Прошло много лет, но Таня помнит: растрёпанная мама в распахнутом халатике хватает её любимую куклу и с маху лупит папу по голове: хрясь! Кудрявая пучеглазая голова с лимонными волосами отлетает от пластикового туловища, катится по полу, пропадает под диваном. Папа кричит плохие слова, мама визжит, рвёт Таню на себя за руку, папа – за вторую. Больно, ааааа!
Мама с Таней бежит в туалет, защёлкивает дверь, кричит плохое, плохое! Папа лупит снаружи. Сначала громко, потом – страшно. Дверь трясётся, на голову сыплется какая-то крошка. Таня рыдает, мама больно стукает по затылку: «Замолчи, дура, соседей поднимешь!»
Лампочка на потолке гаснет – папа снаружи щёлкнул выключателем. Страшно. Мама верещит: «Витя, ты пугаешь ребёнка!» И больно-больно, душно прижимает Таню к себе.
Бабушка говорит, что мама ушла от «этого козла». Козёл – это папа. Что папа плохой, что папе лишь бы обижать маму и пороть Таню. У папы чёрное плохое сердце, говорить и спрашивать про него не надо, а то мама и бабушка с дедушкой расстроятся, понятно?!
Тане не понятно. Папа вдруг приезжает в бабушкин двор на велосипеде, сажает Таню на раму, везёт в центр, угощает мороженым и ведёт на мультики. Вечером высаживает, где забирал, и уезжает.
Бабушка и мама кричат, бьют Таню по лицу, обзывают «тварью» и «предательницей», потому что «нормальная девочка никогда бы не уехала с кем попало» не спросив разрешения. Таня плачет, Тане так и надо.
Таня живёт у бабушки всю весну, лето и осень. Бабушка называет её «наказанием» и «отродьем». Бабушка говорит, что мама выходит замуж за своего «партийца» и теперь Таня – бабушкин крест. Что мама променяла и «снова забрюхатела». А бабушка не подписывалась.
И что Таня – обуза, которую надо сдать в детдом. Детдом Тане показывали через забор. Похоже на детский сад. Но всё равно страшно и не хочется. Дедушка слушает, молчит, вздыхает, не вмешивается, потому что старый дурак. И гладит по голове, когда никто не видит. Мама иногда приезжает. У неё большой живот и дядя Серёжа. Бабушка угощает дядю блинами с мясом. Улыбается, расспрашивает. А потом, проводив, кричит на Таню. Потому что двоих уже вырастила, а на третьего ублюдка не подписывалась. Снова приезжает папа. Спорит с бабушкой в дверях, все ругаются. Таню выволакивают из дальней комнаты за плечо и кричат, чтобы сказала, что не хочет его видеть. Таня говорит. Папа улыбается, как злая собака, поднимает голову Тани за подбородок, смотрит в глаза и говорит: «Вся в мать».
Дверь хлопает. Бабушка зовёт пить чай. Без капризов и с вареньем. Ночью Таня беззвучно рыдает в подушку, так, что к утру начисто пропадает голос и болят уши. Бабушка сердится, говорит деду, что «это всё из-за этого козла, не надо было на порог пускать, ты, старый, не смотришь, кому открываешь». Таня знает: у мамы родился мальчик. Таня переезжает к маме и дяде Серёже, потому что «надо маме помогать, ты же старшая».
Таня катит коляску по улицам, про себя заклиная, чтобы опять не отвалилось колесо. В прошлый раз это случилось возле самого дома, еле-еле дотащила, помогла какая-то тётенька. А мама очень ругалась и хлестала по щекам, потому что надо смотреть, что делаешь.
А сейчас стоять на молочную кухню надо. Там по бумажке: творожок, кефир, бульон и протёртое мясо. И специальные бутылочки на обмен. Если их потерять, то еду для Мишки не дадут. В прошлый раз бутылочки лежали в корзинке под коляской, их отобрали мальчишки, мама драла и ругалась.
Сейчас бутылочки и баночки спрятаны под клеёнчатой накидкой коляски, у Мишки под боком. Надо ещё загадать, чтобы Мишка не орал, пока она будет стоять в очереди внутри. Потому что если заорёт, тётки из очереди на неё накинутся, будут стыдить и спрашивать, чья она такая, и куда смотрит мать на такую плохую няньку. Иногда к «молочке» приходит папа. Здоровается, расспрашивает, как живут мама и дядя Серёжа. У папы тоже родился мальчик. Поэтому к нему пока никак нельзя. Но когда Таня вырастет и сможет решать сама, она непременно к нему придёт. Таня качает коляску замёрзшими руками. Таня знает, что при папе надо называть дядю Серёжу дядей Серёжей, при маме – папой, при бабушке – партийцем.
