Юрий Алексеевич — моложавый мужчина шестидесяти пяти лет сидел на своем диванчике в большой комнате и смотрел в большое балконное окно.
За окном была осень со своим разноцветьем и грустью. Природа готовилась к зимнему сну. Деревья теряли пышную крону золотистой листвы, кустарники скромно ссыпали свои мелкие листочки на садовые дорожки, трава желтела и прижималась к земле.
День был удивительно ярким и солнечным. Вот бы прогуляться по аллеям любимого Первомайского парка! Да в одиночку бродить по осеннему парку было не так уж радостно. Смотреть на пожилые пары и молча завидовать тому, что они не разжали руки, что они — рядом и могут еще поддержать друг друга и добрым словом, и ласковым взглядом. Было ему после потери жены трудно.
Балконная дверь была распахнута. Со двора доносились осторожные звуки. Играли дети на детской площадке.
— Игорешка, Игорешка! Не подходи ты к этой маленькой собачке. Она может укусить! — предупреждала кого-то мама.
— Нет, она доблая! — отвечал малыш, которому еще не удавалось произнести отчетливо трудную букву.
А совсем рядом с подъездом у кого-то никак не заводилась машина. И водитель так громко призывал всех святых себе на подмогу, что Юрий Алексеевич невольно улыбнулся.
Везде что-нибудь происходило, а вот в жизни Юрия Алексеевича была остановка.
— А что, вот сейчас смеркнется, пойду поставлю разогреть картошку, сделаю салатик из свежих помидоров, поем, чайку попью, пощелкаю переключателем каналов, не найду ничего путного, пошуршу газеткой, да и баиньки.
Так он решил. Вздохнул уныло. И вдруг он увидел такое, что глазам не поверил.
За балконным окном почему-то вверх, нелепо растопырив руки и ноги, взлетала старушка. Через минуту она опять появилась, но теперь она пролетала вниз.
Потом опять она полетела вверх, потом еще раз вниз, а вот после третьего полета вверх летающая дама преклонных лет как-то повернулась прямо в полете, поменяла траекторию движения и влетела прямо на балкон Юрия Алексеевича.
Бедный хозяин квартиры просто обомлел. Всякого пришлось ему повидать на своем веку, но чтобы дама преклонных лет в легкомысленном застиранном халате летала вверх и вниз — такое он точно видел впервые в жизни.
Как хорошо, что он недавно купил холодильник, и огромная коробка от него лежала на балконе, а сверху он положил ковровые дорожки, чтобы они хорошенько проветрились! Вот на все это дама и приземлилась.
Она встала, растерянно посмотрела по сторонам, поправила халатик и шагнула к балконной двери.
— Можно? — робко спросила она.
— Проходите, — растерянно произнес Юрий Алексеевич.
— Гостям всегда рады.
— А выход где?
— Там. И хозяин махнул рукой в сторону прихожей. Женщина прошагала к выходу. Щелкнул входной замок. Она ушла.
Минуты три сидел Юрий Алексеевич в полной растерянности. Потом позвонил по телефону соседу и другу, но не успел ему ничего сказать, потому что он первый сообщил ему жгучую новость.
— Юрий, представляешь, какие чудеса только что в нашем подъезде произошли? Соседка по подъезду с девятого этажа хотела снять постиранный носочек внука, который ветром сорвало, и он запутался в ветках растущей черемухи, и сорвалась с балкона.
И живехонька! Потому что она старушка аккуратная, маленькая, сухонькая, а обитатель квартиры на четвертом этаже приварил к своему балкону штангу и натянул веревочки и леску, и проволоку даже на ней для просушки постиранного белья.
А эта Ольга Савельевна летела, стукнулась о натянутые веревки и прочую ерунду, спружинила и пошла вверх. Потом опять вниз пошла. И так трижды взлетела и на четвертый раз извернулась и кому-то на балкон рухнула. Представляешь? Веришь? Я чистую правду говорю!!!
— Да верю я тебе, верю. А в какой квартире она живет, ты говоришь?
— В двадцать седьмой. Одна одинешенька живет. Тоже своего давно потеряла. Одинокая дама. После разговора с другом Юрий Алексеевич поднялся, открыл шкаф, достал праздничную одежду, принарядился, глянул на себя в зеркало. Осмотром остался доволен.
Потом вынул из тайника бутылку хорошего коньяка и взял с собой. Лифт привычно загудел и доставил его на девятый этаж. Позвонил в квартиру двадцать семь.
