Когда Людмила выходила замуж, ей мама сказала: Помни, что любить тебя должен муж. А его мама и сестра тебя любить не обязаны. С этим знанием проще жить.
И мама была права, Людмила спокойно относилась к тому, что свекровь больше помогает дочери. Когда у Людмилы и её золовки дети были маленькие, свекровь к дочери бегала ежедневно, гуляла с колясочкой, купала детей и давала дочери «выходной». Когда дети подросли, свекровь детей золовки водила по секциям и в школу. Людмила всегда справлялась сама. Мама её нечасто приезжала из другого города и устраивала дочери «выходные». Свекровь приходила в гости, но все разговоры сводились к рассказам о детях золовки. Даже кривила губы, когда ей сын рассказывал об успехах своих детей.
С молодости повелось, что за коммунальные услуги в квартире свекрови всегда платил муж. Людмила не возражала, маме надо помогать, думала она.
Но любила свекровь учить жизни. В основном о том, как нужно правильно тратить деньги. Зачем покупать младшему новую куртку, если после старшего можно донашивать. Ну не беда, что заштопана дырка. Они же мальчишки, всегда одежда рвётся, учила свекровь.
Людмила молча улыбалась, а муж возражал матери: Мы достаточно зарабатываем, чтобы наши дети не ходили в обносках. -Не думаете вы о чёрном дне. Ко всему нужно готовиться, деньги откладывать. Машину купили и в отпуск собираетесь. А приедете, на какие шиши будете жить? Ещё и коммуналку никто не отменял. На меня не рассчитывайте, у меня пенсия маленькая.
-Приедем, заплатим мы коммуналку и свою, и твою. Даже не беспокойся, обнимал за плечи сын. Свекровь успокаивалась, но через минуту уже давала советы по воспитанию детей. Детей Людмила, по версии свекрови, воспитывала неправильно, в отличие от золовки.
Нельзя сказать, что Людмила к визитам свекрови относилась равнодушно, но после ухода свекрови всегда вспоминала слова матери: «Они не обязаны тебя любить». И становилось легче. Когда дети Людмилы выросли, то пошли учиться не на те профессии, по версии свекрови.
-Они что рассчитывают, что вы их содержать будете? Вы ведь не вечно будете работать. И заканчивала свою речь тем, какие молодцы дети у золовки. — Мама, у нас самостоятельные дети. Они сами выбрали, чем будут заниматься. Не понравится эта профессия, займутся чем-то другим, успокаивал свекровь сын. Как-то приехала свекровь, когда мужа не было дома. Сидит поникшая и молчит.
Людмила спросила: У вас что-то случилось? Плохо себя чувствуйте? Скорую вызвать?
И тут свекровь расплакалась: Как ты меня терпишь? Нормально. Вы совсем не обязаны меня любить. Вот, вот. Это в тебе меня и раздражало — равнодушие к моим издёвкам. Людмила даже растерялась, не знала, что сказать. Обняла свекровь: Не плачьте. Всё же хорошо. У вас прекрасные внуки, хорошие дети. О чём плакать-то?
Хорошие дети, повторила свекровь и снова разрыдалась. Когда успокоилась, продолжила: Я дочери говорю, хочу поменять все двери в квартире. Старые стали, обшарпанные.
А она мне: «Мама, разве ты уже не должна откладывать деньги на похороны? Зачем тебе новые двери?» Понимаешь, она ждёт моей смерти. Ты тоже?
— Нет. Живите долго. Как же я без ваших издёвок буду жить, улыбалась Людмила. И двери меняйте, если вам хочется. Денег не хватит — мы поможем. Свекровь успокоилась. Сели пить чай. -А тарелки в сушилке надо ставить по порядку, слева направо, сначала глубокие, потом большие и только потом маленькие, сказала свекровь и засмеялась. Ну не могу я без замечаний. Рассказы старой дамы
Жених с высоты Татьяна Пахоменко Ваш мужчина вас обязательно найдет! Даже если вы сидите дома, совершенно одна. Он в буквальном смысле слова может с неба свалиться. Как вот в случае с Олей, например!
Если честно, она на своей жизни поставила большой и жирный крест.
35 лет. За спиной — два неудачных брака.
Первым супругом был Виктор (с ударением на последнем слоге, так просил называть). Брутальный красавец.