Тане ещё надо в булочную, в овощной и в молочный. И чтобы хлеб был нормальный, свежий. А злая тётка из овощного не подсунула огромную свёклу и не кричала. И чтобы молоко не кислое и бидончик не пролился. Тане семь лет, почти восемь. Совсем взрослая кобыла, ещё бы толк был. Автор — Зоя Атискова
Казалось, его не любили все, начиная от заведующей и кончая ночной нянькой. Во всяком случае в ежедневной какофонии звуков, замолкающих лишь на время тихого часа, выкрик «Карельский!!!» слышался чаще всего. Этот выкрик звучал и на улице, и из-за закрытых дверей помещения, где обитала группа, которую посещал Карельский.
Саша Карельский – так звали пятилетнего мальчика, обитавшего в детском садике, в котором мне довелось в юности работать воспитательницей.
Карельский был долговяз, головаст и всегда соплив. Впрочем, если бы не сопли и заляпанная едой одежда, то Карельский потянул бы на эдакого юного дворянского отпрыска – столь интеллигентны были черты его лица и столь глубок и печален был его взгляд.
Карельский, судя по частоте озвучивания его фамилии, был виноват во всём и всегда. Даже если все дети хулиганили, а он лишь присутствовал при этом, то наказывали именно его. Карельский постоянно обитал в углу наказанных и чаще всех получал от воспиталок и нянек пинки и затрещины.
Карельский никогда не плакал. Ну, или почти никогда. Лишь изредка, когда отвешенная затрещина была особенно сильной, он пускал скупую мужскую слезу, отчего сопли начинали истекать до подбородка, делая Карельского ещё более отвратительным для воспиталок.
Особенное раздражение у персонала садика вызывал тот факт, что Карельский практически всегда молчал. Он никогда не вопил, как другие дети, когда его лупили и наказывали; он никогда не издавал звуки, когда случалось всплакнуть; он никогда не просил прощения и не искал оправданий в попытках избежать несправедливого наказания. Карельский был выше этого. Он терпеливо, как Иисус, нёс свой крест, и лишь звук шмыгающего носа выдавал его человеческое происхождение.
Создавалось впечатление, что Карельский был лишним в этом мире. Настроения персонала садика передавались детям, и это формировало определённое отношение детей к изгою.
Ну конечно, дети не столь жёстко относились к Карельскому, но всегда пользовались случаем свалить все свои проступки на него. Дети знали наверняка, что, даже не смотря на нелепость и необоснованность обвинений, всё равно накажут Карельского.
Не знаю, кем были родители Карельского, но казалось, что они не существуют вообще. Нет, они, конечно, существовали, но в садике появлялись только по пятницам – Карельский посещал единственную в садике группу-пятидневку. И если других детей забирали домой на ночь иногда и по средам, то Карельскому это никогда не светило. И сопли вылечить тоже…..
Я работала воспитателем младшей группы и к группе-пятидневке не имела никакого отношения. Но однажды и воспитатель, и нянька пятидневки одновременно слегли с гриппом, и по распоряжению начальства меня на время их отсутствия перевели в эту группу.
Характеры детей я ещё не знала, но образ Карельского был уже чётко сформирован в моём сознании под влиянием общественного мнения – хулиган, дебил, неуправляемый придурок «и ващщщеее»….
Результат первого моего неуверенного окрика «Карельский!» поверг меня в изумление. Карельский обернулся, посмотрел на меня грустным и безнадёжным взглядом тёмно-серых глаз и молча пошёл в угол…
Я сглотнула невесть откуда вдруг взявшийся в горле комок. «Карельский, — сдавленно сказала я, — иди ко мне!» Мне показалось, что в этот момент я ломала себя так, как ломали себя первобытные люди, идя против законов своего племени.
Карельский поднял голову и взглянул на меня неуверенным и одновременно удивлённым взглядом. Он медленно двинулся в мою сторону, явно не понимая, что же его сейчас ожидает. Он шёл ко мне, нет, не затравленно, но напряжённо и испытующе вглядываясь в моё лицо, пытаясь прочитать в моей мимике своё ближайшее будущее.
И не было в его глазах, в его медленных движениях ни страха, ни покорности, ни раболепия, ни заискивания… Он шёл навстречу неизвестности с открытым забралом, широко расправив плечи…
Я вытерла Карельскому сопли. И не выдержала, обняла его. Я почувствовала, как размякло его доселе напряжённое тело, как подался он ко мне, и, казалось, обнял меня, не поднимая рук.
А потом, шагнув назад, снова посмотрел мне в лицо тёплыми, полными надежды глазами. «Иди, Саша, играй!» — выдавила я, и Карельский чуть улыбнулся углами губ, повернулся и пошёл, на мгновение обернувшись назад… Так уходят мужчины от любимых женщин в надежде вернуться.
…… В общем, пять дней я вытирала Карельскому нос, умывала его, поправляла ему одежду, называла его давно забытым всеми именем Саша, всячески поощряла его и не позволяла никому из детей даже косо смотреть в его сторону.
У Карельского в глазах исчезла печаль и появились весёлые солнечные брызги, как у обычных счастливых детей. Он играл, бегал, смеялся и говорил, говорил… И наказывать его было совершенно не за что.
