Говорят, что сны никогда не снятся нам просто так: все они о чем-то нас предупреждают. Но в подобную чушь Нина никогда не верила. Ну, о чем, например, может предупреждать сон, где она на пару с американским президентом спасает мир? Хотя…
***
– Мне сегодня опять твоя мама приснилась, – намазывая на печенье шоколадную пасту, сообщила Нина мужу.
Руслан вздрогнул и от неожиданности налил кофе мимо чашки. Накачанный мужчина внешне напоминал скалу, а лишить его самообладания мог лишь упавший на расстоянии десяти метров метеорит. Сейчас же его руки тряслись, а на лбу моментально выступила испарина. Дело в том, что свекровь отошла в мир иной всего лишь полтора месяца назад, и Руслан никак не мог свыкнуться с мыслью, что матери больше нет.
– Почему она мне не снится? – недоуменно посмотрел на Нину муж. – Я же ей сын, а не ты.
Встретимся на дне рождения
– Не знаю, – пожала плечами Нина. – Вообще всё это очень странно, потому что она сказала, что сегодня пришла попрощаться. До этого сколько снилась – ничего подобного не говорила.
– И все? Только попрощаться?
– Всё… – потерла лоб Нина. – Там знаешь, как… Будто бы я к ней пришла в больницу, ну помнишь, как она последнее время болела. А она – веселая такая, радуется. Здоровая. Говорит мне: хорошо, что пришла, будем прощаться. Встретимся, вроде как, на ее дне рождения теперь только.
Муж задумчиво потер переносицу:
– Что значит «встретимся»… Ерунда какая-то. Деменция, что ли, у нее обострилась в твоем сне?
– Тоже ничего не понимаю. Так-то не похоже было, говорила, как нормальная.
Нина никогда не была особенно близка со свекровью. У Марии Семеновны тоже не было большого желания общаться с «розововолосой неформалкой с пирсингом» в первые годы семейной жизни Нины и Руслана. Зато, когда у свекрови обострились хронические болячки, а потом и вовсе начала развиваться деменция, именно Нина стала за ней ухаживать. Старухе становилось все хуже, прогрессирующая болезнь вынуждала ее пачкать стены, есть хозяйственное мыло и выбрасывать заботливо приготовленную невесткой еду. Но Нина не роптала: добрая девушка сочувствовала Марии Семеновне и понимала – перед ней уже не та женщина, которую она знала раньше.
Последние дни свекровь провела в хосписе, не узнавая даже своего единственного сына. А уже спустя неделю после кончины – неожиданно начала сниться невестке. В снах Мария Семеновна была удивительно реальная, прежняя и здоровая. Они пили чай, болтали и так замечательно проводили время, что Нина, только проснувшись, вспоминала – свекрови больше нет. Странное дело, но старушка ни единого раза не приснилась Руслану.
– Запрещено это мне, – с тоской в голосе ответила Мария Семеновна на немой вопрос невестки.
Нине только оставалось догадываться, кем запрещено и почему.
После ухода Марии Семеновны Нинина жизнь словно опустела. Ведь последние несколько лет девушка жила в основном заботами о престарелой родственнице. Детей у них с Русланом не было, поэтому даже переключить свое внимание было не на кого. В первые годы брака пара не думала заводить ребенка, а со временем стало просто не до этого.
***
Тот сон, и правда, оказался последним. Как ни ждала Нина каждую ночь, что Мария Семеновна снова приснится – тщетно. Прошло еще две недели, а девушка все никак не могла свыкнуться с мыслью, что свекрови больше нет.
– Ну что, не снилась? – расспрашивал Руслан, который уже начал всерьез беспокоиться за постоянно плачущую супругу. – Хорошо… Не переживай. Давай я тебя к нам в лабораторию устрою? Работа лечит…
– Меня? – удивилась Нина. – Так я так давно нигде не работала, кто меня возьмет.
