Истину говорят — дьявол всегда ходит рядом с человеком. Это Бог где-то наверху и далеко. У дьявола всё проще. Летом он продаёт черешню на рынке. Улыбается в тридцать два белоснежных зуба, протягивает немытой рукой ягодку, говорит: «Дэвушка! Попробуй! Мёд, а нэ черэшня!»
Рот открывается сам собой, даже если не голодна, если пятьдесят четыре года по паспорту и вообще ты Павел Иваныч, слесарь шестого разряда.
Черешня послана людям в искушение, плотью спелой манить, соком сладким соблазнять, во все смертные грехи вводить.
Первой рождается в глубине чрева нашего похоть. Начинается всё с фоточек инстаграмных, где румяные ягоды разлеглись развратно на блюдечке, все в испарине после холодильника, в капельках влаги на упругих боках. И замрёт взгляд, и всхлипнет во внезапной тишине желудок. Рот наполнится слюной, мозг отключится, как у юнца при виде прелестей девичьих. Ловушка захлопнулась, дьявол потирает ладони.
Следом приходит грех гордыни, маскируясь под умную мысль, что в ларьке у метро черешенка продаётся по 500 рублей исключительно для лохов. А умные люди едут на дальнюю секретную овощебазу в Задрипищево-Кукуево, где черешня по 350!
На овощебазе нас пухлыми липкими пальцами берёт за горло грех жадности: черешни по 350 рублей совершенно невозможно купить всего килограмм. Надо брать два ящика, не меньше!
Обжорство: смотрите выше про два ящика.
Грех лени накатывает сразу после обжорства. Лежишь на диване, учишься дышать через раз, дабы не лопнуть. Муха сидит на носу в полной безопасности — ну не поднимать же ради неё руку? Всё, на что способен смертный после черешни — это нажимать пульт телевизора да стонать.
Зависть придет вместе с детьми из школы, которые с лёгкостью съедят всю оставшуюся ягоду, кастрюлю борща и обед на завтра. А ты можешь на всё это только смотреть завистливо, ибо желудок мал и жалок, по сравнению с этими юными утробами, размером со среднестатистическую чёрную дыру.
Гнев настигнет внезапно. Прямо у мусоропровода, куда принесёшь пакет, полный косточек сами знаете чего. Встретишь соседа сверху и узнаешь, что этот гад вчера купил три ящика всего по 200 рублей у знакомых наркодилеров. Они обычно кокаин продают, но в сезон черешни кому он нужен?
Если вы дочитали до этого места и не возжелали черешенки как жены ближнего своего, не спешите кичиться своей святостью. Потому как у дьявола есть для вас ещё много садовой ягоды и она вот-вот созреет. Как и шелковица, и дикая полевая земляника, и молодой горох, и варёная кукуруза. А ещё свежесваренное в тазу варенье с пенками и окрошка.
Хотя окрошка — это все-таки орудие Господа нашего. Потому как сам дьявол устоять не может. Если, конечно, она холодненькая.
Большая рыжая собака лежала на асфальте. Именно туда её и принесли бывшие хозяева. Люди, так сказать. Куда делись щенки, было неизвестно. Только торчащие соски выдавали в собаке маму. Да ещё тоска в глазах. Бесконечная, такая, знаете ли, тоска. Неизбывная. Она и не пыталась бегать за людьми и просить поесть. И к мусорке не подходила.
Она тихонько умирала.
Очень тихонько, совершенно никого не беспокоя и не отягощая своим присутствием. Она лежала, свернувшись калачиком возле небольшого заборчика, отделявшего тротуар от жилых домов. Иногда тяжело вздыхала. Наверное, вспоминала своих исчезнувших щенят. Соски набухли и болели, но что поделаешь.
Маленькая кошечка, непойми какой породы и цвета наткнулась прямо на большой торчащий наружу живот рыжей собаки. Совсем ещё котёнок, кошечка ткнулась носом во вкусно пахнущий и тёплый сосок, и вдруг открыв маленький розовый ротик схватила его.