А в пятницу вечером за Карельским пришли родители. Почему-то оба. Я сидела в игровой на детском стульчике и помогала детям одеваться, когда его родители заглянули в дверь.
«Саша, — сказала я, – за тобой пришли». Карельский вскинул голову, лицо его изменилось – я его таким не видела ни разу. На его лице отразилось такое безграничное счастье, будто он и не надеялся уже найти родителей и вдруг нашёл.
Карельский выбежал к родителям в прихожую и говорил, говорил с ними взахлёб, и смеялся, смеялся!… Я сидела на детском стульчике, уставившись в прихожую. Заворожённая этим зрелищем, я не могла отвести взгляда от счастливого Карельского.
Вдруг Карельский замолчал и замер, будто вспомнил что-то важное. Он медленно повернулся и пристально посмотрел на меня. Лицо его вновь стало взрослым, а взгляд глубоким и печальным.
Неожиданно Карельский вырвался из рук родителей, вихрем влетел в игровую, подбежал ко мне, обнял меня за шею и, уткнувшись сопливым носом мне в щёку, крепко поцеловал меня.
Не разжимая объятий, Карельский на мгновение замер, потом медленно разомкнул руки, не поднимая глаз, сделал шаг назад, повернулся и, не оборачиваясь, спокойно и уверенно зашагал к ошеломлённым родителям.
Он, Карельский, точно знал, что в понедельник, когда его снова приведут в сад, всё будет по-прежнему. Будут ненавистные воспиталки и няньки, будут крики «Карельский!!!», будут тычки и наказания… И не будет меня.
— Не бойся, Дениска, я помогу тебе. А ты присмотри уж там за ними, хорошо? – мальчик грустно улыбнулся и мягко подтолкнул шестилетнего малыша. Дениска с трудом открыл глаза и увидел в коридоре, за окном в стене больничной палаты, бледную заплаканную женщину. Он даже попытался ей улыбнуться, ведь это была она, та самая тетя, которую ей показал мальчик из странного сна… Лера и Иван слушали молодого врача, который представился нелепым именем Лев Адамович и ничего не понимали. Они всего два часа назад узнали о гибели своего единственного сына Димы, которому было всего 11 лет. Дима ехал на велосипеде по тротуару, когда девушка, всего месяц назад сдавшая на права, но зато ехавшая в крутом джипе, не справилась с управлением, съехала с дороги и сбила их мальчика. Слетев с велосипеда, Дима упал головой на асфальт и, как сказали врачи, умер мгновенно.
Несчастные родители не могли представить, как можно вот так мгновенно умереть, когда ребенка безумно, безгранично любишь? Разве не должна эта любовь оберегать, хранить от несчастья?
А тут этот Лев Адамович, слишком молодой, в толстых очках, от чего его глаза казались огромными и неестественными, говорит о каком-то мальчике из детдома, который может скоро умереть, если ему не пересадить почку.
Лишь через несколько минут взволнованной речи врача, Лера и Иван поняли, что Лев Адамович просит разрешения на пересадку почки Димы. Лера сначала закричала, что он изверг, нелюдь, но врач спокойно попросил их заглянуть в одну палату в их же больнице. Просто заглянуть.
Лера смотрела через небольшое окошко на шестилетнего мальчика, худенького, с кучеряшками на голове, с подключенной капельницей и плакала.
Она не могла решиться. Муж же просто молчал. Вдруг мальчик открыл глаза и посмотрел прямо на Леру. В его глазах промелькнула искорка радости, как будто они были знакомы, и он даже слабо улыбнулся. Лера посмотрела на мужа. Она ждала, что он категорически откажется, но Иван ждал ее решения. Свое он уже принял… Через неделю после операции Лера и Иван впервые пришли навестить Дениску. — Привет, — чуть не захлебнувшись от радости, прошептал мальчик, — Почему вы так долго не приходили? Я вас очень ждал. — Разве ты нас знаешь? – удивилась Лера, положив на краешек кровати пакет с гостинцами. — Я вас во сне видел, мне вас тот мальчик показывал, который меня к Боженьке не пускал. Он просил, чтобы я о вас позаботился, а как я буду заботиться, если вы не приходите?
Лера и Иван почувствовали, как мурашки побежали по их спинам, они переглянулись, но ничего не сказали ребенку, спросили, как он себя чувствует и поспешили уйти. Оглянувшись в дверях, Лера увидела, что Дениска тихо заплакал.
Они стали приходить к нему почти каждый день. Когда мальчик понял, что они его не бросают, он повеселел. Глаза его загорелись и Денис быстро пошел на поправку.
Лев Адамович при каждом удобном моменте заходил в палату, ужасно волнуясь, рассказывал Лере и Ивану о том, как прошла операция, что все получилось очень хорошо, почка приживается, а это значит, что Дениска будет жить, жить полноценной жизнью.
О том, чтобы усыновить Дениску, Лера заговорила первая. Она уже много ночей не могла уснуть. Пустая детская комната пугала ее. А Дениска мог заменить Диму, стать их сыном.
