Мама Нина

Нина помнит о том, как давным-давно, будто бы в прошлой жизни, она впервые увидела их: измученных, голодных, немытых детдомовских ребят. Во время войны их спешно эвакуировали из городских детских домов и развозили по деревням в тылу.

Некоторые из них были настолько истощены, что не могли перенести долгой дороги и умирали в пути. Их худые, тщедушные, маленькие тела наспех закапывали около железной дороги сами воспитатели. Каково это — каждый день видеть, как дети умирают от голода и холода? Чем наполняется душа, когда каждый день своими руками хоронишь детей? Страхом? Болью? Отчаянием? Или к такому, в конце концов, можно привыкнуть?… Нина боялась подобных мыслей, но не могла прогнать их из головы.

Некоторые дети держались в пути из последних сил. Жизнь, казалось, еле теплилась в их слабых и истощенных телах. Их выносили из вагонов на руках, укутав в одеяла. По деревням развозили на санях и подвозах.

Нина помнит о том, как однажды она пришла на работу, и директриса Клавдия Егоровна с бодрой улыбкой торжественно объявила ей:

— Нина Петровна, принимай подопечных. Воспитатель, сопровождающая их, заболела. С поезда прямиком в медпункт увезли. Говорят, воспаление легких… Ну ничего, ты же у нас опытная, и без нее справимся! — женщина твёрдым шагом подошла к Нине и ободряюще похлопала ее по плечу, — Пятнадцать детей я уже отправила в Уктымский интернат, но там койкомест больше нет, поэтому все остальные — твои. Мальчики, возраст 8-10 лет. Обучай, воспитывай в строгости и справедливости. Если будут сильно хулиганить — зови Алексеича, у него ремень кожаный и палки для устрашения в подсобке. имеются.

Нина тогда большими испуганными глазами посмотрела на директрису. Но ничего не ответила, молча проглотила свой страх. Взяла список и пошла проверять, как дети устраиваются в школьном пристрое, который должен был стать их «домом».

Нина помнит, как ужаснулась убогости помещения, в которое привели детей. Длинный узкий пристрой с обшарпанными стенами раньше был школьной раздевалкой. Сейчас тут соорудили двухъярусные кровати и поставили печь, которая, к удивлению Нины, была не растоплена.

— Почему тут так холодно? — спросила Нина у завхоза, на что хромой старик Алексеич ответил, что сходит за печником завтра утром.

— Сам не пойму, чего она не топится — дым валит и валит обратно. Завтра все делаем, хозяйка, не ругайся! — с заискивающей улыбкой пробормотал Алексеич.

— Сегодня делайте, — строго сказала Нина, сверкнув глазами в сторону мужчины, — заморозим детей, и так намерзлись они в поезде и в дороге.

— Да когда ж сегодня — день-то не резиновый! — заворчал Алексеич.

— Это дети, а не куклы! Вы сами тут пробовали оставаться на ночь? Тут ветер гуляет, — для большей значимости Нина сжала руки в кулаки, — Идите, Виктор Алексеевич, за инструментами, за печником, да хоть за самим лешим! В лепешку расшибитесь, но чтоб к ночи тут тепло было.

— Ишь, кулаки сжала, того гляди кинется бить, — заворчал себе под нос Алексеич, выходя из пристроя.

Нина оглядела мальчиков, пересчитала. Они копошились на кроватях, не обращая на нее внимания. Кто-то спал, кто-то смотрел в потолок, кто-то играл в карты. Лица их были грязными, головы обриты налысо. Худые, одетые кто во что… У Нины защемило в груди. Но она знала, что нельзя поддаваться жалости.

— Давайте познакомимся. Меня зовут Нина Петровна, я ваша учительница, — громко и строго сказала Нина и почувствовала, как коленки ее затряслись от волнения.

Мальчики неохотно оторвались от своих занятий и повернули головы к Нине.

— Как вам известно, ваша воспитатель больна, поэтому следить за вами буду я. Буду вам «мамой», так сказать…

Нина и сама не знала, зачем добавила последнюю фразу. Позже, ознакомившись с делом каждого ребенка, Нина прокручивала свою приветственную речь в голове и думала, что это было очень глупо, назвать себя «мамой» мальчишек, которые уже настолько привыкли к одинокой, беспризорной жизни, что слово «мама» для некоторых из них звучало, как злая насмешка. Как бы то ни было, Нина хотела, как лучше…

— Пошла к черту! — неожиданно громко выкрикнул резкий мальчишеский голос.

Эта колкая фраза разрезала холодный и сырой воздух возле Нины на две части. Ее словно окатило ледяной водой. Она мысленно постаралась сказать себе, что это дети. Это всего лишь дети. Они не могут быть злыми…

— Кто это тут такой невоспитанный? — как можно добродушнее ответила Нина и попыталась выдавить на лице подобие улыбки, — В гостях — и сквернословить с порога! Разве это хорошо? Ну, выйди, не бойся, познакомимся лично.

Голос Нины звучал ровно и спокойно, но все внутри дрожало от волнения и страха.

— Ну, что ты мне сделаешь, курица деревенская? Пошла к черту, говорю тебе! — маленький бритоголовый паренек вышел вперед, злобно сверкнул темно-карим цыганским взглядом и сплюнул в сторону Нины, — я все равно сбегу!

Лицо у цыганенка было худое, грязное, под глазом синел большой фингал. Подрался или ударил кто?

Он увидел, что Нина пристально рассматривает его и отвернулся, то ли от злости, то ли от смущения.

Остальные мальчики с интересом слушали их словесную перепалку. Почти все глаза были устремлены на Нину: кто смотрел со страхом, кто с ехидной усмешкой, а кто с жалостью. Нина набрала в лёгкие побольше воздуха. Помощи ей ждать неоткуда: Алексеича сама отослала за печником, а директриса убежала по неотложным делам.

— Я же помочь вам хочу. Я к вам — с добром, как и все остальные здесь. Вас, в конце концов, из города привезли, чтобы вы здесь выжили, а не погибли в городе от голода и холода, — сказала она, обращаясь к бунтарю.

— Нам вашей доброты не надобно, — огрызнулся мальчишка, дерзко и вызывающе вздернул подбородок.

По его щеке прыгнула жирная вошь. Нину замутило, но она не подала вида, что ей нехорошо, только оперлась рукой о холодную стену.

— Ну что же. Тем не менее, у нас здесь, в школе, есть свои правила. Так же, как в любой семье. Главное правило большой семьи знаешь? — снова обратилась она к мальчишке, стараясь не выдавать своего волнения.

— Знаю, — пробубнил цыганенок, — не слушать всяких деревенских кур!

После этих слов он пробежал мимо Нины к двери, толкнув ее так, что она потеряла равновесие и упала на деревянный пол.

— Парни, бежим отсюда! Уж лучше на воле ворами и бандитами быть, чем бабам подчиняться.

Нина поднялась с пола и встала перед мальчиками бледная и строгая.

— Ну, чего встали? Пойдемте, парни! — цыганенок обернулся, ожидая поддержки товарищей.

Несколько человек неуверенно двинулись за главарем, остальные мялись на своих местах, опустив головы.

— Эх вы подкаблучники! — процедил сквозь зубы цыганенок и снова смачно сплюнул на пол.

Мальчики стояли и не шевелились. Они устали, хотели есть и спать. Но сказать об этом вслух никто не решался. На долгую минуту в комнате, наполнившейся вечерними сумерками, повисла тишина. Бледные, худые, изможденные лица выражали покорность судьбе. Потом кто-то зевнул, кто-то полез обратно на кровать досыпать.

— Кухарка похлебку сварила для вас, — наконец сказала Нина, повернувшись спиной к тем, кто решил уйти, — все, кто хочет есть, стройтесь парами и идите за мной. А кто бежать хочет — пожалуйста, дверь открыта, держать я вас не буду. Бегите. Хоть сразу к врагам! Мужчинам, нападающим на женщин в тылу, только туда дорога.

