Все чуждо в доме новому жильцу. Поспешный взгляд скользит по всем предметам, чьи тени так пришельцу не к лицу, что сами слишком мучаются этим. Но дом не хочет больше пустовать. И, как бы за нехваткой той отваги, замок, не в состояньи узнавать, один сопротивляется во мраке. Да. Сходства нет меж нынешним и тем, кто внес сюда шкафы и стол и думал, что больше не покинет этих стен; но должен был уйти, ушел и умер. Ничем уж их нельзя соединить: чертой лица, характером, надломом. Но между ними существует нить, обычно именуемая домом.
Она сидела перед большим зеркалом и внимательно вглядывалась в свое отражение. На испещренном тонкими бороздками морщинок лице молодым блеском сияли небесной голубизны глаза. От волнения перед предстоящим событием на щеках проступил румянец. Сегодня был особенный день, которого она ждала всю жизнь. Но именно это одновременно радовало и пугало пожилую женщину. Еще раз критическим взглядом она оценила свое зеркальное отражение, и задумчиво произнесла:
— Может, немного губы подкрасить? Где-то в сумочке завалялась помада, которой сто лет в обед. Надо поискать.
Но закончить приятную процедуру помешал голос медсестры Лидочки:
— Таисия Петровна! Что же вы медлите? Публика уже с нетерпением ожидает вашего выхода! Или вы решили подогреть интерес небольшой задержкой?
Пожилая женщина смутилась, отчего румянец разлился на всем лице и шее. Лидочка внимательно посмотрела на свою подопечную, и театрально всплеснула руками:
— Таисия Петровна, да вы настоящая красавица! Помолодели лет на двадцать! Вас хоть замуж выдавай!
Слова одобрения произвели на женщину обратный эффект. Дрожащими от волнения руками она стала поправлять прическу, над которой полдня трудился весь женский состав отделения.
— Лидочка, милая! Наверное, зря я согласилась! Никогда и никому я не рассказывала о себе. Не люблю я публичности. Привыкла тихо жить.
Медсестра бережно обняла женщину за плечи, и стала гладить ее по спине, пытаясь успокоить.
— А вы так тихо, и простыми словами расскажите о себе. Мы специально запустили этот проект под названием «Жизненные истории», чтобы вы все, чувствовали себя здесь, как дома, чтобы стали немного ближе друг другу. А то про дома престарелых ходят всякие небылицы, что в таких учреждениях стариков чуть ли не голодом морят и каждый день обижают.
Лицо Таисии Петровны оживилось, а глаза вновь заблестели:
— Что вы, Лидочка! Это неправда! Здесь такие замечательные люди! Должна вам признаться, что я впервые за долгие годы отдохнула в этих стенах душой.
Пожилая женщина помедлила минуту, а потом сказала:
— Хотя, действительно, пока я по прихоти своих деток не попала сюда, тоже считала, что от стариков таким способом избавляются. Всю свою жизнь я боялась попасть в такой…приют, но оказалось, что все мои страхи были напрасными.
— Конечно! И сейчас вы зря волнуетесь! Уверена, все у вас получится в лучшем виде. Вы просто представьте, что разговариваете с близким человеком.
— Лидочка, здесь все хорошие люди! Я всем так благодарна! Но особенно вам. Вы так похожи на мою младшую сестренку Нину. У меня же было две сестры и брат. Все младше меня, а в живых только я одна осталась. Свет копчу зря!
— Что вы такое говорите! Вы у нас еще- огонь! Да, кстати, когда я шла сюда, вашей персоной интересовался Николай Иванович. Вы ведь с ним дружите? Я всегда любуюсь, когда вы вместе в парке гуляете.
Щеки Таисии Петровны снова налились малиновым цветом. Она сделала вид, что пропустила мимо ушей последнее замечание, и с наигранным кокетством воскликнула:
— Ой, Лидочка! Была не была! Я готова!
Медсестра едва поспевала за пациенткой, которая на прошлой неделе разменяла девятый десяток. Лидочку поразила ровная походка и осанка этой пожилой женщины. Про себя она подумала:
— Держится как королева! Разве повернется язык назвать такую особу старухой? Только настоящая женщина может идти так гордо, с высоко поднятой головой. И возраст тут ни при чем.