— Открыто! Хозяйка стояла на кухне все в том же коротеньком халатике и капала в рюмочку сердечные капли.
— Отставить капли. У меня есть с собой лекарство получше. Разрешите представиться — ваш сосед Юрий Алексеевич. И не извиняйтесь за вторжение. Я уже в курсе. Что? И никаких ушибов?
— Никаких. Даже врач «Скорой помощи» удивился. Только состояние стресса.
— А вот у меня лекарство как раз от этого. Я тоже пребываю в некоторой растерянности. Не каждый день я вижу летающих дам за окнами, вернее взлетающих.
Падение вниз как-то объяснимо, но вверх! Ну, так как, начнем снимать стресс общими усилиями. И вот на уютной кухоньке, на крошеном диванчике уселись рядышком два человека и выпили вначале по одной, потом по второй, потом по третьей.
Ольга Савельевна вдруг совершенно по-детски заплакала. Громко, навзрыд.
— Это какое-то чудо. А ведь этот день мог стать последним днем моей жизни.
Юрий Алексеевич приобнял соседку за плечи и стал утешать.
— Ну, ну! Жива и Слава Богу. Знать еще не время перейти в тот мир. И живи. Радуй этот мир своим присутствием.
Долго еще женщины у подъезда обсуждали две жгучие новости. Каким чудом соседка осталась жива, и почему после этого случая она так сдружилась с Юрием Алексеевичем, что каждый вечер они рука об руку ходят теперь в парк на прогулки, и вид у них при этом счастливый.
Никто из нас не знал, откуда в доме взялись калоши. Старые, поношенные, тем не менее, они занимали почетное место среди прочей обуви. А как стало известно потом, и в памяти нашей бабушки. Это выяснилось тогда, когда я захотела выбросить их.
— Знай бы ты, что это за калоши, не посмела бы их трогать,- ворчала бабушка. Я поставила калоши на место и прошла на кухню.
— Садись, расскажу. В послевоенные годы жизнь была тяжелой,- начала она рассказ.
— Я училась в техникуме, помогала матери валять валенки по ночам. Днем, когда она уходила их продавать, я смотрела за братом и сестрой. Бабушка сделала глоток ароматного напитка. Пила она чай из блюдца, чем походила на купчиху с картины Кустодиева.
— На день рождения мама подарила мне туфли. Где она их достала, осталось для меня загадкой. В Энгельсе таких магазинов, как в Москве, тогда не было. Новенькие, лакированные, с бантиком, таких у меня никогда не было.
Я представляла, как надену их на танцы, куда меня звали подруги. В тот день я накрутила локоны, надела красное платье в горошек и хотела обуться. Кинулась, а туфелек нет! Все обыскала, но не нашла. От досады чуть не плакала.
— Найдутся,- успокаивала мама.
— В чем же мне идти на танцы?
— А ты калоши надень,- ответила она.
— Как же это, в калошах? В кои веки на танцы собралась…
— Это и есть твои туфли?- хихикнула Люда.
— А мы тебя с парнем познакомить хотели. И как теперь, в этом пойдешь?
— Что же он, с ногами моими будет знакомиться? Если суждено, он калоши не заметит.
— Пойдем уже, рассмеялась Таня. И что я пошла на танцы, не знаю.
Хуже всего, что пропажа обнаружилась. В моих туфлях отплясывала сестра Нина. Завидев меня, она хотела убежать, но не вышло.
— Евочка, извини,- хныкала Нина.- Так хотелось поносить их. А ты калошки надела.
— Что же ты в калоши не обулась?- сердилась я. Нина побежала танцевать, а я села в угол и смотрела на кружащиеся пары.
То, что не стоило приходить туда я поняла тогда, когда Люда и Таня подвели красивого молодого человека.
— Адам,- представился он.
— Ева,- ответила я. Люда и Таня чуть не падали со смеху. Вся комичность ситуации была понятна только нам троим.
Адам же напротив, разозлился.
— Вы что, издеваетесь?- он обернулся он к девушкам.
— Над именем моим смеетесь? Принцесса в калошах! Парень развернулся и направился к выходу. Подруги побежали его догонять.
Настроения совсем не было. Да и калоши совершенно не подходили к платью.
— Что же ты не объяснилась с Адамом?- мне тоже было смешно.
— Подруги все это устроили, им и исправлять пришлось.
