Лена перебирала вещи, бездумно, молча, перекладывая их с места на место. Надо что -то делать, вяло шевелилась мысль: надо что-то делать.
Игорь дал времени неделю на то, чтобы она съехала в свою маленькую квартирку.
Как же хорошо, что не послушала тогда Игоря с его мамой и не продала бабушкину квартиру.
Сейчас там живёт девушка Оля, со своим молодым человеком. Она снимает пять лет.
Нужно позвонить Оле и сказать чтобы съезжала. Лена не может плакать у неё ком в горле.
По полу ползает Мишка, сын Лены и Игоря, ему полтора года.
Конечно, Мишка умеет ходить, но сейчас он катает машинку и гудит, словно паровоз, Лариса, дочка в садике.
Ларисе четыре года, девочка уже давно адаптировалась в саду, в прошлом все болезни, больничные по две недели.
Дети планированные, всё у Лены с Игорем шло по плану, иногда конечно были скандалы, ну так, небольшие. Особенно когда мама Игоря вдруг решала поучить Лену жизни.
Например, как воспитывать детей или как распоряжаться бюджетом. Ей очень не нравилось что Лена не отдаёт ей накопления, ведь у мамы было бы надёжнее, не то что в этих банках.
Игорь отмахивался, говорил что это бабские дела и он не будет ввязываться. Лена и не настаивала. Она тактично отбивала нападки свекрови, и жизнь шла своим чередом.
Лена мечтала, когда Миша подрастёт и она сможет выйти на работу, одеваться опять в красивые наряды, бежать на любимую работу, чувствовать себя легко и непринуждённо.
Когда голова будет забита не только обедами, развивашками для детей, но и другими вещами.
Всё шло по плану, это Игорь научил Лену всё планировать.
Вчера вечером он сообщил что, разлюбил, чтобы уходила.
Это только в какой-то параллельной вселенной мужчина делает красивый жест и оставляет всё жене и детям, уходит в новую жизнь с одним чемоданом.
Нет, Игорь спокойно и буднично объяснил что, полюбил другую, что хочет теперь жить с ней, с той любимой, Лена же с детьми должна уйти. Платить алименты Игорь будет, конечно, так же по выходным встречаться с детьми, он всё же отец.
Поэтому просит не препятствовать встречам с детьми и принять данное положение.
Она Лена, больше не является любимой женщиной его, Игоря.
На неделю он уезжает с новой любимой женщиной на отдых, хочет вернуться в освобождённую от жены и детей квартиру.
На развод он подаст по приезду, всё, как всегда, всё по плану.
Поэтому Лена сидит и ничего не понимает, как ей дальше быть, что делать?
Лена набрала Ольге, девушке снимающей квартиру. Лена постаралась не плакать, но всё же не сдержалась…
-Лен, я к вам сейчас подъеду помогу вещи собрать хорошо?
-Да, — согласилась женщина, приезжайте. Видеть когого -то из подруг она не хотела, не могла вынести охи, ахи, успокаивающие разговоры. Быть одной тоже н хотелось.
Утром отвела Ларису в садик, принялась собирать вещи, вот Ольга ей и поможет. Она не будет неискренне жалеть и говорить какая хорошая пара они были с Игорем.
Ольга приехала минут через тридцать. Молодая, красивая, стильная.
Вместе с ней в квартиру ворвался глоток свежего воздуха, весна, позитив и что-то ещё, Лена пока не поняла что.
Лена не удивилась, что по сути чужой человек предложил ей помощь, была в прострации.
Оля принесла пиццу, и они попили чай. И только часа через два, девушка призналась что парень её бросил, нашёл п перспективней, как он выразился, Оля тянула до последнего, не сдавала квартиру, хотя уже нашла комнату, одной немного надо.
-У меня ипотека, дом через полгода сдадут, — говорит Ольга, — я сама платила, он сразу сказал, что ни копейки не потратит, ну так-то правильно, это же моя квартира, хотя я надеялась, что вместе будем там жить. Я до встречи с ним оформила, родители помогли, на стадии котлована взяла. Вот полгода осталось
Так, болтая, собрали вещи, погрузили в Ленину машину и увезли. В комнате стояли собранные Ольгины сумки.
-Оль, — Лена посмотрела на девушку, — да оставайся, если дети не смущают, как-нибудь полгода проживём. Всё же платить меньше, и мне спокойнее, зная что не одна дома…
-Серьёзно?
-Ага.
-Вот спасибо, а то до работы три минуты пешком, да и вообще, привыкла здесь уже.
Игорь научил Лену всё планировать, так же лучше, учил он её. И действительно лучше, когда планируешь.
Через неделю он приехал, чтобы убедиться, что бывшая любимая жена уехала, не оставив никаких следов.
Так и было, чистота, тишина.
-Ну и хорошо, — произнёс вслух Игорь, он не любил, когда его панам что-то мешало.
Через три дня, после того, как клининг отмыл всё до блеска, Игорь привёл свою любимую в уютное, семейное гнёздышко, на развод он подал, как и обещал, после приезда с отдыха.
Вечером, наслаждаясь объятиями любимой женщины, Игорь услышал задорную трель звонка.
Поморщился, что там ещё такое. Надо поменять звонок, это Лена эту зубодробилку покупала.
Мужчина открыл дверь, на пороге стояла бывшая жена, с чемоданом и Мишкой на руках.
-Привет, Игорь.
-Привет, -ничего не понимая сказал мужчина, в чём дело Лена?
-Понимаешь, мне нужно выходить на работу, Миша ещё не приучен к садику, я решила что Мише буде лучше с тобой. Поэтому, вот тебе ребёнок, вот его вещи, сейчас принесу ещё сумку с игрушками.
Да, матери своей не вздумай всучить ребёнка, я буду постоянно на связи, алименты платить, конечно, буду, забирать на выходные естественно тоже. И не вздумай чинить мне препятствия или настраивать против меня ребёнка.
Я сначала хотела обоих детей тебе оставить, но потом мне неожиданно пришла помощь в лице одной замечательной девушки. Уж вдвоём-то мы как-нибудь справимся, к тому же на выходные ты будешь забирать Ларису. Через пару лет, когда у Мишеньки наладится график, будет легче.
Ну всё, я побежала.
-Что за бред? Лена, что за абсурд? Ты сошла с ума? Ты взяла и отдала вот так запросто ребёнка?
-Да, а что такого? Ты двоих детей взял и запросто выгнал из дома, и отдал и предал, и ничего страшного. А я вдруг сразу сошла с ума. Всё, я побежала, — Лена поцеловала Мишку и пошла в низ.
-Лена, Лена, вернись сейчас же! Ты что себе позволяешь?
-Всё, я позволяю себе всё. В пятницу вечером приеду за Мишей. Всё пока.
Игорь растерянно стоял на руках с ребёнком посреди прихожей. Когда в дверь повторно позвонили, он облегчённо вздохнул.
Фух , Лена передумала, её тоже понять можно жила спокойно, ни о чём не думала, а ту такое…
Миша закапризничал, ребёнку было жарко, Игорь поспешно открыл дверь, на пороге стояла соседка, тётя Маша.
-Игорёк, тут Лена сумку велела отдать тебе, она очень спешила.
-Да, да- протянул Игорь, — это игрушки Мишенькины…
-В чём дело?- любимая стояла надув губки — Игорь, а что за ребёнок?
-Мой… наш… сын мой…
-А что он здесь делает? Ему же жарко, раздень ребёнка.
Игорь подумал что может не так всё и плохо, любимая спокойно отреагировал на появление Мишеньки.