Лидия Михайловна много повидала на своем веку. Начинала она свою профессиональную деятельность в онкологическом центре. Почти двадцать лет проработала там, но однажды поняла, что больше не может выносить той атмосферы страдания и обреченности. Она была согласна на любую работу, и ей предложили «спокойное» место в доме престарелых. Отработав всего несколько смен, Лилия Михайловна поняла, что эта работа тоже не для слабонервных. Она не могла равнодушно смотреть, как несчастных стариков привозят сюда на шикарных машинах, а потом спешно удаляются. Пожилые люди живут ожиданием редких свиданий с родственниками, а многие таки и уходят в мир иной, не дождавшись встречи.
Видеть ежедневно эти полные надежды глаза стариков было невыносимо. Лидия Михайловна делала несколько раз попытки связаться с родственниками своих подопечных, но в лучшем случае ее вежливо просили больше не беспокоить. В худшем случае неравнодушную медсестру просто посылали далеко и надолго.
Однажды в момент отчаяния Лидии Михайловне пришла в голову идея объединить этих обездоленных людей. Ведь горе и радость — это два самых мощных объединяющих фактора. Так и появился проект «Жизненные истории», который сразу заинтересовал и руководство учреждения и самих постояльцев. Лидия Михайловна привлекла к работе собственную дочь, а та уже организовала целое волонтерское движение. Каждое мероприятие в рамках нового проекта привлекало много гостей, что внесло в жизнь пожилых людей разнообразие и яркие интонации.
Суть проекта заключалось в том, что каждый постоялец дома престарелых должен был рассказать немного о своей жизни. Все участники добровольно шли на это, а волонтеры и сотрудники помогали оформить их выступление. Фотографии и видеоматериалы удачно ограняли личные истории. Сегодня должна была представить свою историю Таисия Петровна — женщина с очень непростой судьбой. Лидия Михайловна хорошо помнит, как около двух лет назад ее сюда привезла дочь. Она силой вытащила пожилую мать из машины, потому что та не хотела оставаться здесь. Медсестра сделала родственнице замечание:
— Вам не стыдно так обращаться с матерью?
— А тебе какое дело? Исполняй свои обязанности и не лезь, куда не просят! А то ведь я могу пожаловаться!
Лидия Михайловна не стала спорить с наглой родственницей, и быстро оформила новую пациентку. Но Таисия Петровна никак не хотела смириться со случившимся. Она отказывалась от еды, а потом и вовсе слегла. Лечащий врач после осмотра многозначаще произнес:
— Депрессия. Даже и не знаю, что делать. В такой ситуации таблетки не помогут, да и возраст для антидепрессантов не совсем подходящий. Могут быть побочки. Лучшее лекарство для таких больных — это внимание и забота.
Лидия Михайловна восприняла слова врача, как инструкцию. После смены она несколько часов проводила в комнате Таисии Петровны, навещала ее в выходные дни. Спустя несколько месяцев, пожилая женщина ожила. Она стала каждый день выходить на прогулки, принимала посильное участие в общих мероприятиях. Совсем недавно у нее даже появился поклонник в лице Николая Ивановича.
В большой гостиной горел приглушенный свет, что придавало обстановке некоторую загадочность. На светящемся на стене экране была фотография совсем юной девушки с длинной русой косой и глазами чистой небесной голубизны. Едва Таисия Петровна взглянула на экран, на душе сразу потеплело. Неожиданно для самой себя она заговорила так, словно слова вместе с потоком крови текли по сосудам от самого сердца.
— Спасибо, люди добрые, что пришли послушать мою историю жизни. Признаюсь, я долго готовилась, но сейчас все правильные слова вылетели из головы. Вот, я сейчас смотрю на свою старую фотографию, и мне кажется, что между тем днем, когда я получила аттестат и сегодняшним днем нет пропасти прожитых лет. Тогда я была полна надежда, а сегодня мое сердце греют только ваши добрые глаза….Потому что в мое окно очень редко заглядывало солнце…даже в ясный безоблачный день оно проплывало мимо моего дома.