– Я возьму, – быстро ответил муж. – Там на пробы воды сотрудник нужен как раз. Работа непыльная, я буду помогать тебе. Надо же как-то жить дальше, хватит убиваться, в самом деле.
Спустя три дня Нина уже трудилась на новом месте. Девушка схватывала все на лету и быстро научилась справляться с работой. А главное – в лаборатории никто не заставлял ее перекрашивать волосы, как это когда-то было на старом месте. Может, коллеги что-то и подумали, но вслух никто ничего не сказал. Зато сразу же пригласили на корпоратив.
***
Старое ярко-красное платье, давно висевшее в шкафу в ожидании хоть какого-то праздника, оказалось безнадёжно мало. А модный кожаный пояс, который шел в комплекте с платьем, вместо красивого банта можно было завязать только куцым узлом.
«Вот так отожралась…», рассматривая себя в зеркале, уныло думала Нина.
– Ты просто поменьше ешь на празднике и побольше пей, – попытался пошутить муж, но, увидев мрачный взгляд жены, тут же замолчал.
Пришлось отправляться на праздник в стареньких джинсах. Помня о «добром совете» Руслана, Нина положила в свою тарелку лишь пару кусочков помидора и малюсенькую тарталетку. Тем более, что и есть совсем не хотелось.
– Бледная такая, ты случайно не того? – подозрительно посмотрела на Нину заведующая лабораторией. – Еще и не ешь ничего.
– Чего того?
– Не беременная? А то тебе в кабинете стул «беременный» попался. Как только кто придет на это место, так сразу в декрет уходит, – пояснила пожилая женщина, запихивая в рот кусок пирога.
– Неа, – отрицательно помотала головой Нина. – У нас с мужем несовместимость.
Но буквально через пару дней девушка была готова взять свои слова обратно. Самочувствие резко ухудшилось. И если сначала можно было грешить на похмелье после праздника, то потом стало понятно – дело совершенно не в этих двух бокалах шампанского. Нину мутило от запаха еды, от аромата одеколона мужа и даже – от электрического света. Лежа в спальне с задернутыми шторами, девушка никак не могла понять, уж не китайский ли вирус, о котором так много говорят, к ней прицепился.
Первый же тест на беременность из разряда «на всякий случай» показал – вируса нет, а вот совместимость с мужем определенно есть.
– Русик, мы, кажется, ждем ребенка… – сообщила Нина мужу, едва только тот переступил порог квартиры.
Вместо ответа Руслан подхватил жену на руки и закружил.
– Люблю тебя, – поцеловал он девушку. – Как же долго мы этого ждали! Жалко, что мама не дождалась. Сколько себя помню, она всегда мечтала увидеть внуков…
***
Полгода пролетели, словно неделя. Беременность протекала тяжело, и почти весь срок Нина лежала на сохранении. Руслан метался между работой, домом и больницей, как угорелый, стараясь все успеть подготовить.
– Ну, что там, Нин? На кого похожа доча? – кричал в трубку Руслан, едва получив смс от жены. – Чего молчишь? Алле?
А Нина не могла вымолвить ни слова. Крошечная дочка была словно две капли воды похожа на… Марию Семеновну. Особенное сходство придавало родимое пятно на щеке в виде сердца. Точно такое же было у свекрови. «Это меня ангел поцеловал», – любила говорить старушка.
Девочка зашевелилась и открыла глаза. Говорят, что новорожденные не умеют фокусировать взгляд и еще мало что понимают. Но девочка так внимательно посмотрела на Нину, что у той даже мурашки побежали.
– Рус, а какое сегодня число? – вопросом на вопрос ответила Нина, уже заранее зная, что ответит муж.
– Седьмое, у мамы день рождения сегодня был бы. Так на кого похожа-то? Как назовем?
– Думаю, у нас Машенька, – не секунды не сомневаясь, ответила Нина. Малышка, понимая, что говорят про нее, улыбнулась беззубым ртом. Потом зевнула и, закрыв глаза, уснула сладким младенческим сном.