Нина вышла из спальни, встала у окна, сжав руки в кулаки, потом вытерла злые слезы, обернулась и, к своему удивлению, увидела семь пар детей, взявшихся за руки, у входа в комнату. Пятнадцатый бунтарь взял свою котомку и пошёл к выходу, бормоча под нос ругательства.

Мальчиков накормили постной похлебкой с кусочком черного хлеба. Ели они так жадно, что Нине снова стало их нестерпимо жаль. Совсем ещё дети, а уже столько тягот испытали, столько ужасов увидели. И некому их было приласкать, обнять, сказать, что все будет хорошо, что война когда-нибудь закончится…

Вернувшись в спальню, Нина стала помогать мальчикам застилать кровати, разбирать немногочисленные вещи и аккуратно складывать их в две тумбочки, что стояли в углу спальни.

Она спрашивала имена у тех, кто шел на контакт. Сережа, высокий парнишка со светлыми бровями и ресницами, мать которого умерла от туберкулеза несколько лет назад, а отца посадили за убийство, признался Нине:

— Такие, как мой отец, хуже любого врага. Враги чужих бьют, а он нас с мамкой бил.

Максим, рыжий и веснушчатый паренек, сначала огрызнулся на Нину, а потом неожиданно разревелся — его сестру отправили с отрядом девочек в соседнюю область. Он боялся, что никогда больше не увидит ее.

— Ну что ты, вот увидишь, Максим, наши непременно победят, война кончится, и вы вернетесь в родной город: и ты, и сестра, — сказала Нина и обняла парня за плечи, ей хотелось верить, что все будет именно так.

Постепенно в общий разговор втянулись и другие ребята. А после уборки Алексеич повел мальчиков в баню. Печь к тому времени была сделана, растоплена и тепло от нее согревало каждый уголок спальни, делая ее немного уютнее и гостеприимнее. Из бани парни вернулись чистыми и как будто совсем другими: лица посветлели, а на щеках заиграл румянец.

После ужина в школу пришла директриса. Нина сразу же обратилась к ней по вопросу, которым была сильно обеспокоена.

— Клавдия Егоровна, у некоторых мальчиков нет теплой верхней одежды. И та, что на них — совсем плохая. Что будем делать?

Женщина вздохнула устало, присела на стул.

— Своими силами искать, Нина Петровна. А как же еще? У людей просить придется, у себя искать, у родни…

Клавдия Егоровна помолчала, а потом сказала строгим голосом, посмотрев Нине прямо в глаза:

— Мне по пути в школу мальчика передали. Из рук в руки, так сказать. Женщина одна его поймала у себя во дворе. Как-то пролез, наверное, что-то своровать хотел, не успел… Наш мальчик, детдомовский. Он мне сказал, что это ты его прогнала. Как это понимать, Нина?

— Я его не прогоняла. Я… — Нина замялась и покраснела, подбирая правильные слова.

— Ты хоть знаешь, Нина, под какой удар ты меня подставила? А если проверка приедет? А если до руководства донесется? — женщина негодующе посмотрела на Нину, — детей этих я передаю Татьяне Ивановне, а ты завтра выходи, замещать ее будешь в начальных классах.

Нина пыталась что-то сказать в свое оправдание, но директриса и слушать ее не стала. Сжав кулаки и зубы, Нина выбежала из кабинета и словно напоролась на острый, темно-карий цыганский взгляд.

Мальчик сурово смотрел на нее в упор, Нина покраснела еще сильнее, отвела глаза, чтобы мальчишка не видел ее слез, и быстро прошла по коридору к выходу.

Нина помнит, как впервые услышала его имя. Она тогда подумала: звучно. Ян Ворончак, именно так звали нахального цыганенка, который так несправедливо поступил с ней.

Нина, выросшая в большой любящей семье, где ее нежили и баловали, никогда не задумывалась о том, что есть в мире другие дети — несчастные. Дети, которых не любят, бросают на произвол судьбы, дети, которые теряют своих близких, оказываются на улице без еды и крыши над головой. Такие дети рано взрослеют и часто бывают озлоблены на весь мир за то, что он так несправедлив к ним. Именно таким ребенком был Ян, так подумала Нина. Но это были ошибочные выводы…

Спустя несколько дней директриса Клавдия Егоровна пришла к Нине. Ее визит стал для Нины такой неожиданностью, что она не сразу догадалась предложить гостье войти, а когда опомнилась, побежала к дому, споткнулась на тротуаре и чуть не упала.

— Нина Петровна, должна вам сказать, что я виновата перед вами, — начала Клавдия Егоровна, — я, не разобравшись в ситуации, незаслуженно обвинила вас. Грешна! Пришла уставшая и свое недовольство обрушила на вас. Разве же я знала, что этот мальчик не социализирован? Разве меня предупредили о чем-то, когда их всех привезли? Кинули мне пачку дел, посадили детей на подвозы и все — дальше разбирайся с ними, как хочешь, Клавдия Егоровна. Сама проблемы расхлебывай, сама воспитывай… Мне ведь только сегодня сообщили, что этот парнишка несколько раз порывался сбежать еще по пути сюда. Один раз чуть на ходу из поезда не выпрыгнул, хорошо, успели поймать.

Нина с пылающими щеками смотрела на Клавдию Егоровну. Ей показалось удивительным, что эта женщина, никогда не сомневающаяся в принятых решениях, вдруг взяла и изменила свою точку зрения.

Они сидели за столом, Нина встала, чтобы налить директрисе травяного чая, и увидела за окном знакомую худую фигурку. Цыганенок! Стоит, переминается с ноги на ноги, видно, замёрз. На нем — длинный, не по размеру, тулуп, валенки и меховая шапка-ушанка. Неужели сам повинился?

Директриса, проследив за взглядом Нины, тоже посмотрела в окно.

— Ах да… Ян. Он настоял, что пойдёт со мной. Заходить, правда, не захотел — стесняется после всего, что натворил, — лицо Клавдии Егоровны вдруг просветлело, и она быстро-быстро стала рассказывать Нине свежие новости, — Немного верхней одежды нам уже удалось вытребовать у вдов. Маруся Яшина до последнего не хотела фуфайку мужа отдавать, но ничего, одумалась. Вот ведь упертая, не хочет верить похоронке, и все тут. Всем твердит, что живой её Петя, и вернётся домой. Да как он вернется, если похоронка получена?… И вообще, одежда живым детям прямо сейчас нужна! Живые же важнее мертвых…

Нина не дослушала, накинула на плечи цигейку и вышла в сени. А вернулась в дом с мальчиком.

— Садись, я тебе тоже кипятка налью. Руки, наверное, отморозил!

Ян смущенно молчал, но от горячего чая не отказался. Его лицо было совсем другим: без той дикой, звериной злобы, которая переполняла его при их первой встрече. Он был, казалось, спокоен и даже миролюбив.

— Обещал не сбегать, если я вас снова воспитателем к ним назначу, — Клавдия Егоровна многозначительно посмотрела на Нину, потом на мальчишку, — Смотри, Ян, ослушаешься, я тебя обратно в город отправлю!

Допив свой стакан чая, директриса засобиралась в школу.

— У меня ещё отчёты не сданы. Война войной, а школьные отчёты сами себя не напишут. Ян, пойдём, я провожу тебя, — Клавдия Егоровна обернулась к Нине и добавила тоном, который не терпит возражений, — Нина Петровна, завтра к восьми утра жду вас на планерке в учительской. Надеюсь, мы друг друга поняли и никаких недомолвок между нами не осталось.

— До свидания, Клавдия Егоровна, — улыбнулась Нина.

Цыганенок обернулся на пороге и внимательно посмотрел на Нину. Без деланной злости и надменности его взгляд казался открытым, ясным и даже красивым.

— Простите меня, Нина Петровна, я не знал, что вы в положении… — Ян опустил голову, помолчал, потом стукнул себя ладонью по лбу, — я ведь знаю, что это такое, и что вам нервничать нельзя. Я очень виноват перед вами. Простите…

— Я не сержусь, Ян, все хорошо, правда, — Нина тронула Яна за плечо, — я рада, что ты все понял.