Рыжая собака дёрнулась и скосила глаза. Она с удивлением увидела, как маленький бело-рыжий котёнок сосёт её молоко. Тяжело вздохнув и посмотрев на малышку, собака свернулась вокруг неё колечком и стала облизывать. Насосавшись молока, кошечка долго мурлыкала под собачьим языком, а потом уснула.
Так она и осталась возле выброшенной и осиротевшей собаки. Только, вот теперь у новоявленной мамочки возникла проблема. Первая, радость – появился щенок. Ну, не совсем щенок. И собачка скосила глаза на кошечку. Радость, всё-таки. Есть о ком заботиться.
А, вот второе – это то, что умирать теперь никак.
На второй день смертельно проголодавшаяся кормящая мать встала с асфальта и пошла искать еду. Кошечка побежала следом. Это ведь её мама. Она тёрлась о собачку головой и всё время возбуждённо рассказывала ей что-то своё. А кому ещё рассказать, как не маме? Вот только, где найти еду большая худая рыжая собака не знала. Ведь раньше ей давали корм, а теперь куда идти? И тут помог её новый щенок, то есть котёнок. Кошечка, увидев, что мама не знает где поесть, толкнула её головой и повела вперёд.
Подойдя к свалке малышка оставила внизу растерявшуюся собаку и полезла наверх. А через пару минут появилась с большим куском пиццы. Она поднесла её к собаке и положив возле её ног потёрлась о свою новую маму.
Мама поела, и они пошли на старое место. Конечно, наверное можно было найти место и получше. Но, во-первых, большая рыжая собака не знала таких мест, а во-вторых она думала о своих щенках. А вдруг. Вдруг.
Так они и жили там. Месяц. Кошечка научилась носить еду своей собачьей мамочке прямо туда. А потом прижималась к ней и тихонько мурлыча засыпала. Засыпала и собака, обернувшись колечком вокруг своего котёнка. А люди ходили вокруг. Всё время проходили вокруг. Спеша куда-то. Наверное, очень спеша. Потому, что остановится, покормить или просто погладить собаку приютившую котёнка у них времени так и не хватило.
А потом пошли дожди. Холодные, осенние дожди. И большая рыжая собака закрывала своего котёнка от пронзительных обжигающих струй падавших с неба. Люди теперь не проходили, а пробегали. Они кутались в плащи и прикрывались зонтами. А собака смотрела на них. Теперь просительно. Она очень хотела, чтобы они забрали её кошечку. Чтобы хоть ей повезло в жизни.
Большая, черная машина пролетела совсем рядом разбрызгав воду из лужи. Облив прохожих и собаку с котёнком. Собачья мамочка плотнее обернулась вокруг своего сокровища, надеясь защитить её от холодной воды. Люди вокруг чертыхались и махали вслед машине кулаками. Но никто даже не обернулся на собаку прикрывшую собой своего пушистика.
Она не обижалась. Она давно привыкла к тому, что люди проходят мимо, а машины проезжают. Прямо напротив её глаз остановились два больших мужских ботинка. И голос удивительно мягкий и не похожий на мужской, сказал:
— Господи. Господи. Да что же это такое? Как же это так?
Собака подняла голову и увидела лицо пожилой женщины. Большие растоптанные мужские ботинки не по размеру принадлежали ей. Доброе лицо наклонилось, и собака давно отвыкшая от внимания вдруг замахала хвостом и улыбнулась. Она подвинулась и глазам женщины в стареньком плаще предстала маленькая кошачья мордочка, смотревшая на неё снизу-вверх.
На лице женщины сперва отразился полный шок, а потом она вдруг опустилась на колени, прямо на мокрый холодный асфальт, и достала котёнка из объятий его собачьей мамы. Кошечка сперва радостно мяукнула и потёрлась о добрые и тёплые руки, но потом.
Потом вдруг вырвалась и прыгнула поближе к своей маме. Так они и смотрели на женщину в больших растоптанных ботинках. Прижавшись друг к другу и дрожа. Женщина ещё раз взяла кошечку на руки и сказала твёрдым, решительным голосом, не терпящим возражений. Правда, почему-то, он у неё всё равно дрожал.
