23 февраля 1879 года родился красный полководец русского авангарда, основоположник супрематизма – Казимир Малевич.
Художник, рисовавший геометрические фигуры так, чтобы все восхищались. Как Малевич понимал живопись, можно сказать одной цитатой: «Когда пропадет привычка видеть в картинах изображение уголков природы, мадонн и бесстыдных венер, тогда только увидим чисто живописное произведение».
Казимир Малевич, наиболее прославившийся своей картиной «Черный квадрат», был не только абстракционистом и супрематистом, но и писал одухотворенные, светлые, радостные импрессионистические пейзажи.
Один из таких прекрасных пейзажей – картина «Весна», написанная художником в 1928-1929 годах.
Однажды художник А.И. Куинджи пригласил Айвазовского к себе в академическую мастерскую, с целью продемонстрировать своим ученикам мастерство и технику исполнения, которая была известна только одному Айвазовскому.
Советский пейзажист А. А. Рылов вспоминал об этом: «Архип Иванович подвел гостя к мольберту и обратился к Айвазовскому: «Это вот… Иван Константинович, покажите им, как надо писать море». Айвазовский назвал необходимые ему четыре или пять красок, осмотрел кисти, потрогал холстик, стоя, не отходя от мольберта, играя кистью, как виртуоз, написал морской шторм.
По просьбе Архипа Ивановича он моментально изобразил качающийся на волнах корабль, причем поразительно ловко, привычным движением кисти дал ему полную оснастку. Картина готова и подписана.
Один час пятьдесят минут тому назад был чистый холст, теперь на нем бушует море. Шумными аплодисментами мы выразили свою благодарность маститому художнику и проводили его всей мастерской к карете». На тот момент художнику было 80 лет…
Художник Айвазовский не читал книг. Вообще не читал. Ну, может, в гимназии читал учебники, а потом бросил это дело. Он с Пушкиным дружил, но и его сочинений не читал.
«Зачем, — говорил Айвазовский, — мне читать книги? У меня и так есть свое мнение!». Все поражались такому вот поведению художника. И один современник уничижительно назвал Айвазовского «помесью добродушного армяшки с архиереем», посетовав, что художник говорит медленно, с акцентом, и всё какие-то не очень интересные вещи. Это всё потому, что он книг не читает! У него, дескать, и так есть свое мнение!
У Айвазовского был источник, вот в чем дело. Свой, личный минеральный источник в имении рядом с Феодосией. Это имение художник заработал своими картинами, удивительными и восхитительными морскими пейзажами. Он так писал море, что оно было как живое! Причем на море не смотрел, не с натуры писал. Просто из головы. Хотя море любил, конечно.
И вот в Феодосии началась страшная засуха. Айвазовский взял и подарил свой личный источник городу, изнывающему от зноя и жажды. На свои деньги проложил водопровод, 25 верст труб! И напоил весь город. Даром. Пятьдесят тысяч ведер воды каждый день получали горожане из личного источника Айвазовского.
Он не был жадным. Раз у него есть источник — пусть все пьют минеральную воду. Пожалуйста! Он гимназию в городе построил на свои деньги. Театр. Еще много разных культурных заведений. И поил всех водой из своего источника. А великолепные свои картины часто просто дарил.
Когда у человека есть источник, ему нет особой нужды читать книги. Он может себе позволить их не читать — это личное его право. Он картины писал удивительные, гениальные.
А в 75 лет съездил в Америку и Ниагарский водопад написал. Когда ему читать-то было? Пусть каждый занимается своим делом. Черпает из своего источника, если Бог ему дал. А если щедро делится с другими такой человек, — так нечего его критиковать и книги ему пихать в руки. И писать про него неприятное. Каждому свое.
А источник был неисчерпаем. Там было все: и море, и горы, и земля, и небо, и лето, и зима, и люди, и птицы, и рыбы, и спасение утопающих…
Все было в источнике. В первоисточнике. А книги и картины — это всего лишь пересказ. Вёдра с водой, которыми поят жаждущих…
Анна Валентиновна Кирьянова.