— А что же калоши?- любопытствовала я.
— Зачем их хранить? Память об Адаме?
— Не угадала,- бабушка улыбалась.
— Вы тоже не танцуете?- услышала я вопрос. Напротив меня сидел молодой курсант в форме.
— Нет, не люблю,- ответила я.
— Подруги уговорили прийти.
— А меня- друзья,- улыбнулся он.
— Я ведь совершенно танцевать не умею. Да и некогда, учений много. Мы разговорились, не замечали, как летело время.
А ушли мы вместе, с Симоном. Как он потом говорил, все смотрел на меня, а калоши даже не приметил.
— Во всех- то ты нарядах, душенька, хороша,- рассмеялась я.
— Это был дедушка. Теперь понятно, почему ты бережешь калоши.
— Догадливая,- усмехнулась бабушка. На стене в кухне тикали часы с кукушкой.
— Это ведь не конец истории,- бабушка отрезала еще один кусок пирога и положила на тарелку.
— В том же месяце я вышла замуж, уехала, а калоши остались в Энгельсе. Прослышав про » счастливые» калоши, подруги упрашивали маму дать их поносить.
И странное дело, кто их носил, выходил замуж. Мне прислала их мама, чтобы сохранить. Я подумала, что придет и мой черед надеть счастливые калоши…
Виктор, загорелый мужчина лет пятидесяти, с довольной улыбкой оглядывался по сторонам. Скоро можно будет собирать смородину, малину жена уже варит, огурцы в теплице дают богатый урожай. Как давно он мечтал об этом простом семейном счастье!
Мужчина прошел к верстаку и начал работать. Беседку нужно обязательно доделать, пока не начались затяжные, холодные дожди. Руки сами делали все необходимое, а ум прокручивал события прожитых лет…
… Вот он, совсем еще мальчик, переезжает с родителями в другой город. Местные мальчишки сразу невзлюбили его. Заикающийся чужак был, как ни странно, во всем лучше их. Учеба, спорт — все давалось Вите намного легче благодаря бабушке, которая, бросив работу в редакции, посвятила себя внуку. Занималась с ним, пока родители были на работе.
Когда Витя вступил в пору горячей юности, его сердце занимала только одна девочка, Ирина. Она училась в другом классе, на заику не обращала внимание, смотрела как будто сквозь него, проходя по коридору. Но Витя не сдавался, раз за разом пытаясь выделиться перед ней, сломить стену безразличия.
Это случилось осенью, уже после окончания школы. Ире вдруг потребовались деньги, большая сумма, которой, естественно, не могло быть у вчерашних одиннадцатиклассников. Ослепленный, опьяненный любовью парень, бредивший этой девушкой каждую ночь, деньги нашел. Пришлось тайком взять у отца…
-Спасибо! — просто сказала она и, чмокнув его в щеку, захлопнула дверь. Счастливый, с глупой улыбкой на губах, Витя пришел домой. А потом выяснилось, что Ирине нужны были деньги на аборт. Родителям она, естественно, ничего не рассказывала, хотела сделать все сама.
Но в больнице, как назло, работала подруга ее матери. Операция не состоялась, Ирина свалила все на Виктора, назвав его отцом ребенка. Сказала, что он заставил ее пойти на аборт, дал денег, угрожал, что расправится с ней.
Виктор, тогда еще наивный и простой парень, пытался рассказать правду, но отец девушки, не церемонясь, сделал так, что через какое-то время Виктор попал под следствие, подтасованные улики говорили, что это он ограбил местный ларек.
Витя надолго угодил за решетку, а Ирина, улыбаясь, провожала его взглядом, сидя на последнем ряду в зале суда. Жестокая, хитрая и подлая, она могла надолго забыть о проблеме по имени «Виктор»…
Сейчас, вспоминая об этом, Витя уже не чувствовал ничего; боль ушла, обида и ненависть выгорели, оставив после себя лишь пепел, рассыпавшийся в руках, разум стирал все плохое, освобождая душу для нового, светлого, доброго.
Там, в тюрьме, жизнь свела бедолагу с бывшим пожилым учителем, который, видя в парнишке хороший потенциал, помог ему справиться с заиканием. В свободные часы Витя, на смех всех окружающих, выполнял упражнения. Прошел год и заикание исчезло. Витя тогда сделал еще один шаг к своему будущему.