Ян поднял голову и на темных глазах его блеснули слезы.

— У меня мама в положении… Была в положении. Погибла при бомбежке. Вместе с маленькой сестрой. А я… Не знаю, зачем я выжил… Лучше бы с ними тогда был. Лучше бы всем вместе нам погибнуть…

Ян вытер рукавом лицо и выскочил на улицу.

Нина после его ухода долго стояла, прислонившись к дверному косяку, держалась за пока еще незаметный живот, в котором и вправду рос ребенок.

Полгода назад муж Нины, Тимофей, был тяжело ранен в бою, но, к счастью, выжил. Два месяца он провел в госпитале, после чего его отправили в отпуск на родину, чтобы восстановить силы. После отпуска Тимофей вернулся на фронт, а Нина через какое-то время поняла, что ждет ребенка…

Нине непросто приходилось с детдомовскими мальчишками. Она плохо разбиралась в их жаргоне и часто не понимала, о чем они говорят между собой. Первое правило, которое было установлено в мальчишеской спальне — не сквернословить. Но выполнялось оно через раз.

Нина привыкла доверять людям, мальчишки же не верили никому, и, что хуже — сбегали из интерната и воровали у местных все, что могли ухватить. На улице могли сорвать с прохожего шапку или выхватить у проходящей мимо женщины из рук котомку. Люди были недовольны и, когда жалобы дошли до директрисы, та вызвала Нину на серьёзный разговор и попросила немедленно пресечь у детей такое поведение.

— Нина Петровна, если сложно вам с ними, не справляетесь, то не молчите об этом. Будем внедрять более жесткую систему воспитания. А то, видите ли, мы их кормим, одеваем, учим, стараемся дать им всем самое лучшее, а они ничего не ценят!

После примирения с Яном, Нина попросила его об одной услуге — помогать ей организовать ребят. Ей хотелось направить парня на нужный путь. Она подумала, что если она сделает его своим главным помощником, эта возложенная ответственность убережет его от глупых и необдуманных поступков.

И у нее получилось. Ян начал осознавать свою важность для Нины и для всего коллектива, а в некоторых ситуациях Нина давала ему понять, что без его помощи ей просто не справиться. Ян гордился своей новой ролью и прилежно исполнял свои обязанности.

В этот раз Нина тоже сначала решила поговорить с Яном. Он помогал ей поддерживать в классе дисциплину, ребята его уважали и даже побаивались. Молодую же учительницу любили, но её мнение стояло на втором месте после мнения главаря.

— Сейчас мы все одна семья, парни. И если кто-то из семьи совершает позорные поступки, тень падает на всех, — кричал Ян в спальне, встав на деревянный табурет, как настоящий оратор.

— Ой-ой, кто-то сам недавно говорил, что быть вором и жить на воле, никому не подчиняясь — это хорошо, — пытались оправдать себя виноватые.

— Мне за тот поступок перед вами стыдно, — искренне ответил на обвинение Ян, и смуглые щеки его покраснели, — а особенно стыдно перед Ниной Петровной. Она же нам, как мама, с самого начала. Любит нас и все прощает — все глупости.

Внезапно кто-то с дальней койки хихикнул:

— Мама Нина!

И по цепочке друг за другом понеслось: «мама Нина», «мама Нина»…

Сердце Нины так и подскочило от удивления, смущения и от нежности к этим ребятам. Она стояла у стены, пытаясь сохранить строгое лицо, и думала о том, что они и вправду стали ей, как родные — эти парни. Порой с ними было не просто, но они доставляли ей массу радостных эмоций.

— Мама Нина, мама Нина, — хором скандировали мальчишки.

Вот так она и стала мамой Ниной.

Летом Нина родила сына. В школе шутили, что у мамы Нины родился шестнадцатый сын. Нина назвала его Борисом.

Отдыхать и наслаждаться материнством было некогда. Привязав младенца платком к груди, Нина ходила вместе с мальчишками на полевые работы, положив кулек с сыном в тени под кустом, она работала на сенокосе наравне со всеми.

Жили дружно, но время было тяжелое, весь урожай зерна и овощей отправляли на фронт, а в тылу многие голодали. Когда было совсем голодно, Нина с мальчиками шли на луга собирать клевер и лебеду, чтобы вместо хлеба испечь травяные лепешки. В такие моменты Нина поддерживала оптимизм и бодрость духа в мальчишках, как могла. Главное — не раскисать, не падать духом и верить в лучшее.

И Яну она всегда говорила о том, что оптимизм помогает даже тогда, когда кажется, что уже ничего не поможет…

Нина помнит, как в начале осени ей с мальчиками было поручено убрать школьное картофельное поле. Располагалось оно за селом, возле самого леса. Работа у мальчишек кипела быстро, работали в парах: один выкапывал вилами куст, другой складывал картошку, сортируя ее по ведрам на мелкую и крупную.

На ужин Клавдия Егоровна разрешила им запечь немного мелкой картошки. Парни ждали этого, как праздника — картошка, запеченная на костре, что может быть вкуснее? Поэтому работали все дружно и весело. Когда солнце клонилось к закату, а работа подходила к концу, двое мальчиков во главе с Яном принесли дров и разожгли посреди поля костер.

Нина тоже работала в паре с одним из парней, Володей по кличке Долгий. Был Володя в свои неполные 10 лет таким высоким, что выше него в их школе никого не было. Володю звали достать что-то с самой верхней полки. Он всегда дальше всех видел и больше всех слышал, то ли из-за своего роста, то ли потому что просто был наблюдательным.

Вот и в тот день именно Володя Долгий первым заметил волка. Зверь выходил из леса и медленно, сверкая глазами и рыча, продвигался к спящему под кустом Борису.

— Спасайтесь, волк!!! — закричал Володя изо всех сил.

Парни замерли от страха на своих местах. Нина, до смерти напуганная и бледная, сорвалась с места и побежала по полю навстречу хищнику. Лучше пусть ее разорвет, но дитя свое она не отдаст на съедение зверю.

Она остановилась в паре шагов от сына. Только сейчас Нина увидела, что волк значительно больше обычного пса. Но медлить было нельзя, одним прыжком Нина преодолела отделявшее ее до сына расстояние и упала, накрыв его своим телом, а потом зажмурилась, приготовилась к смерти…

Каково это — когда тебя разрывают на части? Жуткая мысль пронеслась в голове… Но внезапно Нина услышала позади себя дикие вопли. Она открыла глаза и увидела кричащего Яна с горящей палкой. Видимо, он вытащил ее прямо из костра. Волк попятился назад, но потом злобно зарычал на парня. Нину затрясло от страха, но не за себя, а за бесстрашного мальчишку, который сейчас рисковал жизнью ради них с Борисом.

— Немедленно уходи! Беги в село за помощью, слышишь меня? — закричала она Яну.

В это время волк одним прыжком перескочил через Нину с ребенком и стал медленно подходить к Яну, чувствуя свое превосходство.

Нина краем глаза видела, как несколько мальчишек побежали с поля в сторону села. Ян стоял со своим самодельным факелом напротив волка и взгляд его темных глаз был наполнен не страхом, а яростью. Цыганская кровь кипела в его жилах, наполняя сердце смелостью, а тело ловкостью.

— Я маму с сестрой уже потерял. А вас не потеряю. Лучше сам умру, — кричал парень, не сводя глаз с волка, а потом стал наступать на зверя с воинственными воплями, размахивая перед его мордой горящей палкой, которая больше дымила, чем горела.

Волк попятился, испугавшись дыма и огня. Сверкая глазами и злобно скалясь, он нехотя стал отходить к лесу. Потом Ян совсем расхрабрился и, максимально приблизившись к волку, изо всех сил ткнул ему факелом в морду, целясь в глаза. Зверь отпрыгнул, заскулил, тогда Ян стал наступать на него, тыча факелом куда ни попадя. В это время на помощь к нему подоспели еще несколько мальчишек, вооруженных вилами. Все вместе, размахивая вилами и крича, они стали гнать волка подальше от Нины с ребенком, пока зверь, рыча, не скрылся в лесу.