Из сети
Айвазовский — художник, творчество которого посвящено преимущественно отображению бурного моря. Он и сам говорил, что из шести тысяч картин, написанных им, четыре тысячи изображают ураганы, кораблекрушения, бури на море.
В искусстве Айвазовского заложена искренняя взволнованность, восхищение величием и красотой природы. Это передается зрителю и вызывает в нем, те же эмоции, какими был охвачен художник в процессе творчества. Искусство его содержит в себе энергию и бодрость; оно оптимистично в своей основе, укрепляет золю к жизни и к творческому труду.
Художник впервые изобразил природу в постоянном движении, вне-прерывной изменчивости, в столкновении ее могучих сил.
Палитра Айвазовского на протяжении шестидесяти лет творческой деятельности, естественно, претерпела ряд изменений, но ограниченный подбор красок для каждой отдельной картины оставался у него неизменным на протяжении всей жизни.
Наивно было бы думать, что в своем творчестве Айвазовский применял только те шесть красок, о которых как-то говорил один из знакомых живописца, археолог и историк Л. Колли. Палитра мариниста была богаче и разнообразней.
Но для каждой отдельной картины он брал три-пять, редко больше красок тех цветов, какие ему нужны были для данного случая. Этот совершенно своеобразный метод работы был очень рано найден художником, и его он придерживался в течение всей жизни.
ТАЙНА БЕЛЫХ ЛАНДЫШЕЙ…
В ночь с 18 на 19 апреля 1900 г. тихо и мирно скончался во сне Ованнес Айвазовский. Ему было 82 года. Он умер, так и не узнав ответа, быть может, на самый сокровенный вопрос, преследующий его на протяжении всей зрелой жизни…
Ранним утром 2 апреля того же года в феодосийском доме Айвазовского зазвонил колокольчик: посыльный принес корзину цветущих ландышей. За первым даром вскоре последовали другие: маки, мимозы, тюльпаны, нарциссы…
Было вербное воскресенье, а горожане на праздники вечно задаривали старого художника цветами. Вечером он изъявил желание выпить чай на балконе, который утопал в цветах.
Корзина с ландышами лежала на инкрустированном чайном столике. Айвазовский смотрел на них и ощущал смутную тоску и беспокойство. Ему казалось, будто он их уже где-то видел…
Художник поделился этими мыслями с женой. Она — красавица — с улыбкой ответила, что точно такие корзины она видит каждое Вербное воскресенье год за годом.
И все хочет спросить, от кого это, да забывает… Неужели он сам раньше не замечал? Оказывается, нет. Слишком много в доме цветов. От кого же эти ландыши? Здесь нет ни записки, ни визитной карточки, ничего. Как таинственно!..
Художник запомнил лишь посыльного: высок, сед, в потертом сюртуке. Он даже смог бы его нарисовать. Но Анечка постаралась успокоить Ивана Константиновича, мало ли в Феодосии стариков в потертых сюртуках?
Наступит следующее Вербное воскресенье, и все прояснится. К чему эта тревога о ландышах? Но Айвазовский так и не успокоился, он был уверен, что тут кроется что-то весьма важное, без чего жизнь его, счастливая и долгая, останется неполной.
… Однажды, возвращаясь из академии домой, Айвазовский не заметил несущуюся вскачь упряжку. Успел отбежать, но, потеряв равновесие, упал. В экипаже сидела дама под белой вуалью.
Испуганная, она говорила по-французски. Аромат духов, грациозность, изящество — все это вскружило голову пылкому юноше. Пока незнакомка подвозила молодого человека к его дому, он все время бормотал: «Не беспокойтесь, не беспокойтесь».
На прощание дама поинтересовалась, как зовут жертву кучерской неосторожности, но сама так и не представилась.
Айвазовский сидел дома и грезил о дивной незнакомке, когда к нему ввалились друзья, огорченные тем, что не смогли достать билеты на «Сильфиду» с божественной Мари Тальони гастролировавшей в Петербурге.
