МАРИЯ МЕНДЕЛЕЕВА И ДЕТИ

Митя со старшим братом Павлом росли в Аремзянах, окружённых вековой тайгой. Целый день без присмотра носились по округе, играя с крестьянскими мальчишками, или бежали на завод, наблюдая, как из песка и соды рождается переливчатое чудо – стекло. Мария Дмитриевна поощряла этот интерес. Маленьким Менделеевым даже позволяли выдувать стеклянные шарики, в которые для цвета добавляли марганец, железо, медь – не отсюда ли пошло увлечение «последыша» химией?

Когда сыновьям пришла пора учиться, мать без раздумий бросила налаженное – всё-таки налаженное! – дело и переехала с ними в Тобольск. Новые управляющие снова довели завод до ручки, а Мария Дмитриевна так же истово занялась новым домом: стирала, убирала, по вечерам делала с детьми уроки, читала вслух – то свою любимую Библию, то обожаемых ими Вальтера Скотта и Фенимора Купера.

И ещё оставались силы принимать гостей: её часто посещал приехавший из столицы Пётр Ершов, автор «Конька-Горбунка», ставший учителем и покровителем братьев Менделеевых (позже Дмитрий женится на его падчерице со странным именем Феозва). Бывали в доме освобождённые с каторги декабристы, один из которых, Николай Басаргин, стал мужем её овдовевшей дочери Ольги…

А непоседливый Митя и в Тобольске оставался, как сказали бы сейчас, «проблемным ребёнком». Все учителя отмечали его способности, однако учил он только любимые предметы. А иностранные языки и особенно латынь вызывали у будущего создателя «Периодической системы» стойкую неприязнь.

Вдобавок он постоянно дрался с обидчиками, дерзил учителям, повзрослев, полюбил простонародный обычай биться «стенка на стенку» на льду реки Тобол. А в старших классах даже стрелялся на самопалах с одноклассником, сыном жандармского офицера.

Не радовали и дочери: сначала Поля, потом Лиза примкнули к сектантам и буквально морили себя постами и молитвами. Старший сын Иван, устроившись в Москве по протекции дяди, растратил казённые деньги, которые пришлось возвращать всё той же Марии Дмитриевне…

Спасая младшего сына от исключения, Мария Дмитриевна не раз взывала к помощи влиятельных друзей, а Ивана Павловича просила делать за него домашние задания.

Митя не забудет ничего. Матери он посвятит свою первую научную работу. Всегда будет ценить то, что она не ломала его характер, заставляя заниматься нелюбимым делом. Что верила в его призвание и всеми силами старалась помочь. И всегда, даже в старости, будет вспоминать о ней трогательно, совершенно по-детски: маменька…

Автор текста: Вадим Эрлихман, к.и.н.

Из сети

МАРИЯ МЕНДЕЛЕЕВА: БОРЬБА ЗА СЫНА

…В 1847 году скончался отец; Менделеев вспоминал об этом так: «Обратился спокойно к моему брату Павлу: «А ну-ка, Пашенька, дай затянуть табачку». Затянулся и умер… Ни страха, ни страданий, ни обрядов, ни слёз». Год спустя умерла Поля, а вскоре сгорела стекольная фабрика со всем имуществом. С трудом восстановленное благосостояние семьи рухнуло в один миг.

Правда, и дети уже понемногу выросли и зажили своей жизнью: Павел уехал в Омск и поступил на службу, Дмитрий собрался учиться чему-нибудь естественнонаучному: химии, математике, географии. В Сибири это было невозможно, мать приняла нелёгкое решение – бросить Тобольск, где прошла вся её жизнь, и ехать вместе с сыном в Москву.

Летом 1849 года, продав всё, что можно, семья двинулась в путь. В университете Дмитрия ждал отказ. Оставались Горный институт, Медико-хирургическая академия и Главный педагогический институт. Горный будущего химика почему-то не устроил, а в академии всех поступающих вели на вскрытие в анатомический театр, где Дмитрий потерял сознание.

Тем временем наступила зима, и Мария Дмитриевна, обходя вместе с сыном учебные заведения, простудилась. Уже больная, отправилась с Дмитрием в педагогический институт, но и там их встретил отказ: в этот год не было набора студентов. Мать боролась до последнего: разыскав друга покойного мужа Дмитрия Чижова, преподававшего в Педагогическом математику, Менделеева упросила его замолвить слово за сына – и слегла. На экзамены Дмитрий ходил уже без неё. Так волновался, что по любимой математике получил тройку, а по ненавистной латыни – четвёрку…

В августе его зачислили в студенты. А 20 сентября скончалась его великая мать. Сын не попрощался с ней. По правилам института Дмитрий обязан был проводить в его стенах каждую ночь, поэтому вечером ушёл из Мариинской больницы. Мать умерла на руках у дочери Лизы.

До последних минут думала о детях, оставив им цепляющее и сегодня за сердце письмо: «Прощайте, мои милые любезные дети! Господь посетил меня и призывает в вечность… Не долго уже мне дышать в сем мире и вас, кажется, уже более не увидеть… Берегите себя от всякого зла и любите друг друга. Любите добро делающих и зло творящих вам, молитесь о всех. Помните, что мать ваша на земле жила для вас и не оскорбляйте моей памяти суждениями… Я любила, люблю и буду любить вас за гробом…»

Марию Дмитриевну похоронили на Волковом кладбище – там же, где через 56 лет будет погребён Дмитрий Иванович Менделеев. В последний путь её провожали только близкие родственники, среди которых не было брата Василия. Он тоже сильно болел (умер в следующем году), а кроме того поссорился с сестрой из-за фамильной иконы Знамения Божьей Матери.