Он раздел мальчика и отпустил его на пол. Тот поспешно заковылял в свою комнату не найдя старшей сестры, мамы и любимых игрушек, скуксился и заревел.
-Игорь, успокой его! Ты что не видишь? Ребёнок плачет. А когда его заберут?
-Кто?
-Ну кто его принёс…
-Его принесла мать.
-Какая мать?
-Его мать
-Подожди, тебе что отдали ребёнка?
-Да, — нервничая отвечает Игорь, — мне отдали ребёнка.
Игорь очень не любил, когда что-то шло не по плану, просто очень.
-Это что? Он будет жить с нами? А кто за ним будет ухаживать? А кто к нему вставать ночами будет? А кто будет мыть, кормить его?
-Мммм, помолчи, я тебя прошу! Я сейчас решу этот вопрос!
-Да уж, пожалуйста, побыстрее реши…
-Алё, мама, привет. Что делаешь? Мамуль, я хотел бы спросить, понимаешь тут такая ситуация…Ты бы не могла Мишеньку себе забрать? Ну, в общем… мы с Леной развелись…Ну так, мама… Она уехала в бабушкину квартиру…Ты сможешь забрать Мишеньку? Алё, алё мама…
-Знаешь… Мама по всей видимости не сможет забрать ребёнка, понимаешь…Она … у неё…Постой, ты куда? В смысле пока не решу проблему?
-Алё, Лена? Лена, приди и забери ребёнка! Что значит не можешь! Ты же мать! Ааа, я понял! Ты специально, да? Ах, ты подлая! Ну что же, ты добилась своего, радуйся! Ты поступаешь подло, слышишь!
-Алё, мам! Мама, да не кричи ты. Мама, мне нужна помощь! Я работаю, я не могу заниматься ребёнком и работать! Придёшь? Спасибо, мамочка…
Через час Игорь удивлённо рассматривал чемоданы, которые затаскивали какие-то молодые ребята.
-Игорь, рассчитайся с ребятами, — отдавала команды мама.
-Мама, а что за чемоданы?
-В смысле, что за чемоданы? Мои вещи. Я переселяюсь к тебе, помогать с ребёнком.
-Но я думал…Что ты просто заберёшь Мишеньку…
-Серьёзно? Это твой ребёнок! Ты и так выгнал Лену с Ларисочкой…
-Мама! Это моя квартира! И вообще, тебе Лена никогда не нравилась!
-Что ты такое несёшь Игорь! Как тебе не стыдно! Как только на ум такое могло прийти! Да тебе молиться надо на жену было, а не шашни заводить, бессовестный. Всё, либо я ухожу, либо поселяюсь здесь, с тобой и помогаю тебе с Мишенькой…
-Хорошо, мама…
Так Игорь начал жить не по плану. Любимая от него отказалась, нашла себе более выгодную партию, да не такая уж и любимая, начал понимать Игорь.
Он вдруг понял, что скучает по Лене, по дочке, по смеху Лениному, милой привычке прижиматься к его спине. По тому, как она внимательно его слушает.
-Мам, как ты думаешь, она простит меня? Баюкая выкупанного Мишку спрашивает Игорь у мамы.
-Не знаю, сынок, ты её сильно обидел. Если она тебя простит, то я не знаю… тебе надо будет молиться на эту женщину, и держаться за неё обеими руками. Я честно скажу, я бы не простила, не смогла бы, уж извини сынок, говорю как есть.
Долго пришлось завоевывать Игорю свою Елену обратно, очень долго.
-Как мне тебе верить? Жить и думать что ты опять влюбишься в кого-то и выставишь меня с детьми за дверь? Я не смогу, прости.
Всё-таки он уговорил Лену вернуться в квартиру, хотя бы так, думает Игорь. А там потихоньку он завоюет её доверие.
Сам себя проклинает за то, что сделал, как-то не по плану всё пошло…
Лена очень обижена, и вернуться согласилась только из-за того, что много Лениных сил вложено в эту квартиру, детям в садик близко, да и ей до работы не далеко.
Сразу Игоря предупредила, чтобы не рассчитывал ни на что. Просто знает, как тяжело одному с детьми справляться.
Поэтому живут вместе, но у каждого своя жизнь.
Иногда Лена, оставив детей с Игорем, идёт в кино, в музей или в кафе.
Он давно знает, что ходит она не с мужчиной, а с Ольгой, но ей не показывает что знает, заслужил сам такое отношение, понимает.
А также понимает что не всё потеряно, всё ждёт, когда прижмётся к нему Лена сзади, к спине и поцелует.
Игорь умеет ждать.
У него всё идёт по плану.
А та непонятная любовь, она была не по плану, так, выскочила откуда-то, сбой был видимо.
Личный ад Розы Хайруллиной: Как актриса за полгода потеряла всю семью и едва не ушла из жизни сама.
Ро́за Ваки́льевна Хайру́ллина — советская и российская актриса театра и кино, заслуженная артистка РФ, заслуженная артистка Татарстана, лауреат Государственной премии Российской Федерации. Википедия Родилась: 12 сентября 1961 г. (60 лет), Норильск, СССР
В последние годы Роза Хайруллина стала одной из самых востребованных и популярных российских актрис. Зрители ее знают как звезду сериалов «Ольга», «Содержанки», «Зулейха открывает глаза», ежегодно появляется от 5 до 10 новых проектов с ее участием.
А ведь когда-то она задумывалась не только о смене профессии, но и о добровольном уходе из жизни, ведь всего за полгода она лишилась всех близких. Как ей удалось пережить эти испытания, и какую роль в ее судьбе сыграл Константин Богомолов – далее в обзоре.
Роза Хайруллина родилась в татарской семье в Норильске. Ее родители были детьми ссыльных председателей колхозов, обвиненных в конце 1930-х гг. в расхищении государственной собственности. Первой на артистизм Розы обратила внимание воспитательница Роза Карловна, ссыльная немка. Она была заядлой театралкой и заразила своим увлечением Хайруллину.
Она с детства занималась в театральной студии и мечтала стать актрисой. «Я думала об актерской профессии, я выбрала для себя этот мир, понимая, что он иллюзорный. Но именно там я ощущала настоящую жизнь… Это мир, в котором тебе хорошо, и ты хоть что-то понимаешь в жизни», – говорила Роза. Когда ей было 12 лет, семье разрешили вернуться на родину. После школы Роза поступила в Казанское театральное училище и со второго курса начала выступать на сцене столичного академического театра.
Ее близкие и знакомые скептически относились к выбранной ею профессии. Она не раз слышала в свой адрес замечания по поводу маленького роста и внешних данных, с которыми «в артистки не берут», но пропускала все это мимо ушей и упорно шла к собственной цели. Конечно, она понимала, что героинь ей в театре предлагать не будут. Педагоги признавали ее талант, но предупреждали о том, что такой «актрисе без амплуа» будет очень сложно найти свою дорогу в профессии.
Когда Роза окончила театральное училище, ее пригласили сразу в 5 российских театров, но она выбрала Казанский ТЮЗ, где выступала на протяжении 15 лет. За роль в спектакле «Погром» актриса была удостоена Государственной премии РФ.
Именно благодаря Розе Хайруллиной актерскую профессию выбрала и Чулпан Хаматова, которая говорила: «Это гениальная современная актриса. Я смотрела спектакль в ТЮЗе, и мне очень хотелось быть такой же, как она, или, по крайней мере, получать такое наслаждение от сцены, которое, я видела, получает она. В этом смысле, если бы не ТЮЗ в Казани, наверное, я бы не была артисткой.