На экране один за одним менялись слайды, как кадры кинохроники. А Таисия Петровна вспоминала свое трудное послевоенное детство. Она родилась всего за полгода до войны, поэтому о том тяжелом времени знает из рассказов матери. Фашисты въехали на танках в их маленький городок знойным июльским днем. Но их никто не встречал, потому что люди уже знали о зверствах захватчиков, и попрятались по домам. Мать тоже решила не испытывать судьбу: как жену командира Красной Армии ее ожидала незавидная участь. Вместе с маленькой дочкой молодая женщина несколько дней пряталась в пшеничном поле. Потом ее в деревне приютил далекий родственник.
— Живи, Фроська, сколько надо. Но не вздумай путаться с партизанами, чтобы чего недоброго всю мою семью не вздернули на виселице проклятая немчура.
Это требование молодая женщина строго соблюдала. Да, и какая из нее связная с грудным младенцем на руках. Перед приходом наших фашисты сожгли деревню, но матери с дядькой повезло — их предупредил староста, который тайно помогал партизанам. Первым и самым ярким воспоминанием детства у Таисии было возвращение с фронта отца. Он вернулся невредимым, что вызывало зависть овдовевших соседок.
— Счастливая Фроська! Муж вернулся с руками и ногами! Будет жить припеваючи!
Но прогнозы селянок не оправдались: отец умер всего через 7 лет после окончания войны. Правда, он успел оставить после себя богатое потомство — двух сестер и братишку. Мать выдвинули на руководящую должность, а все заботы о младших членах семьи тяжким грузом легли на плечи девочки-подростка. Она спала всего по 5-6 часов, а утром еще до рассвета спешила с корзинкой на станцию, чтобы набрать угля. Кочегары выбрасывали использованные остатки топлива, а дети и женщины собирали их, а потом топили дома печи.
Таисии всегда очень хотелось спать и есть. Но мать строго распределяла каждому норму еды.
— Ты, Таська, уже взросла, а дети растут. Им больше надо!
Девочка молча сносила обиду, довольствуясь выделенной порцией. Промолчала она и тогда, когда мать жестко отказала ей в праве на учебу в техникуме.
— Ты с ума сошла! Какой техникум! Принцесса выискалась! Мне одной что ли троих поднимать? Устрою на ферму, там будешь работать! И точка!
Всю ночь Таисия горько проплакала, а на следующий день проводила в столицу подругу Катю.
— Катюша, я обязательно на следующий год поступлю! Мы с тобой еще обязательно там встретимся!
Поезд с шипением отъехал от платформы, навсегда увозя в светлое будущее школьную подругу.
Совмещать работу на ферме с воспитанием младших сестер и братьев девушке было не по силам. И однажды она слегла в постель от пневмонии. Но вернувшаяся с заседания в сельсовете мать скомандовала:
— Ты чего это, Таисия, разлеглась средь бела дня? Марш на кухню!
Девушка сделала попытку встать, но тут рухнула на пол. Почти два месяца она пролежала в больнице. За это время мать всего два раза навестила дочь.
— Сама понимаешь, у меня работа. И теперь еще дети путаются под ногами. Пришлось тетку из деревни выписывать. Ты давая, Таисия, кончай дурака валять, домой возвращайся!
Еще не совсем окрепшую девушку врачи по настоянию властной матери выписали домой. Но в ее душе острым репейником засела обида на мать. Она решила ей отомстить, и тайно вышла замуж за механика, работавшего в их хозяйстве. Павел немного ухаживал за ней, и когда шутливо предложил стать его женой, она согласилась.
Но семейное счастье тоже не заладилось. Правда, первые годы они с Павлом жили неплохо. Муж даже разрешил ей поступить заочно в техникум. Получив диплом, она сменила ферму на лабораторию. Злые языки судачили за спиной, что все это не случайно, мол агроном помог устроиться Таисии на хорошее место. Сплетни дошли до ушей Павла. С той поры ее семейная жизнь превратилась в кромешный ад. Синяки не сходили с рук молодой женщины и лица. Однажды участковый вызвал ее на откровенный разговор.
— Таисия Петровна, ты же молодая интересная женщина! Сколько ты будешь терпеть издевательства своего мужа? Я его отправлю в ЛТП!
Несчастная женщина взмолилась:
— Пожалуйста, не надо! Он узнает, убьет меня, и дети сиротами останутся.