Олеся ненавидела всех. А особенно свою мать. Она точно знала, что когда вырастет, и выйдет отсюда, то обязательно ее найдет. Нет, она не собиралась бросаться ей на шею, и кричать:
— Здравствуй, мамочка.
Она собиралась немного понаблюдать, а потом отомстить ей. За все годы, которые она провела в детском доме, за то, что пока Олеся тут слезы лила, мамашка ее жила себе в удовольствие. Почему-то она не сомневалась, что мать именно так и живет.
Оля всегда была в детском доме, сколько помнила себя, столько и была. Несколько раз ее переводили, потому что она дралась постоянно. И ей было совершенно плевать, кто перед ней-мальчик или девочка. Ее наказывали, запирали в изоляторе, лишали сладкого, но она все равно ненавидела воспитателей, ненавидела детей, и вообще весть свет.
Ей было уже 14, когда она перестала драться. Не потому, что она вдруг всех полюбила, а потому, что все и так ее очень боялись. Олесе стало скучно. Она уходила куда-нибудь в дальний уголок детдомовской территории и просто сидела. Сидела, и мечтала о том, как найдет мать и отомстит ей.
Как-то раз она услышала странную мелодию. Олеся прислушалась. Ни на что не похоже. Музыку она любила, и всегда замирала, если слышала что-то красивое. Но эта мелодия… Она была очень красивой, очень грустной, даже какой-то тоскливой, но что это звучало, она никак не могла понять.
Олеся встала, подошла к кустам акации и раздвинула их осторожно. Ничего себе, это их новый дворник. Она уже успела поиздеваться над ним. На чем это он играет? Олесе было не видно, и пока она тянулась, сама не поняла как, грохнулась прямо в кусты.
Мужчина перестал играть и повернулся к кустам. Олеся встала, отряхнулась зло и хотела уйти. Но мужчина вдруг спросил:
— Хочешь научу?
Девочка опешила. Ее? И она сможет точно так же играть? Разве у нее получится?
Она шагнула к нему. Дворнику на вид было лет 50, 55. Не совсем понятно было почему он в таком возрасте работает дворником.
Олеся приходила к нему каждый день. Сначала он просто показывал ей, как играть на дудочке. Самое интересно, что сам эти дудочки вырезал. Такие смешные, и одновременно грациозные. Когда у Олеси стали получаться первые настоящие звуки мелодии, она просто не сдержалась и обняла дворника. Вот тогда-то она впервые и разговорились.
Звали его Николай Петрович, и жил он в небольшом домике на территории детского дома.
— А почему? У вас нет родных, нет дома?
— Было у меня, Олеся, все. И дом, и родные… Десять лет назад умерла моя Катенька. Думал-не переживу, если бы не сын… Потом решил он жениться, девушка красивая, но уж больно жадная. Ну, главное, чтоб Сашке моему нравилась. А спустя пять лет разбился мой Сашка на машине. А квартира-то моя, давно уж на него переписана была. Хорошая трешка, в центре. Вот невестка собрала мне чемоданчик и отправила на все четыре стороны.
— Но почему вы не боролись?
— Зачем, Олеся? Нет тут у меня никого. Все мои любимые ушли. Мне просто нужно как-то прожить то время, пока и мой черед придет. Я к ним хочу, здесь мне больше ничего не нужно.
Олесе казалось, что сейчас она ненавидит невестку Николая Петровича даже больше, чем собственную мать. Даже были мысли, сначала невестке отомстить, а потом уже матери.
Когда Николай узнал о том, что держит в душе эта девочка, похожая на волчонка, то пришел в ужас. Как же она бедная, справляется со своей ненавистью?
Они подолгу беседовали. Николай Петрович чувствовал, что Олеся оттаивает. Она перестала стричь волосы под мальчика, стала более нежной. У нее куда-то пропала желание доказывать свою правоту кулаками.
Как-то он спросил:
— Олеся, ты через год уходишь, уже решила, кем станешь?
Девушка растерянно на него посмотрела.
