Подорожники для деда Коляски
Татьяна Пахоменко
— Опять это жуткий старик сидит. Смотрит, как сыч. Мимо идешь, всегда хочется быстрее пройти, я обычно пожилых людей уважаю, но этот исключение. Вон, глянь. Как прожигает глазами, того гляди, порчу наведет! — и две женщины с хозяйственными сумками быстро прошли мимо покосившегося забора.
За ним действительно сидел дед. Резкие угловатые черты лица, острый нос, скулы, бородка, угольно-черные горящие глаза. Этакий Мефистофель.
Он был в инвалидном кресле. И немощь, казалось, нисколько не отразилась на его характере. Однажды дети пробовали сорвать яблоки и сливы в его саду. Так старик так зарычал-закричал, что они дорогу туда забыли!
Матери вначале ребятишек отругали, мол, нельзя брать чужое, могли бы попросить. А потом и деду досталось. Что старый черт сам не ест и другим не дает. Яблоки и сливы действительно просто опадали. Он никогда их не собирал. И сад потихоньку зарастал. А вот дом был хорош. Он никак не вязался с мрачным обликом своего хозяина.
Ребятишки за глаза прозвали старика «Дед Коляска». Но в лицо не говорили, боялись. И не дразнили никогда, когда тот выезжал на дорогу. Руки у него были сильные, раз вся нагрузка на них.
Звали его Михаил Кузьмич. Появился в поселке десять лет назад. Раньше за ним какая-то женщина ухаживала, жила даже тут. А потом исчезла.
— Заколдовал, поди, — шептались местные.
Одни утверждали, что видели у деда на плече летучую мышь. А другие — что в темноте глаза у него красным горят. Жил он нелюдимо.
Только немой Васька обитал у него в гостевом домике, всю работу делал по дому да за дедом ходил. Как-то еще мужчина с женщиной пришли. Уговаривали куда-то с ними поехать. Только старик почти на всю улицу как закричал:
— Не пойду в казенный дом, убирайтесь!
Так и жил.
Но вечерами в саду, когда невыносимо тянуло ароматами трав и цветов, дед Коляска доставал медальон. Открывал. И смотрел на фото.
В эти минуты его лицо разглаживалось. И на губах появлялась полуулыбка. Но спустя пять минут он начинал бормотать и кричать, стискивая подушку зубами. Он не хотел вспоминать. Этот самый «Мефистофель» был просто одиноким и озлобленным человеком. Который когда-то отказался от своего счастья. И разрушил его собственными руками.
В тот весенний день дед Коляска катился по дороге. Не глядя на прохожих, ни с кем не здороваясь. Дорога шла возле храма. Оттуда выходили люди, крестились. А он нет. Пробурчал что-то невнятное и отвернулся. Да так, что чуть на старушку в белом платочке не наехал.
— Господь с тобой, добрый человек! Спешишь что ли куда? — улыбнулась бабушка.
— Какое тебе старая дело? Топай, куда шла! — привычно рыкнул дед.
— И-и-и. Злющий-то ты чего такой? — пробовала коснуться его руки старушка.
— Не твое дело! Пошла вон! — дед Коляска пробовал объехать незнакомку, да нет тут-то было.
— Недалеко от Божьего места находишься! Не греши! — произнесла она.
— Нету! Нету Бога! Уйти, карга! Убирайся! — продолжал бушевать дед Коляска.
— Не говори так. Господь есть. И слышит тебя сейчас, неразумного! Чтобы в душе не происходило, нельзя злобиться. Покайся, прости всех и себя. И помогут тебе, — сказала старушка.
Дед кое-как от нее вырвался. Злобно плюнул в ее сторону.
Он ни во что не верил. Хотел дальше ехать, да увидел женщину, которая из сумки доставала шаньгу ребенку. И словно не было всех этих лет. То ли запах, то ли встреча со старухой, то ли колокольный звон перенес его на много лет назад.
Он увидел накрытый скатертью стол. Яблоню во дворе. На столе — подорожники. Так жена пирожки называла свою выпечку, фирменную, с разными начинками. А подорожники — потому что в дорогу он их всегда брал. В газетку или тряпицу заворачивая. И словно не было прошлых лет и к нему снова бежит дочка Мира, он срывает яблоко и подбрасывает девочку высоко. А потом они вместе едят яблоки.
С той поры он их возненавидел. Яблоки напоминали дочку. А он вспоминать не хотел. В той жизни занимал хорошуюдолжность. Стал много времени проводить в ресторанах. Появились женщины.
С одной такая любовь случилась, что решил из семьи уйти. Супруга не пускала, плакала. А ему идти к той хотелось. Жена раздражала все больше. Он был пьян, сорвался. Хотел замахнуться на супругу, а дочка вперед выскочила. До сих пор перед глазами ее слезы, маленькая ручка, которая держится на щеку.
Он убежал. И в ушах звенели слова: «Никогда ты нас больше не увидишь!». К другу пошел. Там гуляли три дня. Товарищ убедил семью не оставлять. Он и сам понимал, что вспылил. Да и жизнь жене устроил несладкую. А ведь он ее любил. Полинку-то свою. И дочь обожал. С бабой той поговорил, все точки расставил. Цветы купил, куклу огромную. По блату. Домой пошел. А там полки да вешалки пустые. Искал он их. Много лет. Но найти не смог. Жена слово сдержала. Вначале плюнул, сойдет и так. Свобода. Но потом отрезвление пришло. Не надо стало. Ни свободы, ни гулянок, ни женщин. Только бы семью вернуть.