Пусть они совсем не похожи, и возраст другой, но Дениска живой, к тому же в нем есть часть их мальчика, значит он свой, родной. Иван внимательно выслушал жену и спросил только одно: — Лерочка, ты потом не передумаешь? Ведь он живой, настоящий, мы не сможем его вернуть в детский дом, как непонравившуюся вещь. Лера так возмущенно посмотрела на мужа, что Иван только тяжело вздохнул. Сам он очень хотел забрать мальчика. Не потому, что в нем часть Димы, просто этот ребенок был очень трогательным и не по годам серьезным, сказались годы, проведенные в больничных палатах между жизнью и смертью.
Дениска за это время очень привязался к ним, стал чаще улыбаться, смеяться. А подаренным игрушкам радовался так искренне, что у Ивана слезы наворачивались от мысли, что Дениска вернется в детский дом, где старшие ребята все у него заберут, а мальчик будет только вспоминать о тете с дядей, которые позволили полюбить себя и исчезли.
Иван хотел забрать Дениску, но понимал, что это огромная ответственность. Забрав его, они будут обязаны вырастить его, воспитать, заботиться о нем и его непростом здоровье. Иван был готов к этому, но Лера…
Его жена была избалованная и капризная. Росла она в обеспеченной, дружной семье, Иван тоже хорошо зарабатывал, у него была своя строительная фирма. К тому же он очень любил свою жену и был счастлив, что она не знала проблем. До того самого дня… Иван тяжело вздохнул и кивнул: — Мы заберем Дениску. Лера обрадовалась и тут же начала придумывать, в какую школу его отдавать, в какие кружки он будет ходить. В спортивные нельзя, значит, он пойдет или на шахматы, или на конструирование. Муж видел живой огонек в ее глазах и очень надеялся, что все будет хорошо.
Через два месяца Дениска впервые зашел в квартиру своих новых родителей. Он осторожно перешагнул порог, снял обувь и медленно пошел в комнату. Мальчик до сих пор не мог поверить, что ему не нужно больше жить в больнице и не нужно возвращаться в детский дом. Что у него теперь настоящая семья.
Дениска очень стеснялся того, что пока не мог назвать Ивана и Леру папой и мамой. Ему очень хотелось, но что-то мешало, сдерживало его. Дениска зашел в зал и вздрогнул: со стены на него смотрел тот самый мальчик, который приснился ему в больнице. — Привет, — тихо сказал малыш фотографии и повернулся к Ивану: — Это кто? — Это наш сын, Дима, он погиб. Тебе пересадили его почку, поэтому ты выздоровел. — Вы из-за этого меня забрали к себе? Из-за почки? — Нет, что ты! – Иван покраснел, — Мы забрали тебя, потому что хотим, чтобы ты жил с нами. Ты же хочешь жить с нами? — Очень хочу! Я вас так долго ждал. Лера обняла Дениску и повела показывать его комнату. Комнату Димы.
Первое время Лера практически не отходила от мальчика, о чем- то его спрашивала, играла с ним, рассказывала ему о Диме. Она сама не замечала, что постоянно говорила Дениске о своем погибшем сыне, о том, что он любил, чем увлекался. О том, каким он был сильным, что даже успел заработать несколько медалей по легкой атлетике. — Нет, так не держат ложку, тебя, что, не учили правильно кушать? Вот Дима был очень аккуратный за столом, —
Лера одернула Дениску и вдруг с ужасом подумала, что не чувствует к мальчику никакой любви. Ей стало страшно. Прошло всего две недели, а он уже начал ее раздражать. Нет, Дениска был очень послушный, спокойный.
Он старался делать все аккуратно, все время предлагал свою помощь. Мальчик часто как бы невзначай старался прикоснуться к Лере, постоять рядом с ней. Женщина видела, что ему хочется, чтобы она его обняла, но в последние дни ей самой уже этого не хотелось.
И только Иван, возвращаясь вечером с работы от души возился с Дениской. И обнимет, и спросит, как прошел день. Мальчик к его приходу уже придумывал, что будет ему рассказывать. Мог и нафантазировать, лишь бы Иван улыбнулся и лишний раз засмеялся. А Лера смотрела на счастливого Дениску и радостного мужа и чувствовала, что начинает считать Ивана предателем.
Уж слишком быстро он, по ее мнению, забыл о Диме, какой-то безродный мальчишка смог так его увлечь, что вот он, радостно смеется, не вспоминая о том, что сын больше никогда не войдет в эту комнату, никогда не поцелует их перед сном.
Иван видел, как переменилось отношение жены к мальчику, это его очень тревожило, но мужчина надеялся, что все образуется и Лера привыкнет к Дениске, полюбит его. Она же так хотела его усыновить! — Ванечка, ты должен меня понять. Ну не могу я! Хочу, но не могу! Он меня даже никак не называет! Ни Лера, ни мама. Я смотрю на Дениску, а сама вижу Димочку. Мне страшно и обидно. Почему он живой, а Дима нет? Почему? – Лера смотрела на мужа сквозь слезы, а он не знал, что ей ответить.
