Единственная моя
— Иваныч! – Пелагея совсем запыхалась и от этого крик получился не крик, а так, полушепот. Она немного отдышалась и закричала громче:
– Мишаааа! Да, где ж ты есть-то?!
— Что? Что ты кричишь, Поля? – из-за недостроенной новой бани показался Михаил Иванович, местный егерь и сосед Пелагеи.
— Беда, Миша! Выручай!
— Да что случилось-то?
— Пойдем, по дороге расскажу! Григорий опять там лютует.
Михаил вздохнул и махнул Пелагее на калитку. Догоню, мол. Он быстро сполоснул руки и накинул на плечи куртку. Осень была в этом году ранняя, ночью уже и подмораживало. Граф запрыгал вокруг, пытаясь поставить лапы на плечи хозяину, заглядывая в глаза, но Михаил шуганул лайку и примкнул поплотнее калитку, чтобы собака не выскочила следом, а то ищи его потом.
Пелагея уже маячила почти в конце улицы, и он прибавил шагу. Непонятно, чем там все сегодня обернется, надо поспешать, а то ведь, неровен час, Григорий по этому делу натворит непоправимого.
Крики слышны были еще за несколько домов и Михаил понял, что дело в этот раз посерьезнее, чем обычно. Кричала Марья, ревели на разные голоса детишки.
— Всю жизнь ты мне переломила! Если мне не жить, то и ты не будешь…
Михаил успел как раз вовремя, чтобы перехватить руку Григория с молотком, который уже готов был опуститься на голову Марии.
— Ты что творишь! – голос Михаила загремел так, что Григорий присел от неожиданности.
Сам немаленького роста и комплекции, он совершенно потерялся рядом с могучим Михаилом Ивановичем, которого за спиной в деревне называли «Косолапый». С ногами у него все было в порядке, просто его могучее сложение и огромный рост невольно наводили на мысли о хозяине леса.
— Иваныч! Не лезь! Не могу больше! Мочи нет жить так!
— Как так? Ты просохни, потом охать будешь! Смотри, детей всех понапугал, изревелись просто!
Григорий осел на землю и застонал, завсхлипывал:
— Она столько лет меня обманывала, может и дети не мои вовсе…
Михаил сжал посильнее руку Григория и отобрал молоток, зашвырнув его подальше в кусты малины. Потом повернулся и глянул на Машу, которая стояла у забора, слегка покачиваясь и глядя в одну точку, обнимая одной рукой старшего сына, а другой проводя машинально по волосам, пытаясь поправить несуществующий платок.
— Маша, Машенька! – почти ласково позвал Михаил.
— А? – Маша перевела взгляд на него и как будто очнулась. – Ты что-то спросил, Иваныч?
— Ты как?
— Ничего, я, ничего… Дышать только больно, он меня о косяк…
— Дарья приходила? – нахмурился Михаил, глянув на понурившегося Григория.
— Да…
— Снова-здорова… Предупреждал ведь ее! – Михаил сжал кулаки, но потом опомнился и подхватил на руки младшего сына Григория и Марии. – Привет, Алексей Григорьич! Напугался?
— Дааа… — все еще всхлипывая отозвался трехлетний Леша.
— Ну, все уже, не реви. Папка успокоился, мамка твоя в порядке. Сегодня уж не будут ругаться. Так? – он грозно сдвинул брови, глядя на Григория, который только устало кивнул. – Видал? Смотри, что у меня есть! – Михаил запустил руку в карман и выудил оттуда горсть конфет-леденцов.
Чумазая мордашка Лешки расцвела улыбкой и он, двумя руками сгреб конфеты и закричал сестрам:
— Нате! У меня много!
Михаил улыбнулся и спустил на землю мальчика, который тут же кинулся к сестренкам, протягивая им не так часто виденное лакомство. Только старший, восьмилетний Паша не двинулся с места, продолжая стоять рядом с матерью и поглаживая ее по руке, чтобы успокоилась.
— Идите в дом, там и поделитесь. – Михаил выпроводил ребятишек и повернулся к забору. – Цирк окончен, шуруйте по домам. Нечего глазеть! Ни стыда, ни совести! Почему не остановили?
— Иваныч, ну ты это… Не очень-то! Гришка же как заведется – бешеный. Не хватало еще под раздачу попасть.
— А глазеть, как он жену гоняет – самое оно, да? – Михаил сдвинул брови, и соседи живо ретировались, зная его суровый характер.
Он постоял минуту, подождав, пока они разойдутся и рывком поставил на ноги Григория.
— Угомонился? – дождавшись ответного кивка, он продолжил. – Ну, слушай теперь меня. Что тебе Дарья плетет – забудь! Не от большого ума она это делает и с плохой целью. Ей деньги твои нужны, которые ты на семью тратишь. Понял? Пока ты с Машей не жил, сестру холили и лелеяли, а теперь ведь не даешь ей почти ничего?
Григорий помотал отрицательно головой.
– Вот, то-то! Осмысли. А то выдумал, бабу слушать, да под ее диктовку жизнь свою ломать! И еще вот что. Дети твои все. Я тебя маленького, как облупленного помню. С горшка перед глазами бегал. Каждого из твоих точно так же вижу. Нет на деревне больше похожих на отца детей, понял? Хочешь, в город можно поехать, пробу или как там оно называется, тест, что ли, сделать. Да только это денег больших стоит и совсем надобности в этом нет.
Григорий притих, вслушиваясь с слова Михаила, которые падали как бальзам на душу, после всего того, что наговорила ему опять сестра.
— Дарья Машу твою всегда терпеть не могла. Вот и пакостит по-бабьи. Только не понимает того, что пакостит ей, а сядешь ты. Сядешь, Гриша, я тебе точно говорю. И если еще хоть раз Машку пальцем тронешь – я сам этим займусь. И заявление ей забрать уж не позволю. Понял? И Петрович меня послушает, ты знаешь. Он от вас так уже устал, что готов из участковых увольняться уже. Так что сильно рад будет, если ты ему повод дашь тебя упрятать.
— Что делать-то, Иваныч? – Григорий опустил голову, не решаясь глянуть в сторону жены.
— Живи как человек, а не как скотина бессмысленная. Цени, что имеешь, ведь потерять все сегодня мог. И жену, и детей, которых в детдом бы мигом отправили. Что смотришь? Знаешь же, что правду говорю. Где брал сегодня? Что пили?
— У Спиридоновны…
— Разберемся. И вот еще что, Гриша. Дарью больше не пускай во двор. Если сама не одумается, на нее тоже управу найдем. Но ты сам ей должен укороту дать, а не кто-то. Хватит уже ей над твоей семьей, да над тобой измываться. Понял?
— Понять-то понял, да только сестра ж она мне.
— Это хорошо, что мамка ваша, Царствие ей Небесное, вас так воспитала, что вы родню помните. Только ты подумай, сестра-то твоя, как родная себя ведет? То-то же! Вот пока не одумается – не пускай, а там видно будет.
— Спасибо тебе, Иваныч…
Михаил только махнул рукой и, глянув на Машу, которая подбирала разбросанные по двору поленья, которыми швырял в нее Григорий, пошел в калитке.