Нина села на землю, прижав к груди плачущего сына. Бориса разбудила суматоха и крики вокруг. У Нины из груди тоже вырывались глухие рыдания, по щекам текли слезы, она не могла унять колотившую ее дрожь.

Мальчики встали перед ней, не смея что-то сказать в ответ на ее слезы.

— Мама Нина, не плачьте, мы его прогнали… — сказал Сережа, самый бойкий и веселый из парней, он подошел к Нине и, не стесняясь остальных, крепко обнял.

После этого мальчишки, как по команде, бросились обнимать и успокаивать плачущую учительницу.

— Повезло вам, ребята. Волк был либо старый, либо сытый. Молодой и голодный не посмотрел бы на ваши факелы и вилы, разорвал бы всех, как пить дать… — сказал озабоченно Алексеич, прибежавший на помощь со старым охотничьим ружьем.

На следующий день Нина сказала Яну то, что давно уже вынашивала в себе, но все никак не решалась озвучить.

— Война закончится, не отпущу тебя обратно в детдом. Будешь жить в нашей семье, как родной. Ты и сейчас нам с Борисом, как родной… Сын и брат… — Нина подошла к изумленному парнишке и положила ладони ему на худенькие плечи.

— А как же ваш муж? Примет ли меня? — спросил Ян.

— Конечно, мой Тимофей тебя примет. Он детей очень любит. Я ему уже давно о своем решении в письме написала. Лишь бы живым вернулся… А там заживем! — Нина улыбнулась, улыбка вышла слегка грустная, — Тимофей только счастлив будет, что такой помощник у него теперь есть.

Нина заметила, как на глазах у Яна навернулись слезы, которые он хотел скрыть, повернувшись к ней спиной. Мужчины не плачут, они должны быть сильными — так он ей всегда говорил. А она ему отвечала, что плакать можно всем. О слабости говорят не слезы, а трусливые поступки…

— Вырастешь, учиться тебя в город отправим. С таким умом и с такой решительностью, ты можешь многого добиться в жизни. Выучим тебя, на ноги крепко поставим, а потом уже сам будешь жить, как тебе захочется, — Нина помолчала, потом спросила чуть тише и нерешительнее, — скажи, ты согласен, Ян?

Ян повернулся к Нине и ответил:

— Конечно, мама Нина, конечно!

Нина даже не пыталась скрыть слез радости. Так у нее появилось два сына…

Время шло, детдомовцы постепенно успокоились, перестали бунтовать и сильно проказничать, поняли, что все вокруг относятся к ним с добром и пониманием. Дисциплина в классе стала почти идеальной.

Во главе с Ниной мальчишки активно обустраивали уют в своей комнате — на обшарпанных стенах сменяли друг друга рисунки, на единственное окно Нина принесла из дома занавески, и Володя Долгий повесил их. А кухарка, которую все ласково звали баба Агаша, навязала из старых тряпок круглые половички и постелила их возле кровати каждого мальчика. Комната постепенно превращалась в уютный дом, куда ребятам хотелось возвращаться.

Директриса хвалила Нину за то, что она так ловко управляется с мальчишками. Нина отвечала, что, главным образом, это заслуга Яна.

— Как странно все складывается в жизни. Он был главным бунтарем среди них. Помнишь же сама, Нина Петровна, с чего все у нас начиналось? — задумчиво и немного грустно сказала Клавдия Егоровна, протягивая Нине чашку чая.

— Мне кажется, что именно такие люди способны управлять коллективом, и, пожалуй, целым миром, если сильно захотят, — не задумываясь ответила Нина.

Клавдия Егоровна внимательно посмотрела на молодую учительницу, а потом произнесла, понизив голос:

— Если кто-то их сильно любит и верит в них, то, конечно способны… Человек, которого любят, может все.

Нина помнит о том, как они плакали вместе с Тимофеем и Борисом, когда Ян, повзрослевший и возмужавший, уезжал из родного дома в город. Впереди его ждали несколько лет студенческой жизни. За плечами у него висел рюкзак, а в руке был крепко зажат отцовский коричневый чемодан. Вырос ее старший сын…

— Давай, сынок, чтобы все было путём в городе, без помощи не оставим… — сказал Тимофей и крепко обнял Яна.

Нина смотрела на Яна, любовалась им: темноволосый, смуглый красавец с дерзким цыганским взглядом. Не верилось, что он уже такой взрослый. Как сложится его судьба? Нине хотелось, чтобы он был счастлив и любим, тогда он многого добьется.

Борис, который в старшем брате души не чаял, вытирал слезы, глядя вслед удаляющемуся автобусу. Нина обнимала мальчика и шептала ему на ухо:

— Все будет хорошо, сыночек, брат будет часто навещать тебя… А когда ты вырастешь, тоже поедешь учиться в город, если захочешь. Поверь, время бежит очень быстро.

Много воды утекло с тех пор. Уже и младший сын Нины давным-давно выпорхнул из-под ее крыла, стал жить взрослой жизнью, обзавелся семьей. Нина не заметила, как промелькнули все эти годы. Жизнь всегда пролетает незаметно. Минуты тянутся, а годы летят — так у всех.

Кажется, уже очень давно Нина похоронила мужа и осталась вдовой. Кажется, она оставила далеко позади все беды и все радости жизни. Ее сыновья уже сами находятся в зрелом возрасте и не нуждаются в ее помощи и советах.

Но иногда Ян до сих пор звонит Нине и спрашивает ее мнения о своем новом изобретении. Нина ничего не смыслит в ядерной физике, но ей приятно слышать голос сына и ощущать гордость за него, ведь Ян, как она ему и пророчила, стал большим человеком — ученым.

Жизнь Бориса тоже сложилась хорошо и успешно, но радовал Нину своим вниманием гораздо реже. Нина не обижалась, понимала, что работа отнимает все его время.

Нина помнит…

Она помнит их первую встречу с Яном. Помнит его злые глаза, устремленные в ее сторону, помнит грязное, худое лицо, бритую голову. Помнит, как ее напугал этот цыганенок, сердце которого она впоследствии лечила материнской любовью.

А теперь он сидит на краю ее больничной койки — статный, хорошо одетый, гладко выбритый, держит ее за руку, сплошь покрытую венками и морщинами, и говорит бодрым голосом о том, что все обойдется, и «через неделю-две мама Нина поедет назад в деревню копаться на своих грядках.»

Нина улыбается Яну в ответ, сжимает его руку. Она знает, что ничего этого уже не будет. Просто Яну хочется, чтобы все было так. Она сама научила его быть оптимистом.

— Позвони Борису, сынок. Пусть приедет ко мне, хоть на пять минуточек. Боюсь не дождаться его…

Ян обещает позвонить брату. Он улыбается Нине на прощание своей лучезарной улыбкой, целует ее в лоб и тихонько прикрывает за собой дверь палаты.

В ночной тишине больничной палаты Нина думает о том, что закладывает в человека сильная и безусловная любовь? Почему в одних она будит ответные чувства, а в других усиливает эгоизм? Что формируют в человеке пережитые боль и страдания? Так ли сильны кровные узы, или важнее родство души?

У Нины нет ответов на эти вопросы. Она и не стремится их найти. Но она помнит. Помнит свою любовь к обоим сыновьям, любовь, которая красной нитью тянулась сквозь всю ее жизнь. Любовь, которая согревала ее в холода, освещала самую темную мглу и в тяжелые времена помогала ей выжить.

Эту любовь она не заберет с собой в могилу, не даст ей умереть. Она оставит ее сыновьям.

Чтобы они ее тоже помнили…

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Паутина

В ее жизнь вошел враг. Стал оплетать ее паутиной проблем.

Началось все, как тогда показалось Надежде, с чьей-то злой шутки. Их входную дверь вымазали. То ли мазут, то ли правда деготь. Раньше так в деревнях ворота мазали тем, кто свою честь не берег. В старые времена такая метка могла всю жизнь семье переломать. Надя помнила, как бесновалась бабка, узнав о Надиной беременности.