-Пойдем-ка ко мне домой. Где трое там и ещё двое поместятся. Ничего. Проживём.
Большая рыжая собака радостно виляла хвостом и заглядывала благодарно в глаза женщине. У неё и мысли не промелькнуло, что её тоже могут взять. Самое главное. Главное было то, что добрая женщина в больших мужских растоптанных ботинках заберёт в тепло её котёнка. Кошечка жалобно закричала и протянула лапки к своей маме.
-Да возьму. Возьму я её, успокаивала женщина кошечку, гладя её по голове. -Ну, пошли, пошли, что смотришь, сказала она собаке и поднявшись показала той знаками, чтобы она шла за ней. Собака вскочила и с радостным весёлым лаем запрыгала вокруг своей спасительницы, поднимая веера брызг из холодных луж. -Побежали быстрее, сказала женщина и сложив зонт положила его в сумку. А потом.
Потом прижала к себе котёнка и смешно топая по осенним лужам большими мужскими растоптанными ботинками, побежала по направлению к одному из домов. За ней прыгала весело лая большая рыжая собака. Она всё пыталась заглянуть на руки женщины и увидеть своего щенка. Прошу прощения — котенка. А с неба всё шел и шел противный холодный дождь, закутывая город в осеннюю слякоть и холод. И люди шли по своим неотложным делам, завернувшись в плащи и прикрывшись зонтами. А большие черные машины проносились мимо, обливая их струями воды из луж. И свинцовое небо сердилось и хмурилось. Хотя. Нет. На одну. Только одну секунду, тучи вдруг раздвинулись и из мрака дождя и холода один единственный луч упал на землю. И в этом луче были пожилая женщина в больших разбитых мужских ботинках с котёнком на руках, и большая рыжая собака не замечающая ничего вокруг и весело прыгавшая возле неё. Они спешили домой.
Почему. Почему, дамы и господа. Ни машины, ни люди так и не увидели ничего.
Почему это всегда замечают женщины в старых, разбитых мужских ботинках не по размеру?
Может, у них глаза устроены иначе? А может, они смотрят на наш мир другим взглядом?
В эту ночь, несмотря на слабую надежду в глазах мужа, она снова ушла спать в гостевую комнату. А сон все не шел, и Люба то и дело ворочалась с боку на бок. Подушка жесткая, одеяло хоть и легкое, да придушить норовит. Все не так…
Страх смерти накатил столь неожиданно, что она поначалу растерялась. Уже и забыть успела, каково это; каждую ночь бороться со страхом смерти и просыпаться от панических атак.
А ведь все детство страдала от этого. В детдоме кому такое расскажешь? Засмеют…
Так и мучилась…
А ведь потом все само прошло…
Стараясь не закричать от мертвенной жути, что разрасталась в груди, Люба засновала взад-вперед по маленькой комнате и вдруг поняла; нет, не выдержит.
Не выдержит и выбежит сейчас в коридор, да завопит благим матом на весь дом. Просто заорет страшно и протяжно на одной ноте.
— А-а-а-а-а-а!
И так будет кричать до тех пор, пока весь страх из себя не выпустит.
Заткнув кулаком рот, она присела на ковер и тоненько так заскулила.
Нет, детей и мужа пугать никак нельзя. Не надо, чтобы они видели ее такой; не поймут, осудят, да и еще определят куда-нибудь с глаз долой. Достаточно с нее косых взглядов в детдоме было…
Постепенно отпустило. Холодный пот стекал по спине и груди, дрожала каждая частичка ее тела. Даже внутренности превратились в трясучий холодец. Но зато голова прояснела…
— Фух, как же хорошо, Господи, — прошептала в темноту Люба. – Как хорошо не боятся. Как же я так долго жила с этим страхом и сколько живу без него?
Хороший вопрос, но никто, кроме нее самой на него не ответит.
Дотянувшись до подушки, Люба попросту стащила ее на пол и, умастившись на мягком ковре, попыталась вернуться в прошлое…
Вернуться и вспомнить, а когда именно прекратились панические атаки и отпустил страх смерти…
Перед глазами всплыл коридор с темно-зелеными стенами. И она, Люба, бежит по этому коридору, орет как сирена, руками машет.
