежали мешки с соломой. Их надо было обойти. С этой задачей Стасу было ещё не справиться. Да и саму задачу он не понимал.
– Стас, дай руку. Пошли сюда, теперь сюда…
Внуку уже было 16. Когда случилась с ним эта трагедия, ему было десять лет.
Эти занятия продолжались ежедневно. Сейчас было труднее: одеть– раздеть великовозрастное дитя – была ещё та проблема. Иногда опускались руки. Галина очень уставала, болело сердце, суставы. Масса неприятностей, связанных со внуком, выбивали из колеи. Он уже ломал руку – упал.
Дочка могла приехать только на выходные. Галине хотелось личного счастья для дочери, рада была, когда она сообщила о начинающихся отношениях. Но сына и мать Ира заботами не оставляла.
– Баба, баабаа!
– Что тебе?
– Бааба! Хы-хы-хы!
– Скажи что-нибудь!
– Бааба! Суп!
– Рано ещё, на диету тебя сажать надо, вон как раскоровел!
– Баба! Пластилин!
Лепить Стас любил. Галина завела внука в дом, стянула ему ботинки, раздела. А потом усадила его на пол и дала любимую доску с размазанным по ней пластилином. Можно было немного передохнуть. Она выглянула в окно.
Отдёрнув штору, абсолютно бесцельно наблюдала она за начинающейся зимой. Морозило, порошил лёгкий снежок. Сквозь отделяющую сетку рабицы увидела она нового соседа. Он замазывал чем-то стены своей дощатой домушки. Видно и правда зимовать собирается. Глупец! Замёрзнет ведь.
Галина была в этом старом доме, заходила, конечно, и знала, что это уже и не дом вовсе, а продолжение улицы. Дров запаса там нет, да и печь нерабочая. А уж дом и вовсе – сито. Ненормальные люди, честное слово. Но своих проблем хватало, где уж до чужих.
– Нищий какой-то мужик, бомжевал, видать. В село с одним чемоданом пришёл, в пиджаке, – рассказывала всезнающая продавщица Зоя, – Как он жить в таком доме собирается? Там и крыши-то, считай, нет. Леску у меня взял. Видать, рыбой питаться собрался.
Галина отправилась на кухню и добавила угля в печь. У них тепло. Что о других думать…
P.s. Мы часто просим у Бога изменить нашу трудную ситуацию, не зная, что Он послал нам её, чтобы изменились мы…
Нищий сосед. Рассказ 2. Окончание
– Нищий какой-то мужик, бомжевал, видать. В село с одним чемоданом пришёл, в пиджаке, – рассказывала всезнающая продавщица Зоя, – Как он жить в таком доме собирается? Там и крыши-то, считай, нет. Леску у меня взял. Видать, рыбой питаться собрался.
Галина отправилась на кухню и добавила угля в печь. У них тепло. Что о других думать…
На следующий день она возвращалась со Стасом из магазина. Магазин был совсем рядом, но для них это было целое сложное путешествие.
– Это перила Стас! Держи! Стас, не отпускай перила! Шагай! Раз–два! Раз–два! Смотри, куда вступаешь! Смотри под ноги. Смотри не на меня, Стас, вниз смотри … Да что ж это такое!
Через дворовую калитку Галину окликнули. Она наказала Стасу:
– Стой тут! Держись.
Оглядываясь на стоящего на крыльце внука, она подошла к калитке. Звала её почтальонша – принесла извещение. Галя вынужденно отвернулась от внука и тут услышала громкий мужской голос:
– Стоять, Стас!
Она резко оглянулась, внук уже опасно занёс ногу над ступенями, глядя далеко на горизонт, но от окрика поставил её на место. Мог бы и опять травмироваться, если б не окрик соседа. Ну, никак внук не мог научиться, держась за перила, спускаться по трём ступеням.
Быстро попрощавшись с почтальоншей, она подошла к внуку, аккуратно под счёт опять свела его со ступеней.
– Спасибо Вам. Подождите минуту.
Галина потихоньку довела Стаса до забора, отделяющего их от соседа.
– Спасибо, а откуда Вы узнали, как его остановить.
– Так ведь слышал. Чай не первый день здесь.
Сосед был бородат, но не так уж и стар, как казалось издали. Он сильно сутулился и одет был не по сезону – в тёплый шерстяной пиджак. Взгляд его был спокойным, речь рассудительной. От него пахло костром.
– Надолго Вы в края наши?
– Да на зиму, наверное. Посмотрю.
– Зима! – прокомментировал Стас знакомое слово.
– Верно, зима, – любезно, как здоровому, ответил ему сосед, – Любишь зиму?
– Бааба, зима, Стас! – ответил внук.
– И бабу любишь, и зиму. Я понял.