Пелагея глянула на своего соседа и друга детства и спросила:
— Угомонились?
— Да. Пока. Вовремя ты прибежала. Надо что-то с Дашкой делать, ведь не успокоится. Пойду, наверное, побеседую с ней.
— Погоди, Иваныч, тут дело посерьезнее есть. А с Дарьей мы сами, с бабами разберемся. Предупреждали ее уж, да только не поняла, видать, она. Ничего, теперь поймет. А нет, так разговаривай тогда уж сам, тебя-то она точно послушает.
— Какое дело? – Михаил заглянул в глаза Поли и как будто встала перед ним снова она молодая. Тоненькая, с русой косой толщиною в руку, красивая такая, что плыть начинало в глазах и мутнело в голове, когда смотрел на нее.
С Пелагеей познакомились они, когда родители ее переехали из соседнего района. В восьмой класс она пришла новенькой, но уже через несколько дней настолько освоилась, как будто там и была всегда. Легкая на подъем, общительная, отчаянная хохотушка, Поля сразу в любой компании становилась своей. И только с Мишей, с первого же взгляда, она вела себя скованно, стесняясь сказать лишнее слово или поднять на него глаза.
— Что, Полька, втюрилась? – посмеивались над ней девчата.
— Да, ну вас! Придумаете! – краснела и отмахивалась она.
И только перед самым выпускным Миша, наконец, осмелев, вызвался проводить ее до дома и в своей прямолинейной манере, которая так и осталась у него на всю жизнь, из-за чего не раз ему доставалось, но за что его и крепко уважали, спросил Полю:
— Пойдешь за меня? Школу окончу, в армию схожу, а потом и поженимся?
Поля вскинула на него тогда свои темно-голубые, как васильки на поле, глаза и тихонько спросила:
— А ты что про меня думаешь?
— Люблю я тебя! – так же спокойно сказал Михаил, не пряча глаз и открыто признаваясь сейчас в том, что для него еще пару месяцев назад было чем-то запретным, на семь замков запертым, но передуманным за это время, со всех сторон осмотренным и принятым, как единственно правильное в жизни.
Поля только улыбнулась в ответ и тихонько кивнула.
Родители сладили между собой быстро, да только все планы порушены были вмиг, когда Михаил растерянно объявил родителям, что служить он будет в Афганистане. Прощаясь с родными, он обнял Полю, и шепнул ей:
— Если вдруг скажут, что нет меня – не верь. Дождись! Вернусь я, обязательно вернусь!
И она ждала. Даже после извещения, даже после того, как Галина, мать Михаила, отголосила по нему и запретила кому-то вспоминать имя сына в доме, кроме как по поминальным дням, а после, надев черный платок, не снимала уже его до самого своего ухода… Поля все равно ждала, отказываясь верить, что Миши больше нет.
Мать уговаривала ее не тратить жизнь попусту и оглянуться по сторонам, ведь сколько времени прошло. Да только Полина и слышать ничего не хотела. И Матвея, который столько времени ждал, пока она одумается и обратит внимание на него, она в упор видеть не хотела…
И только после того, как к родителям Михаила приехал его сослуживец и рассказал, что лично видел, как его и еще несколько сослуживцев окружили и выбраться там не было никакой возможности… Как слышал взрыв, который, по всей видимости, и положил конец всем этим ребятам… Как потом не нашли они на этом месте почти ничего, кроме обгоревших обрывков одежды и стреляных гильз… Только после этого Поля тоже надела траур и не собиралась снимать его, пока мать не слегла, и в последние свои дни не взяла с нее страшную клятву, буквально вынудив пообещать, что выйдет она замуж за Матвея или за кого сама захочет… Но станет женой и родит детей, чтобы не пресекся их род, в котором Поля была последней веточкой.
Обещание свое, данное маме, Пелагея выполнила. И не было свадьбы печальнее в деревне ни до, ни после этого. Бледная как полотно невеста, которая, отказавшись от фаты, стояла с непокрытой головой в ЗАГСе и только после того, как Матвей сжал ее руку и шепнул, что надо ответить регистратору, сдавленно сказала то самое «да».
Михаил вернулся спустя полгода. Никогда и никому он не рассказывал, что пришлось ему пережить в плену, куда он попал, и как его оттуда вызволяли.
Увидев его у своей калитки, беременная уже на тот момент Поля, задохнулась, мигом забыв все слова, которые узнала за свою недолгую пока жизнь, потеряла сознание и ее в срочном порядке увезли в город на сохранение. Пока она лежала в больнице, первый шок прошел и выстроив для себя линию поведения, Поля вернулась домой уже спокойной. С Михаилом только здоровалась, встретив на улице, а пройдя мимо, закусывала каждый раз губу, стараясь, чтобы никто не увидел, не заметил даже намека на лишний взгляд в его сторону. Матвею, сразу по рождении первого сына, на выписке вручила перевязанный голубой лентой кулек и сказала:
— Даже не думай! Нет, не было и не будет никогда ничего.
Тот только внимательно глянул на жену и никогда даже взглядом не укорил ее за то, что не любила она его за всю их совместную жизнь даже вполовину так, как Михаила. Чувствовал, что любит, возможно и до сих пор того, но молчал, справедливо рассудив, что если взял за себя такую чистую, как родниковая вода девушку, то жене, которой она стала, надобно верить…
Они стали родителями троих детей и, когда почти двадцать лет спустя, Матвей, нарушив технику безопасности, погиб на лесоповале, Пелагея надела черный платок, отгоревала, и с тех пор жила только детьми и внуками, которых у нее уже было двое.
С Михаилом они общались все так же подчеркнуто вежливо и только иногда, когда забывались, кто-нибудь из односельчан подмечал, как начинало искрить между ними, когда встречались они взглядами. Но, все молчали, понимая, что пророни хоть слово — не замараешь, не запачкаешь то, что было между этими двумя, но сам с головой уйдешь в черную липкую жижу, от которой потом уж и не отмоешься.
Михаил по-соседски помогал Поле поднимать детей, взяв на себя всю мужскую работу по дому, хотя его никто и не просил. Старший сын Поли, Сашка, по-матерински спокойно и мудро принял то, что рядом с осиротевшей, после отца, матерью есть мужчина, который ничего не требует взамен своей помощи, а от чистого сердца хочет сделать ее жизнь легче, привязался к Михаилу и между ними установилась теплая, по-мужски молчаливая, дружба.
Пелагея же взяла на себя женскую долю работы по дому, помогая Михаилу управляться с хозяйством.