Однажды шла по улице и загадала: если увижу сейчас, как из служебного входа ТЮЗа выйдет Роза Хайруллина, то стану актрисой. И она вышла». Годы, проведенные в ТЮЗе, Хайруллина называла колоссальным опытом, ведь дети – самая требовательная аудитория: их не обманешь, и они не станут скрывать, если им будет неинтересно. Этот период она называла одним из самых счастливых в своей жизни – в Казани у нее были родные, друзья, любимый ТЮЗ, собственное жилье. А потом весь ее мир рухнул в одночасье. Сначала в 1996 г. был уничтожен пожаром Казанский ТЮЗ, и труппа распалась.
А потом несчастья посыпались одно за другим. Только спустя годы Роза нашла в себе силы рассказать об этой трагедии: «Лишилась всего в один миг: брат был наркоманом, заложил квартиру, потом умер – жилье ушло за долги. В течение полугода у меня умерла вся семья, семь человек. Отец, мать и все остальные. Жизнь поделилась на «до» и «после», я осталась в «до»…
Как я жила в те годы, я не знаю, они вычеркнуты из моей памяти. Я изменилась очень сильно, поняла всю суетность человека. Ушла из театра на какое-то время, потому что мне нечего было сказать». От отчаяния Роза начала выпивать и даже задумывалась о том, чтобы свести счеты с жизнью. Ее спасла работа – и духовник, который сумел остановить ее на краю пропасти.
В 1997 г. Роза Хайруллина переехала в Самару и следующие 12 лет выступала на сцене театра «СамАрт». Однажды на ее спектакль приехал Константин Богомолов, который сыграл знаковую роль в ее судьбе – он убедил ее переехать в столицу и устроил ей встречу с Олегом Табаковым.
Позже актриса покорила театральные сцены Москвы и Санкт-Петербурга. Богомолов доверил ей ведущие роли в своих спектаклях, а затем и в сериалах.
О нем Хайруллина говорит: «Я очень рада, что в моей жизни появился Костя Богомолов, который ставит мне голову на место. У него есть для меня какие-то секретные слова, которые помогают выживать. Он просто дает работу. Верит в меня. Толкает вперед, чтобы я совсем не умерла».
Роза Хайруллина была востребованной театральной актрисой, но при этом ее имя было известно только заядлым театралам. Широкая популярность пришла к ней только после того, как она начала сниматься в кино. Ее творческий путь был абсолютно уникальным: Роза Хайруллина дебютировала в кино в 48 лет! А в 50 лет она заставила о себе заговорить после роли в фильме «Орда». С тех пор режиссеры засыпали ее новыми предложениями ежегодно. Она никогда не позволяла себе спорить с режиссером и считала это оскорблением его профессиональных качеств, ведь он видит спектакль или фильм в целом, а актер – только свою роль. Возможно, поэтому все режиссеры, с которыми она работала, оставались довольны этим сотрудничеством.
Хайруллина не видела ничего зазорного в том, чтобы оставаться ведомой и не ставить себя выше режиссера. А то, что когда-то она была «актрисой без амплуа», позже сыграло ей на руку: она могла перевоплотиться в любой образ, ей были подвластны абсолютно все жанры. На самом деле актрис с таким диапазоном очень мало, и этим тоже измеряется уровень актерского мастерства.
К своей сегодняшней популярности Роза относится очень спокойно, ведь успех никогда не был для нее самоцелью. До 50 лет она не знала, что такое слава, и совершенно от этого не страдала.
Хайруллина отдает себе отчет в том, что успех в выбранной ею профессии – величина непостоянная: сегодня он есть, а завтра может не быть. Ее формула очень проста: нужно выбрать свой путь и ежедневно трудиться, жить здесь и сейчас.
Роза говорит: «Я всегда отдавала себе отчет, что таких, как я, половина Москвы. Я ничем не удивлю, я не какая-то особенная. Человек может работать везде, и мне не страшно сейчас, побыв в столице, уехать, например, в Архангельск. Я в жизни ничего не боюсь».
После всех пережитых испытаний актриса вынесла для себя несколько главных правил, по которым существовала и в профессии, и в частной жизни: никто никому ничего не должен, глупо предъявлять претензии, ожидать благодарности, ведь это ведет к разочарованиям.
А если судьба что-то отбирает, то взамен дает что-то другое, поэтому нельзя жить прошлым – нужно просто хранить память о ценном и идти вперед. «Мы все время будем кого-то терять. Нужно иметь мужество с этим жить», – говорит актриса.
Я очень люблю порядок, обожаю мыть и стирать. Готовить умею. Всё руками делаю.
Я очень люблю ночью выходить курить во двор. И вот я вчера бродила и увидела, как опала липа. Измельчённая шелуха от неё — по всему асфальту. И всё, меня заклинило.
И я сказала себе: а гори всё синим пламенем. Стою не дыша, смотрю, и у меня крышу сносит. Вот только в такие моменты чувствуешь гармонию.
И вдруг дождь пошёл. Если бы меня спросили в тот момент, с чем мне жалко будет расставаться в жизни, я бы сказала: с запахом мокрого асфальта и вот этой липой.
Или вот у метро «Цветной бульвар» уже месяц сидят бомжи, продают двух щенков. Вдруг вижу: один щенок остался. Сидит как дурак. Мисочка эта рядом. Я видела, как в прежние дни вместе с братом они резвились в грязи, а сегодня он сидит один, растерянный. И всё, на полчаса я залипла.
Как мне пережить эту боль? В общем, я неправильно живу. Мне с этим жить сложно, потому что это ад.
Меня когда-то кто-то научил, что актёр — это ребёнок. Ты вышел и поверил. Глубоко и страстно. Я так и не научилась включать режим экономии эмоций.
Маша выскочила из квартиры без шапки и варежек, помчалась куда глаза глядят, лишь бы подальше от дома. Руки вскоре стали ледяными, пальцы на ногах пощипывало, хотя она старательно шевелила ими. А что ожидать от старых ботинок в −18? Проклятая зима пришла раньше времени — ещё только ноябрь.
Можно зайти в магазин, погреться, но ей даже в голову не приходила эта мысль. Она попробовала бежать, чтобы согреться, но морозный воздух плотным туманом входил в лёгкие и не давал дышать. Маша обессиленно села на корточки, прислонившись к забору, обняла колени руками, засунула ладони в рукава и спрятала лицо.
Вот будет здесь сидеть, пока не замёрзнет! Тогда мать спохватится, будет причитать, плакать, но только поздно будет! Хотя из-за чего будет плакать мать неясно. Будет ли она жалеть дочь или то, что ей больше не перечислят скудную пенсию.
Её начало трясти от холода — под курткой не было свитера. Надо встать и пойти. Но куда? Домой не хочется.
— Милая, что случилось? — услышала она взволнованный женский голос.
— Всё нормально, — буркнула в ответ, не поднимая головы.
— Почему ты здесь сидишь?
— Устала, сейчас отдохну и уйду, — голос выдавал её: слова давались тяжело, рот не хотел открываться.
— Милая, да ты же совсем замёрзла. Нельзя так, вставай, пойдём, — женщина мягко подняла её на ноги.
Маша дёрнула было плечами, мол отстаньте от меня, но увидела в глазах незнакомой женщины то, что никогда не видела в глазах родной матери — нежность. Сразу захотелось плакать, девочка опустила плечи и сдалась в ласковый плен незнакомки. А та стянула с шеи широкий шарф, мягко обернула вокруг Машиной головы, прикрыв и покрасневшие уши и открытую шею. Затем сняла варежки и надела на покрасневшие ладони девочки.