— Нет.. Даже не думала. Все время думала, как отомстить матери.
— Ну, допустим.. Ты отомстишь. Только сначала искать ее будешь. Непонятно, на какие деньги, но это мы тоже пропустим, а что потом?
Она растерянно молчала. Не приходила к нему целую неделю, а потом все-таки пришла:
— Я хочу строить.
Целый год они посвятили подготовке в строительный колледж. Олеся понимала, что институт для нее слишком долго, может быть потом, в будущем…
В тот день, когда она уходила, они долге сидели на их лавочке. Вечером Олеся уезжала в дугой город. Там она будет учиться и пока что жить. Она плакала. Впервые за много лет.
— Николай Петрович, я обязательно приеду к вам. Только отучусь.
— Давай мы договоримся? Я-то никуда не денусь, а вот тебе нужно отучиться, крепко на ноги встать, и потом уже на встречи к старику ездить.
— Ну, какой же вы старик?
На прощание он подарил ей дудочку.
Прошло почти пятнадцать лет. Олеся поздно вышла замуж, все никак ей было не найти того, кто ее бы понимал. В 30 родила дочку, и почти сразу развелась. Вся ее радость была в маленькой Катюше. Сейчас она многое могла позволить себе. И когда, наконец, она стала зарабатывать столько, сколько хотела, она подала в розыск на свою мать. Все выяснилось намного быстрее, чем Олеся думала.
Ее мама, бедная одинокая женщина, которая хотела родить для себя, за два месяца до родов узнала, что больна. Это сейчас с онкологией пытаются бороться, тогда же пытались тоже, но с оговоркой-бесполезно. Врачи говорили, что организм ослаблен беременностью, и дали маме год. Она приняла страшное для себя решение, отказаться от дочки сразу, в роддоме. Тогда никто из врачей не осудил ее. Олеся даже разыскала ее могилу, и сейчас там стоял большой памятник с ангелом.
Она часто вспоминала Николая Петровича, но, когда вернулась в этот город 8 лет спустя, его не нашла. Директор детского дома сменился, и почти весть старый персонал был обновлен.
Когда выдавалась свободная минутка, Олеся с дочкой ходили в парк. Ее Катерина, как смеялась Олеся, всегда хотела спасти весь мир. К шести годам это была очень умная девочка, которая совершенно непонятным способом уговаривала мать на любые траты перед парком.
То ей хотелось угостить конфетами всех детей, то накормить батонами всех уток, то на улице такая жара, что им нужно не меньше десяти порций мороженого. А сегодня она такое выдала…
— Мама, купи мне, пожалуйста, колбасы, батон и попить.
Олеся уставилась на нее.
— Боюсь спросить, кто на этот раз.
— Мама, может лучше тебе не знать? Зачем лишний раз нервничать?
— Катя, мы сейчас никуда не пойдем.
— Мама, это бомж.
— Кто?!
Олеся думала, что грохнется в обморок. Катя улыбнулась, как бы говоря-я же предупреждала.
— Мама. Ну что ты так волнуешься? Он просто старый человек, у него никого нет. Он не просит, как делают это другие, потому что стесняется. Он знает столько сказок и стихов, что не знает никто. Тебе что, колбасы жалко?
Она, взрослый человек, не последнее лицо в огромной строительной фирме, просто не нашлась, что ответить. Молча купила все, что сказала Катя, и они направились в парк.
Катя присела на лавочку.
— Мамуль, ты тут сиди, а я вон к пруду. Видишь, там дедушка сидит, это он.
Олеся и правда увидела плохо одетого старика. Рядом с ним были дети, и она немного успокоилась. Главное, что дочка будет на виду.
Вечером она улеглась с книгой на диван. Катя была в своей комнате. Вдруг Олесе послышалась знакомая мелодия. Тишина. Нет, вот снова, она же и сначала. Олеся бросилась в комнату к дочери. Та испуганно смотрела на нее.
— Мамочка, я разбудила тебя?
— Катя! Что это было?