На вопрос соседки, с которой дружила еще мама Пелагеи, и которую она, с ухода мамы, считала своим главным советчиком:
— Может сошлись бы, Поля?
Ответила:
— Нет, тетя Вера, ни к чему это. Столько лет минуло, все быльем поросло уже.
— Так ведь любишь ты его до сих пор…
Поля только вздохнула в ответ и свернула тему, чтобы не разреветься, не показать, что права тетка Вера. Во всем права…
Так и жили, отсчитывая недели, месяцы, года и, только изредка накатывала то на одну, то на другого такая тоска, что впору было волком выть. Но не решались они сказать друг другу даже полслова из того невысказанного, что было сложено между ними за эти годы.
— Так что за дело-то там у тебя срочное? – Михаил хоть и шагал широко, но все равно еле поспевал, за быстроногой, как в молодости, Полей.
— К Спиридоновне племянница из города приехала. Помнишь ее?
— Это Наталья которая?
— Она. Приехала и детей своих привезла. Мальчик там и две девочки. Спиридониха их к себе брать отказалась, а поселила в доме брата своего.
— Так он заколоченный лет пять стоял. Там небось и жить-то нельзя.
— Нельзя. А куда им деваться? Я не знаю, что у них там случилось в городе, да и не люблю я сплетни, ты знаешь. Но, чтобы ты понял, вкратце скажу. Детки там все от разных отцов, да и Наталья совсем непутевая стала. Как бы беды не вышло, Миша.
— Понял! – коротко кивнул Михаил и порадовался тому, что есть еще неделя до отъезда на заимку и что-то он точно успеет сделать, пока еще здесь, в деревне.
Они поравнялись с домом Матрены Спиридоновны, и Михаил, молча свернув, толкнул калитку.
— Спиридоновна, ты дома?
— Чего тебе? – в голосе у соседки не было теплоты, только недовольство.
— Да дело есть к тебе. – Михаил по-хозяйски прошел в пристройку возле кухни, где стоял аппарат, который Матрена берегла пуще глаза.
— Ты что это удумал, ирод? – Матрена мигом смекнула, что сейчас будет.
— Я тебя предупреждал в том году? Старый твой забирал? Ты опять за свое? – Михаил спокойно и деловито разбирал аппарат, и его пальцы гнули металл, как детский пластилин. – Вот так оно лучше будет! – он отряхнул руки и повернулся к Матрене:
– Еще раз узнаю – по-другому поговорим, а ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.
Матрена вжала голову в плечи и кивнула, боясь поднять глаза на Михаила. Она-то знала… Ведь именно благодаря ему, старший сын ее, Тимофей, уехал из деревни, проворовавшись на ферме. Михаил сначала поговорил с ним по-мужски, посоветовался с участковым, а потом приказал собираться.
— Узнаю, что где-то безобразишь, найду и продолжу воспитание. Я твоего отца знал, хороший человек был. Значит и тебе таким быть, а не тем, что ты выдумал. Понял меня? На работу устраивайся, семью создавай, а глупостями прекращай маяться.
Слово свое Михаил держал крепко. Услышав, что Тимофей в городе связался с плохой компанией, он и правда нашел его, хорошенько поучил по-отечески, и определил под присмотр старого своего армейского товарища, который руководил лесопилкой в другом районе. Через год Тимофей женился, родился сын, и сейчас он жил, и работал там же, лишь наездами бывая у матери.
— Не позорься больше. Ни к чему оно тебе, Матрена. Да и горя много от твоего дела непутевого. Сегодня вон могла сразу четверых без матери оставить. Да не сама! Но через тебя же? Вот то-то и оно! Ни к чему нам ругаться. Больше повторять я не стану.
Михаил повернулся было к дверям, но вспомнил еще что-то и вернулся:
— Что там с Натальей у тебя?
— А что у меня? Ничего. Она приехала, начала права качать, ну а я что… Старая я уже для этого, Миша. Детишек только жалко.
— Ясно. Ну, бывай, пойду я.
— Не серчай на меня. Хотела для внука чуток подзаработать, да гостинцев накупить.
— Такими деньгами дите разве порадуешь?
Матрена только опустила голову.
Поля ждала Михаила у калитки.
— Поговорили.
— Угу.
— Вот и ладно.
— Пойдем-ка, до Натальи дойдем.
— Посмотреть хочешь, как устроились?
Михаил молча кивнул.
По двору дома, в котором поселилась Наташа с детьми, бегала полураздетая трехлетняя Настена. Самая младшая из детей, она была худенькой, как тростиночка и такой же легкой. Увидев Михаила с Полей, она испуганно шмыгнула обратно в дом.
Михаил открыл дверь в сенцы и шумно выдохнул. Из дома пахнуло затхлостью, которой никогда не бывает там, где царит хорошая хозяйка.
— Вроде ж уже прилично, как приехала? – повернулся он к Поле.
— Мало ли, давай сначала спросим, что да как.
Только спрашивать не пришлось. Наталья спала, укрывшись грязным одеялом и совершенно не слыша, как теребит ее средняя дочка, пятилетняя Аринка.
— Давно спит? – Михаил отыскал взглядом забившегося за диван Илью, старшего мальчика.
Тот молча кивнул, с испугом глядя на огромного мужчину, который почти упирался головой в потолок, цепляя иногда отклеившиеся обои, которыми тот был когда-то оклеен.
— Ясно… — Михаил потряс за плечо Наталью, но та лишь всхрапнула и перевернулась на другой бок. – Ничего сейчас не сделаем с ней. Голодные? – он снова повернулся к Илье.
Тот снова молча кивнул.
— Тогда пошли. И не бойтесь! – Михаил добродушно улыбнулся, разом расположив к себе ребят. – Меня дядя Миша звать, я местный егерь. А это тетя Поля. Поедите, обогреетесь и мамка вас заберет потом, как проснется.
Через полчаса, сытые и отмытые малыши, сидели за столом на кухне Полины и клевали носом, все еще держа в руках пирожки.
— Очень вкусно… Спасибо! – тихо сказал Илья, прежде чем уложить на руки отяжелевшую голову и уснуть.
Поля уложила девочек в одной комнате и постелила Илюше к спальне старшего сына, который давно уже жил в городе, навещая мать, как только выдавалась свободная минутка.
Вернувшись на кухню и подлив чаю погорячее себе и Михаилу, она присела к столу, подперев щеку рукой, по детской еще своей привычке.
— Что делать будем, Миша?
— Думать будем. Дождемся, пока проспится Наталья, а потом подумаем.
Они посидели еще немного молча, а потом Михаил поблагодарил за ужин и пошел домой, сославшись на то, что надо готовиться к отъезду.
Утро началось с криков, которые звенели во дворе Пелагеи и разбудили Михаила, который до поздней ночи готовил снаряжение и чинил упряжь для верного своего Барина. Конь сопровождал его на заимку уже несколько лет, сильно облегчая жизнь егеря.
— Да ты кто такая, чтобы детей моих забирать? Кто тебе позволил? Я сейчас участкового вызову и пусть пишет на тебя, что детей украла!