Участковый не успел выполнить своего обещания, потому что после очередной пьянки у Павла внезапно остановилось сердце.
После смерти мужа Таисия Петровна всю свою жизнь посвятила дочери и сыну. Работала на трех работах, чтобы поставить на ноги детей. Но однажды она оказалась лишней в их жизни.
Таисия Петровна закончила свой рассказ. Но в гостиной было так тихо, что отчетливо слышалось, как в окно билась вьюга.
— Вот, такая неказистая история моей жизни. Словно и не жила я вовсе. Лидия Михайловна в уголке утирала слезы, блестели глаза и у других присутствующих. Вдруг неожиданно для всех Николай Иванович встал со своего места.
— Думаю, настал самый подходящий момент. Я долго не решался, а сегодня хочу просить вас, дорогая Таисия Петровна…Одним словом хочу, чтобы наши судьбы соединились. Пусть нас считают старыми идиотами! Мне все равно! Просто я искренне хочу подарить вам немного счастья. Я сделаю для этого все возможное.
В гостиной еще долго звучали одобрительные возгласы и шум аплодисментов. Таисия Петровна смущенно улыбаясь приняла букет цветов от Николая Ивановича и его предложение.
— Как-то неудобно в таком возрасте….
— У любви и надежды нет возраста, потому что они вечные.
Шуршат осенние дожди, Целуя в темя. Ещё немного подожди, Коль терпит время. Ещё немного поброди Под серой тучей, А вдруг и правда впереди Счастливый случай, И всё текущее не в счёт – Сплошные нети. А вдруг и не жил ты ещё На белом свете, Ещё и музыка твоя не зазвучала… Надежду робкую тая, Дождись начала.
Пятеро ртов завороженно наблюдали за мамой, которая большим рогатиком тащила пузатый, грязнощекий чугунок из печи. Приподняла крышку, и клубы пахучего пара, словно выпущенные из заточения на волю, разлетелись по всей горнице. Учуяв запах каши, пальцы рук голодных детей стали шибче перебирать ложку, были слышны удары ног о перекладину стола, все с нетерпением ждали большую чашку с рассыпухой. Детишки были понимающие, покорные, тихие и ласковые. Они жили под гнетом военного, голодного, холодного времени и не в силах были от него освободиться. Они были пленниками и ждали освобождения без слез и жалоб. Мама поставила чашку, повернулась к образам, перекрестилась и за ней следом все детки повторили то же самое. А потом наперегонки молниеносно, словно не жевали, начали быстро глотать кашу.
Нюра сидела и смотрела на голодных детей, а в уме уже прокручивала, чем же кормить в обед, что подавать на ужин? Но Бог помогал, и всегда Нюра находила выход из положения, то что — то продаст, то что- то из своих запасов отнимет, то отработает, то заработает, всегда кусок хлеба вкладывала каждому в руки, отрезала ломтики хлеба каждому разные, в соответствии с возрастом. С каждым днём кашу варила пожиже, и незаметно подкрался тот день, когда в чугун пришлось сыпануть всего лишь горсточку крупы, отчего вышла не каша, а жиденький кулешик, но и этому детки были несказанно рады. Если раньше Нюра себе соскребала со стенок чугуна остатки густой каши и приглушала урчащий голод, то сегодня вылив кулеш детям, увидела, что стенки чугуна сверкали чистотой, и Нюра осталась голодной. Но не это её пугало, а то, что крупа заканчивалась, соли осталось совсем мало. И что же дальше делать? Чем кормить пять ртов она не знала.
Старшему Фёдору шёл двенадцатый год, Дусе десятый, а остальные были погодки, младшей было пять лет. Получив распоряжение из райкома, в котором говорилось, что женщины обязаны трудодни отработать на лесоповале, Нюра посмотрев на детей, загорюнилась. Каждый из детей старался её обнять, каждый успокаивал и подбадривал. Но как же их оставить одних на столько времени. Ведь старшему всего лишь одиннадцать лет. Все детки заверяли Нюру в её благополучном возвращении и в том, что они справятся и без нее, истопят печь, сварят себе картошку и похлёбку.