— Стоп, стоп, девонька, — останавливает ее кто-то. – Куда это ты собралась, интересно?
Потом был чай с мятой, ласковые руки, что гладили по плечам, и улыбчивое лицо с теплыми карими глазами.
Кто это была? Нянечка, воспитательница? Кто?
Люба даже имени ее вспомнить не может…
Много ночей прошло за чашкой чая из трав, что так вкусно заваривала незнакомка.
И разговоры…
— Что же ты, девонька, жизни так боишься? Тебе еще замуж выходить, да детей рожать! Так смотря еще, какая свекруха попадется. А то выпьет всю кровушку, а ее в тебе и так мало…
— А кто такая эта свекруха? – испуганно спросила тогда Люба.
— Да мать жениха…
Что и говорить; научила ее добрая незнакомка справляться с паникой, так что, по коридору Люба больше не носилась, а тихонько выла в подушку, искусывая в кровь кулаки…
Зато взамен поселила ужас перед будущей свекровью. Может поэтому она сразу в штыки восприняла Зинаиду Павловну? Вот дела-то…
А ведь, когда Петя привел ее в семью; страхи сами собой испарились как роса с листьев.
Конечно, ведь она встретилась с еще более грозным монстром… со свекрухой…
А теперь монстр ушел, и прежнее вернулось…
Вот так расклад…
От такого неожиданного озарения у Любы перехватило дыхание. Мать мужа каким-то неведомым образом излечила ее, исцелила, отвлекла…
А теперь-то что делать? Как дальше жить?
После такого откровения, внезапный стук в окно второго этажа, ни грамма не испугал ее. Спокойно поднявшись, Люба подошла к окошку и, отодвинув шторку, замерла; залитый лунным светом двор проглядывался отлично. Как и в тот черный день, перед домом на газоне стоял гроб…
«Вот уже и тот день для меня стал черным…» — усмехнувшись, Люба накинула кофту и, стараясь ступать как можно тише, спустилась вниз.
Бесстрашно открыла двери и так же бесстрашно прошествовала к гробу. Все в точности, как и тогда…
Только сейчас ночь и безлюдно…
Один на один со свекровью и страхами…
11 часть
— Прости меня, — взяв в руки холодную ладошку покойницы, прошептала Люба. – Прости за все. Так глупо и нелепо получилось…
Слезы, горячие слезы скатывались по щекам и капали прямо на крестик, что держала усопшая.
— Какая же я дура бестолковая, да черствая! – закинув голову к полной луне, простонала Люба.
— Ой, прекрати, в самом деле! Того и гляди перебудишь всех своим воем, — раздался насмешливый голос за спиной.
Прежде чем обернуться, Люба с секунду таращилась на пустой газон и на платок, что сжимала в руках…
А позади нее стояла свекровь и улыбалась.
— Все, все! Простилась со мной как положено и, будя! – довольно хмыкнула она и направилась к воротам. – Пошли, проводишь! А то и не знаешь, где я теперь обитаю.
Шли они по ночной дороге не спеша и разговаривали обо всем, обо всем, о чем не успели поговорить при жизни.
— Всегда о дочке мечтала, — призналась свекровь. – Вот мне Петя и привел в дом девочку светленькую, да хорошенькую. Так я рада была ей. Вот только невзлюбила она меня, эта девочка…
Как ежик, вся в иголках, не подойди, не спроси…
Почувствовала Люба, как окатил ее горячий стыд.
— Я вам понравилась? – прошептала она. – Думала, наоборот…
— Теперь-то знаю, чего ты там себе насочиняла. И причину тоже знаю. С того света все яснее видится…
— Погодите, так вы же сомневались, что внучки ваши!
— Батюшки мои, и когда я такое говорила? – всплеснула руками Зинаида Павловна.
— Да как же? – притормозила от волнения Люба. – А про породу неизвестную кто плел?
Присев на пригорок, свекровь хохотала до слез. Долго хохотала, даже слово вымолвить не могла от смеха.