Растрепанная, опухшая Наталья совершенно не похожа была на улыбчивую ясноглазую девочку, которой помнил ее Михаил.
— Ты чего шумишь? – его голос, раздавшийся так неожиданно, заставил ее чуть не подпрыгнуть на месте. Она живо повернулась к нему и осеклась, увидев, как Михаил смотрит на нее.
— Что ж это делается такое, дядя Миша? Я проснулась утром, а детей нет. И где они – непонятно.
— А вчера ты про них много думала?
— Не начинай! Ты моей жизни не знаешь, чтобы меня судить! – тут же ощетинилась Наталья.
— Не знаю и знать не хочу! – отрезал Михаил, сурово нахмурившись. – Что я знаю, так это то, что у тебя трое детей и вчера я их нашел голодными. А младшая твоя по двору бегала раздетая. И ладно бы это, так у тебя там яма выгребная едва накрытая, ведь нужник-то еще когда развалился. А если бы она туда провалилась?
— Не провалилась же, — буркнула Наталья, мигом потеряв весь свой запал.
— До поры до времени это все. Нужник за сегодня я поставлю, пока время есть, а ты чтобы порядок в доме навела, да есть детям наготовила.
— А что это ты раскомандовался? – Наталья уперла руки в бока.
— Либо делаешь, как говорю, либо через сутки твои дети будут в детдоме. Вот и думай, что тебе важнее – гульки твои или дети.
— Послушай его Наталья, Михаил Иванович шутить не станет. – Полина держала на руках Настену, и Миша отметил, что девочка одета и обута вовсе не так, как вчера.
— Вот еще! Что вы мне сделаете? Нет таких законов, чтобы детей у матери отнимать.
— Есть. И закон есть, и основания. И либо ты сейчас делаешь так, как говорю, либо можешь прямо сейчас с детьми попрощаться. И даже не думай уехать. Я тебя везде найду.
— Да куда мне ехать… — Наталья устало опустилась на скамейку, которая стояла возле крыльца Поли. – Выгнал меня последний мой муж. Трое детей есть, а заботиться о них некому, кроме меня. А я устала так, что и сказать нельзя…
— Если кроме тебя о детях заботиться некому, то чего ж ты так все запустила? Разве лучше им будет без матери? Ведь заберут их, Наташа. Не дадим мы беде случиться. А они уже в ней, горькой, раз ты на них и смотреть не хочешь. Вон Илюшка уже битый час тебя за куртку теребит, а ты хоть бы глянула на него…
Наталья обернулась и посмотрела на сына.
— Чего тебе?
— Пойдем домой, мам?
— Пойдем, — она тяжело поднялась.
Ни на кого не глядя, она молча забрала из рук Поли Настену и пошла к калитке, даже не глядя, идут ли за ней другие дети.
-Где одежку раздобыла? – Михаил смотрел вслед Наталье.
— Бабы с утра принесли. Собрали, у кого что было. Потом отнесу ей. Там две больших сумки. И одежда, и обувь, и игрушки, и книжки. Даже Дарья приходила.
— И что?
— Ничего. Отправила я ее. Ничего не взяла. Бабы ей бойкот объявили. Может что и поймет. Ей податься некуда, а здесь жить – придется злобу свою унять.
— Ясно… — Михаил потянулся и глянул на солнце. – Пойду. Надо инструмент подготовить и кого из мужиков позвать, чтобы пособили. Пока я здесь, поправлю дом Наталье.
До самой ночи Михаил с тремя помощниками работали во дворе Натальи. Он недовольно поглядывала на них, но навела порядок в доме и сварила нехитрый суп, чтобы накормить детей. Те, словно что-то чувствуя, льнули к ней, поминутно дергая, чтобы обратила на них внимание. Наталья держалась, но под конец дня не выдержала и накричала на сына, приказав забрать сестер и оставить ее в покое хоть на минуту.
Михаил только глянул в ее сторону и этого хватило, чтобы она замолчала. Он посмотрел на прыгающие губы девчонок и сердитый взгляд Ильи, брошенный на мать и покачал головой. Детское сердечко мягкое и легко прощает да забывает обиду, но надолго ли хватит его…
Утром он встал и первым делом отправился проверить печку, которую они вчера правили у Натальи. Дверь в дом оказалась запертой. Он постучал, прислушавшись. Маленькие ножки пробежали по полу и остановились у двери.
— Кто там? – Михаил понял, что за дверью стоит Илюшка.
— Илья, а мать где?
— Уехала.
— Куда это?
— Дядя Миша, это ты?
— Я.
— Тебе открыть велела. Сейчас. – Илья повозился с замком и открыл тяжелую, рассохшуюся дверь.
— Куда уехала-то, Илюша? – Михаил повторил вопрос, внутренне закипая. Как можно было бросить трех маленьких детей одних в доме и увеяться куда-то?
— В город подалась. Жизнь устраивать! – в глаза Илюши стояли слезы.
— Погоди. Что-то не то ты говоришь…
— Все я правильно говорю! – сорвался-таки на крик Илюшка.
Михаил подхватил мальчика на руки и прижал к себе.
— Погоди! Ты реви, но тихонько, а то девчат напугаешь. Это она тебе сказала?
— Да. И записку оставила. Там, на полочке лежит, чтобы малые не достали.
Михаил прошел в дом и, достав с полки записку, прочитал то, что написала Наталья.
«Дядя Миша, я уехала. Сил нет больше. Понимаю, что не справлюсь и дать что-то путное детям не смогу. Боюсь я, что сорвусь совсем, а дети мои погибнут. Ты мужик добрый. Сам решишь, как лучше будет. То ли детям моим в детдом, то ли отец у них настоящий появится. Прости меня и не держи зла! Наталья»
— Вот так-так… — Михаил оторопело крутил в руках бумажку, когда открылась дверь и появилась на пороге Поля.
— Уехала?
— А ты откуда знаешь?
— Сама не знаю. Догадалась. А девочки где?
— Спят еще, — Илья вытер покрасневший нос и слез с рук Михаила.
— Миша, что делать будем?
— Надо Петровичу звонить, он все расскажет. Куда и что. Да, и придется мне что-то с работой думать. Не потащу же я детей на заимку.
Поля смотрела на Михаила и, в который раз поражалась, как легко и свободно он принимает решения, берет на себя ответственность.
— Ну, значит так тому и быть. Только вот…
— Что?
— Придется нам тогда все-таки съехаться Миша. – Поля опустила глаза, как когда-то в молодости:
– Возьмешь меня замуж-то?
— Знаешь же, что единственная моя, а все сомневаешься, надо ли нам быть вместе! Думал, что уж не предложишь! – усмехнулся Михаил и обнял давнюю свою и единственную любовь. – Трое детей, Поля… Справимся?
— А куда деваться?
Малышня, как галчата, сидели рядком на кровати, и, открыв рты, молча наблюдали за этими странными взрослыми, от которых шло такое тепло, что даже в стылом доме стало вдруг уютно и как-то спокойно. Они уже понимали, что вот сейчас их жизнь как-то изменилась и, толком не понимая, в какую именно сторону, они просто по-детски верили, что все еще будет хорошо.
автор: Lara's Stories