— Холодно сидеть, пойдём, — женщина взяла Машу под локоть и куда-то повела.
Ноги замёрзли так сильно, что даже не сгибались в коленях, она чувствовала, как щиплет кожу под штанами, а пальцы начали болеть. Хорошо хоть руки чуточку отогрелись. Ей было так холодно, что она даже не спрашивала, куда они идут, просто шла, ведомая женщиной.
— Вот и дошли, — сказала та, наконец, — Я живу на четвёртом.
Они зашли в подъезд, и Маше показалось, что это самое тёплое место в мире. Покорно поднялась по ступенькам за незнакомкой, глядя себе под ноги.
— Вот и пришли. Заходи, не бойся, — та почувствовала сомнение.
Маша перешагнула порог и её нос уловил аромат еды. Вот как должно пахнуть в нормальном доме! В их квартире воняло чем угодно, но только не едой. Аккуратно сложила варежки и шарф на тумбочку и встала в нерешительности. Что дальше?
— Заходи, тебе надо отогреться. Я тебя не отпущу, покуда не согреешься. Так недолго руки-ноги отморозить.
Маша повесила куртку на крючок, стянула ботинки, пряча дырку на носке. Женщина взяла её за руку, повела в комнату, усадила в кресло и накрыла пледом.
— Забирайся с ногами, укутайся, давай не стесняйся. Сейчас чайник поставлю. Щи любишь? — Маша кивнула, — Вот и отлично. Давно не обедала в компании, всё одна да одна, а вдвоём всяко веселее будет.
Маша снова кивнула. Что говорят в таких случаях она не знала, потому что не может припомнить, чтобы кто-то проявлял к ней доброту. Вскоре лицо начало гореть, она почувствовала что краснеет, перестали дрожать ноги — из них вышел весь холод, тело расслабилось, глаза стали закрываться.
— У меня всё готово, пойдём, — из сладкой дрёмы вывел всё тот же мягкий голос, — Руки в ванной можешь помыть.
Через пять минут Маша сидела за столом и глаза её разбегались: колбаса, сыр, душистый хлеб, дымящаяся тарелка щей, от вида которой у неё мгновенно отключился рассудок. Незамысловатый обед, да только к такому девочка не привыкла. Она опустошила тарелку за минуту, подняла глаза на женщину и ей стало стыдно.
— Давай ещё положу, только ты сейчас не торопись, с хлебушком ешь, сметанки добавь, если любишь.
Маша только кивнула и хрипло сказала:
— Очень вкусные щи у вас, никогда таких не ела.
— Как зовут тебя?
— Маша, — заворожённо глядя на дымящуюся тарелку, ответила она.
— Машенька, Мария, — нараспев сказала женщина, — Ты ешь, не стесняйся. Я давно живу одна и мне в радость, когда мою еду едят с таким аппетитом.
— Понятно, — Маша сосредоточилась на еде, потому что не знала о чём говорить.
Пообедав, женщина усадила Машу в то же кресло, вручила пульт от телевизора, а сама занялась посудой. Девочка заснула в кресле, а проснувшись обнаружила себя укрытой пледом. За окном стемнело.
— Машенька, тебя, наверное, дома ждут.
Та помотала головой.
— Ты уверена? Родители могут волноваться.
— Она будет волноваться, если ей выпить нечего, — буркнула девочка.
— Ты о маме?
— Ага.
— А папа?
— Нет его.
— Ясно, выпало, значит, на твою долю.
Девочка засопела, а женщина мягко продолжила:
— Знаешь, а говорят, что Бог людям по силе даёт испытания.
— И вы верите? — звонко воскликнула она и карие глаза вспыхнули огнём — Если бы он был, то разве допускал бы такое, а? Все эти войны, беды, да и вообще…
— Знаешь, у меня к нему тоже много вопросов. Например, почему так рано ушёл мой муж, а сын даже пожить не успел. Для чего он забрал их, а меня одну оставил?
— Вот и я говорю — если бы он был не допустил бы всего этого! — перебила Маша.
— Не знаю я ответов на твои вопросы, Маша. Но думается мне сила в тебе огромная заложена, всё что на твою долю выпало, тебя сильнее сделает.
— А зачем мне эта сила? Всё равно жизнь — дрянь. Почему у всех есть всё, а некоторым фиг с маслом?
— Маша, у тебя большое преимущество перед теми «у кого всё есть».
— И какое же? — недоверчиво хмыкнула девочка.
— Ты знаешь чего не хочешь.
Маша грызла ноготь.
— Все знают… Думаете кто-то хочет вот так жить? — она вытянула ногу из-под пледа и покрутила ступнёй — В дырявых носках ходить и нормальную еду по праздникам видеть?
— А, не скажи… Не все знают, потому что не жили такой жизнью, не видели её изнутри. А ты видела и точно знаешь, что так не хочешь.
— Ну и что из этого? Какой толк от этих знаний? Что от меня зависит? Мне всего 13, что я могу сейчас сделать? — возмущалась девочка.
— От тебя зависит, какой дорогой ты дальше пойдёшь. Случается так, что те «у кого всё есть» сами не понимают чего хотят, за них родители решают: куда поступать, где жить, кем работать. От этих оков душа их страдать начинает. Живут они и вроде бы всё у них есть, а счастья нет, душа плачет. А ты точно знаешь, что не хочешь жить как мама, поэтому уже сейчас можешь делать шаги в сторону своей жизни. Как ты жить хочешь?
— Не знаю… Нормально хочу жить! Чтобы еда вкусная на столе, чтобы не орал никто, чтобы никакая пьянь по дому не шастала.
— А что для этого надо сделать?
— Да откуда я знаю?!
— Мне, кажется, всё ты знаешь, только никогда не спрашивала себя об этом. Я понимаю тебя, Маша, твоя жизнь ежедневная борьба за выживание. То, что ты испытала некоторые и во взрослой жизни не проходят. Но если ты не хочешь, как мама, значит, надо делать то, чего она не делает.
— Ну, например?
— Например, заботиться о себе. Знаешь, чем взрослый отличается от ребёнка? Тем, что он отвечает за свои поступки. Ты рано повзрослела и можешь взять ответственность за саму себя.
— А как? Вы говорите так, будто это легко и просто! Да никому дела до меня нет. Где мне денег, например, взять? На работу меня не возьмут, как мне отвечать за себя?
— Ты можешь отвечать за свои мысли. Не разрешать думать о себе, как о пропащем человеке, не опускать рук, поставить себе цель и идти к ней. Подумай кем бы ты хотела работать, куда для этого нужно поступить, есть ли там общежитие. Это не делается в один день, но начать думать никто не мешает. Не варись в негативе, знаю, что тяжело, тем более когда постоянно видишь плохое. Подумай, где ты можешь отвлекаться от всего этого.
Маша быстро-быстро обкусывала ногти, в её голове словно рой пчёл жужжали мысли, перебивая друг дружку. Одна её часть хотела спорить и доказывать, что таким невезучим нечего и дёргаться — для них нет места под солнцем. Вторая её половина хваталась за слова незнакомки и шептала, что всё у неё может быть хорошо. Женщина, видя её смятение, мягко добавила:
— Маша, ты умница и красавица. И бог, посылая тебе испытания, знает, что тебе под силу справиться.