Правда, родителям Оли он не особо нравился. Мама философски изрекла, что с «лица воду не пить». Но Оля начала с ней спорить. Зато — Виктор очень эффектный. И ей все завидуют. По улицам идут — чуть ли не шеи сворачивают вслед. Она сама не заметила, как превратилась для мужа в нечто вроде «Дай, поди, принеси». Он придирался ко всему — то рубашка поглажена плохо, то свитерок не очень на нем сидит. Также дело обстояло с едой. Оля прекрасно готовила (спасибо бабушке, научила), но Виктору не нравилось.
— Суп не наваристый.
— У пирогов тесто слишком толстое.
— Рыбу могла бы и поизысканнее сделать!
— Пюре ничего, но не хватает в нем чего-то.
— Чай давно заваривала? А то противный, рот вяжет. Только что? Не может быть! — вот примерно такие фразы слышала Оля от мужа.
По дому она ходила в платье, капроновых колготках и туфлях на каблуках. Потому что так, по мнению Виктора, надо было выглядеть жене. Никаких домашних костюмов. Все по высшему разряду.
Вымотавшись на работе, Оле меньше всего хотелось в подобном виде расхаживать. Надеть бы любимую футболку с утятами да шортики, волосы бы в хвости собрать да макияж смыть. Но выхода не было, приходилось «держать марку».
А потом случилась та самая банальщина. Подруга Алиса злорадно сказала, что видела Виктора. Мол, тот приходит в соседнюю с ее дальними родственниками квартиру. И науськала подругу. А Оле Виктор говорил, что у него по выходным заказы срочные и дома почти не находился в субботу-воскресенье.
Оля помчалась туда. Дверь открыли, не спрашивая.
На пороге стояла жуткого вида бабища. Огромная, в халате, с давно не мытой головой. Оля уже решила, что ошиблась. Когда голос мужа услышала. Он спрашивал: «Зайка, там кто?». Вломилась внутрь.
— Мой Виктор стоял у плиты и еду готовил! Сам, представляете? А дома даже кружку за собой не мог помыть! В общем, мы расстались. И он ушел к этой бабище! Пылинки с нее теперь сдувает! Что со мной не так? Ко мне придирался, жизни не давал, — плакала Оля.
Кое-как утешилась. Через два года вышла замуж. За Толика. Тот был работящий парень. Оле таким хорошим казался! Только вот в деньгах ограничивал. И ладно бы, только в своих. Он Оле и ее зарплату говорил не трогать. Мол, копить будем. Питались кое-как. Вещи покупать перестали.
А потом Оля узнала, что из всего того, что копится, Толик свою родню обеспечивает. Матери шубу натуральную купил, сестре — стенку. Семье брата- стиральную машину и плазму. Пока она лапшой да соевыми сосисками питалась.
— Ольгунчик, чего тебе, жалко? Давай дядя Васе с тете Тамарой домик поможем купить, им 250 тысяч не хватает и потом уж на себя будем тратить! — умолял Толик.
Оля не согласилась. Она вспомнила, какой скандалище закатил ей Толик, когда она собственной матери купила на день рождения дорогие духи. Мол, могла бы конфет коробку купить и все. А своим родственникам так можно отдавать все, что накоплено.
Так она снова осталась одна.
Время шло. И никаких надежд на счастье уже не было. Трудно мечтать, когда вокруг горькая реальность, где ничегошеньки не происходит. Причем все друзья и знакомые, словно сговорившись, решили хором свести Олю с кем-нибудь. И приходя в гости, она обязательно видела там одинокого мужчину. Ему тут же принимались нахваливать Олю, а ей советовали «присмотреться», потому что время идет и на рынке невест она уже почти ничего не стоит. В результате кусок в горло не лез, Оля краснела, бледнела и старалась быстрей уйти.
Тогда и решила — будет доживать одна. Шансов нет. Все поезда ушли, весело прогромыхав колесами другим, более везучим дамочкам.
Однако в небесной канцелярии решили иначе.
В тот день Оля пораньше домой пришла. Коллега по работе ей принесла платье. Вот она его и примеряла, перед зеркалом крутилась, рассматривая себя в полный рост. А когда обернулась — от неожиданности завопила: за ее окном в полный рост стоял мужик. А этаж-то 7!
Шторы Оля не вешала — рядом домов не было, к тому же она обожала солнышко, льющееся по комнате. От увиденного у нее ноги подогнулись и она испуганно унеслась на кухню, думая, куда звонить и что делать.