И вдруг на пороге появился посыльный с письмом. Айвазовский вскрыл надушенный конверт, оттуда выпали какие-то билеты… Оказалось — на Тальони, да не на галерку, а в 4-й ряд. Недоумению не было конца…
..В театре громче всех рукоплескали балерине молодые люди. А потом побежали к артистическому подъезду. Когда появилась Тальони, человеческое море рванулось ей навстречу. Чтобы сдержать толпу, юноши схватились за руки. Добравшись до кареты, Тальони вдруг оглянулась, она узнала Айвазовского.
Да, это была она, его прекрасная дама! Она бросила ему букет роз. 100 рублей за один цветок, молодой человек, умоляю!» — тут же полезли к Айвазовскому.
Но он бросился бежать, прижимая к себе драгоценнейший из даров. Спустя несколько дней балерина уехала из Петербурга, а Айвазовский, думы которого были только о Тальони, совсем потерял голову.
Однако вскоре его назначили на должность живописца Главного морского штаба. Впрочем, заманчивые карьерные перспективы мало занимали влюбленного юношу. Прелестный образ итальянки не померк в его сердце.
Он надумал поехать в Венецию, чтобы вновь увидеть Мари. И для этого убедил Художественную академию в том, что ему как маринисту необходима итальянская стажировка. Балерины в городе не было.
Покрутившись на гондоле вокруг палаццо с темными окнами, Айвазовский решил дождаться ее, употребив время с наибольшой пользой. Прежде всего отправился в армянский монастырь Святого Лазаря, где много лет жил его брат Габриэль.
Мария Тальони (Taglioni) (23.4.1804, Стокгольм — 22.4.1884, Марсель), итальянская артистка, балетмейстер, педагог.
В ожидании приезда Тальони художник рисовал Венецию.
Его картины раскупались, а сам папа Римский Григорий XVI купил для Ватикана его «Хаос». Это был оглушительный успех! Однажды Айвазовскому сказали, что пару его картин купила сама Тальони.
Для него это означало, что она вернулась в Италию. Еще не подумав, как и под каким предлогом покажется Мари, как в гостиницу ему принесли письмо в знакомом голубом конверте, в котором снова обнаружились билеты на «Сильфиду».
И снова она — воздушная и грациозная — танцевала на сцене, и снова Айвазовский стоял у артистического подъезда. По дорожке, усыпанной цветами, Тальони побежала к своей гондоле и позвала: «Синьор Айвазовский, ну что же вы, я жду!»
В тот вечер они долго катались по Венеции. Для Айвазовского настали счастливые дни. Он жил в ее доме. С утра писал картины, прислушиваясь к звукам музыки из комнаты Мари — она репетировала. В полдень за завтраком они встречались, а потом катались по каналам, пьянея от морского воздуха.
Айвазовский мечтал, чтобы это продолжалось вечно, но сам же все испортил, не справившись с нахлынувшими чувствами. Он признался ей в любви и сделал предложение выйти за него замуж. Но тогда ей пришлось бы выбирать между семейной жизнью и искусством, потому что ссоры с Ованнесом из-за ее занятости работой стали мучительными.
«Вот этот башмачок, — сказала она юноше, — растоптал мою любовь.
Возьмите его на память и возвращайтесь в Россию. Там ваша жизнь, а свою женщину вы еще встретите».
— Но оставьте мне хотя бы надежду! — в сердцах воскликнул Айвазовский.
— Нет, милый мальчик! Я никогда не полюблю вас… Айвазовский был убит отказом, и как ни страдал, ни плакал над подаренной Тальони розовой балетной туфелькой, прошло немного времени, и он признал, что великая балерина была права. Его жизнь — в России.
Вернувшись туда, он обнаружил, что мода на него многократно возросла. После итальянского успеха, петербургские аристократы скупали его картины за бешеные деньги.
А тифлисская газета писала, что Айвазовскому достаточно взять в руки кисть и крикнуть морским волнам: «Ни с места!» как они сами возникают на полотне.