Иван знал одно, он никогда не отдаст Дениску обратно в детский дом. Он не сможет это сделать. Иван так и сказал об этом Лере, на что она твердо заявила, что тогда уйдет она. Вернее, уедет, к маме в соседний город. — Я пока поживу там. Не знаю, что я решу, но мне нужно побыть одной, подальше от этого мальчишки, — Лера резко встала, пошла к шкафу, чтобы достать свои вещи и вдруг увидела стоявшего в коридоре Дениску, он плакал. Лера уехала. Иван определил Дениску в частный детский сад, где мальчику очень понравилось. А вечерами они вместе чем-то занимались дома. Прибирали, стирали, успевали и поиграть. Иван и Дениска старались не говорить о Лере, но постоянно о ней думали, она скучали по ней. — Привет! – в дверях квартиры стояла, радостно улыбающаяся, Марина, соседка, — Лерка звонила, говорила, что бросила вас тут, к маме умотала. А у меня времени куча, хотите борщ вам сварю? Я классно готовлю, пальчики оближете. Иван посмотрел на Дениску: — Хочешь борща? – мальчик с улыбкой кивнул, а мужчина кивнул гостье: — Ну заходи, а то пельменями мы уже на полгода вперед наелись. Марина впорхнула в квартиру и с удовольствием захлопотала на кухне.
— Какой у вас замечательный мальчик! Ты поможешь мне чистить картошку? – девушка ласково улыбалась Дениске, гладила его по голове, не забывая кидать горячие взгляды на Ивана и что-то говорила, говорила.
Борщ получился вкусный, мужчины с удовольствием съели по целой тарелке, запили все чаем с печеньем и довольные упали на диван. — А можно я Дениску спать уложу? – мило улыбнулась Марина, но мальчик вдруг твердо сказал: — Нет, спасибо, меня уложит папа. А вас, наверно, свои дети ждут. — А я не замужем, — кисло ответила Марина, глядя на Ивана, но не услышав предложения задержаться, понуро пошла к выходу. — Дениска, ты меня папой назвал, — прошептал счастливый Иван на ухо Дениске, подняв его на руки. — Я знаю, — серьезно ответил мальчик, — Потому что ты самый лучший папа. – Дениска вдруг поднял на Ивана полные слез глаза: — И мама у нас самая лучшая, давай ей позвоним, я так соскучился.
Иван тяжело вздохнул, он и сам очень скучал по жене, поставил мальчика на пол и набрал номер Леры. — Привет, милая, как ты там без нас? Не скучаешь? А нас сегодня Марина борщом накормила. Вкусным. Потом хотела Дениску спать уложить, а он ее к ее детям отправил. Я знаю, что у нее нет детей, но он так вежливо ее выставил, а потом он сказал, что очень по тебе соскучился. И попросил позвонить маме.
Что, милая, ты уверена? – Иван осторожно протянул телефон Дениске: — Она хочет поговорить с тобой. — Мамочка, — быстро сказал в трубку мальчик, — Пожалуйста, приезжай, мы очень соскучились. Хочешь, я тоже буду спортом заниматься, и медали получу, и ложку правильно буду держать, я все-все сделаю, только вернись к нам, — Дениска всхлипнул, а потом прислушался к тому, что ответила ему Лера, радостно посмотрел на Ивана и громко ответил: — Я тебя тоже целую, мамочка! Лера вернулась на следующий день. Она рассказала мужу, что очень переживала, мучилась, но не могла решить, как поступить, пока ей не приснился Дима. — Он не я, мама, — спокойно сказал ей сын, — Он просто ребенок, который вам поверил и который вас полюбил. Так же сильно, как любил вас я. Я знаю, что вы не бросите его, потому что вы мои родители.
Лера, Иван и Дениска никогда больше не вспоминали о тех днях разлуки, они теперь просто жили счастливо. Да и как иначе, если они искренне любили друг друга.
А Лев Адамович часто навещал их, он был очень рад за своего маленького пациента, который вопреки всем прогнозам стал совершенно здоровым ребенком. В один из таких визитов молодой хирург столкнулся в подъезде с Мариной, из квартиры которой изумительно пахло борщом. И уже через год у нее был свой очаровательный малыш, очень похожий на папу-доктора. Автор: Мария Скиба
Рассказ о том, как девочка Лена простила 1. Сомнений не было. Это он. Елена Сергеевна его узнала сразу. Он, конечно же, изменился, как и она сама, как страна, как весь мир. Но его Елена узнала, а он её, похоже, нет! ***** Лену не то чтоб не любили в классе, но как-то не замечали, что ли. Совсем обычная девчонка: чуть полноватая и немного неуклюжая, две косы, школьная форма и недорогой портфель. Необычными были только глаза: ярко-зелёные с рыжими крапинками.
Училась девочка, в принципе, нормально. Родители не помогали, но и не лезли особо в дневник. У Лены была средняя семья со средним достатком. Нормальная, как у многих в 80-х прошлого столетия.