Особенно убедительно просил маму не волноваться самый старший Фёдор : ,,Мамочка, мы с Дусей посчитали картошку, нам надолго хватит, каждому в день по две картошины, не объедаться же нам, а к трем горсткам муки мы не забудем сыпануть мякины и потереть три картошины, замесим тесто, поставим в печь, когда всё угольки погаснут и потом плотно закроем заслонку. И постирать мы можем, Дуся-то большая, не успеем мы оглянуться, как ты вернёшься». Нюра обнимала детей и сердце заныло, застонало. Нежность, любовь, жалость не могли бороться с приказом идти на лесоповал и, понимая, что плач вызовет слëзы у детей, Нюра выдавила улыбку и сказала : ,, Да! Вы большие! Смотрите получше за порядком в доме. Я спокойно ухожу, попрошу дядю Егора за вами приглядывать, а то может быть не стану его беспокоить».
Егор вернулся с войны без руки, до ухода на фронт был столяром, делал двери, рамы, наличники, его золотые руки были нарасхват, а когда комиссовали после госпиталя, то говорил, что одной рукой даже петлю на шею не затянешь, не за чем жить довеском. Председатель колхоза его срамил за слабость, ругал, уговаривал не скулить, а помогать людям, ну хотя чем- нибудь заняться, но бесполезно было, видимо смирение к Егору придёт позже, когда здравый смысл ударит по мозгам. Нюра вспомнила как Егор из чурки мог вырезать любую фигуру. Бывало придёт в гости к друзьям у кого дети есть, то куклу или пистолет, или трактор выстругает. Дети так и бегали за ним в надежде получить красивую безделушку.
,, Егор, здравствуй. Я к тебе за помощью. Трелевать лес меня посылают, говорят ненадолго, но душа болит за детей. Может посмотришь за ними ? Тебя старшие хорошо помнят, боязно мне без присмотра их оставлять». Егор смотрел на Нюру понимающим взглядом : ,, Мужик твой давно весточку присылал? Война-то заканчивается, может и патрон для него у фашиста закончится, и он живой придёт. Нюра, у тебя же своих детей трое, а двое откуда? Где ты их подобрала?»
» У меня теперь пятеро, все они родные, все мои любимые. Двоих у Поли забрала, у неё со двора корову уводили, а она в отличие от меня, не смолчала, а набросилась на Афоню косоротого, он её вилами запорол и оставил на снегу во дворе валяться. Детки двое суток голодные были, соседка заподозрила неладное, потому как, из трубы второй день дым не шёл, прибежала ко мне, вместе мы Полину и нашли. Я детей к себе забрала. Одной было два, другому три, вот они третий год со мной и живут, — Нюра заплакала, перед глазами встали детки, обнимающие друг друга, голодные, холодные. Ни на шаг не отходили они от Нюры, всё норовили ухватиться за подол, а уж если перепадало счастье залезть на руки, то они готовы были втиснуться во внутрь, как будто хотели спрятаться от горя.
— Первое время всё глазами искали маму, на каждый шорох бежали к двери, в окно смотрели с утра до вечера. Сколько я проголосила, сколько молитв почитала, спала с ними, бывало свои ревновали, рёв поднимут, как увидят, что с Катей и Петром спать ложусь, один заплачет, второй подтянет, третий завоет, четвёртый закричит, пятый за компанию заорëт, еле успокаивала. Тогда решила на полу стелить, вот так посередине хаты и ложились спать. Не могла я их отдать, они ко мне быстро привыкли, по пятам за мной ходили, мамой стали звать. Как их отдать, как их предать? Не фашистская у меня душа, а материнская. Ну, что присмотришь?»
Егору стало так стыдно, перед ним стояла Нюра, маленькая, худенькая, казалось бы слабая, но такая сильная, такая честная, добрая, бесстрашная и он, хлюпик, решил спрятаться от себя, от людей. ,,Конечно присмотрю и помогу, и подскажу. Будь спокойна». Провожали мамку без слез, так как Нюра нашла в себе силы смеяться, всё нахваливала и подбадривала детей. Егор приходил каждый день, он поражался старшим, насколько они были ответственными, серьёзными и трудолюбивыми. Около печки всегда лежали заранее приготовленные дрова, каждый день топили печь, варили картошку и жиденький кулеш, хлеба старший давал по кусочку, а в обед ставил самовар и заваривал душистую траву : медовицу и мяту.