– Простите, он такой вот у нас, – привычно оправдываясь произнесла Галя.
Они познакомились и разговорились. Звали соседа Аркадий Захарыч. Галина, конечно, поинтересовалась, как он тут зимовать собирается – в худом доме на сырой земле, спросила – как так вышло?
– Было у меня, Галина Петровна, всё. И дом, и родные… Десять лет назад умерла моя Вера. Думал — не переживу, если бы не сын… Потом решил он жениться. Девушка красивая, современная, но уж больно жадная. Ну, главное ведь, чтоб Кольке моему нравилась. А спустя пять лет разбился мой сын на машине. А квартира-то моя давно уж на него переписана была. Думали мы с Верой постепенно сюда перебираться, думали с ремонтом нам сын поможет. Хорошая трёшка тогда была, в центре. Вот невестка собрала мне чемоданчик и отправила на все четыре стороны. Весной ещё.
– Она ж права не имела.
– Да имела. Юристов наняла, какие-то переводы денежные нашла старые: от Коли – Вере. Сказала, что всё они выплатили нам за квартиру. А что за переводы? Я уж и не помню. Вера у нас деньгами-то занималась. Я думаю, это когда он за машину расплачивался, что-то они там переводили чисто для удобства.
– Вы не сможете здесь зимовать. Дом совсем разваливается, – убеждала Галина.
– Так бомжевать лучше что ли? Летом хорошо было. Я на базе жил, на реке. Там сарайчик мне даже отдали. Немного сторожил, немного убирал. А теперь закрыли базу, да и холодно там – нет отопления вообще. А здесь печь. Бабки моей ещё дом.
Потом сосед вспомнил:
– Кстати, подождите-ка, рыбой сейчас вас угощу. Хорошая у вас речка, рыбная.
Аркадий отправился за рыбой и вынес её в алюминиевой чашке.
Весь день до вечера Галина думала о соседе. Как он зимовать будет? Это же невозможно!
Вечером, когда Стас уснул, она решила сходить к Аркадию, отнести пирога в благодарность за рыбу и отдать чашку. Она постучала в новую дверь, которую сосед уже успел смастерить из разобранных досок сарая, и вошла.
Посреди пустой комнаты, которая была одна в доме, с потолка низко спускалась лампочка. Сосед ползал по полу, утепляя его еловым лапником и досками. Рядом стоял ящик с инструментами.
Отсутствующие стёкла уже были забиты фанерой, и из печи вверх выходила новая серебристая труба. Рядом с печью было навалено какое-то тряпьё – видимо, постель соседа, стоял самодельный стол, заваленный пакетами и посудой и старый табурет. Рядом со столом стояли два новых пластмассовых ведра.
Несмотря на то, что это было странное для человека жильё, Галина поразилась изменениям. В доме уже не гулял ветер, щели были законопачены, пол выровнен и плотно укрыт еловыми ветками, крыша не просвечивала и проведено электричество.
Она похвалила Аркадия.
– Да это вы рано зашли. Вот увидите, я тут ещё уют наведу.
На завтра Галина уже предлагала соседу старый, но тёплый шерстяной ковёр, который свёрнутый без дела лежал в сарае, куски оставшегося от ремонта рубероида, раскладушку и комод. А ещё кучу старой посуды. Сосед готовил на костре, печь к готовке не годилась совсем.
Аркадий оказался очень благодарным соседом. Галина уже не отгребала во дворе снег: каждое утро её двор был расчищен.
На все угощения отвечал взаимностью: сегодня Галина его угостит курочкой, завтра он купит ей колбасы. Галину это немного обижало, но и не делало обязанной.
Вскоре Аркадий присоединился к прогулкам с внуком, а потом предложил Галине заменить её.
Работы в селе для него всё равно не было, он так и не смог устроиться. Пришлось рассчитывать на пенсию.
– И хочется Вам возиться с нами? Время терять.
– Время не жалко. У меня не так уж много шансов что-нибудь хорошее сделать, и всё обиднее за то, что сделать не успел и уже не успею.
Были моменты, когда Галине с внуком было особенно тяжело. Например, когда он заболевал. Стас делался капризным до невозможности. Понять можно – он не отдавал себе отчёт в том, почему ему плохо.
А ещё, к примеру, он очень любил купаться в ванной, но вылезать оттуда не хотел. Галина спускала воду, ругалась, обтирала его прямо сидящим в ванне. И только через некоторое время внук сдавался.
Вот в один такой момент и зашёл Аркадий. Стас что-то кричал, сидя голышом в пустой ванне. Галина рассказала о проблеме, сосед предложил помощь и вскоре легко вывел Стаса – уговорил какими-то своими хитрыми способами.
Однажды, когда поднялась метель, Аркадий предложил забрать Стаса к нему. Мебели у него почти не было и заниматься там со Стасом было удобнее, чем в заставленном Галином доме.