И всё бы ничего, но был в классе он – её кошмар, её проклятье, наказание, как ни назови, Женька — мальчишка без жалости и сострадания! Время от времени он делал пакости, иногда вовлекая в них других ребят.
То нальёт кому-то клей в портфель, то оторвёт ручку от ранца, а учебники и тетради разбросает по всему школьному двору. А уж грязных и обидных шуточек, от которых хотелось провалиться сквозь землю, было не счесть.
Учителя, конечно, догадывались обо всех проделках малолетнего хулигана, но поделать ничего не могли или не хотели. Они просто махнули на него рукой, и ждали, когда он окончит 8-й класс и покинет школу.
Лене чаще других доставалось от него. Постоянно разорванный фартучек и колготки, разрисованный портфель гадкими картинками и фразами, и не проходящие синяки на ногах от его пинков.
Друзей и подруг у Лены не было, маме и папе было не до неё (мама работала до позднего вечера, чтоб семья не нуждалась, а папа время от времени уходил в лёгкий загул с запоем), бабушка жила далеко. Так что заступиться за девочку было не кому!
И однажды мальчишка так распоясался, что произошедший случай в тот весенний день, всколыхнул всю школу. Лене не хотелось идти на занятия, как будто она предчувствовала, что случится что-то плохое. Но с мамой не поспоришь, и девочке пришлось собрать всю свою волю в кулак и поплестись в школу.
Проходя по коридору, Лена увидела, как Женька выскользнул из кабинета математики. «Странно»,-подумала Лена. Ведь алгебра будет только последним уроком. Но на всякий случай покрепче вцепилась в ручку портфеля.
Мальчишка только на секунду растерялся, оглянулся и, не увидев никого рядом, ударил Лену по лицу. От неожиданности девочка качнулась, щека загорелась, а во рту почувствовала солоноватый привкус.
Женька выдернул из её рук портфель и выбросил в открытое окно. Лена стояла потрясенная. Даже для такого хулигана всё, что произошла – это перебор. Раньше он не нападал на неё так открыто. Лена прикоснулась пальцами к губам, на них осталась кровь. Лена посмотрела на Женьку ошарашенно и непонимающе, а тот ухмыльнулся и неторопливо пошёл к кабинету химии.
Девочке ничего не оставалось, как снова вернуться на улицу и подобрать свой портфель, а потом в туалете отмывать его от грязи. В класс она пришла с большим опозданием. Химичка немного поворчала, но так как была человеком добрым, даже не стала писать замечание в дневник Лене.
А к концу учебного дня, как гром среди ясного неба, грянула новость – у учительницы математики пропал кошелёк со всей зарплатой! Такого не случалось раньше.
Но ещё более странным было то, что Лену и её родителей вызвали к директору. Когда на следующий день они вошли в кабинет Аллы Матвеевны, там были уже несколько учителей, завуч и… Женька. -Скажи нам, Крылова, почему ты вчера опоздала на урок химии? -спросила директриса.
Лена посмотрела на Женьку и опустила глаза. -Что же ты, Крылова, молчишь? А, может, ты Поляков повторишь всё, что нам рассказал!? -Ну, я, это, шёл в класс и увидел, как она,- мальчишка кивнул в сторону Лены,-выходила из кабинета алгебры. -Так что же ты нам скажешь, Елена, на это? Не потому ли ты опоздала на урок, что заходила в соседний кабинет, чтоб украсть кошелёк у своего учителя?
Лена, оглушённая смотрела на Женьку и не могла вымолвить ни слова. Крупные слёзы покатились по её щекам. Ей хотелось крикнуть, что это не она, что она ничего не брала, что это он – Поляков, скорее всего и украл деньги. Но Лена лишь смотрела на всех своими большими зелёными глазами и отступала назад, пока не упёрлась спиной в стену. А дальше всё происходящее девочка видела, как будто со стороны: осмотр портфеля и кармашка на форме и фартуке и даже сумочки со сменной обувью. У Лены мелко дрожали губы. Она посмотрела на маму и протянула к ней руку, как за спасательным кругом. -Мама, я не… Договорить она не успела. Звонкая пощечина заставила вздрогнуть её. -Молчи, мерзавка! Как ты могла так опозорить нас с отцом?! -мать Лены кричала и кричала что-то.
Её лицо стало такого же цвета, что и вишнёвое платье, которым так мама гордилась. Лена успела подумать, что лучше бы мама надела то фиолетовое, которое она привезла из Минска прошлым летом, как вдруг потолок качнулся, и весь кабинет Аллы Матвеевны поплыл куда-то в сторону, а потом совсем исчез. 2. Елена Сергеевна составляла список своего нового 1 класса. Это был у неё уже 8 набор первоклассников. Взгляд зацепился за фамилию Поляков Никита. Она сняла очки и задумалась. Конечно же однофамилиц, подумала она. А картинки из прошлого снова замелькали перед глазами…
На следующее утро Лена поняла, что всё, что происходило в кабинете директрисы, было только началом кошмара. Ей объявили бойкот одноклассники, с ней никто не разговаривал, да и другие ученики старших классов презрительно шипели ей в след «воровка», «дрянь», «гадюка» и ещё более обидные слова.