— Что ждешь, когда ворота дегтем измажут? – нападала она на мать Нади. Воспитала внучку, так воспитала, хорошо, что сынок мой Ванечка до позора такого не дожил. Скоро глаз не поднять будет. Прокляну весь ваш род, если стыд за порог выйдет.

Мать молчала, не разговаривала несколько дней, дав Надежде передышку и время осознать, что происходит. Вовка скоро присягу принимать будет и знать не знает, какой подарочек он оставил своей «девочке ненаглядной». К весне, к выпускным экзаменам и животик появится, и слухи поползут. Многие будут рады и тыкнуть, слухи перенести и преувеличить.

Но это пережить можно. Вовка придет с Армии и рты всем прикроет. Не бросит он свою Надю. Три года они встречались. Но как быть с учебой, с дальнейшей жизнью?

Ребенок привяжет к деревне, насмарку и аттестат, что в планах получить без единой четверки. Об этом болела голова у Надиной мамы. Позора она не боялась — не те времена. Она желала более удачной доли своей дочери, чем осесть в деревне, пусть даже и женой неплохого в принципе парня Володи. Не для того она ее тянула одна, отказывая себе во всем.

Даже в личной жизни, хотя могла бы ее и устроить, и свекровь не помешала бы. Но тянула вдовью одинокую жизнь, чтобы чужой мужик ненароком Надю от нее не отвернул. Светлая голова у Нади, с ее аттестатом, да победами в олимпиадах математических ей даже вступительные экзамены сдавать не придется. И решение назрело.

Свекровь молчать будет, а больше никто и не знает. Поэтому повезла дочь, минуя местных и районных врачей, сразу в город. К сестре.

Больше в деревню Надя не возвращалась. Прерывать беременность ей в городе отказались. Срок уже не позволил это сделать официально, а в обход закона сестра грудью встала. – Искалечишь девчонку, — кричала, — оставляй у меня, пусть рожает. Бездетных много, с радостью возьмут дитя.

Сестра знала, что говорила. Самой Бог не дал второго шанса после того, как с мужем решили что рано. Только муж потом ушел к той, что родила ему. А тетка Нади так и осталась одна.

Надежде права голоса никто не давал с тех самых пор, как она призналась матери о своем положении. Она спорить не решалась, хотя очень хотела ребеночка от своего Вовки. Но и учиться ей тоже хотелось.

В общем, каша в голове, плюс токсикоз с гормональным сбоем сделали ее безвольной куклой в руках матери и тетки. На автомате доучилась в городской школе, ловя насмешливые взгляды одноклассников и учителей. Но смогла и экзамены сдать на пятерки, и документы о зачислении на желаемое отделение приняли у нее перед самыми родами.

А в конце июля родила дочь. Вовка так и не узнал, что стал отцом. Он может и писал ей, да мать писем не передавала. А ее последние письма вернулись, Вовка из учебного центра выбыл.

В воспоминаниях дочка так и осталась маленьким кричащим комочком, который ей даже не дали приложить к груди. Еще при поступлении все знали – отказничка эта малолетка рожает. А при выписке санитарочка шепнула – померла твоя дочка.

Дальше жизнь шла по накатанной, без всяких ухабов и резких поворотов. Как и все студенты, жила она весело, встречалась и расставалась, напрочь вычеркнув Вовку, деревню из жизни. Ничего уже не изменить. Сначала тянуло, но мать, похоронив свою свекровь, распродала все и поселилась поближе к сестре с дочерью.

По деревне скучала, но не к Вовке же ехать? Он после армии (как сказала мать) не сильно и тосковал по ней. Женился, оброс детьми, хозяйством.

В свое время встретила Сашу, и поняла – вот он. Мужчина, с которым хочется засыпать и просыпаться. С которым в огонь и в воду…, и что там еще? Патроны в последнем бою подносить, старость вместе встретить? На все согласна! И хотя тайна ее была почти похоронена, она все честно рассказала тогда еще жениху Саше. Это признание словно укрепило их отношения, и они не стали тянуть со свадьбой.

Жили дружно и честно. Два сына, надежные друзья, дружный коллектив у обоих. Откуда в ее жизни мог взяться враг? А то, что у нее личный враг, сомнений уже не было. Он буквально стал дышать ей в затылок, оплетать паутиной страха. Раз в неделю, пока не установили регистратор, кто-то прокалывал колеса ее машины, плескал краской на лобовое стекло.

Пока не поставили камеру на дверь, не раз еще приходилось отмывать или реставрировать полотно и обналичку. Однажды какая-то шпана подкараулила старшего сына и впятером легко отмутузили его, вываляли в грязи и велели «передать привет мамочке». Два заявления уже лежали у участкового. Да толку не было. Как не было существенного ущерба, реальных угроз жизни, здоровью. Но жизнь уже не была прежней. Как у мухи, что попала в паутину, а паук не торопится. Выжидает.

На днях вызвали Надежду «на ковер» в высокий кабинет. Поговорить. Все было вокруг, да около. И что ценят ее заслуги перед компанией, и знают про ее безупречную репутацию, рабочие качества, но обязаны реагировать на сигналы. Ведь дыма без огня не бывает? Что там за амурные дела у нее на рабочем месте? Откуда слухи о том, что не против Надежда Ивановна и конвертик иной принять за сопровождение сделки?

Любые объяснения походили на оправдание. Пришло желание даже написать заявление по собственному. Но дома, остыв и поговорив с мужем, Надежда поняла, что ничего не прекратится, если не найти источник бед. На новом месте будет то же самое.

Саша признался, что ему тоже уже месяца три кто-то пишет о неверности жены. Не то, чтобы он ей не доверял в сложившихся обстоятельствах, но …

Письма были единственной реальной зацепкой. В полиции ее выслушали, приняли и третье заявление. Наде однако стало было понятно, что никто не будет разбираться. Не те масштабы.

Нервы сдавали. Когда ей на рабочую почту пришла фотография младшего сына, спускающегося со ступенек крыльца школы, Надя сорвалась. Успокаивали всем отделом рыдающую начальницу. Верочка, добрая душа и правая рука Надежды, даже сбегала в аптеку, чтобы капель успокоительных купить.

А вечером пришло сообщение. «Это только начало».

У Саши тогда мелькнуло подозрение, что, если это настолько личное, то корни нужно искать в прошлом. Из прошлого у Нади один грех. Отказная на ребенка. Вполне возможно санитарочка шепнула про смерть младенца, чтобы Надежда не терзалась – как там кровиночка. А может по просьбе тетки или матери так сказала? Впервые вслух он упрекнул Надю за ее прошлое. Что аукается оно на их семье.

А Надя вдруг задумалась – все ли у них так хорошо, как она считает? Всплыли спрятанные обиды. Может отказ мужа материально поддерживать мать и тетку, это просто эгоизм и скупердяйство, а не желание обеспечить свою семью лучшим?

Как-то так у них получалось, что лучшее все же оказывалось у Саши. Его ноут был с логотипом яблочка надкусанного, а у нее скромный бюджетный вариант. Его машина вызывала завистливые взгляды, а она…

Вспомнилось, как она мечтала о своей машине. К тому времени ипотека была закрыта, муж ездил на шикарном внедорожнике, руль от которого он принципиально не давал ни жене и никому другому. Как смеялся над ней, когда она пошла учиться на права. И как, скрипя зубами, согласился на покупку подержанного, да что уж там — старенького Опеля, убедившись, что на него хватает денег из тех, что Надежда принесла в конце года. Там была и зарплата ее с премией, и итоговые годовые выплаты, что тогда еще практиковались в набирающей силу компании Надежды.

Почему так получалось? Да, просто жила она с чувством своей вины, признавая благородство и превосходство супруга, что принял ее такой. С грехом за душой. Жила, заглядывая в его глаза и ожидая поддержки, одобрения.

Впервые они уснули по разным комнатам.

Надя уже с утра помчалась к матери с теткой. К этому времени две пенсионерки коротали пенсионные будни вместе. Так проще и добавка к пенсии от сдачи квартирки матери.