Потом опасливо выглянула. Мужик находился все в том же положении, только делал ей какие-то знаки и что-то говорил. На всякий случай распахнув входную дверь, чтобы если что убежать, Оля шагнула к окну. Тут она разглядела трос. Через форточку донеслось:
— Не бойтесь! Герметизация швов. Утепление и ремонт! Я промышленный альпинист!
Оля выдохнула. И правда, чего это она? Просто неожиданно все так. Криво улыбнулась в ответ.
Отметив, что незнакомец очень даже симпатичный. Улыбка такая красивая, мальчишеская, открытая. И занялась своими делами. Только щеки горели — вспомнила, как переодевалась, а он же видела, наверняка.
На следующий день ушла на работу. А когда вернулась, то на подоконнике лежал букет цветов. И записка. С номером телефона. И просьбой о встрече. Видимо, через открытое окно цветы-то к ней попали.
— Сегодня рабочие-то все по дому лазили. Швы эти заделывали. Ну и хорошо, тепло будет. А один такой подозрительный, прямо вот возле твоего окна висел на крутился! — рассказала Оле вечером соседка баба Галя, когда она в магазин пошла.
Та улыбнулась. И откуда только смелость взяла — позвонила.
Встретились они с этим Виталием. Он на нее так смотрел восхищенно. Возраст его Олю только напрягал — ему-то всего 30 было. А так складывалось впечатление, что они знакомы всю жизнь. И его профессия казалось ей такой романтической!
Чувства не спрашивают порой, кому и сколько лет. Они просто накрывают человека, словно одеяло.
А Виталию Оля с первого взгляда понравилась. Как случайно глянул в окно, подсматривать-то у него и мыслей не было, и увидел золотоволосую девушку, примеряющую платье в комнате, залитой солнечным светом.
Сейчас они вместе и всегда рассказывают, каким необычным способом познакомились. Люди только охают да ахают.
Так что счастье порой подстерегает в самых неожиданных местах и уже не отпускает из своих цепких ручек!
— А на что ты рассчитывала, когда с ним встречаться начала? Ты ведь видела, что мальчик ещё студент, ему ещё учиться целый год, потом надо работу найти, на ноги встать. Он тебе жениться обещал? — Нет, — вытирая слёзы прошептала Мила.
Она сидела на краешке стула, сжавшись в комочек, словно стараясь вообще исчезнуть, превратиться в точку, лишь бы не слышать этого надменного, насмешливого голоса с нотами издёвки и превосходства, не видеть этого унижающего взгляда, как будто эта женщина напротив видит перед собой не её — Милу, а безобразное, мерзкое, склизкое существо из недр канализации. — Знаешь, что я тебе скажу, девица, думать о предохранении всегда должна женщина. Мужчина он не создан для этого, он привык брать от жизни всё. Господи! — воскликнула дама, театрально воздевая руки к небу, — Да мужчины они всю жизнь остаются детьми! Что ты хочешь от юноши, которому всего двадцать лет? — Мне кажется, двадцать лет это достаточный возраст для того, чтобы принимать решения самостоятельно, без помощи мамы, — подняла Милочка опухшие от слёз, покрасневшие глаза. Голос её стал неожиданно твёрдым и сухим. Она вдруг выпрямила спину и перестала дрожать. — Да что ты говоришь? — усмехнулась ядовито дама и затем прошипела, скорчив гримасу, — А ты роди для начала, а уж потом поговорим и поглядим, будет ли тебя волновать судьба твоего ребёнка или ты всё пустишь на самотёк. И помолчав добавила: — В общем так, на Илюшу не рассчитывай. Ему ещё надо жизнь устраивать. Если уж у тебя не хватило мозгов предохраняться, то могу только помочь тебе вот этим, — и дамочка положила на стол перед Милочкой конверт, — Тут сумма, достаточная для того, чтобы … Ну ты понимаешь. — Для того, чтобы убить вашего внука? — Да ты ещё дерзишь мне! Вот уж действительно дрянь, я не ошиблась, что велела Илюше порвать с тобой. В общем, это деньги тебе на больницу, там, кстати, и телефончик есть, это моя знакомая, она сделает всё аккуратно и быстро. — Вы-то, конечно, знаете это наверняка. Не раз пользовались её услугами, правда? Потому и родили только одного Илюшу. — Ах ты, мерзавка! — задохнулась дама от возмущения, — Я ухожу! Не желаю больше слушать такую нахалку.