Егор жил один и сам больше нуждался в общении, в поддержке, чем дети. Смех детей, их беготня, игры возвращали его в прошлую, счастливую жизнь. Он сам присоединялся к ним и превращался в ребёнка. Дети недоедали, похудели, но при этом находили силы, чтобы отказываться от харчей Егора, под предлогом, что не хотят так как только что попили чай. А какой чай? Просто пили заваренный кипяток в прикуску с маленьким сухариком! Тогда Егор со смехом, обнимал по очереди одной рукой детей и подталкивал к столу. Обычно это был хлеб без мякины, крынка молока, а иногда яйца. Кто его угощал, дети не спрашивали, они по — честному всё это делили и дрожащими руками быстро несли в рот.
Косоротый полицай свёл с их двора всю скотину, даже несчастного последнего петуха забрал. Хорошо, что Нюра на чердак успела спрятать муку, сало, масло и соль, но эти запасы давно закончились. Однажды Егора не было больше пяти дней. Фёдор заволновался и побежал его проведать Порог дома был заметен снегом и не было ни единого следа. На шестые сутки холодный, голодный, но счастливый Егор ввалился в дом с мешком за плечами. Под недоумевающими взглядами ребятишек на стол выложил настоящий хлеб, масло, сало и большущие куски сахара. Увидев такие гостинцы, все замерли, наступила гробовая тишина, потом все содрогнулись от плача Дуси : ,, А наша мамка, наверное, голодная!»
Егор пошёл на все хитрости, и соврал, сказал, что ей тоже передал.Сколько же было счастья в глазах детей, смеялись сквозь слезы, обнимали Егора, целовали.
Муж Нюры был очень строгим. Что у него творилось на душе никто не знал, на слова был скуп, а на поступки? А какие были поступки? Подарки никогда не дарил, ухаживать никогда не ухаживал, посмотрел, оценил, взвесил все за и против, засватал. Вот и все объяснения в любви. Трудились вместе и наравне, за исключением строительства нового дома. Тогда, конечно, Якову доставалось больше всех. От брёвен и топора кожа сходила с плеч и с ладоней. Некогда было жену беречь и жалеть, сам еле мог сапоги снять, придя в полночь домой. Нюра родила троих деток друг за другом, думала : ,,Рожать -то рожаю, а справлюсь ли я? Ведь жизнь нескладная, тяжёлая, безрадостная. Муж молчалив, скуп на ласки, порой днями молчит, о чëм он думает, кто знает? А ведь детям ласка нужна, внимание». А когда забрала чужих детей к себе, думала по-другому : ,,Ласки и внимания для всех хватит, доброе слово не трудно выронить, где трое, там и пятеро недалеко. Мужа уговорю, лишь бы только живым вернулся».
Похудевшая, уставшая, но счастливая Нюра открыла дверь в свой дом в полдень. Всё пятеро сидели за столом обедали, Егор сидел вместе с ними. Увидев маму, все подскочили, закричали от радости. Дуся как всегда заплакала от счастья. Быстро маму усадили за стол, но вот незадача, варили картошку по счету, посмотрев в пустой чугунок, все, как будто от стыда наклонили головы.
Нюра сказала, что бы она хотела, так это с мороза попить душистого мятного чая. Быстро поставили самовар, и когда он вскипел, то дети все разбежались кто куда. Через миг всё вернулись и каждый на ладони протягивал маме, припрятанный кусочек сахара, который Егор отщипал от больших кусков.
Всё как один держали дорогой гостинец, пусть кусочки были маленькими по размеру, но любовь к маме была безграничная, необъятная, такая же сладкая, как тот сахарок. Нюра смотрела на протянутые ладошки и заплакала.
Егор смахнул слезу, подумал : ,,Какое счастье получить от детей любовь на ладошке. Вот и стоит жить ради таких детей, которых лишили детства, сытого стола, многих крова. Надо работать, подавать пример, помогать им преодолевать последствия войны. И глядя на Нюру, которая работала на лесоповале в нечеловеческих условиях, но благодаря бесконечному терпению, трудолюбию, мужеству сохранила достоинство, совесть, доброе сердце, а главное любовь к детям, к жизни, Егор подумал : ,, Паршивый фашист, с кем же ты вздумал тягаться?»