Обе замахали руками. – Что ты выдумываешь? Да мы тот грех замаливаем до сих пор. И девочку нам разрешили похоронить. С трудом, но мы добились разрешения и крест этот несем обе, ухаживаем за могилкой. Осталась бы жить, мы бы не бросили.

Оказалось, и переезд матери был связан больше с этой могилкой, чем с желанием быть к дочери поближе. Это откровение стало шоком для Нади. Но ее расследование вновь зашло в тупик.

На помощь пришел их сисадмин. Типичный хакер, каких в кино показывают. Засаленный жидкий хвостик по спине, растянутый свитер и нелепые манеры. Но руководство его берегло и лелеяло. На него не распространялся приказ по компании о дресс коде. Ему прощалось несоблюдение рабочего графика и бардак в кабинете. Техничке разрешалось убирать там только под его присмотром и соблюдая его требования – ничего не трогать и не передвигать. Странный парень, но говорят, талантлив до чертиков.

Попросил большую кружку зеленого чая, пароли все от входов домашней почты (чтобы время не терять), расспросил и о времени, когда они обнаруживали «сюрпризы» у входных дверей и когда случались другие проблемы. Накидал от руки схемку. И завис. Только кисти рук играли над клавиатурой. К вечеру позвал Надежду в свой захламленный кабинет.

— Все сообщения с публичного доступа WiFi. Здесь тупик. Но удалось снять информацию с камер некоторых, в том числе и с подъезда, и со школы. Визуальный поиск выявил три совпадения. Смотрим, ищем знакомых.

Два подростка и тетка. Подростки могут быть случайными «исполнителями», а вот к тетке присмотритесь. Мне кажется я ее где-то даже видел. Хотя маскируется. Везде унисекс и бейсболка.

— Вера? Не может быть! Верная помощница, правая рука, что искренне переживает за беды Надежды? А с другой стороны, ей одной доступны все детали жизни Нади. И человек со стороны навряд ли бы так просто узнал адрес рабочей почты Надежды, чтобы нанести последний болезненный удар, прислав фото сына. Без объяснений – мучайся мать, знай, то твои дети тоже «под колпаком». Как и ты.

Ярость и злость захлестнули до темноты в глазах. Внутри все кипело, в руках появилась стальная сила, когда закрыв свой кабинет на ключ, впечатала своего зама в стенку и наотмашь ударила по щеке.

— За что? За что ты так со мной? Ну, на место мое метишь, а дети мои при чем?

— А почему мой сын должен расти без отца, только потому, что жена любимого лучше устроилась? Более перспективная, более послушная и покорная?

Да, ненавижу тебя, и сын мой ненавидит. Это он с «братишкой поговорил». Я не просила. Сашка горы золотые обещал, а на день рождения твоему старшему смартфон, а моему коробку с конструктором. Это в 13-то лет! Конструктор! А десятилетнему смартфон. Мы что – второго сорта?

Думала сначала просто жизнь вам попортить, чтобы сахаром не казалась. Чтобы не улыбалась ты всем свысока. А потом, когда доросла до зама, то решила, что пора нам, голуба, местами меняться! Если слетишь со своего места, то я не хуже тебя стану для Сашки. Тем более, в постели ты мне уступаешь. Иначе не хаживал бы он ко мне по старой памяти.

Что – хороша правда? Кушай, милая Надежда Ивановна. Ты просто курица, чьи яйца для прошаренного Саши показались золотыми в свое время. Перспективная выпускница престижного ВУЗа, которую уже на теплом месте ждали с хорошим окладом и подъемными на первый взнос под ипотеку. А мы всего лишь нищие приезжие с общагой, из которой скоро выпнут. Кто же знал, что ты нарожаешь сразу?

Паутина рвалась на глазах. Только паук, это не враг, что вошел внезапно в ее жизнь. Паук был все время рядом.

Для Надежды пришло время генеральной уборки. Вымести всю паутину из своей жизни! Вместе с хозяином-пауком. Отпустить свою вину и грех. Навестить могилку дочери и жить дальше, не оглядываясь.

Под грифом «Несекретно»

PS. Если кому-то рассказ показался незаконченным, то привожу пояснения автора:
«Уважаемые читатели! Первые же комментарии дали понять — финал не всех устроил. Объясняю. Здесь моей фантазии хватило лишь для небольшой художественной обработки реальной истории.
Финал еще пишет жизнь. Идет развод и дележка вплоть до последнего вбитого гвоздя. Описывать разборки семейные я не стала. Мне показалась сама ситуация ключевой — последний на кого можно было подумать, как о пауке, это прекрасный муж, с которым уже двое сыновей. Нет, это не он всё затеял, но он был причиной. Она то его считала благородным и правильным. Думала, что хуже его, раз такое в ее жизни случилось. И он сам даже подумал, что проблемы от жены в семью пришли. О себе, любимом, и в голову не пришло задуматься.

А ГГ, она сильная. Она справится. Тем более, все тайны вскрылись.»

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Белый ворон Подснежник
Татьяна Пахоменко
Тоска вначале крутилась по пуговицам, потом забралась на шарф, заскользила по шее. Он прямо ощущал, что снова накатывает. То самое ощущение, которое так и не ушло с детских лет. Вроде бы, что переживать? Но почему снова сжимается сердце, нечем дышать.
Наверное, не надо было самому приезжать на объект. Для этого другие люди в фирме есть. Но он жил стройкой. Начинал когда-то с малого. И сейчас постоянное присутствие на объектах, а не в кресле в кабинете, давало возможность отвлечься. Видеть, что на месте старого появляется новое. Что тут было? Несколько покосившихся домиков. Вроде тех, где когда-то прошло его детство. Теперь будут коттеджи. Невдалеке стоял помощник, еще несколько людей.

Что-то обсуждали, спорили. Надо было сосредоточиться. Вздохнул.

65-летний мужчина по имени Марк Максимович, с удивительно молодым лицом, только весь седой. Когда его насильно разлучали с сестрой, на следующий день проснулся — а висок белый. А был-то тогда мальчишкой…

Это сейчас — с тяжелым подбородком, резкими чертами лица, хотя все такой же стройный и подтянутый. А вот глаза остались прежними, удивительными — большие, зеленые, цвета травы после дождя, в обрамлении темных пушистых ресниц. Когда-то жена, смеясь, сказала, что это им, женщинам, нужны такие красивые глаза. И что именно из-за них она в него и влюбилась. Последние пару лет его Оленька никуда не выходила. В основном лежала. Лучшие клиники. Он боролся и борется. Только пока ничего. Состояние вроде бы стабильное. А улучшений — нет.

Зазвонил телефон. Сын. Он воплотил его мечту, стал врачом.

— Пап… Я поздно буду. Тут бабушку одну привезли. Не так давно. Тяжелый случай. Ты меня слышишь? — кричал ему в трубку Паша.

Конечно, он слышит. Хотя… Какое дело до какой-то там бабушки? Жена больна, на сердце снова та самая тоска. Из-за этих вот бревенчатых домов. Назад в детство, блин. Не хотел он так. Только дай себе слабину, ночи не уснешь потом.

— Папа? Ты что молчишь? Мама как? — выдохнул сын.

— Нормально. Как обычно. Что ты там говорил? — Марк Максимович попытался собраться с мыслями.

— Я про то, что перелом у нее сложный был. И знаешь… она не борется совсем. Не нравится мне ее настрой. Пап, она из этих мест, где ты сейчас. Я когда по коридору проходил, зашел к ней. И … она на меня посмотрела, за руку схватила и сознание потеряла. Неужели меня можно испугаться? — спросил сын.

Взрослый мужчина, а все как мальчишка! Испугаться? Да им любоваться можно! Взял лучшее. От него — глаза. Черты лица матери. Хоть на обложку. Девушки вздыхают, а он жениться не торопится, весь в работе. Дежурства берет дополнительные.

— Ладно, Паша. Я позвоню тебе потом. Тут люди ждут! — Марк Максимович хотел было развернуться, чтобы идти к машине.

Тут было больше нечего делать. Скоро этих домов не будет. Как вдруг… Что-то белое метнулось ему под ноги. Отшатнувшись, он вздрогнул.