— Вот дурна девка, а? – наконец произнесла она. – Мне интересно было, чья порода перетянет! Вот так и спрашивала, а в чью породу девочки пошли? Что здесь можно такого услышать, чтобы зарядить мне, что я тебя в измене мужу подозреваю, ась? Что, нечего ответить? Вот и молчи!
— А подружки ваши? – неуверенно промямлила невестка.
— Какие подружки? – гневно возразила свекровь. – Соседки? Соседки, это еще не подружки! Ты хоть раз видела, чтобы я к ним в гости ходила, али они ко мне?
А ведь действительно, не было такого! Зинаида Павловна всегда при деле. И свой и их огород на себе держала. И все помочь пыталась; то с внучками, то по дому, то пироги принесет вкусные. Недосуг ей было лясы точить.
А соседки на улице подстерегут, и давай выпытывать про сноху. Все им хотелось гадости какой услышать, но свекровь быстро их на место ставила и советовала хозяйством заняться, а не шептаться по дворам. Заступалась за невестку. Горло бы за нее перегрызла.
А тот случай, когда после смерти мужа ее сноху обвинили незнамо в чем? Так Зинаида Павловна к обидчице домой наведалась, да отхлестала ее по щекам за слова непотребные.
Так что, неспроста соседка несколько месяцев носу из избы не казала.
И отчетливо так припомнилось, что тогда сказал батя, увидев, как сноха отпор соседкам дала.
— Давай, давай, пропиши им кузькину мать! Давно пора; помрем, кто за тебя заступится? А то, ишь, разошлись ведьмы!
Помрем! Значит, вместе они заступались…
А Люба же услышала, как хотела услышать…
12 часть
Эх, все теперь задним-то умом поняла она, да ничего уже не исправить.
Длинна дорога, да быстро закончилась…
Вот и кладбище, что затерялось среди высоких сосен…
А Люба вдруг поняла, что забыла спросить что-то…
Что же? Что?
— Это же вы меня поймали, когда я чуть не навернулась на пороге? – вспомнила она.
Свекровь загадочно улыбнулась, да головой качнула.
— Я так и догадалась… А зачем тогда шкаф на меня скинули?
— Ой, не выдумывай ради Христа! Кто же тебя сердечную со двора окликнул, а?
— Точно! – ахнула Люба. – Да черт с ним с этим шкафом. Он мне никогда не нравился.
— И не удивительно, то мой же подарок… — насупилась Зинаида Павловна.
— Да ладно-о-о-о… — удивленно протянула невестка. – А я-то думаю, чего это он меня так бесит?
— Язва, — фыркнула свекровь. – Ну, вот и все, пришли, — остановившись у могилы, произнесла она.
– Здесь теперь я и лежу. Ты приходи ко мне, дочка. И это, бадик мой принесите. Что ж без него похоронили-то?
— Принесем, мам, обязательно принесем, – впервые назвав свекровь мамой, Люба обняла покойницу. – Вот завтра и навестим, — заверила она.
— Смотри! – шутливо пригрозила свекровь. – А то снова приду жути нагонять, — и поманила так рукой, поманила.
— А я и не боюсь больше…
— Смотри у меня-я-я-я-я, — прогудели высокие сосны.
Люба поняла, что комкая в руках платок, обнимает воздух.
И чего она этот платок всю ночь теребит? Зачем вообще потащила его с собой?
Ох, же батюшки святы! Да это же тот самый, который она увела из-под самого свекровиного носа. Привез им Петя подарки с города, так Люба быстро эту косынку схватила, примерила и забрала.
И ведь поняла по взгляду свекрови, что и той уж больно приглянулся платочек синий в мелкую белую крапинку. Поняла, но не отдала…
А в итоге, и сама его не носила и другим не дала.
И как он сегодня ей в руки-то попал, непонятно…
— Вот же я стерва, а? – в очередной раз подивилась на себя Люба и, повязав косынку на крест, со спокойной душой направилась домой.
И чудилось, смеются ей вслед высоченные сосны голосом свекрови.
Дойдя до своих ворот, Люба неожиданно повернула к дому свекрови. Достав ключ, что лежал под кашпо с петуньями, зашла внутрь и долго бродила по пустым комнатам. Тихо здесь было и спокойно.