Рейтинг

1.1 из 5 звезд. 66 голосов.

Грех

-Ну да, да, да, это я! Это я виновата! Это я ее тогда под водой придержала, а потом, как ни в чем не бывало к вам вышла!

Доволен? Ты это хотел услышать? Ты думаешь, что я ничего не знала про вас? Я видела, как вы друг на друга смотрите! Ты думаешь, я не знаю, что ты всю жизнь о ней только мечтал?

Жил со мной, спал со мной, детей я тебе рожала, а в голове у тебя только она всю жизнь была! Что, сдашь меня теперь? Давай! Беги, всем рассказывай! Пусть меня посадят! Я лучше в тюрьме умру, зато знать буду, что ты ей не достался!

Ты что же думал, я на тот свет отправлюсь, а вы миловаться с ней будете? В дом наш её привести хотел после моей смерти? Не бывать этому, слышишь? Уж коли в молодости не дала я вам вместе быть, ты решил , что сейчас наверстаешь? -Ольга бессильно сползла с кровати на пол и завыла, словно раненый зверь. Она с ненавистью смотрела на своего мужа.

-Ну что стоишь? Иди, рассказывай! Пусть все знают, что это я ее… Только обещай, что ждать меня будешь! Федь, я не смогу без тебя! Ты же знаешь, как я тебя люблю! Ну что ты молчишь? Ну скажи хоть слово, а хочешь- ударь, только не молчи!

Федя, Феденька, а давай все забудем! Давай уедем назад, в город. Мы будем жить, словно ничего и не случилось! Я поправлюсь, вот увидишь! Не нужно мне ничего, но молоко парное, ни воздух свежий!

-Ты… Ты… Федор удивленно смотрел на Ольгу и никак не мог подобрать слова. Что же ты натворила, Оль? А жить- то ты как с таким грузом будешь? Поправишься? Нет, Оль. Твоя же ненависть тебя же и съест.

Живи теперь с этим, тем более, что недолго тебе осталось. Звони сестре своей, пусть приезжает тебя досматривать. Я от тебя ухожу.

-Федя! Феденька! Не уходи!

Никто из деревенских жителей так и не понял, отчего Федор бросил больную жену и уехал в город. Чего только не говорили местные жители, как только не хаяли мужика.

Бессовестный, жена при смерти, не сегодня, так завтра богу душу отдаст, а он бросил её! Перевелись мужики. Правильно в народе говорят, что муж любит жену здоровую, а сестру-богатую.

Ведь почти 30 лет вместе прожили, дети уже взрослые, а стоило Ольге заболеть да совсем слечь, так на тебе, собрался и уехал.