От стены до стены он мог гонять Стаса часами. Стас привык к нему, слушался беспрекословно. Аркадий как будто придумал свою какую-то методику. Поможет – не поможет, но внук-инвалид не сидит на месте, а у его бабушки появилось немного свободного времени.
Аркадий натянул поперёк комнаты толстую проволоку и заставлял Стаса ходить, держась за неё. Галя уже даже не вникала в смысл занятий – доверилась.
– К деду пойдёшь? – спрашивала она Стаса. Имя – Аркадий было ему не по силам.
И Стас радостно махал руками, садился на кушетку и вытягивал ноги для обувания.
Потом, когда они возвращались с занятий и прогулки, Галина стуча на кухне кастрюлями, слушала разговор соседа с внуком:
– А знаешь какую я щуку ловил? Вот такую. Еле вытянул тогда. Вот весной потеплее станет, возьму и тебя на рыбалку.
– Ээ, эхэ, ээооо, – спокойно мычал усталый Стас, как бы поддерживая беседу.
– Вот, вот. Тебе понравится, – продолжал Аркадий.
И от этой странной беседы на душе становилось тепло.
Потихоньку Аркадий обживался, обрастал хозяйством, прикупил дров, приобрёл себе зимний бушлат и сапоги. Он ездил в баню и в хозяйственный магазин в соседнем селе.
Дом утеплял постоянно, но старые доски всё равно плохо держали тепло.
Морозы этой зимой крепчали.
– Вот что, Аркадий, люди мы с вами немолодые, простудиться недолго. Давайте-ка, перебирайтесь к нам хотя бы на ночь. А то дров не напасёшься. На диван в кухню перебирайтесь. И не спорьте! Хотя бы на морозы.
Аркадий согласился, но через неделю всё же заболел. Как только почувствовал себя хуже, сразу собрался и ушёл к себе в дом.
– Мало Вам ухода за внуком, ещё и я тут со своим кашлем покоя не даю!
Как только не уговаривала его Галина! И дочь даже к нему ходила, но Аркадий твёрдо стоял на своём: болеть будет отдельно. Упрямым оказался и очень гордым, слабым быть не хотел.
И тут Галина начала плакать ночами. Да что такое-то? Вот упрямец! И не хотела она так привязываться к странному соседу, почти нищему старику, а вот – на тебе!
– Мам, а может это любовь?
– Ой! С ума сошла! Мы вообще на Вы и по имени отчеству! Какая любовь? Скажешь тоже! Жалко просто мне его.
– Знаешь, как говорят, мам: у женщин жалость рождает любовь, у мужчин любовь рождает жалость.
Галина махала на дочь рукой, но не спускала глаз с дома Аркадия. Она носила ему борщ в кастрюльке и продолжала уговаривать перейти к ним. Аркадий не сдавался, но сдавал здоровьем.
В конце концов Галина с дочерью вызвали скорую и настояли – забрать Аркадия в больницу.
Пока сосед лежал в больнице, Стас мычал на прогулках, показывая на дом соседа, просился туда. И это было достижением – он начал понимать направления.
Скучала и Галина. Она звонила в стационар, передавала гостинцы и приветы через знакомую медсестру. Ход лечения она знала– Аркадий выздоравливал. А она теперь понимала – без этого ожидания не было бы тепла внутри.
Однажды ближе к вечеру она усадила Стаса на крыльце, а сама расчищала заполонивший этой зимой снег.
– Дед! – вдруг воскликнул Стас, – Баа! Дед!
И Галина услышала голос Аркадия.
– Стас, стоять! … Перила! – Аркадий остановил жестом бросившуюся было к внуку Галину, а Стас встал, как вкопанный.
Он поискал и поймал глазами перила, взялся за них обеими руками и считая невпопад:
– Раз, раз, два, раз, – аккуратно переставляя ноги сам спустился со ступеней, а потом тихонько, пригребая снег ногами, пошёл к Аркадию.
– Деед, бааба! – Аркадий, похудевший, выбритый, ещё бледный после болезни, поставил пакеты и взял Стаса за обе руки.
А Галине показалось, что это он не внука за руки берет, а её. И руки, и сердце сразу потеплели.
Потекли слёзы. И не только от успеха внука, а от радости – опять видеть рядом с собой этого странного для всей деревни человека, почти нищего бомжа, который стал ей так дорог.
Он стоял посреди двора – сутулый, в потёртом бушлате, старых башмаках, но такой родной. И в душе его был свет, а Галина грелась в его лучах.
Впервые в жизни она совсем не думала о материальном, и о том, что скажут люди. Потому что в любви нет никаких иных расчетов и соображений, кроме неё самой.
– Пошли в дом, Аркаш! Мы тебя очень ждали.