Её травили и издевались все, кому не лень. Даже младшеклассники стали бросать в неё шарики из скомканной бумаги, стараясь попасть в лицо. И каждый день после уроков её караулили за школой и били Женька со своими дружками. Каждый день.
И тогда её стал провожать и встречать отец и девочку больше не трогали. Лена почти не спала, практически перестала есть. За месяц она превратилась в бледную тень той прежней Лены. Мать с ней не разговаривала, но папа украдкой от жены заходил к дочке в комнату, гладил её по голове и вздыхал: «Ничего, дочка, нужно как-то закончить восьмой класс. А потом пойдёшь в училище». Он стал пить ещё больше.
Лена не понимала, почему все превратились в её врагов. Она ничего плохого не делала. Это было так больно и обидно, что дышать даже было трудно. Это чувство горького и холодного одиночества поселилось внутри и всё тяжелело и тяжелело.
Однажды, когда она последней выходила из класса после консультации перед экзаменами, к ней подошла учительница по математике. Та самая, у которой пропал злосчастный кошелёк. -Знаешь, Крылова, я не верю, что это ты сделала. Мне жаль, что всё так произошло. И твоя мама… Я не знала, не предполагала, что она может так…
У Лены от неожиданности ослабли ноги, и она опустилась за парту. -Хочешь, я дам тебе хорошую рекомендацию в педагогическое училище в наш областной город?! Там есть общежитие, да и девочки, как правило, учатся хорошие. -Вы это сделаете для меня? -Лена смотрела на Ирину Львовну и не верила своим ушам. С ней уже месяц никто не разговаривал, её не вызывали к доске, её НЕ ЗАМЕЧАЛИ учителя.
–Вы, правда, не верите, что это я украла ваш кошелёк? И этот тугой ком, который так долго стоял где-то в горле и не давал ни есть, ни спать, ни плакать, вдруг скользнул куда-то вниз и растёкся чем-то горячим по сердцу, и Лена заплакала, заплакала навзрыд: -Это не я. Это Женька. Это не я. Это он…
Лена плакала и повторяла одно и тоже. Ирина Львовна налила воды из графина и протянула своей ученице. И вдруг она села рядом с Леной за парту и обняла её за плечи. -Знаешь, девочка, всё что нас не убивает, то делает нас сильнее! Тебе нужно жить, несмотря ни на что. А время всё расставит по местам. Сдавай хорошо экзамены и уезжай отсюда. Здесь тебе будет сложно. Начни всё сначала в другом городе. Я верю, у тебя получится.
В этот день Лена шла домой, впервые не боясь ничего и никого! Возле дома сидел её папа, он снова был слегка навеселе. Дочь села рядом с ним и рассказала и про учительницу, и про училище.
Странно, но эта беда, как-то сблизила их с отцом. Он порылся в карманах, достал несколько крупных купюр и отдал их Лене. -Вот, дочь, спрячь от матери. Тебе потом пригодятся. И, правда, уезжай… -Папа, это же вся зарплата. Она, -Лена кивнула в сторону своих окон, -тебя убьёт. -А…Скажу, что пропил! -папа засмеялся,-пущай обыскивает.
Отца не стало спустя месяц после отъезда Лены в педагогическое училище. Она сдала экзамены на «четвёрки» и получив характеристику и рекомендацию от Ирины Львовны и от учительницы по химии, уехала в Волгоград.
О смерти отца Лена узнала только зимой, когда случайно встретила в городе бывшую соседку. Девушка торопилась в общежитие и столкнулась с тётей Таней, которая жила этажом ниже там, в другой жизни.
Она и рассказала про отца, и про то, что мать проклинала Лену и обвиняла в смерти отца. Тётя Таня уже давно ушла, а Лена так и стояла, прижимая к груди тёплый шарф, который она купила для папы.
«Спасибо, папочка! Прости, я не успела.» Так для Леночки закончилось детство.
3. Елена Сергеевна вздохнула и тряхнула головой, как бы стряхивая старые воспоминания. Она уже не очень молодая, но энергичная стройная и симпатичная женщина, уверенная в себе, вдруг вновь почувствовала холодок в груди. Сердце неожиданно сбилось с ритма, и Елена сжала рукой горло.
«Ну, что же ты, Елена Сергеевна. Глупости ведь. Это просто однофамилиц!» — успокаивала она сама себя, пока шла в канцелярию за личным делом этого незнакомого ей мальчика.
Так, Поляков Никита Андреевич, отец Поляков Андрей Евгеньевич!!!ЕВГЕНЬЕВИЧ! Таких совпадений не бывает! Руки мелко дрожали. Это –он! Он! Сколько лет она потратила, чтобы забыть, сколько израсходовано времени и сил, чтобы стать неуязвимой и твёрдой. И всё напрасно, если даже простое упоминания фамилии этого мальчишки, привело её в такое смятение. Но эти 30 лет прошли не даром! И учёба в училище, и девчонки-одногруппницы, ставшие верными друзьями, и институт, и уже её выпускники, и коллеги –всё это не зря! Это всё её надёжный тыл и крепость!