-Ничего себе! Меня столько водили по врачам и логопедам, и все зря. А вы помогли! Тот лишь пожал плечами и похлопал Виктора по плечу.
Пока сидел в тюрьме, Витины родители умерли. Без квартиры, образования и денег, он нанялся на стройку разнорабочим. Хотя, благодаря бабушке, он прекрасно владел иностранными языками и не забыл ничего из того, чему она учила его вечерами, сидя в гостиной под большим абажуром с бахромой, его не брали никуда, видя отметку о судимости.
А Витя поклялся, что вырвется, справится, сможет, добьется всего сам. «За одного битого двух небитых дают!» — твердила бабушка. И Вите однажды повезло. на стройку приехали иностранцы, а переводчик опаздывал.
Витя, поставив в стороне тачку с песком, спокойно подошел к растерянной группе и предложил свою помощь. Оглядев грязного, в потрепанной форме, паренька с головы до ног, прораб позволил ему переводить свою речь.
Уже через неделю Виктору предложили место помощника переводчика в одной маленькой компании, которой владел знакомый прораба.
Конечно, технические термины молодой человек переводил плохо, но, благодаря хорошим рекомендациям, все же устроился на работу, а вечером учился в институте. Жизнь вновь сделала крутой поворот, дав Вите шанс на новую жизнь….
… Руки ловко подставляли древесину под крутящееся лезвие пилы, стружки, разлетаясь, осыпали траву золотисто-белым, кудрявым ковром, разнося далеко вокруг насыщенный, сосновый аромат. Беседку Витя задумал построить еще в прошлом году. Но только сейчас до нее дошли руки.
-Да, не все так просто в этой жизни… — подумал он, рассматривая, какие замысловатые узоры оставили жучки на одной из досок. Прогрызенные ими ходы то соединялись, то расходились, заканчивались тупиками или выходили на поверхность, демонстрируя, насколько сильны могут быть маленькие существа.
— Так и мы все что-то ползаем, грызем, преодолеваем, попадаем в тупики и ищем выход. Одни находят, другие так и застревают на достигнутом…
Витя блестяще окончил институт. Работа была всегда. Основная и та, что он находил в качестве переводчика технических текстов. за все хорошо платили. За плечами у молодого человека уже была объемная, насыщенная школа жизни, что позволяло не совершать глупых ошибок, а идти по дороге жизни в верном направлении.
Но однажды поздно вечером, когда мужчина сидел у себя на кухне и ждал, пока в турке закипит кофе, в дверь позвонили. Виктор открыл дверь.
Там стояла Ирина. Подурневшая, с синяками на лице, она, немного раскачиваясь, кивнула и попросила впустить ее. Витя растерялся. С одной стороны эта девица чуть не сломала всю его жизнь. Подло поступив с ним тогда, она лишила его всего. даже родителей он похоронить не смог. Они ушли без него, оставив лишь горстку воспоминаний.
С другой — было что-то в этой женщине такое, что-то несчастное, безысходное, до боли плачевное, что Витя почувствовал жалость, простую, человеческую жалость человека к побитому и искалеченному зверьку.
Он разрешил женщине войти. И тут из-за ее спины показалась девочка. Она затравленным взглядом смотрела на незнакомца и резко дернулась, когда тот протянул руку, чтобы закрыть входную дверь.
-Витя, ты прости меня! — зашептала хриплым, сорванным голосом Ирина.
— Я тогда всю жизнь тебе перечеркнула. Но я не могла по-другому, правда! отец бы убил меня. Ты не знаешь, какой он был деспот!
-Ошибаешься, знаю. Но не надо об этом. Что тебе нужно? — перебил ее жалостливый монолог Виктор.
-О! Да, прости, но мне не к кому больше пойти. Я увидела тебя случайно в городе. Ты такой красивый стал, и лицо такое доброе, спокойное, не то, что у моего Петьки…
-Что тебе нужно? — с нажимом сказал мужчина.
-Ты… Ты не мог бы девочку мою забрать к себе? Нет! Нет! На время, конечно! Пока я не найду нам жилье. Я хочу уйти от Петьки, сбежать, а с ребенком тяжело будет, найдет быстро.
Мы уже пытались, ничего не вышло. Видишь, как отделал? Тут она выставила свое лицо на свет, чтобы синяки были заметнее.
-Да и малышку избил, посмотри на ее спину! Она хотела, было, раздеть упирающуюся девочку, но Витя остановил ее руку.