Губы девочки задрожали, она посмотрела на своё отражение в зеркале напротив. Красавица, как же! Нос длинный как у вороны клюв, лицо худое с противными красными прыщиками, губы тонкие и длинные, волосы обрезаны как попало, да к тому же грязные, сальные. «Разве, что в ужастиках сниматься» — хмыкнула она про себя.
— Тебя точно дома не хватятся?
— Нет, я уже много раз не ночевала дома, когда пьяная ей вообще всё равно.
— А где же ты ночуешь?
— Обычно у соседей.
— Бедная девочка! Оставайся сегодня у меня, а завтра посмотрим. А хочешь ещё чаю?
Маша кивнула.
На следующее утро женщина вручила Маше пакет:
— Возьми, тебе пригодится. Это мне дарили в своё время, но мне мало́. И выкинуть жалко и отдать некому, словно тебя дожидались. Там не так уж много, но самое нужное: носки, колготки тёплые, водолазка.
Маша недоверчиво смотрела исподлобья. Жалеют её, что ли, как бездомную?
— Маша, ты посмотри там всё с бирками, новое. И размер глянь: маленькое. Вещи-то сейчас сплошь китайские, размер часто не совпадает. Могла бы, я тебе больше дала бы, но нет ничего больше. Возьми, пожалуйста, я прошу.
— Ладно, спасибо.
— Завтракать будешь? Не знаю любишь ли ты кашу, поэтому нажарила котлет. Они у меня вкуснее каши получаются.
— Буду, — улыбнулась девочка.
— Вот и замечательно! Мне так приятно тебя угощать, а то всё одна да одна.
— А вас как зовут? Я даже не спросила.
— Тётя Марфа.
— Необычное у вас имя, редкое.
— Да наверное, Машенька. Как говорится, не имя красит человека, а человек имя. Ну пойдём, я переживаю, что мама тебя потеряла. Поэтому ты сходи домой, ладно?
— Куда ж я денусь…
Сытно позавтракав, попив чай с конфетами, девочка нехотя собралась домой.
— Маша, ты адрес мой запомни и в случае чего приходи ко мне, — наставляла её на пороге Марфа, — Вот возьми, я тебе тут конфет и печенья положила, чай попьёшь.
— Ладно, спасибо, — смущалась девочка.
— Обязательно приходи! Днём я на работе до 17, а вечерами почти всегда дома.
— Хорошо, я приду…
Но Маша больше не пришла.
Дома она застала органы опеки и не протрезвевшую мать с собутыльниками, поспешно покидающими квартиру. Опека и раньше приходила к ним — жаловались соседи и участковый. Но этот раз оказался решающим — девочку забирали в реабилитационный центр. Маша смотрела на шатающуюся мать, притворно орущую: «Не отдам мою кровиночку!» и в ней поднималась волна ненависти и презрения. Это был тот редкий случай, когда дети добровольно уходят от родителей, потому что в любом другом месте, лучше, чем в родном доме.
— Куда меня отвезут? — спрашивала она строгую женщину.
— Пока в реабилитационный центр, поживёшь там полгода. Если за это время мама не остепенится, то лишим её родительских прав. Мария, детям нельзя жить в таких условиях. И ночевать где попало нельзя. Где ты спала сегодня?
Маша прижала к себе пакет с вещами и промолчала.
Она часто вспоминала разговор с тётей Марфой и её вкусную еду. Однажды она поняла, чего не хватает в её жизни — порядка. И тут же подумала, что хотела бы учиться в кадетской школе-интернате. Такая имелась в двух кварталах от её дома. Иногда она сбегала из дома и сидела неподалёку, наблюдала.
Ей нравилось, что все дети в одинаковой форме, не отличить. Нравилось, что они всё делают сообща: маршируют, работают, идут на обед. Нравилась предсказуемость их жизни: они точно знают во сколько маршировать, во сколько пробежка и что обеденный стол не будет пустым. Их не ждёт сюрприз в виде пьяных товарищей матери. И они не сбегают из дома, устав от драк.
Целый месяц она вынашивала эту мысль, прежде чем решилась поговорить с самой доброй, на её взгляд, воспитательницей. Та пообещала узнать условия поступления, и через несколько дней сообщила новости. Во-первых, поступить туда Маша может, но нужен высокий балл. А во-вторых, если её мать лишат родительских прав, у неё появится льгота. Попробовать поступить в школу-интернат можно и в этом году и в следующем, но чем раньше, тем меньше конкурс.
Так у Маши появилась цель. Первая серьёзная цель в жизни.
В этой четверти оценки уже не исправить, но есть ещё две. После зимних каникул она подошла к классной руководительнице и попросила подтянуть по математике. Самостоятельно занималась остальными уроками и, если что-то не понимала, заставляла себя подходить к учителям. Вначале стеснялась, чувствовала себя недостойной внимания, но видя, что учителя идут навстречу, успокоилась.
Были минуты, когда хотелось всё бросить. Но тогда она вспоминала родную квартиру, опухшие рожи маминых друзей и, вздыхая, бралась за учебники. В реабилитационном центре сделать это проще: бытовые вопросы решаются без её участия.
Впервые Маша вышла ударницей за четверть. Это воодушевило. А классная руководительница, поговорив с девочкой и выяснив мотивы, сказала, что поможет с оформлением документов для заявления.
Маша с удивлением заметила, что мир идёт ей навстречу и не такой уж он враждебный. К концу учебного года мать лишили родительских прав, девочку одолевали противоречивые чувства. Она плакала, сердце сжималось и ныло. Но вспоминая голодные дни, бессонные ночи, рваные носки и вонючие простыни, понимала, что с мамой её ждёт болото.
Она часто вспоминала тётю Марфу, хотела сходить в гости, вот уж у кого уют, а не казённый быт. Но даже на весенних каникулах не смогла вырваться — учителя задали ей много дополнительных работ, желая помочь. Она понимала, что не может их подвести и высокий балл ей необходим.
К концу учебного года Маша просто устала как морально, так и физически. Но годовые оценки радовали — всего несколько четвёрок, остальные пятёрки. Когда её похвалили на итоговой линейке, она заплакала, выпуская скопившееся напряжение.
Подходил к завершению срок проживания в реабилитационном центре, её должны перевести в детский дом, но директор пошла навстречу и оставила в центре до получения результатов вступительных экзаменов в кадетской школе.
Вместе с классной руководительницей собрали пакет документов, подали заявку, учительница сопровождала Машу на экзамен, чтобы девочка меньше переживала. Маша дважды ходила к тёте Марфе, но не застала дома, а стучаться к соседям постеснялась. Бродила вокруг дома, ждала у подъезда, но так и не встретила.
Близился день объявления результатов, от волнения она почти перестала есть и спать — решалась её судьба. Детский дом или школа-интернат. Воспитатели видя, что она худеет на глазах, приносили домашних пирожков, в надежде пробудить аппетит.
В то июльское утро в комнату девочек вошла директор, Маша вскочила с постели, чувствуя, что та принесла новость для неё.
— Машенька, — тихо начала директор и сердце девочки ухнув, упало: слишком успокаивающий тон, — Маша, ты большая молодец. Я горжусь тобой, ты зачислена в кадетскую школу-интернат! Твои результаты оказались чуточку выше нижней границы, но льгота и небольшой, для восьмого класса конкурс, помогли. На следующий год было бы сложнее.
Последние слова Маша уже не слышала — плакала от счастья, а девочки, обнимали столпившись вокруг неё обнимали. Директор наставляла:
— Девочки, берите пример с Маши. Она сделала огромную работу, и я уверена, что её ждёт светлое будущее. Вы тоже можете, вы всё можете, но надо постараться!