После больницы, Петя не хотел нагружать ее проблемами, но обмолвился как-то, что придется, наверное, продавать домик. Не вытянут они…
«Нет, не будем продавать, — решила вдруг Люба. – Вытянем два огорода и два сада. Да и дочки подрастают, лишнее жилье не помешает. Да и дорого здесь все сердцу теперь. Все-таки родительский дом… Петя здесь родился… Нет, не отдадим в чужие руки!»
Знала точно, обрадуется муж ее поддержке.
Мурлыкая что-то под нос, Люба снимала со сковородки ажурные блинчики и складывала их в стопочку на расписное блюдо. Открыла сразу три банки с вареньем. Клубничное, грушовое и смородиновое. Надо его красиво в вазочки разложить…
— Мама?! – отвлек ее удивленный возглас Сони, или Маши.
— Любаша?! – присоединился к дочкам муж.
— Встали, сони? – с улыбкой обернулась Люба к своим родным и любимым. – Идите, умывайтесь, сейчас завтракать будем.
За завтраком дочки вдруг заговорили о бабушке и дедушке. Вспомнили, как ходили с дедом на рыбалку, и как бабуля рассказывала им интересные истории и сказки.
Потом к воспоминаниям подключился Петя, а потом и Люба. Светлая грусть по ушедшим так и сквозила в каждом слове, в каждом взгляде.
— Может, навестим батю с матерью? – предложила мужу Люба.
Петро чуть блином не подавился, когда услышал такие слова. Это же надо, наконец-то мамой назвала! Да так ласково еще произнесла… Чудеса, да и только!
— А потом на полянку нашу завернем, посидим там, — словно и, не замечая безмерного удивления мужа, продолжала Люба. – Чай в термосе возьмем, бутерброды…
Стоило Пете кивнуть, как дочки вскочили и принялись собираться. Взрослые совсем, и чай сами навели и бутербродов нарезали.
Заскочив в гостевую комнату, Люба взяла бадик, что одиноко притулился в углу.
— Пойдем, отнесу тебя к хозяйке…
Увидев в руках жены бадик матери, муж ничего не спросил. Только благодарно улыбнулся и кивнул головой.
Он знал, что дорогие ему женщины когда-нибудь, да поладят. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда…
В этот вечер, впервые после похорон свекрови, Люба не заперлась в комнате, а спустилась в большую комнату, которая одновременно служила и столовой и залом.
— Мама! – обрадовались дочки. – А мы фильм собрались смотреть. Ты с нами, как раньше?
Присев на диван, Люба попыталась вспомнить то ощущение счастья, которое она испытывала раньше от таких посиделок. Но не смогла…
На душе по-прежнему было пусто и уныло, и не досмотрев фильм, Люба ушла спать.
А ночью она проснулась от приступа панической атаки. Дыхание остановилось, и в груди была такая тишина…
Замерло сердце, будто раздумывало, биться ли дальше, или ну все нафиг…
Любе даже показалось, что все…
Вот так и умирают в одиночестве…
Как свекровь, что легла спать и не проснулась. Ну, это для них она не проснулась, а на самом деле, наверняка же успела подумать, испугаться…
Одна ночью… Страшно ведь…
Может, точно так же, как сейчас Люба, таращила глаза, силясь глотнуть воздуха и позвать на помощь…
Наконец-то удалось вздохнуть и, сделав мощный удар, сердце забилось так часто, что казалось, еще чуть и разорвется. Закружилась голова, и Люба обессиленно опрокинулась на подушку.
— Что, страшно умирать? – раздался в комнате свекровин голос.
— Черт, — вытирая со лба пот, еле прошептала Люба. – Опять галлюники пошли…
— Размечалась… — хихикнул голос.
Возле окна что-то зашуршало, силуэт батареи вытянулся и выпустил из себя маленькую тень.
Пошебуршав немного, тень двинулась прямиком к Любе, с каждым шагом становясь все больше и больше и принимая очертания покойной свекрови.
Подойдя к кровати, Зинаида Павловна бесцеремонно уселась на постель и, опершись на бадик, принялась буравить сноху взглядом.