Но 1 сентября Поляков Никита не пришёл на торжественную линейку, на телефонные звонки никто не отвечал, и Елене Сергеевне пришлось идти к нему домой. Ей открыл дверь худенький светловолосый мальчик. -Ты Никита? -Да. -Здравствуй, а я твоя учительница. Зовут меня Елена Сергеевна. Ты один дома? -Я с дедушкой. Но он немного приболел. Проходите.
Елена прошла, прижав одну руку к груди, а в другой крепко сжимая сумку. Очень скромная обстановка, минимум мебели, чисто, но женского присутствия не чувствуется. Скорее, жилище старого холостяка.
У окна письменный стол, на нём две фотографии. На одной совсем молоденькие парень и девушка, на другой молодая красивая женщина. Диван, мишка на грядушке, стул, на котором новенький ученический портфель, две полки с книгами. Мальчик открыл дверь во вторую комнату, где на кровати лежал человек. Подойдя ближе, Елена Сергеевна пристально вгляделась ему в лицо. Сомнений не было. Это он. Елена Сергеевна его узнала сразу. Он, конечно же, изменился, как и она сама, как страна, в которой она живёт, как и весь мир. Но его Елена узнала, а он её, похоже, нет! -Деда, это Елена Сергеевна. Она – моя учительница! -Добрый день. Вы уж простите, что не пришли сегодня. У меня вот сердце прихватило, а одного Никитку не решился отпускать. Всё-таки большая дорога. Вдвоём мы живём. Никитка, поставь-ка чайник, угостим Елену Сергеевну нашим фирменным чаем.
Никита умчался на кухню, а его дедушка продолжил. -Никитка – моя единственная отрада и родная душа. Нет у нас больше никого. Так случилось, что всех, кто был дорог, схоронил: и жену, и сына с невесткой. Елена Сергеевна перевела взгляд на руки этого человека, они дрожали. Она смотрела на его руки, а он всё говорил, говорил.
И о том, как папа и мама Никиты разбились на машине 5 лет назад, а через год какой-то отморозок напал на жену, ударил её ножом, отобрав сумку. Жена не выжила, умерла от потери крови. Никто не подошёл и не помог ей, а сам Евгений Иванович работал в ночную смену.
И как ему самому пришлось поднимать мальчонку, как стал работать на двух работах и как дорог ему внук, и как он боится, что подведёт здоровье, и он не успеет поставить Никиту на ноги.
Потом они пили на кухне чай, а Никитка всё старался рассказать какой у него дедушка –молодец, как они гуляют вместе и ездят на рыбалку, мастерят кормушки и ходят в кино.
А ещё они раз в месяц ходят в такой приют, где живут «ничейные» собачки и отвозят корм, и как деда обещал взять оттуда щенка, да вот приболел. И снова Елене казалось, что это всё происходит не с ней, а с кем-то другим, а она, Лена, наблюдает за всем со стороны. И это другая женщина сидит за столом с этим человеком и пьёт земляничный чай, и эта не она, а другая, неизвестная ей женщина видит перед собой не врага своего, а ещё не старого и симпатичного мужчину. «Что это? Что происходит?» -в который раз задаёт она сама себе вопрос. Потом мальчик ушёл в комнату рисовать. -Знаете, Елена Сергеевна, говорят, что беды и напасти человеку даны во искупления грехов его. И я всё чаще вспоминаю историю 30-летней давности.
Был я ещё совсем пацаном и заканчивал восьмой класс. Очень я тогда обидел одного человек, можно сказать, жизнь испортил. Так вот не за это ли у меня отняли дорогих для меня людей. Эх, кабы встретить сейчас ту девчонку… Евгений прикрыл ладонью глаза, его рука снова дрожала. -И что бы вы сделали? — Елена не узнала свой голос. Хриплый и надломленный, как будто она долго кричала и звала кого-то. Евгений Иванович отнял руку от лица, посмотрел в окно. -Не знаю…, наверное, на коленях бы вымаливал у неё прощение. ********** Елена Сергеевна шла домой. Прохладный вечер опустился на город. И ей вдруг захотелось купить эскимо и прокатиться на скоростном трамвае, а ещё сыграть в классы вон с теми девчонками.
А ещё ей захотелось позвонить Ирине Львовне, ведь они уже почти месяц не созванивались, и позвать её к себе в гости на осенние каникулы. А ещё нужно отправить маме посылку и первоклашек отвезти в планетарий.
«Боже, сколько дел!» — весело подумала Елена и рассмеялась. Она перекинула сумочку через плечо, подмигнула какому-то пареньку и, весело цокая каблучками, заспешила домой, где её ждали планы, рабочие программы, любимый муж и старенькая кошка Нюшка. Она почти бежала. Ей было легко и весело. Она отпустила. Она простила его.