-Подожди! Почему я? У тебя же есть родственники! Есть социальные службы, в конце концов! Почему я должен тебе верить? Где гарантии, что ты вернешься? Почему ты думаешь, что я не сдам ребенка в детский дом? давай, я лучше отвезу вас в социальную службу, там помогут обеим!
Ирина отвернулась, ее глаза бегали с одного предмета в прихожей к другому. Она нервно закусила губу, ища ответы.
-У родных он нас найдет, это точно! В социальном приюте я ее не найду потом! Кто отдаст ребенка такой, как я? Пожалуйста! Помоги мне! Я отплачу, слышишь!
Она еще что-то шептала, обещала, клялась, плакала, а Виктора рассматривал девочку. Хиленькая, остроухонькая, с бледным личиком, она походила на горлума из «Властелина колец».
Но какие же у нее были глаза! Два омута, две бескрайних синих бездны, в которых отражался целый мир, мир ее переживаний, всего горя и боли, что уже довелось пережить. Виктор не знал, чей это ребенок, какие гены кипят в этой маленькой беглянке, но глаза его завораживали….
… Ирина, еще раз сипло поблагодарив «своего избавителя», клюнула в щеку дочь и вышла из квартиры.
-Кстати, ее Ритой зовут! — бросила она через плечо и захлопнула дверь. Уже когда женщина вышла из подъезда, на ее губах заиграла жестокая улыбка. ребенка она сбагрила, Петенька будет доволен….
Виктор вздохнул приятный аромат яичницы. доносящийся из домика-кухни. Жена, полная, румяная Полинка, готовила завтрак для их пока еще небольшой семьи.
Они познакомились в больнице. Тогда Виктор, растерянный и испуганный, прибежал туда с пышущей жаром Ритой на руках. Девочка бредила, те лекарства, что прописал врач со Скорой, не помогали.
Полина стала лечащим врачом Риты. Витя остался с девочкой, хотя это было не очень удобно. Тогда Полина перевела их в отдельный бокс.
Слово за слово, женщина выяснила, что Рита неродная дочь этого человека, что документы на усыновление застряли в опеке, так как у Виктора не было жены…
-Зачем вам все это? — как-то спросила она мужчину.
— Не ваш ребенок, неизвестно, где его мать. Намучаетесь!
-Да, но дети не отвечают за своих родителей, — просто сказал он.
— Раз досталась она мне, так тому и быть! Скоро у девочки обнаружили диабет, жизнь закрутилась вокруг уколов, постоянных посещений врача, строгой диеты.
Но Виктор и Рита не сдавались. Упрямая и сильная, девочка, словно стеблями, обвилась вокруг нового отца. Она доверилась ему, безгранично и всепоглощающе. если бы он приказал ей прыгнуть в море со скалы, она бы сделала это, не задумываясь, потому что это был первый человек, который не обманывал ее.
О матери Рита и не вспоминала. Ушла, и ладно, все равно ни ласки, ни заботы от нее не было…
А Полина стала все чаще бывать у них дома, помогала Рите научиться делать уколы, готовила еду, пока Виктор был на работе. Он бы мог нанять няню, домработницу, средства это позволяли, тем более, что тратили они с девочкой достаточно мало, копили на дом в деревне.
Но Рита никого не подпускала к себе, дичилась. Только Полину признала. Через год Виктор сделал Поле предложение.
-Но ты все взвесь сначала! Рита никуда не денется, она будет с нами. Если тебе не хочется воспитывать чужого ребенка, если тяжело, я пойму, ты не молчи!
Видишь, как жизнь моя складывается, не одно, так другое. В-общем, подумай хорошенько! Полина думала. Ей хотелось своих детей, но примет ли их Рита, как вообще сложится ее дальнейшая судьба, что проявится в этой сильной характером девочке к подростковому возрасту.
Но Виктора она любила. Скромная свадьба в кругу друзей прошла в небольшом ресторанчике, снятом в качестве свадебного подарка начальником Виктора.
И вот прошло несколько лет. Мечта Риты и Вити сбылась. Дом куплен, большой, заросший участок расчищен. Мечты, когда-то далекие, еще только проклюнувшиеся из семян веры в доброту этого мира, теперь превратились в высокие стебли с большими бутонами ярко-алых цветков.