— Вот, нас тот старик на дудочках учит играть. У меня все получается, только вот переход от начала никак.
Катя горько вздохнула. В руках у нее лежала дудочка.
Олеся смотрела на нее полными слез глазами.
— Давай, я покажу тебе. Мне тоже это место далось не сразу…
Олеся проиграла всю мелодию, и расплакалась. Воспоминания нахлынули с такой силой, что сдержаться она не смогла. Катя не на шутку испугалась.
— Мамочка, почему ты так расстроилась? Тебя так эта музыка расстроила? Ну, хочешь, я больше не буду ома играть?
Олеся отрицательно покачала головой. Вышла и через минуту вернулась с такой же дудочкой, только немного потемневшей от времени.
— Катенька, ты знаешь, где живет этот старик?
— Мама, там же, возле прудки. У него коробки за кустами.
— Собирайся доченька.
Они нашли его сразу. Катя крикнула:
— Деда!
И он вылез из кустов.
— Что случилось, маленькая, почему ты не дома?
— Николай Петрович, здравствуйте.
Он дернулся, как от удара. Медленно повернулся. Долго всматривался в ее лицо.
— Олеся, не может быть.
Она крепко обняла его.
— Все может быть. Хватит комаров кормить, пошли домой.
— Куда?
— Домой, Николай Петрович, если бы не вы, то не было бы у меня ничего, так что мой дом-всегда ваш дом.
Всю дорогу до дома Николай Петрович вытирал слезы. Мешали они ему, и откуда только брались, проклятые, если бы не Олеся, которая крепко держала его под руку, давно бы упал. Но теперь в душе была уверенность-он не умрет в одиночестве, никому не нужный…
С гoдaми тиxo oтcтупает чyвство нecправедливости, котopое в юности состоит из oбиды за то, что у кoго-то большe, у кого-то мeньше, а у кого-то и вовсе нeт…
Становится пoнятна бесполезность этой обиды, и очевидной — мудрость признать, что, cкорее всего, даётся по ресурсам…
Ведь даже люди ecть, которых не потянешь…
И столько же, сколько хороши они издалека в роли мечты, столько и невыносимы в ежедневном режиме взаимодействия…
А для кого-то и мы не по силам…
И нет в этом никакой боли…
С годами, которые не выброшены на помойку, а прожиты осознанно, обретаешь лёгкость открытых дверей…
Это когда каждый волен выйти, и не быть насильно удержанным… Но не каждый волен зайти, если нет на тo твоего желания…
С годами, отключая втемяшенные с дeтства шаблоны, ты отказываешься от комромиссов, понимaя, что никакая это не взаимная уступка, а хронический одностоpoнний oтказ от того, что было важным для тебя, но не одобренным другими… У любви нет компромиссов, есть взаимная способность понять, что важно близкому, и быть к этому бepежным…
С годами не боишься никакого одиночества, потому что его нет… Есть жизнь, в которой добрым рукам и ясной голове всегда есть чем заняться, и на что откликнуться… А если нет, то другие люди на одиночество не повлияют…
С годами относишься к себе, как к другу…
Не враждуешь больше за недостатки, не пинаешь за ошибки, не гоняешь за недоступным…
Встаёшь рядом в любой печали, потому что друг — он друг и там, где все, имитирующие дружбу, резво отпрыгивают на заячье расстояние …
С годами ты дезертир на любой войне, в которую тебя втравливают те, кому это зачем-то нужно… Раз нужно, то пусть сами и воюют…
А у тебя — мир…
Мир на своей обжитой планете, на которой ты воткнул луку в кривую грядку, вскипятил чайник, затеял ремонтишко, разобрал антресоли, состриг нафиг свои длинные волосы, перестал носить неудобное, сгонял на море с тем, с кем и помирать не страшно…
Крутой такой мир, и тeбе в нём, наконец-то хорошo…
И вот этo главное, peбятa…
А coвсем не то, чтo сказали об этом миpe стоящие снаружи…