И дети Федора осудили. Дочь плакала, кричала, что так нельзя, не по человечески это, сказала, если не вернется отец к матери, то и знать его она не желает. Сын даже разговаривать не стал. Пытали его дети, правду все трясли, что меж ним и матерью такого случилось, что уезжает он.

Ничего не сказал, только то, что если мать захочет, сама расскажет. Вычеркнули дети Федю из своей жизни, словно и не воспитывал он их, не люби и не баловал. Вернулся Федор в город, снял комнатку, не вернулся в квартиру общую, где все о жене напоминало.

***

Федор в молодости красивый был, статный. И невесту себе под стать выбрал. В армию ушел, Лида ждать обещала, слезы лила. И ведь слово свое сдержала, нигде в постыдных делах замечена не была, честно ждала солдата.

Вернулся Федор, свадьбу на осень наметили, а пока работали оба. Федор подумывал дом строить, да решили маленько погодить, после свадебки и с родителями немного поживут, а с весны уж и за стройку примутся сообща, как раз народ освободится.

Да только не получилось все, как загадывали. Была свадьба, только женился Федя не на Лиде своей любимой, а на подружке её, Ольге.

Никто и не понял, как так получилось, а только оказалось, что Ольга дитя под сердцем носит, от Федора. Где и как успели только? Повинился Федя перед Лидой, покаялся, так мол и так, тебя люблю больше жизни, сам не понимаю, как так вышло, даже и не помню ту ночь, пьян сильно был, а только беременна она от меня, не могу от ребенка отказаться.

Лида и виду не подала, что расстроилась. Ночью в подушку рыдала, а днем ходила, как ни в чем не бывало, а потом и вовсе в город далекий уехала, вроде как за тёткой больной ухаживать, а уж там вскорости и замуж вышла, да сына родила.

Федор с Ольгой тоже в соседний город уехали, родили сначала дочь, потом сына. Как все жили, ни плохо, ни хорошо. Ревновала Ольга Федора всю жизнь, прям прохода не давала со своей ревностью. На пол-часа с работы задержится, а она уже изводит себя мыслями всякими, а как Федор домой приходит, так и его изводит расспросами да подозрениями.

Так и жили они, дети выросли, разъехались кто куда. Так бы и жили дальше, да только у Ольги болезнь нехорошую обнаружили, онкология. И лечилась, а толку- то?

Стала угасать медленно. Доктор посоветовал в деревню уехать, там мол воздух свежий, да молочко парное. Федор долго не думая, решил ехать в свою родную деревню. А что, дом родительский пустует, не продали его пока, значит сами поживем. Работу всегда найду, с голоду не помрем.

Не знал Федор, что Лида уже пол года как вернулась в деревню. Зато Ольга, когда узнала, что соперница рядом с ней, по соседству жить будет, снова закипела злобой, и снова стала изводить мужа ревностью. Стала хуже себя чувствовать, словно собственная злость ела ее изнутри.

На Троицу стояла такая хорошая погода, что было решено отдохнуть от домашних дел. Собралась компания деревенских жителей, пригласили и Федора с Ольгой, да отправились на поляну, что находилась на берегу реки.

Интересное расположение у той поляны. Скрыта она от посторонних глаз, и не видно ее ни с одной стороны, вокруг нее деревья растут, а пройти можно только мимо деревьев. Зато какая красота ! Сверху солнышко светит, а на полянке тенёк, прохлада, деревья со всех сторон окружают.

Давно обустроили люди там место для отдыха, и столики деревянные поставили, и скамейки сколотили. Что и говорить, хорошее место для отдыха, а чуть поодаль и место для купания имеется, и не мелко, и не глубоко, а так, в самый раз.

Хорошо посидели, душевно. Выпили, закусили, искупались, и так по кругу. Хорошо всем, весело. Даже Ольга ноги в воде намочила, побродила по мелководью, да окунулась в воду.

Сил-то нет , чтобы плавать, так, посмотрела, как другие бабы плещутся, на соперницу свою посмотрела с завистью да злобой. Вот как так, Лидка же на 2 года старше, а цветет, как молодая. Ей, Ольге, жить осталось- всего ничего, умрет, закопают ее, а Лидка будет жить, да радоваться, а может и с Федькой сойдутся.

Долго отдыхали, даже счет времени потеряли. Много съели, много выпили, долго купались. Уже все к столу собрались, снова отдыхают, не пришла только Лида, все плавает, как русалка, да Надежда, подружка ее закадычная.

Ольге сидеть надоело, решила прогуляться до кустиков, от глаз посторонних, там, поодаль от места отдыха и нужник стоит, а идти аккурат мимо плёса, где купаются. Туда ушла Ольга, глянула, что Лидка рядом с берегом сидит в водичке, а Надька на берегу, уже к толпе собирается.

-Пошли, Лида, хватит плескаться, потом еще искупнемся. Потеряли нас уже.

-Ты иди, Надь, я еще немного посижу, да приду.

Сделала Ольга свои дела, идет обратно, смотрит, а Лида улеглась на спину в воде, растянулась вдоль берега, глаза закрыла, расслабилась.

Сама не поняла Ольга, как ноги к воде ее понесли. Интересное там место, вроде глубоко, до дна ногами не достать, а рядышком мелко, и ноги не намочишь. Откуда только силы взялись у Ольги, кажется, что и в молодости такой силы не бывало у нее.

акая злость в ней проснулась, что мозги напрочь отключились. Очнулась только тогда, когда затихла Лида, брыкаться перестала. Вышла Ольга аккуратно на берег, насухо вытерлась Лидкиным полотенцем, что рядом лежало, выдохнула спокойно, с облегчением, да не спеша пошла к компании.

-Ольга, ты мимо шла, там Лидка выходить не собирается?

-Да нет, плещется, плавает, счастливая.

-Ааа, ну пусть поплавает немного. Это же рыба, ее из воды не вытянуть.

Хватились Лиду не скоро, минут через 20 только. Приехал участковый, всех опросил, и все списал на несчастный случай, мол выпила лишнего, да случайно утонула. Никто на Ольгу и подумать не мог, что причастна она к смерти Лиды.