В конце августа Маша съездила к матери, собрала нехитрые пожитки, сказала ей новость и переехала в интернат. Так начался новый этап в её жизни.
Пожилая женщина возвращалась домой из магазина. Хотелось быстрее подняться в квартиру и скинуть одежду — июнь выдался жарким. Возле подъезда стояла высокая женщина в форме. Марфа пригляделась, нет форма не полицейская, видно кого-то ждёт.
— Тётя Марфа, это вы? — окликнула её женщина.
— Да, — устало выдохнула она: не хотелось ни с кем общаться, но к ней приходят за помощью и зная себя, она была уверена, что не откажет и выслушает незнакомку.
— Вы не узнаёте меня?
— Нет, милая, извини.
— Я Маша. Много лет назад вы подобрали меня на улице в мороз, накормили щами и котлетами. Помните?
— Машенька, Господи это ты?! Какая же ты стала взрослая! — Марфа поставила сетку на скамью и обняла Машу, едва достав ей до плеч, — Я думала, никогда тебя не увижу, переживала. Пойдём скорее в дом, всё расскажешь.
Через полчаса они сидели в маленькой кухоньке, в кружках остывал чай, Мария рассказывала как она поступила в кадетскую школу-интернат, как училась день и ночь, держалась за своё место.
— Потом уехала отсюда и поступила в военное училище, а после военную академию. В общем, связала свою жизнь с армией, о чём ни капли не жалею. Мне очень нравится и моя работа и те трудности, которые она предполагает. Переезжать с места на место мне несложно, никто меня не держит.
— Умничка, Маша, какая ты умничка. А какими судьбами здесь оказалась?
— Полгода назад мама умерла, вот приехала вступать в наследство. На похороны приезжала, но буквально одним днём, а сейчас я в отпуске, поэтому надо все бюрократические вопросы закрыть.
— Грустный повод.
— Я пыталась её лечить, хотела с собой забрать, но она отказывалась. Это её выбор.
— Да, Машенька, ты права. Ты сделала свой выбор, выбралась отсюда, а за неё отвечать не можешь.
— А вы-то как, тётя Марфа?
— Я хорошо, живу всё так же одна, как и двадцать лет назад. Я тебя вспоминала, но кроме имени ничего о тебе не знала, очень переживала, думала, ты в беду попала, жалела, что не проводила тебя до дома в тот день.
— Я приходила к вам до поступления в интернат, но вас не было.
— Той весной я сломала ногу и долго восстанавливалась, в реабилитационном центре лежала — сложный перелом. Наверное, в это время ты и приходила. Я оставила у соседей записку, на случай если ты придёшь.
— А я постеснялась к ним зайти, глупая же была, всех боялась.
— Но я рада, что ты пришла сейчас! Помню, как ты сидела в кресле и прятала дырку на носке, а сейчас у тебя идеально выглаженная одежда, причёска волосок к волоску. Красавица! А как семья, Маша? Замуж вышла?
— Пока нет, но не переживаю, мне всего-то 33, успеется. Не хочу торопиться и выходить замуж, потому что надо. Сейчас встречаюсь с офицером из моей части, так что нельзя сказать, что я одна.
— Правильно, придёт время и всё устроится.
— Многие наши женщины уходят преподавать, когда выходят замуж. Если надоест армия, пойду в академию или в кадетский корпус. Сама ведь знаю, каково там и как много зависит от учителей. Я боялась дедовщины, но нигде с ней не столкнулась, а всё благодаря отцам-офицерам.
— Хорошо, что ты выносишь такие уроки из жизни, стала рассудительной, взрослой.
— Самый первый учитель — это вы. Вы научили не вариться в негативе. Я ваши слова на всю жизнь запомнила, что только я отвечаю за свои мысли и поступки, что могу выбирать. Я выбрала не идти по материнской дороге и только сама знаю, как сложно порой было не свернуть. А как меня в школе классная поддержала? Как с дочкой на экзамены ходила. Всякие конечно, преподаватели встречались, особенно тяжело в академии было, но я решила быть непохожей на них.
— Думаю, из тебя выйдет замечательный педагог, ты сама такую школу жизни прошла! Я ведь говорила, что в тебе сила огромная заложена и не зря бог тебе с рождения такие испытания послал. Он в тебе не ошибся.
— А помните, вы сказали, что не знаете для чего на свете живёте, раз все близкие умерли? А я знаю! Вы живёте, чтобы спасать тех, кому сложно, и дарить им надежду. Не подбери вы меня тогда, не знаю что со мной стало бы.
Бабушка Марфа вспомнила всех тех людей, что приходят к ней за советом, а позже некоторые возвращаются с благодарностью и кивнула:
— Да, Маша, думаю, Бог в нас не ошибся. Ты останешься у меня?
— Если вы не против?
— Конечно, не против!
— Тогда я вещи из камеры хранения заберу и к вам. Но предупреждаю — отпуск у меня длинный.
— Мама, ты еще не спишь? Ирина Андреевна вздрагивает, стряхивает путы сна, уже сковавшие ее усталое тело, и со вздохом отвечает:
— Что-нибудь важное? До утра не может подождать? Я так крепко заснула — утомилась сегодня ужасно.
— Мам, ты не сердись, это очень-очень важно! — Настя забирается к матери в постель. — Мам, ты послушай. Ты ведь хотела внука? Тихо-тихо! Знаю, что ты ответишь. Да, у меня не может быть детей. Но нам с Сашей так хочется сына! Так вот, завтра мы уезжаем за мальчиком. Через три дня будем дома.
— Да вы что?! — у Ирины сонливость как рукой сняло. — Кто вам позволит?
— А почему бы нет? Ну, Саша инвалид, так я-то нормальная. Нам хорошие знакомые помогли с документами. Я уж заждалась, больше года все тянулось.
— Господи! И мне ничего не сказали! Я бы хоть попробовала воспрепятствовать, отговорить, помешать.
— Вот потому и не сказали.
— Доченька, но ведь Саша ненормальный. Он бывает агрессивен. Конечно, это не его вина, и до аварии он был замечательным мужем. Но ведь теперь он порой сам как ребенок, за ним самим уход нужен. Это настолько безответственный шаг с вашей стороны, что у меня нет слов. Ведь Саша может напугать ребенка, даже ударить. Ведь иногда он бывает такой… Прости, но я подчас сама его боюсь.
— Мам, но ведь такое бывает очень редко. Чаще всего он вполне нормальный — как ты, как я. Буду следить за ним. Уволюсь, в конце концов.
— Я просто не верю, что слышу это от тебя. Как «уволюсь»? А жить на что будете?
— На Сашину пенсию. Да на ребенка ведь какое-то пособие будет.
— Настя, но ведь это такой мизер! А на ребенка нужно денег очень много.
— Но ведь ты нас не оставишь? Ты ведь скоро на пенсию уходишь, так можно не увольняться, вот тебе и деньги. И зарплата, и пенсия. Ты же мать, ты обязана помогать! — Настя заплакала. — И я так хочу ребенка!
— Вот что, милочка, довольно я твои капризы терпела. В моем возрасте уже дети родителям помогают. Я могла бы рассчитывать хотя бы на ваше сочувствие. Ведь знаешь, что с моими болячками я давно могла уйти на пенсию по инвалидности. Но ведь вам же с Сашей постоянно что-то нужно. И я тянулась на вас, сколько могла. Я уже не помню, когда покупала себе какую ни на есть обновку. Все на вас! А теперь, когда я, наконец, смогла бы не ходить на работу, отдыхать, если плохо себя чувствую, полежать, вздремнуть днем, в конце концов!.. — Ирина Андреевна задохнулась, не в силах вымолвить больше ни слова.