По семейной традиции икона должна была перейти к старшему мужчине в семье, но Мария Дмитриевна удержала её у себя – не из корысти, а для того, чтобы перед уходом благословить ей любимого Митеньку. Холодеющей рукой она вывела на иконе: «Благословляю тебя, Митинька. На тебе была основана надежда старости моей. Я прощаю тебе твои заблуждения и умоляю обратиться к Богу. Будь добр, чти Бога, Царя, Отечество и не забывай, что должен на Суде отвечать за всё. Прощай, помни мать, которая любила тебя паче всех. Марья Менделеева».

Автор текста: Вадим Эрлихман, к.и.н. 

Из сети

В 1705 году ирландка Марджори МакКолл умерла от лихорадки и была похоронена как можно скорее, чтобы предотвратить распространение болезни. Женщину положили в гроб с дорогим кольцом, которое муж не смог снять с её руки из–за отёка.

Это сделало могилу притягательной для воров, обирающих тела похороненных. В тот же вечер, когда земля была еще рыхлой, злоумышленники разрыли могилу и вынули гроб. Не сумев снять кольцо, они решили отрезать палец. Как только из надреза показалась кровь, Марджори очнулась от комы, в которую впала днём, села в гробу и закричала.

Судьба воров осталась неизвестна — одни легенды гласят, что они упали замертво, другие — что сбежали не оглядываясь. Марджори удалось выбраться из гроба, и женщина отправилась домой.

Джон МакКолл, муж Марджори, был дома с детьми, когда услышал стук в дверь. Мужчина сказал детям: «Если бы ваша мама ещё была жива, поклялся бы, что это её стук». Отперев дверь, он увидел за ней Марджори в погребальной одежде, с капающей от руки кровью, и упал замертво.

Его похоронили в гробу, который освободила жена. Марджори прожила ещё много лет, вновь вышла замуж и родила детей. Когда она наконец умерла, была похоронена на том же кладбище Шэнкилл (Лурган, Ирландия). Её надгробие сохранилось. На камне написано: «Жила однажды, похоронена дважды».

Меньше

Из сети

В июле 1941 года фашистский ас сбил над Средиземным морем французский самолет, который пилотировал лейтенант Бертран дю Плесси. Его вдова получила орден героя из рук генерала Шарля де Голля.

Этой женщиной была Татьяна Яковлева, та самая возлюбленная Владимира Маяковского, которой поэт посвятил два стихотворения и которая после его отъезда из Парижа целый год получала цветы от него. Она была подругой Марлен Дитрих и музой Кристиана Диора. Она была необыкновенной….

После революции юная Таня осталась с мамой в Пензе. Заболела туберкулёзом, обо этом стало известно её дяде, Александру Яковлеву, художнику, выпускнику императорской Академии художеств, жившему в Париже.

Чтобы помочь племяннице уехать из Советской России он согласился сотрудничать с владельцем автоконцерна господином Ситроеном, в обмен на ходатайство о Татьяне.

Она приехала в Париж в 1925‑м, после долгих лет голодных мытарств по югу России, 19-летней «прекрасной чумазой оборванкой», по словам встречавшего ее родственника.

Первые месяцы девушка провела на юге Франции, где лечилась от туберкулеза, полученного в голодные послереволюционные годы в Пензе. А затем вернулась в Париж и поступила в школу моды. Вскоре Татьяна пробует свои силы в моделировании шляпок и преуспевает в этом.

Дядя вводит ее в мир светского Парижа. На ее глазах разворачивается роман Коко Шанель с Великим князем Дмитрием Павловичем, она играет в четыре руки на рояле с Сергеем Прокофьевым, знакомится с Жаном Кокто, которого через несколько лет спасет от тюрьмы. Благосклонно принимает ухаживания и подарки от Шаляпина. 

А потом в её жизни появляется Владимир Маяковский…Невротическая неразбериха, постоянно царившая в личной жизни Маяковского, плохо сочетается с железной целеустремленностью Яковлевой. На его предложение выйти замуж и уехать с ним в СССР она отвечает отказом.

В 1929 году Эльза Триоле, сестра Лили Брик, когда-то познакомившая Татьяну с Маяковским, как-бы между прочим рассказывает о том, что Маяковскому не дают визу, и о его новом увлечении актрисой Вероникой Полонской.

Татьяна выходит замуж за влюбленного в нее молодого дипломата Бертрана дю Плесси. После его трагической гибели она снова пошла под венец.

На этот раз ее избранником стал начинающий парижский художник Александр Либерман. Они встретились на курорте, где восстанавливала свои силы и Татьяна, попавшая за год до этого в автокатастрофу и пережившая три десятка пластических операций.

Как потом будет вспоминать Либерман, между ними «мгновенно возникло притяжение». И больше они не расставались…

Супруги перебрались в США, где Алекс стал арт-директором Vogue — главного женского фэшн-журнала всех времен, а Татьяна, в свою очередь, – самой популярной шляпницей местного бомонда, чей отдел в магазине Saks Fifth Avenue быстро превратился в Мекку для модниц Восточного побережья.

Ее клиентками были самые известные дамы света – от Коко Шанель до Эдит Пиаф. Долгие годы дом Татьяны – «страна Либермания», по образному выражению Джорджа Баланчина – служил своеобразным клубом для тех, кто решил не возвращаться в страну победившего социализма.

Материально и дружески Яковлева помогала танцору Большого театра Михаилу Барышникову. Поэту Иосифу Бродскому, за 20 лет до события, предсказала присуждение Нобелевской премии.

Без Яковлевой вряд ли бы в полной мере состоялись такие знаменитости, как Кристиан Диор и Ив Сен-Лоран. Талантом своим они обязаны, разумеется, не ей. Но пресса заговорила об этих кутюрье после того, как Яковлева сказала мужу, что гении — именно они.