— Чего еще? – недовольно спросила невестка.
— Страшно умирать? – повторила свекровь.
— Нет…
— Вот же упрямая. Что ж делать-то с тобой? С собой забрать, что ли?
— Так и знала, что и после смерти житья не дадите!
— Да ты сама себе житья не даешь, – возмущенно фыркнула свекровь. – Вот же характер, прости Господи, а?
— Да у кого еще характер, – выпалила Люба. – Вот, что вы ко мне ходите? Отстаньте уже!
— А пока прежней не станешь, не отстану, и не мечтай!
— Бред, бред, – схватившись за голову, простонала невестка. – Вас не существует. Вы плод моей фантазии.
— Ой, а слов-то умных нахваталась, – разохалась свекровь. – Плод фантазии, это надо же.
— Не желаю вас больше слушать, – и Люба демонстративно закрыла глаза и заткнула уши.
— Смотри, девка, сама напросилась! Задам я тебе кузькину мать, как говаривал мой муженек любимый, ох, и задам! Сама ко мне прибежишь, а я так еще подумаю, – и, стукнув бадиком в пол, свекровь исчезла.
Свекровь исчезла, а бадик, загремев упал на пол.
8 часть
Наступившее утро прогнало прочь страхи и видения, и заспала Люба ночной разговор со свекровью.
Лениво ковыряя ложкой в каше, она все настраивала себя на домашние дела. Понятно, что муж с дочками помогают, но все равно не то. Прополоть, посадить…
Она же раньше так любила возиться в огороде. Опять же вареников с вишней налепить! Да и щей своих фирменных наготовить.
Вдруг вспомнилось, что свекровь от ее щей никогда не отказывалась. Хвалить не хвалила, а наяривала с таким аппетитом, да еще от добавки не отказывалась.
А Люба все ждала, когда же она ее похвалит, а та молча уписывала щи за обе щеки и молчала…
И такая она была счастливая в тот момент…
Почему же Люба тогда этого не замечала? Только сейчас поняла; довольна была свекровь донельзя. Глазки блестели, улыбалась…
Такая милая и беспомощная…
«Да что это со мной!» – в сердцах бросив ложку, Люба вышла из-за стола.
Откуда взялась эта жалость к свекрови? Откуда? Прямо ломала и корежила изнутри до физической боли.
Выйдя на крыльцо, она понаблюдала за дочками, что возились на огороде, в попытках прополоть грядки.
«Так тщательно, как свекровь, все равно не выполют…» — внезапно с грустью подумала Люба, и развернулась было за перчатками, чтобы присоединиться к девчонкам, как вдруг Соня, или Маша, до чего же голоса похожи, шутливо вскрикнула:
— Я вам сейчас покажу кузькину мать! Разрослись тут!
Люба так и замерла на пороге; вспомнилась сегодняшняя ночь, паническая атака и разговор со свекровью. Вот и думай теперь, сон то был, или разыгравшееся воображение.
Да какое воображение, если она с утра о бадик спотыкнулась?
Чертыхнувшись, Люба махнула рукой и сделала шаг в дом и тут коврик, что всегда лежал на пороге, взял да и уехал из-под ног. Потеряв равновесие и запрокинувшись назад, она поняла, что сейчас со всего маху ударится о ступеньки. Добротные такие бетонные ступени, обложенные кафельной плиткой. О такие шандарахнуться и врагу не пожелаешь…
Люба уже с жизнью успела проститься, как чьи-то руки ловко схватили ее под спину, и бережно опустили на крыльцо.
— Петя! – всхлипнула она. – Как же ты вовремя, Петя! – обернувшись, Люба увидела, нет
никого за спиной. – Петя! – закричала она.
На крик прибежали дочки, и присев возле плачущей матери, принялись наперебой успокаивать.
— Папа же на работе, мам, — Маша с Соней испуганно переглядывались и совершенно не знали, что делать.
— Так, хорошие мои, — нарочито бодро заявила Люба. – Идем лепить вареники! Папа придет, а тут такой сюрприз!