Прошло время, и, как пророчила Тальони, Айвазовский встретил новую любовь. Это была прекрасная гувернантка Юлия Гревс — дочь осевшего в Петербурге англичанина — врача.
Обвенчавшись, молодые уехали в Феодосию, где им закатили такой свадебный пир, каких отродясь не видывали на севере: дорогу устилали ковры из живых цветов, джигиты состязались в скачках, перед балконом музыканты сменяли танцоров. А в Феодосийскую бухту вошла эскадра из Севастополя, шесть кораблей встали на рейд и зажгли иллюминацию.
Однако, спустя 12 лет брак их распался. Обретя статус жены знаменитого художника, Юлии хотелось блистать, а не преподавать в феодосийской глуши. Но Айвазовский наотрез отказался перебираться в столицу.
Каждый раз после семейных сцен он доставал из шкатулки башмачок Тальони и горько усмехался, размышляя о том, сколько жертв требует искусство даже от самого удачливого художника. Юлия вместе с детьми поехала в Одессу, да так оттуда и не вернулась.
Во второй раз художник женился лишь через 22 года, когда ему исполнилось уже 65 лет. Анна Саркизова сразу же потрясла его своей красотой.
А для молодой девушки пожилой живописец представлялся кем-то вроде волшебника. В этом она, впрочем убедилась, выйдя за него замуж — отказа Анне ни в чем не было.
«Моя душа должна постоянно вбирать красоту, чтобы потом воспроизводить ее на картинах, — говорил художник.
— Я люблю тебя, и из твоих глубоких глаз для меня мерцает целый таинственный мир, имеющий почти колдовскую власть. И когда в тишине мастерской я не могу вспомнить твой взгляд, картина у меня выходит тусклая…»
И все же иногда он вынимал из шкатулки розовую туфельку и грустил о женщине, которая когда-то отвергла его. Ах, если б знать, что она хоть час, хоть минуту любила его!
Это озарило бы прошлое высоким смыслом, сделало бы его печаль светлой. В такие моменты Айвазовского не радовали ни молодая верная жена, ни богатство, ни уважение и почет, которыми на старости лет окружили его земляки.
Феодосийцам было за что боготворить Айвазовского. Он не только прославил их город, он крестил их детей, выдавал замуж их бесприданниц-дочерей, хоронил их родителей…
Кроме того, он построил им железную дорогу и водопровод, поставил в городе прелестный фонтан. Неудивительно, что по каждому поводу горожане засыпали своего благодетеля цветами, которые свозились к его дому арбами.
И все же эти ландыши… Они не давали Айвазовскому покоя… Он начал поиски посыльного, ему казалось, что следующего Вербного воскресенья он не дождется.
Так впрочем и случилось Когда умер Айвазовский, Феодосия оделась в траур. Закрылись школы, магазины, базар умолк. Сотни людей плакали навзрыд.
Среди шедших за гробом был и старик в потертом сюртуке. Рядом идущим он говорил: «Некому теперь носить посылку от Трубецкого! Итальянка Мари Тальони, выдавшая дочь за князя, умирая, завещала каждый год на Вербное воскресенье посылать Ивану Костантиновичу ландыши.
А ежели тот поинтересуется от кого, сказать: от женщины, которая в этот день много лет назад его отвергла, хотя всю свою жизнь любила лишь его одного. Шестнадцать корзин отнес я Ивану Константиновичу, а он так ни разу ни о чем и не спросил. Может, он знал, к чему эти ландыши?»
… Розовую туфельку вдова художника, разбирая его вещи, вскоре сожгла в печке…
P.S. Время идет, представления о роскоши меняются, а картины Айвазовского, как и полторы сотни лет назад, прекрасно вписываются в любой интерьер. Цена на них рассчитывается особым образом — как стерты ткани, по длинному краю. Стоимость одного сантиметра Айваза (выражаясь языком коллекционеров) год от года колеблется между 2 и 7 тысячами долларов. А ведь среди 6 тысяч его полотен есть и весьма габаритные!…