Только стали ночами кошмары ее мучить, и так спать не может, а только задремлет, так Лидка ей мерещится, смеется, к себе зовет, говорит, мол встретимся скоро, подруженька, жду я тебя. Совсем умом повредилась баба. Федор присматривался, прислушивался, а потом в лоб спросил, не она ли Лиде утонуть помогла? Не сдержалась Ольга, все мужу своему и выпалила.

***

К зиме ушла Ольга. Она и так-то доброй не была никогда, а в последние месяцы совсем озлобилась, и детей от себя гнала, и сестру, совсем от боли озверела, тяжело уходила, мучилась, и лекарства не помогали. Перед смертью письма всем написала, и мужу, и детям, и даже в милицию признание написала, велела после смерти отдать.

Больше всего перед Федором каялась. Созналась, что дочка- не его, и ничего у него с ней не было в тот вечер, все она подстроила, потому что любила его сильно, ради любви на грех пошла.

И про Лиду написала, покаялась перед смертью, чтобы уйти с чистой совестью. Мол, все для тебя, Федя, делала, чтобы на старости лет не удумал уйти к ней. Да, много грешила, потому и прошу прощения. Прости ты меня, мол, Феденька, не держи зла.

Простил ли Федор Ольгу? Да кто его знает? Может и простил, а может и нет. С детьми общается, помирились, только не верят дети в признание это, не могла мать такое сотворить на старости лет, да еще в таком состоянии. Мол, просто так сказала, чтобы отца позлить.

В милиции тоже над этим признанием посмеялись, не поверили, что больная женщина, которая еле ходила в то время могла справиться со здоровой, да так, что и следов не осталось, и свидетелей нет. Дело открывать? А на кого и зачем? Показалось ей, Ольге, померещилось, сама себе придумала.

Деревенские посудачили, пообсуждали, да забыли. Мол, не могла, и сил бы не хватило, и вернулась сильно быстро, да и слышно было, что Лида плескалась в воде, когда Ольга уже рядом со всеми сидела. Это от боли сознание помутилось, вот и выдал мозг то, чего не было.

Виновата ли Ольга, или нет, уже никто не узнает. Может и правда все это, а может и бред, фантазия, галлюцинация. Но Федора все равно многие люди осуждали, мол, какая разница, правда или нет, жизнь вместе прожили, надо было до последнего рядом быть, что бы не случилось.

Из инета.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Слепая акушерка Устинья

— Клава, ну потерпи! Еще ж немножко — и доедем, — черноволосый мужчина, вытирая пот со лба, обращался к лежащей на телеге женщине.
— Да не могу я! Сил нет, все, Яша, не добраться нам туда, сгину вместе с ребенком!, — девушка, неестественно бледная, застонала.

Муж принялся крутить головой. Они были возле какого-то села. Крикнул проходящего мимо старика с ведрами, чтобы узнать, далеко ли отсюда до станционного городка. Тот, мигом оценив ситуацию, сказал:
— К крайней избе езжайте. Там Устинья живет. Она слепая совсем, но чудеса творит. Иначе не довезешь жену!
Муж принялся возмущаться, мол, что способен сделать слепой человек? Но супруга, сжав его руку, прошептала:
— Едем! Судьба, значит, такая! Пожалуйста, к этой Устинье!

Через пару часов тишину в селе разорвал детский крик. Мял в руках картуз Яков, спала его супруга, широко раскрыв голубые глазенки, агукал новорожденный сын. Мужчина все смотрел на ту, что случайно попалась им в трудную минуту. Длинная русая коса, высокая, тоненькая, в синеньком сарафане. Ловко двигается по избе, подошла к жене, поправила подушку, лоб потрогала. Погладила сына по головке. И улыбнулась в пустоту.

— Хороший младенец! Крепенький! Дай Бог вам всего! — и пошла во двор.

— Я … это… отблагодарить бы… Это ж надо. Неужто она и правда ничего не видит? — обратился Яков к появившейся в избе другой женщине.

Та была очень похожа на Устинью. Подумал — сестра, наверное.

— Правда. Давно, с пяти лет не видит, — ответила та.

— Не иначе как божий дар! Я вот, продуктов тут оставлю. А если чего еще нужно — скажите. Не ваша бы Устинья, не довез бы жену до больницы, дорога-то еще какая плохая! — Яков умчался к телеге.

Аксинья и Устинья действительно были сестрами. И когда-то девочка прекрасно видела, была самым озорным и смышленым ребенком, ловко схватывала на лету все премудрости.
— Какая-то она у вас нездешняя. Ученая больно, знает много! — удивлялись посельчане.

А с Устиньей занималась бабушка- травница. И девчушка знала все травы наперечет.
Жили они с матерью и отцом. Последний, довольно-таки деспотичного нрава, был очень строг с женой. За малейшую провинность повышал голос, мог вспылить.

Однажды мать девочек подала на стол не совсем разогретое мясо. Разъяренный глава семьи со злостью метнул блюдо в ее сторону. Но тут, оттолкнув мать, вперед выбежала младшая дочка, его любимица.

Ей по головке и угодила тяжелая посудина. Долго плакал и корил себя мужчина, да поздно. Оказался задет зрительный нерв, ребенок ослеп.

Но никогда Устинья не упрекнула отца, а он так и не смог себя простить. Теперь травы Устинья собирала со старшей сестрой, сказав той:

— Ты будешь моими глазками!

Она осталась такой же жизнерадостной. Только натыкалась на углы поначалу, случалось, сбивала в кровь коленки, локти, когда падала.

Аксинья выкрикнула отцу все, что она о нем думает, а сестра ее остановила со словами:
— Так небу угодно, значит, было. Не вини папу!

— Вот кому она нужна будет? Девка красивая, но совсем слепая, как котенок! — качали головой деревенские кумушки.

Они ошибались. За Устиньей ухаживал Иван, самый красивый парень в селе. И ему было неважно, видит его любимая или нет. Только и тут несчастье случилось. Шел мимо речки, а там двое мальчишек тонуть начали. Парень прыгнул за ними. Их вытащил, а самого в воронку затянуло.