Дверь в комнату затворилась. Милочка осталась одна. Точнее не совсем. Нет, даже отнюдь не одна! У неё есть он — её будущий ребёнок, вот здесь, где-то внизу живота, крохотная жизнь, у которой уже есть своя судьба, и она, Мила, сделает всё, чтобы эта судьба улыбнулась малышу. Она не собирается убивать его, как бы не хотели этого её молодой человек и его мать. Ничего, она справится. У неё есть хоть небольшая, но своя комнатка в малосемейке, доставшаяся ей от бабушки, есть работа, да и с её профессией она может трудиться и дома, когда родится малыш. Мила вдохнула поглубже, расправила плечи, улыбнулась своему отражению в зеркале и сняв с вешалки плащик, вышла из комнаты.
*** Вероника шла по улице уверенным шагом, надо успеть забежать в магазин, купить продукты и корм для собаки, а завтра, в выходной, семья собиралась на дачу — майские праздники, нужно прибраться в домике и просто отдохнуть. — Мишка снова «забыл» сделать географию, — думала Вероника, — Нужно сказать Фёдору, чтобы сам с ним поговорил, опять звонила учительница, уже третья двойка подряд. На уме одни соревнования по борьбе. Учёбу забросил. Так дело не пойдёт. Вероника запнулась на выходе из подземки и чуть было не выронила сумку из рук. — Так, ещё нужно постирать Леркину форму с танцев. А то уедем на дачу, забуду, а потом не отстирается. Вероника вышла из магазина с полными пакетами. Фёдор будет поздно, так что и ужин тоже на ней. — Уфф, хотя бы на один день взять передышку, — подумала Вероника и тут же подвернула ногу на ступеньке и полетела вниз, ударившись головой о металлические перила.
Подбежавший мужчина собирал рассыпавшиеся по тротуару яблоки из пакета, какая-то женщина склонилась над ней и что-то спрашивала, но в ушах гудело, всё вокруг плыло, голова кружилась от нестерпимой боли в ноге. — Ой, у неё кровь, вызовите скорую — верещала полная женщина в пестром платье, кто-то достал телефон.
*** — И как только вы так умудрились, милочка? — цокал языком врач, когда Вероника отошла от наркоза в палате, — Упасть, ну практически на ровном месте, и получить открытый перелом, сотрясение головного мозга и рваную рану головы разом! — Мужу позвоните, — слабо прошептала Вероника, — Я уже в полном порядке. — Да уж вижу, что в порядке! А муж уже здесь, ему из приёмного покоя ещё позвонили. Ну что же, будем пока лечиться, завтра вас ещё разок осмотрит невропатолог, а пока лежим, соблюдаем покой. Операция прошла хорошо, осколки соединили, пришлось пока поставить аппарат. Вероника с горечью взглянула на свою ногу с торчащими из неё спицами, вот тебе и майские праздники.
*** Когда сняли спицы и провели вторую операцию, врач разрешил выходить в коридор на костылях. Вероника потихоньку прыгала на одной ноге, стараясь побольше двигаться, не залёживаться в палате. Здесь она и встретила однажды этого мужчину. Преклонных уже лет, лицо покрыто морщинами, невысокого роста, со щетиной на лице, редкие седые волосы уложены набок, задумчивый, глубокий взгляд, дрожащие пальцы. — Выпивает? — подумала про себя Вероника, когда мужчина впервые подсел к ней на диванчик в коридоре. И тут же стыдливо одёрнула себя, укорив за осуждение и скоропалительные выводы. — Что читаете? — спросил мужчина. — «Зулейха открывает глаза», новый бестселлер, роман Гузель Яхиной, она из Казани, — зачем-то пояснила Вероника. — Вот как. А я всё больше классику. А с ногой-то что? -Да вот, упала, буквально три ступеньки не смогла перешагнуть, как нормальный человек, — рассмеялась Вероника, — Да я всю жизнь, честно говоря, была неуклюжей. Мама даже забрала меня из детского садика, потому что я вечно попадала во всякие ситуации. Однажды даже повисла на веранде, зацепившись пояском платья за угол крыши. Невысоко, конечно, метра два там, но для ребёнка вполне себе даже высота. В наше время воспитателя бы по судам затаскали, а тогда с этим проще было, люди понятливее что ли. Мама решила, что не стоит больше искушать судьбу и решила работать на дому, чтобы я была под присмотром. — Да, значит вы с детства хулиганка, — улыбнулся мужчина. Улыбка его была грустной и какой-то даже печальной, — А кем же работала мама? — Она была швея, — Вероника помолчала, — Шесть лет назад мамы не стало. -Простите. — Всё нормально. Как говорила мама, это всего лишь жизнь, так и должно быть, старые листья опадают, чтобы дать дорогу новым. За осенью всегда приходит весна. Мне её очень не хватает. — Мудрая была ваша мама. — Очень. Она вырастила меня одна. Отец бросил её, когда узнал, что она забеременела. Но мама справилась. Правда замуж больше так и не вышла. Не смогла больше никому поверить, как она сказала.