Настя подала ей ингалятор. Мать полежала немного и повернулась к стене, укутываясь одеялом, давая понять, что разговор окончен. Но дочь не уходила.
— Мама, нельзя все повернуть вспять. Дело сделано. Ребенок через три дня будет у нас дома, хочешь ты этого или нет. Кстати, его зовут Алеша.
— Его имя не имеет для меня значения. Со мной не советовались, но знайте — я категорически против. Брать в нашу семью ребенка — преступление. И можешь быть уверена, я не дам вам больше ни копейки. Может, это научит вас ответственности. А ребенок этот мне чужой и будет чужим. Не пытайтесь меня умилить его мордашкой или еще чем. Точка.
Настя вышла расстроенная. Никогда еще не видела мать такой сердитой. Муж, у которого как раз был в сознании «светлый» промежуток, опередил ее рассказ:
— Все слышал. Вы обе так кричали. Но по большому счету она права. Квартира ее, деньги, в общем-то, она зарабатывает на наше существование. Твоей зарплаты тебе только на косметику да на колготки хватает. Она права.
— Ладно, ты еще будешь нервы трепать: «Она права, она права!». Я решила, что у нас будет сын, значит, он будет. И пойдем спать. Первый час уже, а нам вставать рано. Поезд ждать не будет.
…Настя с мужем и трехлетний малыш стояли на лестничной площадке третьего этажа.
— Дома что ли ее нет — не открывает.
— Настя, у тебя же ключ есть, открой своим.
Они вошли в темный широкий коридор. Александр включил свет.
— Настя, смотри! — он кивком показал на дверь, которая вела в комнату матери. В дверь был врезан новенький «английский» замок.
— Да-а-а… Пожалуй, мама всерьез настроена. Это уже неприятно. — Настена, а ты постучи. Пригласи ее сына посмотреть.
Жена только махнула рукой. Уж коль не открыла на звонок в коридорную дверь, то, конечно, не выйдет, хоть застучись. Еще не забылся их ночной разговор. Похоже, мать действительно настроена не общаться с ними. Иначе зачем бы ей понадобилось врезать замок?
До вечера в комнате Ирины Андреевны была тишина. И только когда уже стемнело, повернулся ключ в замке, и мать вышла в коридор в новой юбке и жакете, наброшенном на плечи.
— Мама, здравствуй! Мы вернулись. Алеша сейчас спит, но ты можешь потихоньку зайти в комнату и посмотреть.
— Здравствуй. Я к Надежде Викторовне. Меня не ждите, буду поздно.
— А как же Алеша? Мама, ты…
— До свидания! — дверь со стуком захлопнулась.
Следующие дни и вечера были похожими. Ирина Андреевна купила электроплитку и даже готовила у себя в комнате. А у Анастасии с Александром настали трудные дни. Денег катастрофически не хватало. Мясо в доме было редкостью. Фрукты для ребенка почти не покупали. Настя начала подумывать о работе, но была проблема с детским садом — еще не все документы на ребенка были получены из приюта. Настя писала, звонила, торопила всячески, но получила только одно частное письмо: «Вы хотели в обход закона получить ребенка, да еще и торопите! Вышлю все, как только будет возможность. Н.К.».
Настя решилась поговорить с матерью. Она встретила ее в коридоре, когда та возвращалась с вечерней прогулки.
— Мама, нельзя так. Живем как чужие.
— Почему же? Мы не ссоримся, здороваемся друг с другом, пользуемся одним санузлом. А то, что я ушла на пенсию — это мое право. Я человек больной, мне нужен отдых.
— Мама, я об этом и хотела поговорить. Ты ведь теперь все время дома, могла бы сидеть с Алешей, а я бы вышла на прежнюю работу. Меня берут. У нас проблемы с садиком. А деньги очень нужны. Даже Саше на лекарства не хватает.
— Деньги нужны всем, но только умные люди сначала думают, а потом делают. Вы же захотели выполнить свой каприз, да еще чтобы за мамин счет. А вы подумали, что я не вечная? Меня может не стать через год, месяц и даже завтра. Я больна и немолода. Об этом вы думали? Что будете делать, когда меня не станет? Я пыталась тебя предостеречь, но ты же у нас с детства: «Я так хочу!». Хоть луну с неба. Хватит! Взяли ребенка — выкручивайтесь. Не куклу покупали — положили и лежит. Нет, ребята, меня на этот раз вы не разжалобите. Я люблю тебя Настя, но я больше не буду потакать твоим прихотям.
— Значит, так? Хорошо… Но если тебе будет плохо — не зови. Ты тоже решай свои проблемы сама.
Настя, сдерживая закипавшие злые слезы, хлопнула дверью. Алеша, увидев рассерженную мать, разревелся. Она в раздражении ударила ребенка по щеке:
— Не ной, без тебя тошно! Дура я, взяла тебя на свою голову!
Перепуганный ребенок перестал плакать. Воспитанный почти с самого рождения в приюте, он уже умел сдерживать слезы, улавливая нюансы настроения взрослых. И только страдальческая гримаса выдавала его детское горе.
Великим постом у Александра случился приступ безумия. Когда Настя вернулась домой с покупками, она увидела такую картину: Алеша спрятался в кладовой, а Александр расхаживал по комнате с горящими глазами и декламировал стихи. Он схватил жену за локоть:
— Послушай, послушай, Настя, какие строки! — и он начал складывать слова в стихи, и удивительным образом ему удавалась эта импровизация. Он сдернул скатерть со стола и набросил ее себе на плечи. Хрустальная ваза долетела до стены и рассыпалась осколками. Не замечая этого, он продолжал слагать строки:
— Сквозь пелену тумана солнца луч пробился
И землю осветил нежнейшим светом.
Душа моя сквозь эту пелену
Прорвется тоже, разрывая путы.
Ей тесно в теле, отделиться хочет
И рвется из груди, с земли на небо,
Туда, где звезды россыпью сияют…
Настя в ужасе набирала номер «скорой». Когда машина подъехала, Александр уже сорвал шторы, обмотался ими и, переходя из экзальтированного состояния в злобное, кричал:
— Не слушаешь? Звонила моим врагам? Убью!
Двум дюжим санитарам едва удалось справиться с безумным. Настя поехала, проводить мужа в психиатрическую клинику.
Когда Ирина Андреевна вернулась из церкви, она застала в коридоре рыдающего мальчика. Он так уревелся, что не мог говорить.
— Господи, что же случилось? Успокойся, я тебя сейчас умою, давай вот водички попьем.
Ребенок сделал несколько глотков, но чуть не подавился, потому что непрерывно всхлипывал. Тогда она умыла его и повела к себе в комнату. Но ребенок, за год приученный родителями, что «там живет плохая бабушка», упирался и заревел еще громче. Тогда она присела на корточки, прижала его к себе, гладила по спинке, целовала в лобик и уговаривала:
— Не бойся, Алешенька, давай пойдем в вашу комнату. Вот посидим здесь на диване, и ты мне расскажешь, что случилось.
Но ребенок от перенесенного страха быстро уснул и только продолжал всхлипывать во сне. Она смотрела на него впервые. Худенький, малорослый для своего возраста, с синеватыми прожилками под глазами, светлыми волосиками, он напомнил ей сына, умершего в возрасте двух лет. И так защемило сердце! Ирина Андреевна обняла сонного ребенка: «Маленький ты мой, деточка моя!» — слезы катились из ее глаз. И вдруг мальчик во сне потянулся к ней ручонками, обнял за шею и прошептал во сне: «Мамочка!». Ирина Андреевна заплакала еще горше.