— Чур меня! Чур! Уходи, с детства их боюсь, каркуши противные! А эта еще и ненормальная! Она цвета странного! Наверное, к беде! Гоните ее! — раздался голос единственной женщины, которая была с ними.

Бухгалтер, Ирина Николаевна. Ее надо было потом в другое место по пути завезти, да и изъявила желание посмотреть на будущий объект.

Марк Максимович взглянул под ноги. Там уже никого не было. А вот на расстоянии, переваливаясь, ковыляла ворона. Белая. И каркала. Ирина Николаевна уже взяла комок земли, замахнулась, но он оставил — не сметь! Схватился за сердце, кольнуло. Этого не могло быть… Просто не могло. Словно не было этих лет. Он снова у себя, в прошлом. Вместе с любимой сестренкой Павлой. Она собирает травы. А на плече у нее покачивается белый вороненок. Как его звали? Господи, как?

— Подснежник, — пересохшими губами произнес Марк Максимович, словно вчера все было…

Сердце забилось все сильней. Он вспомнил весь ужас тех лет. Вечно пьяного отца. Маму, что замерзла из-за него вместе с братиком. И единственного родного человека, который у него остался. Павлу. Она была сводной сестрой. Отец прижил ее когда-то с Марусей. И о том, что у Марка есть сестра, он узнал много позже. Просто однажды, голодный, брел по улице, когда чья-то теплая ладошка взяла его за руку. Ему было всего пять лет. А ей — 15.

— Ты не бойся больше ничего, слышишь, малыш? Я всегда теперь буду с тобой! — наклонилась к нему девочка.

У нее были такие же глаза. Большие и зеленые.

— Ты кто? — спросил маленький Марк.

— Я твоя сестра, Павла, — раздалось в ответ.

— А поесть дашь? Я только картошину ел. Одну. Позавчера, — отозвался Марк.

Она взяла его на руки. И понесла к себе. С этого дня жизнь изменилась. Никогда не просыхающий отец был только рад. Он и сам давно хотел рассказать старшей дочке, которая с матерью перебралась из соседней деревни в их село, что есть еще Марк. Павла-то без брака родилась. Это потом он на матери Марка женился.

И так получилось, что девочка тянула на себе всю семью. Странной ее называли. Но способной. Павла людей умела лечить. Травами, прикосновениями. Не все к ней обращались. Кто-то колдуньей презрительно обзывал. Не в мать она пошла. А в бабушку. Только благодаря ее таланту в доме и мясо было, и яйца, и хлеб. Благодарные приносили, хотя сама она никогда и ничего ни у кого не просила.

До сих пор Марк помнит, как засыпал на теплой перинке на сундуке. И вокруг пахло травами. Они были повсюду, висели пучками. И светлячков они вместе с Павлой ходили смотреть. И звезды в хороводе видели. Он снова стал нормально засыпать по ночам, не боясь воплей отца. И сны снились хорошие, светлые. И всегда, когда бегал по дорожке, оглядывался, где же Павла? И тянул к ней ручку, зная, что ее возьмет теплая ладошка сестры.

А потом отца не стало. И начался кошмар. Его увезли в детский дом. Павле не отдали. И он вырывался, бежал к ней, она кричала, что заберет его, скоро. Надрывно каркал Подснежник, их питомец, белый вороненок, которого Павла когда-то нашла к лесу, когда пошла за первыми цветами.

Он любил сестру за всех. За мать, за отца. Она была для него всем. А он — для нее.

Ну а потом за Марком пришли. Красивая женщина и мужчина в длинном плаще. У него появилась своя комната, много игрушек и все-все. Только ему хотелось назад. В деревню. К Павле. Как он плакал и умолял приемных маму и папу взять ее. Обещал, что будет всегда-всегда хорошо себя вести. И что Павла такая хорошая! Они лишь переглянулись. Но когда он впервые сбежал из дома, поняли, что не шутит. Отец куда-то уехал. А вернувшись, посмотрел в сторону и сказал, что Павлы больше нет. Заболела. Не спасли.

— Но… она не могла. Она умеет лечить. Она… не могла меня оставить! — закричал Марк и первый и последний раз за всю жизнь потерял сознание.

Он метался в бреду несколько дней. Выжил. И столько лет жил с мыслью, что сестры больше нет. Новый удар получил, когда мать покаяться решила. Сказав, что на самом деле жива Павла была. Просто они ее брать не захотели, больно уж в деревне нехорошо о ней отзывались, колдуньей кликали.

— Она же меня ждала… Все эти годы… Господи… ждала, — прошептал Марк.

Он поехал туда. Только оказалось, что Павла почти сразу после визита его приемного отца исчезла. Куда? Никто не знал. Просто уехала.

И он смирился с этой мыслью. Почти. Только вот тоска часто ползала-крутилась, жить мешала. Держал себя в руках. Старался.

А сегодня… Эта ворона!

— Марк Максимович, вы куда? Стойте! — кричал сзади помощник Кирилл.

Но он не слышал его. Просто побежал к дому, в воротах которого только что исчезла птица. Там почти ничего не было. Половики на полу. Скатерть с ромашками. Но он из миллиона узнал бы этот запах. Ворона, нахохлившись, сидела на спинке кровати. Подошел. Чтобы не закричать в голос, вцепился зубами в кисть своей руки. Слезы покатились. Фотография. Старая, выцветшая. Он и сестра. Снимок валялся возле кровати.

— Марк Максимович, с вами все в порядке? — вбежал внутрь Кирилл.

— Кто… Кто здесь жил? Где человек, который тут жил? Где? Говори! Ты за это отвечал!

— Так… Им же квартиры дали, всем. Просто… Именно здесь бабка жила. несговорчивая такая. Ни в какую уезжать не хотела. Все говорила, что ей дождаться кого-то там надо. Что к ней скоро приедут. Тут мужик -сосед говорил, что она не в себе. Мы ее в больницу хотели поместить, куда их там кладут, с головой-то больной, старперов таких? И подписывать не хотела, и уезжать. Чего надо, спрашивается? Ей жилье с удобствами, она в эту хибару вцепилась. Маразматичка. К ней потом ребята ездили. Птицу вот эту поймали, сказали люди, больно ее бабка любит. А она вон, опять тут. Бабка сразу все подписала, когда сказали, что этого альбиноса вороньего если что шлепнем. Нет, ну надо такой упертой быть. Ей же в итоге квартиру дали, все ж честь по чести. А потом она на пороге все равно встала. Пришлось ее убирать отсюда. Марк Максимович, с вами точно все хорошо? — Кирилл схватил шефа за плечи.

— Убери руки. Ты… Ты больше у меня не работаешь.

Почему ноги кажутся такими тяжелыми, когда так надо спешить? Оглянулся по сторонам, сдернул тонкую скатерть. Ворона прыгнула в руки почти сама. Прижимая ее к себе, побежал к машине. Только бы успеть… Картинка сложилась.

— Дождись меня, слышишь? — мысленно кричал он сейчас сквозь все годы своей сестре…

Почти не помнил, как доехал. Сын выбежал встречать.

— Папа? Ты чего здесь? Это что, ворона? Белая? Я про таких только читал. Пап, ты куда с ней?

— Паша… Послушай. Та бабушка… О которой ты говорил. Сложный перелом. Сегодня. Мне. Как ее зовут? Имя, Паша! — прошептал Марк Максимович.

— Да ты чего? Бледный такой. Пап, ты нездоров? А вы разве знакомы? Не может быть! Ты раньше не рассказывал. Имя? Да чудное такое. Павла ее зовут. Папа! Папа, стой!

Коридор был длинным. И он просто бежал. Интуитивно. Даже не зная, куда. Расступались люди. Позади он слышал голос сына, который говорил, что это его отец, что ему нужно внутрь.

— Папа! Она в пятой! — донеслось сзади.

Руки разжались. Белая птица влетела внутрь и села на кровать.

— Ой… Ворона. В палату таким посетителям вообще-то нельзя! — испуганно сказала медсестра.