Оба замолчали. — Однажды я поступил так же, как твой отец, — проговорил, спустя несколько минут молчания, мужчина. — Молодой я тогда был. Двадцать лет мне было. Когда она сказала мне, что беременна, я испугался. Как жить будем, думал я. И я смалодушничал. Предложил своей девушке сделать аборт. Мы поссорились. Прошло месяца два. Я сходил с ума. Она не шла у меня из головы. И я принял решение, что плевать, как нибудь выдюжим, буду работать по ночам. Пришёл к ней. А она встретила меня холодно. Мама, говорит, твоя была уже у меня. Денег дала на аборт. А я, говорит, её послушала. Так что нет больше никакого ребёнка. Убила я его. Спасибо вам, что жизни научили да на путь наставили. Вот так она мне ответила….
Мужчина замолчал, в глазах его стояла невыразимая, щемящая тоска. — А ведь сейчас моему ребёнку было бы почти сорок лет. — Что прошло, того не вернуть, — Вероника положила свою ладонь поверх его ладони, она была грубая и местами в шрамах, — Я своего отца давно простила. — Вы правы, конечно, — ответил мужчина, — А вот теперь мне под семьдесят, жизнь прошла, можно сказать. И я, слава Богу, своё получил. Ответил за свой грех. Вероника постеснялась спросить, что же случилось с ним, а тут как раз и медсестра позвала её на перевязку.
*** -Вы бы поменьше общались с этим пациентом, — сказала медсестра, ловко бинтуя Вероникин голеностоп. — А что с ним не так? — Он к нам с улицы поступил. По скорой. Бомж он. Хотя квартира есть. Да сынок единственный пьёт по-чёрному, несколько раз избивал его, он к нам в травматологию не впервые уже поступает. Жаль его, конечно, но что поделать. Подписал, говорят, на сына квартиру, а сын вот как с ним… А теперь вот сынок и вовсе его из квартиры выгнал. Второй год бомжует. Может заметили, трёх пальцев у него нет на левой руке? Прошлой зимой отморозил.
В груди Вероники шевельнулось нечто, что поднималось всякий раз, когда она видела или слышала то, что было противоестественно её мировоззрению, сначала медленно, словно тлеющий уголёк, а затем всё более и более разгораясь и превращаясь в бушующее пламя. В такие минуты ей хотелось, взяв в руки знамя, выступить из окопа и пойти против врага, ведя за собой товарищей. В последний раз она испытывала подобное чувство, когда Лерка притащила домой собаку со сломанной лапой и отрезанным хвостом. Какой-то живодёр истязал бедное животное и теперь собака жалась в тёмный угол прихожей, плача, скуля и не веря человеку. Но они сумели вернуть ей эту веру. Лапа зажила, а собака осталась жить в их семье. Так и назвали её — Найда. От слова найденыш. И сейчас, слушая рассказ медсестры, Веронике хотелось вскочить и бежать, неся перед собой развевающееся знамя, и исправить эту возмутительную ошибку, ведь не должно так быть в мире — чтобы дети били престарелых родителей! Вот будь у неё отец, она бы… Из перевязочной она вышла, дрожа. Но не от боли, а от пожара, бушевавшего в груди. Она немного постояла у окна, прижимая ладонь к губам, а потом достала из кармана телефон и набрала мужа.
*** Мужчина сидел на лавочке в больничном саду. На нём была всё та же больничная пижама. Он склонился вперёд, скрестив ладони. -Ух, еле до вас допрыгала, — опустилась Вероника на скамейку рядом с ним, и положив костыли, — Погодка-то какая, а? Тополиный пух летит, всегда обожала это волшебное время. Летняя зима.