Если уж она не валяется тут на ступеньках с разбитой головой, то просто обязана и вареников слепить и щи наварить.
А может, почудилось, что кто-то придержал и не дал упасть? Может она сама каким-то непостижимым образом так аккуратно приземлилась? Может такое быть?
Нет, не может…
9 часть
И вот щи наварены, вареники налеплены и дожидаются своего часа в морозилке, и можно считать, что день удался. Ну, если не считать того падения конечно…
А с другой стороны, могла же, и расшибиться, да не позволили силы небесные, или кто еще там…
Так что удался, удался, и нечего Бога гневить…
Придя с работы, Петя так обрадовался накрытому столу и скромному букетику полевых цветов, что красовался посреди разложенных приборов.
— Прямо как раньше! – потирая руки, радостно произнес он. – Я быстренько в душ и садимся!
А Люба подумала, подумала и решила достать наливочки сливовой, да принять по пять капель.
Опять же свекровь помянуть, а то совсем не по-людски получилось; на похоронах не была, на поминках тоже.
А сливовую наливку Зинаида Павловна сама ставила. Отменная штука получалась!
Люба, та вообще спиртное на дух не выносила, а наливки могла рюмочку, а то и две осилить.
И голова с нее не болела. Так, немного в ноги даст; сидишь, улыбаешься себе…
Потянувшись за стопками, Люба вдруг замерла. Вспомнила, что хоть и нравилась ей сливовица, а вот ни разу не похвалила. Все нахваливали, а она ни разу!
А ведь когда наливку к губам подносила, то свекровь так выжидающе смотрела на нее.
Ждала, ждала, да не дождалась…
Так оказывается, у нее самой, у Любы, характер далеко не сахар! И на Петю своего покрикивает иногда, прямо как свекровь на свекра. И покрикивает и бурчит, и ворчит…
Не успела она свою мысль до конца докрутить, со двора ее женский голос кликнул.
«Ворота, что ли Петя не закрыл?» — нахмурившись, Люба сделала шаг к двери… один только шаг, как подвесной шкаф со стеклянными дверцами и полками рухнул прямо на то место, где только что стояла она.
Ухнув вниз, сердце тут же затрепыхалось заячьим хвостом. Люба смотрела на гору битой посуды, и воочию видела, что было бы, если она не отошла.
Этот тяжеленый монстр, которого она никогда не жаловала, наделся бы ей прямо на голову и стеклянными полками разрубил бы черепушку к чертовой матери. Торчали бы они сейчас из ее головы, словно куски хлеба из тостера.
Вокруг нее суетились Маша и Соня, что-то спрашивали и вроде как плакали…
Из ванной комнаты выбежал муж. Мокрый весь, полотенце вокруг бедер обмотано, а глаза ошалелые.
На стул ее усадили, да принялись осколки из ноги правой доставать. Левой ноге ничего, а вот правой прилетело.
Выковыривают осколки и приговаривают, чтобы не боялась, что они не больно совсем…
А Любе все равно больно…
Но не в ноге та боль, а на душе.
Вспомнилось, как свекровь однажды в холодильник их ставила что-то, а боковые полки возьми да рухни. А на полках тех банки с грибами стояли. Насолила тогда груздей Люба немерено, и за каким-то лешим запулила все банки на боковушки, а они возьми, да обвались в тот самый момент, когда Зинаида Павловна туда полезла.
Прибежав на грохот, Люба обалдела от увиденного; свекровь на коленках стоит, да пытается, грузди эти чертовы собрать. Обернулась она на невестку, а глаза испуганные и виноватые такие.
Люба же, дрянь бессердечная, раскричалась, что, мол, дескать, все труды ее загублены.
Зинаида Павловна губы поджала, да и взбрыкнула тоже. Ох, и поругались они тогда…
И не зря ее свекровь с собой забрать хочет. И, поделом ей, Любе, дуре злобной…
Не смогла с матерью мужа общего языка найти. Не могла, или не хотела? То-то же…
«Да что они суетятся-то, в самом деле? – думала Люба, глядя на мужа и дочек. — Что значит изрезанная нога по сравнению с поцарапанным сердцем?»