Ирина в их жизни больше не появлялась. Ее просто не было в живых. Потом, когда Рита уже выучилась на журналиста, она нашла упоминание о матери в каких-то сводках, узнала, где похоронили, но на могилу так и не пришла. Не тянуло ее туда…
…Стройная, синеглазая девушка сидела перед редактором журнала, затаив дыхание. Если ее рассказ возьмут в печать, это будет большое счастье.
-Ну, что ж… Хорошо написала, для новичка совсем неплохо! — одобрительно кивнул он посетительнице.
— Героиня на тебя похожа. Виктор немного слабохарактерный, на мой взгляд, баба его вокруг пальца обвила. Ладно, ну, а конец-то какой будет? Наши читатели любят завершенность!
-Знаете, Виктор ничуть не слабохарактерный, вы ошибаетесь! И конца пока нет, потому что сочинять я не хочу, а жизнь еще долгая. Редактор внимательно посмотрел на девушку и задумчиво кивнул головой…
Ему скоро шестьдесят пять. Один живет. Так получилось. Как говорится, «не жалею, не зову, не плачу». Можно и для себя пожить. У нас это выражение не любят. Думают, что за ним прячется эгоизм.
Но для человека на заслуженном отдыхе оно вполне подходит. И не вызывает ни у кого раздражения. Пожить для себя! Это нужно заслужить. Например, сварить для себя пшенную кашу.
Сварить так, как это делала мама. В очень далеком детстве. Он помнит каждое движение ее рук. Он сидит на кухне, а мама возится с крупой. Одно движение, второе движение, третье.
Он делает, как она. Варит. Затем кладет в тарелку. Ест и одновременно читает новостную ленту в компьютере. Если бы была мама, то она непременно заставила бы все выключить.
С этим строго. Если сидишь за столом, и неважно, кушаешь или просто чай пьешь – убирай все из рук. Ни книги, ни газеты – ничего. Потому что еду нужно уважать. Так мама говорила.
Жить для себя – это значит жить спокойно. Это когда ты неторопливо решаешь собственные свои проблемы. Когда они появляются. Некоторые быстро.
Некоторые можно и отложить. Потому что никто тебе и слова не скажет: ты для себя живешь. И сам все решаешь. Доел кашу. Собрался выйти на улицу. Но вдруг почувствовал, что не наелся. И прогулка не получится.
Снимает куртку. Откладывает в сторону сумку. И пьет чай. На тарелке хлеб с маслом. Ты живешь для себя. И никто тебе слова не скажет.
Идет по улице. Останавливается, где ему хочется. Можно посидеть на скамейке. И позвонить, например, внучке. Или сестре. Или никому не звонить. А сидеть и медитировать.
Очень интересно стараться останавливать бегущую мысль. Вроде успокоишь голову. Но левая мысль предательски появляется, как будто из-за угла. Ты и от нее освобождаешься. Затем в голове ни-ни. Пусто. И очень хорошо.
На следующей день едет к маме. Маме скоро девяносто три. Она немного сгорбилась. Но это ничего. Потому что на плечах – годы. А они иногда бывают очень тяжелыми. Не хочешь – но немного сгорбишься.
Она его ждет. Вместе обедают. Затем долго пьют чай. Потому что спешить некуда. Хватит спешить! Сколько можно? Сейчас есть возможность медленно пить чай. И говорить о пустяках.
Проходит день. Вечер стучится в балконную дверь. И старенькая мама спрашивает: «Что бы нам с тобой на ужин придумать? Может, пшенную кашу»?
И отправляется варить. И он сидит и наблюдает. Вот первое движение. Вот второе и третье. Через какое-то время каша готова.
Садятся рядышком. Ужинают. Удивительное дело! Очень удивительное дело! Когда варишь пшенную кашу себе, то почему-то не наедаешься. А мамина – насыщает сразу. А ведь ты делаешь те же самые движения: первое, второе и третье.
Очень странно. После маминой пшенной каши наступает душевный покой. На сердце очень хорошо. Он ложится спать. И спит глубоким, ровным и спокойным сном. Потому что поел маминой каши.
А у нее не просто движения: первое, второе и третье. За ними – любовь. И ее не увидишь. Она угадывается за привычными движениями стареньких сморщенных рук.
Любовь наполняет все энергией. Энергией жизни. И неважно, шестьдесят пять тебе лет, пять или пятнадцать. Пока мамины руки варят тебе кашу, мир твоей души не рухнет. Потому что он – на фундаменте – на фундаменте маминой любви…