— Замечательная погода, — согласился мужчина.
— А вы знаете, в такое время лучше всего на даче, засесть где-нибудь под яблоней, в тенёчке, с чашечкой холодного чая и книгой, почитать… или же просто прикрыть глаза и помечтать, поразмышлять, а вокруг благоухают цветы, и пчёлы жужжат, ветерок жаркий колышет ветви…
— Как заманчиво вы всё описали, аж душа открылась.
— Так в чём же дело, приглашаю вас к себе на дачу! Отдохнёте у нас.
— Да вы что, неудобно, нет. Меня скоро выписывают, домой поеду.
Вероника помолчала, а потом, повернувшись к мужчине, взяла его ладони в свои, и тихо сказала:
— Послушайте, я понимаю, что это нехорошо, что я так прямо, но я знаю про вашу жизненную ситуацию, и я хочу сделать вам предложение — нет, не предложение, а я вас умоляю, пожалуйста, поедемте к нам на дачу, мне тоже не помешает отдохнуть, а вам и тем более. Там сейчас и муж мой и дети, мы всегда летом на даче живём. А потом, когда мы вернёмся осенью в город, вы приедете с нами.
— Милая вы моя, да ведь вы даже не знаете моего имени, а приглашаете меня к себе погостить. А вдруг я плохой человек? Вдруг болею чем-то нехорошим?
— Ой, вы знаете, мы все болеем чем-то нехорошим. И гораздо страшнее гнилая душа, чем немощное тело. Так что это не уважительная причина. И, — Вероника замолчала на мгновение, а потом продолжила, понизив голос, — И я не договорила. Я хотела не просто пригласить вас на дачу, я хотела пригласить вас к себе навсегда, не в качестве гостя, понимаете, я хочу, чтобы вы стали членом нашей семьи.
— Деточка…
— Постойте, пожалуйста, всего одну минуточку, сейчас! — голос Вероники срывался, — Вы знаете, я всегда мечтала, чтобы у меня был отец. Да, я понимала, что он поступил с мамой не по-мужски, но это всё были их взрослые дела, понимаете, а я…
Я всё детство мечтала, чтобы у меня был папа, как у Васьки и у Алёнки, как у всех ребят нашего двора, чтобы он учил меня кататься на велике, чтобы мы ездили в лес печь в костре картошку, чтобы зимой катались на лыжах и дурачились.
Я каждый Новый год загадывала одно и то же, чтобы мой папа вернулся и нашёл нас с мамой. Но папы не было. Я выросла. Вышла замуж. Но в душе я всё та же маленькая девочка, которая ждёт своего папу, понимаете?
Голос Вероники дрогнул, в глазах блеснули слёзы и покатились по щекам. Она не вытирала их.
— Медсестра рассказала мне о вашем сыне, это не моё дело, простите меня, но знаете, мне ничего не надо от вас, у нас всё есть, и квартира, и дача, и машина. У нас нет только дедушки. Муж мой, он детдомовский. А я, про меня вы уже знаете. Я вас прошу, умоляю вас, будьте нам папой, а нашим детям дедушкой.
Мужчина слушал в изумлении, то порываясь что-то ответить, то прижимая руку к груди, унимая волнение, наконец он проговорил:
— Вы даже не знаете моего имени, деточка.
— Ах, разве ж это беда? Мы сейчас познакомимся! Меня зовут Павлова Вероника Ильинична. Ну фамилия по мужу, конечно, а девичья была Морозова.
— Как? Как ты сказала, деточка? Морозова? — старик побледнел, губы его дрожали, он смотрел на Веронику во все глаза.
— Ну да, Морозова. Что с вами? Вам плохо? Господи, это я вас довела своим рассказом, дура! Сейчас я приведу медсестру! Не вставайте!
— Не надо, не надо медсестру, Вероника, присядь. Мне сейчас полегчает. Скажи мне лучше, а как звали твою маму?
— Мила.
— Мила, — повторил старик, — Значит она обманула меня, она не делала аборта, не делала.
— Я ничего не понимаю, — пробормотала Вероника.
— Скажи, а мама твоя жила по улице Толстого, в пятиэтажном доме? И тебе, Вероника, сейчас должно быть тридцать семь лет, верно?