Да поздно. Так и жил один. Все было, накопления имелись. И злость на всех. Сколько он молился Богу, чтобы тот вернул его Полину и Миру. Бесполезно. Значит, нет его. Выдумки все.
Дед Коляска поехал назад. Но обернулся. Посмотрел на золотистые купола. И пробурчал: «Подорожников бы еще поесть. Перед тем, как уйти с земли этой!».
Дома Васька возбужденно бегал по участку. Дед Коляска хотел спросить, чего это с ним, но передумал. Ему-то что? Васька привычно ввез старика в дом. Тот оказался в зале. Посмотрел на стол. Сердце замерло и ухнуло вниз. На газетке лежали подорожники. Те самые? Мираж? Чья-то шутка?
— Бабка та, поди адрес узнала да принесла, чтобы во все ее бредни поверил! — засопел дед, но схватил пирожок, жадно надкусив.
И вдруг он понял, что не один в комнате. Обернулся. От шкафа отделилась худенькая темноволосая девушка. Она спокойно смотрела на него большими темными глазами. Синее платье, туфли. Руки затряслись. Остаток подорожника упал на пол.
Он узнал. Словно не было этих лет.
— Мира… Доченька! — дед протянул руки и девушка, подбежав, обняла его.
Когда утихли первые эмоции, старик без конца утирал слезы. Держал дочь за руку, словно боялся, что она исчезнет. А та молчала. Он понимал, что дочь уйдет, ее давно нет в его жизни. Он ее не растил, не воспитывал, не помогал. Он плохо обращался с ее мамой. Что уж там.
— Мира… Ты… Если можно, когда-нибудь приедь еще. Скажи дату. Через полгода, год. Я тебя ждать буду! Я… так люблю тебя. Искал вас. Но… Я плохой человек, да. Но ты только приедь. Красавица какая стала, — трясущимися руками дед Коляска погладил дочь по лицу.
— Папа, — произнесла Мира.
И не было ничего дороже этого звука в тот момент. Заулыбался дед, снова шептать что-то начал. Девушка не могла разобрать.
— Спасибо, Господи, — это и говорил дед Коляска.
Стыдно ему было. Что не верил.
— Ты нашла-то как меня, Мира? — спросил старик.
— Частные детективы, пап. Я простила тебя давно. И мама тоже. Она пробовала жить с одним человеком, но не задалось. И вот… Я тут. Раньше надо было приехать. Но обиды были. Долго забыть не могла, — Мира замолчала.
— Да это я все. Дурак. Дочка, у меня деньги есть. Я ж тебе ни алиментов, ничего не платил. Все отдам, ты не думай! — он цеплялся за руку девушки.
— Да что ты, пап. У меня они тоже есть. Я просто найти тебя хотела. Думала, какой ты стал, — Мира грустно улыбнулась.
— Да я вот. В каталке этой. Инвалид. Несчастный случай, позвоночник зацепило. Дочка, а ты когда приедешь-то? Черкни на календаре. И это. Может, чайку хоть. Ты видела, какие яблоки в саду, а Мира? Помнишь, мы с тобой яблоки ели! Там еще сливы есть! Хочешь? — отец с надеждой посмотрел на дочь.
— Здравствуй, Миша. Яблоки и правда вкусные, — произнесла появившаяся на пороге женщина.
Ее виски были тронуты сединой, но она была также потрясающе красива.
Поля. Его Поля. Жена.
Прохожие с удивлением смотрели в сад деда Коляски. Василий суетился с самоваром. Сам дед (и с чего они взяли, что он похож на Мефистофеля?), без конца смеялся. А с ним и гости — женщина и девушка.
Пахло булочками. Ребятишки опасливо заглянули череззабор да так и застыли. Непривычно им было видеть злого старика в таком настроении.
— Деточки! Иди сюда, иди в сад! Хотите, яблок, слив? Давайте, они вкусные очень! Заходите, берите, не бойтесь! — замахал им руками дед Коляска.
Хотя… Михаил Кузьмич он. Так и зовут его теперь. Оттаял старик. Вся злоба ушла. Сидит в своей коляске да постоянно дочку в поле зрения держит да жену. В субботу в храм ездил. И ту самую бабушку встретил.
— Чего, старый, улыбаешься? Не веришь опять, али изменил мнение-то? — спросила старушка.
— Верю, бабка. Значит, так надо было. Пожить мне без них, чтобы понять. Теперь что опущено — наверстаю, каждый день буду жить как последний да радоваться! А ты кто будешь? — спросил Михаил Кузьмич.
Его окликнула дочка. А когда он обернулся, старушка исчезла.
Жена и дочка переехали к Михаилу Кузьмичу. Сад утопает в розах. Все также помогает по хозяйству Василий. А трое родных людей надышаться друг на друга не могут. Да, обиды были. И прожитые в одиночестве годы. Но они все преодолеют.
Так что если вы увидите злого человека… Который никого не любит, кричит, обзывается… Не такой он на самом деле. Где-то в глубине души живет искорка. И любовь. Их разбудить только надо. И понять. А вера спасает.
Инет
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.