А он уже был внутри. Упал на колени. Взял руку. И снова заплакал, как тогда, в детстве.

— Пап, ты чего? Папа, кто это? Да скажи ты, наконец! — его сын в белом халате шагнул внутрь.

— Это тетя твоя, сынок. Это моя сестренка, Пашенька, — и Марк Максимович прижал руку сестры к губам.

Она открыла глаза. Вся в морщинах, старенькая. Но в них была вся зелень мира! И доктор понял, что отец не шутит. И как он сам раньше не понял? Она же брала его вот также, за руку, что-то пыталась сказать. Его родная тетя.

— Пашенька… Это сынок мой, я его в честь тебя назвал. Видишь? Он знаешь какой? Он махом тебя на ноги поставит! Мы с тобой еще танцевать будем! А ворона-то… Как зовут-то? Тоже Подснежником? Да? — смеялся, и плакал одновременно Марк Максимович.

— Подснежник… Помнишь, значит… Я и этого нашла, когда в лес ходила. И тоже белый. Надо же… Ты не плачь, Маркуша. Дай я на тебя погляжу. Знала, что свидимся. Не плачь. Все позади. Все страдания стоят этой минуты. Есть вещи, которые надо пережить, перетерпеть, чтобы потом обнять того, кого ты любишь. Даже в конце жизни. Один день может стоит многих лет, Маркуша. Не горюй раньше времени. Не ухожу пока. Мне еще Олюшку, жену твою, надо на ноги поставить. Знаю, как, — прошептала бабушка на кровати.

Слово свое она сдержала. Жена Марка Максимовича действительно поправилась. А сам он просто летал от счастья. И сын порадовал — жениться решил вдруг. На медсестре из своей больницы. Оказывается, любовь у них. И уже пополнения ждут. Да чего там — девочка будет! Назвать в честь тети, Павлой решили.

Марк Максимович часто рассказывает эту историю. Подытоживая словами:

— Подснежник бросился под ноги, а потом заковылял к покосившемуся дому. Указал место, где пропавшая сестра жила!

Кто их семью знают, верят безоговорочно. Некоторые скептически улыбаются. А зря.

Просто очень может быть, в эти самые минуты, несется по дорожке к вам, изо всех сил перебирая ножками, протягивая навстречу ручки, простое жизненное чудо!

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Старые долги

Машка позвонила вечером.

— Санька, привет! Наконец-то я тебя нашла! Мне твой номер раздобыл через пятые руки Федя, помнишь, такой конопатый? Я к тебе завтра вечером приеду, говори адрес, — тараторила Машка.

Саша, конечно, обрадовалась. Она продиктовала адрес и спросила, что приготовить на ужин?

— Да ничего не надо, я всего — то на часик забегу, а, впрочем, если тебе не трудно, свари гороховой каши, и лука туда побольше пережарь. Помнишь, у нас был период безденежья, когда мы джинсовые юбки купили? А потом почти месяц питались гороховой кашей, по выходным добавляли ещё жареный лук. Я с тех пор её и не ела, а вчера во сне она мне приснилась, — и Машка отключилась.

Машка…да какая она теперь Машка? Она теперь Мария. Сколько лет они не виделись? А не виделись они лет 17-18 с момента окончания института.

Саша и Маша оказались соседками по комнате в общежитии пединститута. Девчонки сделали в своей комнате лёгкий косметический ремонт: поклеили новые обои, покрасили окно, дверь и даже пол по краям, а середину застелили стареньким паласом из дома. В этой комнате они и прожили все пять лет.

Жили дружно и весело. Питались вместе и никого не смущало, что продукты привозили, в основном, Сашины родители. Они были люди деревенские, небогатые, но с большим приусадебным участком и скотиной на подворье.

У Маши была одна мать и два младших брата. Мать жила в соседнем городе и ничем дочери помочь не могла.

И Саша и Маша получали повышенную стипендию, но её, конечно, не хватало даже на самые необходимые нужды. Пробовали подрабатывать, но тогда запускали учёбу.

Они учились на филфаке и приходилось много читать. Бывало, что ночи напролёт читали, читали и читали…

У них был строгий преподаватель по зарубежной литературе. Точнее, не строгий, а деспот и самодур. Все его боялись, как огня. Он мог поставить двойку на ровном месте, и студента отчисляли даже с последнего курса. И попробуй ему не ответь, сколько брёвен было в плоту Одиссея? Или какая была погода, когда Одиссей прощался с Пенелопой?

В своё время преподаватель был консультантом у Сергея Бондарчука на фильме «Война и мир» и страшно гордился этим.

Одним словом, девчонки, жили тяжело, но вместе выживали. У Саши водились кое — какие деньги помимо стипендии. Родители нет-нет да и подкинут.

С каждой очередной стипендии они складывались и покупали обновку. Молодые, нарядиться хочется. В этом месяце кофточку купили Маше, в следующем Саше. Джинсовые юбки пришлось купить враз. Юбки были в магазинчике последние и упустить их было нельзя. Вот после этих юбок и питались гороховой кашей, кое -как дотянули до следующей стипендии.

Получалось так, что Саша постоянно одалживала деньги соседке. Суммы небольшие, откуда большим взяться? Саша их даже и не запоминала. Маша изредка отдавала какие-то копейки, но что с неё можно было взять?

После института Саша сразу вышла замуж и уехала с мужем в село. Работала в школе. Родился сын. Разошлась с мужем и вернулась в город.

Снова работа в школе. Родители помогли купить квартиру. Жила с сыном. Сын в этом году заканчивает школу. Замуж больше не вышла. Жили они нормально — не бедно и не богато.

С Машей они после института потеряли друг друга. Мобильников тогда ещё не было. Вроде, Маша тоже уехала куда-то далеко.

Маша приехала на такси. Подруги обнялись, всплакнули немного. Выглядела Маша чудесно: красивая. ухоженная, хорошо одетая женщина, только чуток поправилась.

— Санька, ты совсем не изменилась! Всё такая же стройняшка и красавица! А я вот всю жизнь с весом борьбу веду, и всю жизнь побеждает вес, — сказала с улыбкой Маша.

Она привезла два пакета продуктов, и чего в них только не было: две баночки икры, колбасы, конфеты, форель слабосолёная, хорошее вино.

— Ты что думаешь, я с голоду умираю, — Саша даже слегка обиделась.

— Я думаю, что должна тебя хоть раз угостит чем-то вкусненьким, ты меня пять лет кормила, — ответила серьёзно Маша.

А потом они сидели, ели гороховую кашу с жареным луком и говорили, говорили… конечно же, за часик они не смогли наговориться и Маша засиделась до глубокой ночи. Маша выслушала подругу, посочувствовала её неудачному замужеству и рассказала о себе,

— Я после твоего отъезда пошла в школу работать, но выдержала только одну четверть и уволилась. Я не понимаю, как ты столько лет отпахала в школе и не сошла с ума?

Потом я рванула в Москву. Уехала с приятелем, он был риэлтор. Стали работать вместе. Я ему благодарна, он меня многому научил.

Через год мы с ним разбежались. Стала работать одна. Со временем организовала своё небольшое дело. Сейчас я хозяйка весьма солидного и преуспевающего агентства недвижимости со штатом 26 человек.

Замуж не выходила. Были претенденты на руку и сердце, но как-то не сложилось. Детей нет. Квартира, машина есть, Счастья нет. Кручусь, как белка в колесе. Приехала маму забрать. У неё проблемы со здоровьем начались. Братья переженились. Невесткам мама не нужна.

-Прощаясь, Маша достала деньги, солидная такая пачечка тысячных купюр,

— Да, чуть не забыла, возвращаю тебе старые долги. Не маши головой, здесь с процентами за все годы. Спасибо тебе за всё! И давай больше не будем терять друг друга!

-Саша закрыла за ней дверь и подумала, что ей всегда везло на хороших и порядочных людей, надо же! Саша давно забыла про все долги, а Машка помнила и пусть через много лет вернула долг сторицей.

Автор: Наталья Сергеевна

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.