— Всё так…
— Старик опустил лицо в ладони и расплакался, худые плечи его тряслись, сквозь слёзы он повторял:
— Прости, прости меня, ведь я ничего не знал…
В голове Вероники начала складываться некая логическая цепочка, Но она боялась озвучить свои мысли вслух.
— А как же вас зовут? — осторожно спросила она.
— А меня зовут Половецкий Илья Борисович. И я тот самый мерзавец, бросивший твою маму, и желающий тебя убить.
— Господи помилуй… Да как же… Как же так? Значит… Вы мой отец?
Старик кивнул.
Вероника молчала потрясённая. Сколько же дорог должны были сойтись в одну, чтобы она сломала ногу в тот злополучный день и попала сюда, чтобы скорая помощь доставила её отца именно в эту больницу их огромного города, чтобы медсестра решила поведать ей подробности жизни этого пациента, чтобы они просто присели в тот день на диванчике в коридоре травматологии…
Ира была самой неприметной гостьей на дне рождения Марины. Девушки учились вместе в группе колледжа. Марина широким жестом пригласила всех, кто сможет прийти, но многие девчонки уезжали на выходные домой в район.
Ира, скромная тихоня, решилась воспользоваться предложением. Ведь она никуда не ходит, а ей тоже недавно исполнилось восемнадцать, как и Марине. Вот только отмечать с гостями Ира свой праздник не стала. Подруг у неё не было, да и родители уговорили посидеть по-домашнему, по-семейному, вместе с бабушкой и дедом. Вот и получилось: день рождения что в пять лет, что в восемнадцать…
Конечно, Ира любила своих родных, но не понимала, когда же она станет, наконец, взрослой и самостоятельной. Когда хоть кто-нибудь из парней заметит её женственность, неприметную красоту и нежность? Ира мечтала о любви, но стеснялась себя. Она не была такой яркой как Маринка или её подруга Светлана. Девушки смело красились, одевались по моде, даже порой очень крикливо, особенно на занятиях в колледже, за что получали замечания от преподавателей.
А Ирин гардероб всегда подбирала мама, вязала кофты бабушка. И обижалась, что внучка плохо носит её вещи. А Ира попросту не могла выйти в свитерах, связанных по журналам бабушкиной молодости. И носила творения бабули только дома в холодное неотапливаемое время.
Сегодня у Марины собрались девушки и парни из колледжа. Было двенадцать человек. Когда застолье подошло к концу и начались танцы, Ира вышла из квартиры и села на скамейку перед подъездом. Её ухода никто не заметил. Девушка стеснялась незнакомых ребят. Хотя на неё никто не обращал внимания. Или именно это её и ранило больше всего?
Девушка глянула на часы. Можно было бы и уходить, уже мать наверняка волнуется. Обещала прийти не поздно.
Из подъезда вышел паренёк. Не из гостей Марины. Он присел на скамейку с краю и печально глянул на Маринкины окна на втором этаже. Оттуда доносилась весёлая музыка и смех.
— Ты оттуда? – вдруг спросил он Иру. Она кивнула.
— Ну, как там Маринка? Танцует? Веселится? – опять спросил паренёк с грустными глазами.
На этот раз Ира осмелилась спросить:
— А что? Разве не слышно? Да. Веселятся…
— Ну, да. На то и день рождения, — ответил парень.
– А я вот в свой грустил. Не отмечал даже. Ну, конечно, чай с тортом в кругу семьи. Как в детсаду.
Ира удивлённо подняла брови.
— Вот и у меня всё также. А ты её приятель? – и она кивнула в сторону Маринкиных окон.
— И да, и нет. То есть я и рад бы дружить, да она игнорирует. Даже на день рождения не позвала. А ведь мы с ней давно соседи. И она видит, как я к ней отношусь…
Парень замолчал. Ира понимающе вздохнула. А потом вдруг сказала:
— А ты не переживай. Я вот тоже всё переживаю. А толку-то что? Всё равно этого никто не замечает. Вот ушла я оттуда, и никто не заметил. Значит, я – человек-невидимка. Что я есть, что меня нет – всем всё равно…
— Да ну. Что ты… — попытался успокоить Иру парень.
– Хотя, ты права. Есть, наверное, такие люди. Вроде нас с тобой. Невезучие…
— Да нет, не то. Незаметные. Ненавязчивые, скорее. Может, это и преимущество в какой-то степени. В этом есть и своя независимость, и даже свобода…
— Ты думаешь? – удивился рассуждениям Иры парень.