Казалось бы, судьба не пощадила девушку. Но Устинья держалась, как стойкий оловянный солдатик. У нее неожиданно обнаружился талант — она могла лечить животных, людей. Травами, прикосновениями. А однажды приняла роды у соседки. Просто вошла в дом и предложила помощь со словами:

— Я знаю, что делать. Не бойтесь, что не вижу. Я чувствую, как надо!

И обращались к ней деревенские. Ни разу ни одна роженица не пострадала при родах, все младенцы появились на свет здоровенькими. А приняла их Устинья тысячу, если не больше. Тогда в семьях рождалось по 8-10 ребятишек, как сейчас — 1-2, такого не было. Считалось, сколько Бог пошлет детворы, столько и надо.

У бабушки моей Устинья принимала роды. И всегда находился у этой удивительной женщины рецепт от всего. Например, один младенчик родился очень маленьким по весу. Все зашептались: «Не жилец». Устинья посоветовала родителям сделать большой лапоть, класть туда ребенка и держать возле печи, в теплом месте. Вскоре малыш набрал недостающий вес.

Бабушка вспоминала, что у Устиньи в домике висели пучки трав. И там всегда было очень солнечно. Пахло сеном и медом. А во дворе у нее всегда летал рой бабочек. И если Устинья садилась на скамейку, бабочки порхали вокруг, щекотали крылышками ее лицо, присаживались на плечи.

Люди ее любили. Благодарили кто чем мог, сама она ничего ни у кого не просила. Жила в доме с сестрой и племянниками. Отец рано умер, не выдержал чувства вины перед дочерью, за ним ушла мать.

Именем Устиньи многие называли своих детишек. И все удивлялись, как совершенно слепой человек принимал роды, да так, что не чувствовалось боли. Выглядела Устинья очень молодо. Она ушла из жизни в сорок с небольшим. Просто уснула и не проснулась. А на вид ей не больше восемнадцати было.

Ее фото не осталось. В те довоенные годы мало фотографировались, да она и не любила. Зато сохранились снимки тех крепышей, что вошли в жизнь благодаря Устинье.

И часто приезжают люди в Нижегородскую область. Там нет уже того села, только чуть обмелевший пруд с кувшинками, старые покосившиеся домики, которых тоже скоро не станет. Но едут, чтобы отдать дань памяти той, что помогла им увидеть мир.

Она прожила в темноте долгие годы. Но свет был в ее душе. В каждом поступке. Не ожесточилась, никого не ругала. Хотя ей было тяжело, как никому. Пострадать от рук любимого отца, лишиться из-за него зрения, но продолжать любить. Потерять жениха, но найти силы нести добро дальше.

Она старалась помочь всем по мере сил. Вокруг нее летали бабочки и благоухал сад, которым она любила заниматься. Простая русская женщина с красивым именем Устинья…
Автор: Татьяна Пахоменко

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

МЕТОДИКА ВОСПИТАНИЯ КОТОВ И ЖЕНЩИН

У дяди Коли (а о ком же еще сплетничать, как не о соседе напротив) есть кот по имени Лысый. Почему он Лысый, непонятно — никаких проплешин на нём нет и окрас классический пингвинистый. Должно быть, Лысый — это фамилия. Странная фамилия однажды спасла коту жизнь, семью и характер.

Кот Лысый с младенчества обладал отвратительным характером. Он гадил в доме, рвал когтями мебель и нападал на дядю Колю со шкафа. Любой другой хозяин тыкал бы его мордой в каки и лупил хворостиной, но только не добряк дядя Коля. У дяди Коли вообще суровая карма собирать вокруг себя скандальных женщин и неблагодарную скотину.

Ну, речь сейчас не о том. Вместо того, чтобы кидаться в мерзкого кота сапогами, дядя Коля катал его на машине показывать Москву и вывозил отдыхать на дачу.

Кот ничего не ценил: он считал, что дядя Коля ограничивает его свободу и недодает материальных благ. Вот какого черта молоко вместо сливок? И где породистые девочки, а?

Однажды дядю Колю тормознули гайцы, и Лысый вырвался на волю. Дядя Коля очень переживал, звал кота вернуться и прочёсывал придорожный лес. Бесполезно. Лысый затаился в кустах и мстительно наблюдал за страданиями хозяина. Стояла ранняя весна. Дядя Коля промочил ноги, замёрз, охрип и поехал дальше. А кот остался на воле.
Односельчане прониклись горем дяди Коли и, проезжая через пост ГАИ, останавливались, чтобы расспросить о Лысом.
Больше всего в этой истории гаишников поразила фамилия кота и, вполне вероятно, если бы его звали Мурзиком или Барсиком, его бы оставили на свободе.

Но кот с авторитетной кличкой запомнился, его стали искать и однажды позвонили дяде Коле с новостью, что Лысый схвачен во время разграбления помойки, взят под стражу и готов к экстрадиции.

Дядя Коля ехал и волновался: узнает ли? Простит ли? Шутка ли: прошла весна и половина лета — кот, поди, совсем одичал. Но Лысый сумел его удивить. Как только хозяин открыл дверь погреба и принял позу вратаря, чтобы ловить кота, Лысый завопил: «Мама!» и бросился ему на шею.

Кот так обнимал хозяина, что у гайцов из глаз текли слёзы, а у дяди Коли — кровь по спине. Ему пришлось вести машину с котом на груди, отпустить которую Лысый согласился только когда въехал на дяде Коле в дом.
С тех пор в нашей деревне нет более счастливого и благодарного кота, чем Лысый.

Он ходит за дядей Колей хвостом и чутко прислушивается к его пожеланиям. Поймать мышь? Пожалуйста! Не драть диван?! Конечно-конечно!..

Вообще, если б дядя Коля догадался повторить педагогический прием с окружающими его бабами, он со своим покладистым характером был бы самым счастливым человеком на свете.

А то давеча даже его новая любовь закатила ему такой гала-скандал, что вся деревня развесилась по заборам. А дядя Коля с бесконечной любовью смотрел на бушующую бабу и говорил нежно: «Ох, дура ты Наталья! Ну, и дура!..».

Автор: Лилия Прохорова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.