Друзья, любовь есть. Богат тот, кто любит, тот, кто умеет любить …
Пусть теперь, в новом году и всегда рядом с вами будут любимые люди!
Афоня был стар. Провисшая спина и потухший взор. Шерсть, за которой он старался тщательно ухаживать, уже не лежала волосок к волоску, а выглядела клочковато и неряшливо. Зубы были все, но часть из них уже шаталась в воспаленных дёснах и очень часто от некоторой найденной еды приходилось отказываться – уж очень она была тверда. Улица была совсем недружелюбна к немолодому коту, и он не вызывал умилительных улыбок на лицах прохожих, как какой-нибудь милый котёнок.
Но так было не всегда… Афоня жил когда-то в древнем двухэтажном домике, в большой квартире на две семьи и был весьма уважаемым жильцом, ловил часто забредавших туда мышей и даже тараканов. Хозяйка любила вычёсывать его и добавлять его шерсть в носки – почему-то они считались лечебными и хорошо снимали усталость. Ей даже удавалось продавать их и Афоня гордился – он не был бесполезным нахлебником. А как он любил ласку! Забравшись к хозяину на колени, он утыкался ему в живот своей большой головой и тарахтел, заглушая телевизор. Мужчина гладил его, почёсывал за ушком, щекотал живот и подушечки на лапках. Афоня был самым счастливым котом и думал, что так будет всегда, но дом готовили к сносу, и его семья получила новую квартиру.
Началась подготовка к переезду. Кот был обеспокоен и одновременно обрадован: он проверил все коробки, проконтролировал грузчиков, а потом уселся возле переноски – чтоб наверняка, чтоб не забыли. Но всё же почувствовал неладное – весь его нехитрый скарб почему-то остался в квартире. Старенькая лежанка, самодельная когтеточка, лоток и две мисочки сиротливо остались на старом деревянном полу, вместе с ними оставалась только старая продавленная софа. — Прости Фонька, но ты остаёшься, – виновато сказал хозяин, а хозяйка молчала, пряча глаза от отчаянно-вопросительного взгляда Афони.
Дом опустел, кот остался единственным жильцом. Корм, щедро насыпанный в миску, закончился быстро, но дом густо населили мыши, и Афоня не голодал. Ночами он запрыгивал на старую софу, ещё слабо пахнущую хозяевами, и дремал, вздрагивая от каждого шороха.
Через три месяца дом снесли и кот оказался на улице. Он сразу сдал – всю жизнь домашний, он не был приспособлен вести бродячий образ жизни. Котик всё чаще поглядывал в сторону леса, и ждал только сигнала – когда… Он всем своим существом чувствовал, что это время придёт, холод вечности уже рядом.
Афоня запрыгнул на бетонную площадку и ловил последние лучи заходящего солнца, подставив бок уходящему теплу. Закрыв глаза, он отключился от действительности и вздрогнул, когда на его голову опустилась чья-то ладонь. — Греешься, приятель? Пожилой мужчина участливо смотрел на него. Кот, сам того не ожидая, плавно перетёк к нему на колени и привычно уткнулся в район живота, замурчал… Он уже забыл, что умеет это, поэтому сам захлебнулся в своём мурчании. Этот звук больше походил на рыдание, которое так долго сидело внутри и вот наконец, вырвалось наружу.
— Милок, да что это ты… — мужчина был растерян и растроган. Он достал из кармана, завёрнутый в салфетку бутерброд, и положил перед Афоней кусочек ветчины, но больные дёсны не удержали деликатес и ветчина упала на землю.
Борис Иванович не знал, что и думать. Кота было жалко. Мужчина, всю жизнь проработавший фельдшером на «скорой» и видевший в своей жизни немало, почувствовал, что глаза становятся мокрыми. Он смотрел на кота, который был явно голоден, но не бросился за едой, а так и продолжал сидеть на его коленях, прижимаясь всё сильнее.
Борису Ивановичу уже надо было уходить, дома ждала жена. Он вздохнул и поднялся. Медленно прошёл несколько метров, но не выдержал и вернулся. — Пенсионерам надо держаться вместе, – произнёс он и подхватил на руки удивлённого Афоню.
Через полгода кота было не узнать. Блестящая шерсть, яркие глаза, гордо поднятый хвост – кот просто помолодел. Только вот зубы пришлось частично оставить у ветеринара. Но это ему нисколько не мешало – его новая хозяйка, ласково ворча, перемалывала ему мясо в блендере, решив, что производственные корма не пойдут ему на пользу.
И снова каждый вечер Афоня тарахтел, заглушая звук телевизора. Вечность отступила и больше не морозила его сердце, наоборот, кот делился своим теплом с новыми хозяевами. Его с лихвой хватало на троих.