– Меня, кстати, Павлом зовут. А тебя?
— Ира.
Они ещё некоторое время послушали музыку, то и дело поглядывая в окна. Наверняка, каждый надеялся в душе, что вот-вот Маринка выглянет из окна и позовёт эту парочку в квартиру – танцевать и веселиться. Но их никто не звал.
— Приятно было познакомиться, — вежливо сказала Ира, — но мне пора домой. Обещала не задерживаться долго…
— А пойдём я тебя провожу немного. Хотя бы до остановки.
Ира и Павел шли через парк, разговаривая и невольно улыбаясь друг другу. Павел вдруг почувствовал, что его внимание радует девушку, оно ей приятно и нужно! Это он увидел в румянце на её щеках с нежными ямочками, в её глазах, которые она отводила, когда он с удивлением смотрел на её длинные ресницы. А его словно прорвало. Он начал шутить, рассказывать анекдотичные случаи, все, какие мог только припомнить из своей молодой жизни. Он бы говорил и говорил, лишь бы слышать её звонкий смех и побыть с ней подольше.
Подошли к остановке. Ира поблагодарила Павла и стала прощаться, а он не хотел уходить, пока Ира не сядет на свой автобус. Ира якобы случайно пропустила первый автобус и села только на второй…
Садясь в автобус, Ира помахала рукой Павлу, словно они были друзьями. А он ещё стоял какое-то время на остановке, не в силах уйти. Словно заворожила его эта милая девушка с выразительными глазами и ямочками на щеках.
Павел повернулся и пошёл к дому. И вдруг осознал, что очень хочет встретить Иру ещё раз. А он не взял ни её номера телефона, ни адреса… Да и как было можно? Вот так… Сразу. Неудобно.
На следующий день Павел звонил в квартиру Марины. Девушка открыла и, скривив гримасу усталости, сказала: — Ну, что ты опять… Я не пойду с тобой гулять, Паш. Мне некогда. Говорила же.
— Да нет…- застеснялся Павел. – Я хочу тебя просить… Вобщем, мне нужен телефон твоей одногруппницы. Вчера она была тут у тебя. Я должен ей передать…Она оставила на скамейке… Вобщем, дай телефон.
— Чей? – удивилась Марина.
— Её зовут Ира.
— Ира? Какая Ира? – Марина на секунду задумалась.
– А, Ирка… Ладно, сейчас, подожди.
Через несколько минут Марина вынесла Павлу бумажку.
— На, Ромео. Ну, Ирка, скромница… И когда она только успела? – Марина улыбнулась и захлопнула дверь. А счастливый Пашка, зажав в кулаке записку, как с талисманом побежал домой.
Весь день он подбирал слова для разговора и волновался. А ближе к вечеру позвонил Ире. Он пригласил её ещё раз прогуляться по скверу и обещал угостить мороженым.
К удивлению и радости Пашки, Ира с удовольствием согласилась. Она будто ждала звонка и её голос был по телефону даже мягче и приятнее. Или ему так показалось…
Ребята гуляли по парку, ели мороженое и много узнали друг о друге. Их характеры и интересы оказались довольно схожими.
— Теперь приглашаю тебя я, — сказала при расставании осмелевшая Ира.
– Только мы с тобой не в парк пойдём в следующий раз, а в театр. Там моя тётка работает костюмером давно. Я все спектакли из-за кулис смотрю. Это очень интересно – из-за кулис. Хочешь глянуть?
С тех пор Ира и Павел не расставались. Они часто бывали в театре, музеях, вместе даже стали путешествовать спустя год, когда все их уже считали женихом и невестой. Через два года после знакомства они поженились.
Мама Иры причитала, что очень рано дочка выходит замуж. А бабушка, наоборот, говорила:
— Молодец. Ирочка. Нашла свою судьбу и — замуж. Значит – всё серьёзно. Нечего кавалеров менять и перебирать. А за такого парня, как Паша, надо держаться. Хорошим мужем будет. Заботится о ней, как о ребёнке. Чего ж ещё?
— Вот тебе и тихоня, — говорили одногруппницы.
– Первая замуж выскочила. Да и парень счастлив, аж светится…
А молодые светились оба. Ира и Паша нашли в друг друге и понимание, и заботу, и любовь, о которой мечтали.
Спустя годы, они с улыбкой вспоминали скамейку у подъезда, которая подружила их на всю жизнь…