— Бедное ты дитя, прости меня. Я из-за твоих родителей и тебя обидела, мальчик мой. Лешенька, солнышко мое, я твоя бабушка, я постараюсь стать доброй бабушкой. А ты спи, спи. Я посижу рядышком. Никто в этом доме больше не обидит тебя.
Она долго ждала дочь, догадываясь по разбросанным вещам и разорванной на клочки шторе о том, что здесь произошло. Случай был не первый. «И не последний», — вздохнула Ирина Андреевна. Спина так болела, что она прилегла на диван рядом с малышом, да так и заснула.
Настя пришла под утро. Ирина Андреевна с укором смотрела на дочь.
— Не смотри на меня так. Это твоя вина. Сколько раз я просила о помощи. И вот…
— Что «вот»? Моя вина, что вы, не подумав о последствиях, взяли ребенка? Моя вина, что Саша попал в аварию? Не надо все валить на мать.
— Ладно, не ворчи, я и так устала, перенервничала. Как Сашуувезла, ходила на телеграф, позвонила свекрови. Договорились, что Саша переедет к ней. У них в Москве и врачи посильнее, да все-таки с матерью будет. Просто я так больше не могу! Доктор сказал, что болезнь прогрессирует, так что хорошего ждать не приходится. А я еще молода, я хочу пожить нормально, встретить хорошего мужчину.
— Как ты можешь так спокойно об этом говорить? Вы же с Сашей венчаны. Какой может быть другой мужчина? Ребенок у вас…
— Мне что — руки на себя наложить? Не могу больше так жить. Понимаешь, не…мо…гу! А ребенка сдам в детдом, это не проблема.
— Ты этого не сделаешь!
— Еще как сделаю. Надоел он мне — ноет и ноет. Без него и так тошно, да еще его вопли… — Настя, ты не спеши, успокойся, подумай. Еще все будет хорошо. Я буду помогать.
— Спохватилась! Нет и нет! Сашку к матери, а этого — ткнула пальцем в спящего ребенка — в детдом. Точка, как ты говоришь.
Никакие уговоры не помогли. Прошел месяц, сватья приехала и увезла Александра навсегда, обиженная на них. Несправедливо, от материнского горя, обвиняла их в болезни сына. После отъезда мужа Настя пустилась во все тяжкие. Каждый день приходила за полночь. Однажды объявила: «Выхожу замуж. Парень хоть и моложе меня, но неплохой. Жить будем у него, а Алешку придется сдавать».
— Он что — макулатура? Что значит «сдавать?»
— А то и значит. Я предупреждала.
Видя непреклонность дочери, Ирина Андреевна решилась на крайнюю меру:
— Доченька, ты же знаешь, что ты одна у меня осталась, одна радость на всей земле. Не могу я допустить, чтобы ты совершила такой жестокий поступок. Ты вот сказала: «твоя вина», — так оно и есть — значит, где-то я не доглядела, что-то не так сделала. Ведь это я воспитала тебя, оттого и моя вина. Не отдавай Алешу. Пусть ты будешь по документам его матерью, а я оставлю его у себя. За деньги не беспокойся, я тоже снова работать пойду. У нового бухгалтера все равно что-то не ладится, и Виктор Акимыч звал меня. А днем Алеша в садик будет ходить.
— Не знаю, мама, обуза ведь тебе… Не знаю… Впрочем, смотри сама. Но не обижайся — если будешь просить, я его назад не возьму. Пусть он забудет, что я была ему матерью.
— Хорошо, доченька, пусть так и будет.
Ирина Андреевна вечером долго смотрела в окно, вспоминала юность, молодость, маленькую Настеньку, покойного мужа. Где они с ним допустили ошибку? Когда? Видимо, после смерти сына боялись потерять и ее, оттого и баловали. «Прости меня, Господи, какую бесчувственную дочь я воспитала! Сколько эгоизма, самолюбия, жестокости… Но ведь она дочь. И такую я ее люблю. Помоги ей, Гсподи!», — и ее горькие слезы капали на подоконник.
* * *
— …Колобок-колобок, румяненький бок,
В масле поваляйся, вкусным оставайся.
Будь для нас хорошим
В день рожденья Лешин! Ирина Андреевна доставала из духовки именинного колобка и приговаривала, что на ум пришло. Алеша смеялся до слез.
— Бабуленька, да нет в сказке таких слов!
— Разве нет? Вот память старушечья! А мне казалось, что там точно про тебя написано.
— Нет и нет! Я еще до школы эту книжку выучил. Ты же меня по ней читать учила. Опять скажешь, что память старушечья? Ох, и бабуля! Какая у тебя память хитрая — что надо помнит, что не надо — забывает. А ты помнишь, как мы в первый класс пошли?
— Конечно, помню, солнышко мое! Я даже помню, что школьники из-за тебя чуть без первого звонка не остались. Не забыл?
— Да, это я дурака свалял… Когда меня этот здоровый старшеклассник посадил на плечо и понес по кругу, я испугался. Да еще в руках у меня звоночек. Я его изо всех сил сжимал, чтобы он не звонил, думал, что шум от него будет. Мне же никто не объяснил, что надо именно звонить.
— Алеша, а что это за «дурака свалял»? Мы же с тобой договаривались, что не будем русский язык засорять.
— Ну, прости-прости — дурака свалял, — и мальчик опять откинулся на спинку дивана, заливаясь озорным смехом.
— Ох и несерьезный ты у меня. Ведь десять лет тебе уже.
— Бабуль, прости ради дня рождения…
И тут в дверь постучали. Леша побежал открывать: «Наверное, ребята пришли». Но на пороге стояла, не решаясь войти, Анастасия.
— Ма… То есть простите, тетя Настя, вам бабушку позвать?
— Позови.
Ирина Андреевна вышла, вытирая мокрые руки о передник. При виде дочери она радостно улыбнулась.
— Настенька, доченька, вот нечаянная радость! Ты к Алеше на день рождения? — Конечно, нет. Мама не начинай — я по делу. Мы с мужем переезжаем в другой город, и я хотела тебя попросить помочь нам квартиру продать. Объявление я уже дала в газеты, ну, и твой телефон.
— А ты написала, что обращаться только вечером? Я ведь работаю.
— Работаешь?! Господи, а ты в зеркало смотришься хоть иногда? Волосы седые, лицо бледное. И это из-за чужого ребенка!
— Не смей! Бог тебе судья. Квартиру я продать помогу, а Алеша мне не чужой, он мне как сын. Никогда больше этого не говори!
— Все-все, оставайся со своим детдомовским, кому он нужен кроме тебя? Слова больше не скажу. Но ведь и соседи говорят, что ты на старости из ума выжила…
Настя неожиданно замолчала — из коридора на нее смотрел Алеша. Она смутилась. Ребенок подошел к Ирине Андреевне, обнял ее и прижался крепко-крепко. Настя, не выдержав его укоризненного взгляда, вышла, хлопнув дверью. А мальчик не мог оторваться от бабушки, слезы текли рекой. Ирина Андреевна вытирала его передником и гладила по вихрастой головке:
— Ну, вот еще, такой большой — и в слезы! Идем-ка лучше на диван. Посижу немного. Лешенька, подай-ка мне ингалятор, что-то дышать трудно.
Глаза у мальчика сразу высохли, и он стремительно бросился к старенькому комоду за ингалятором.
* * *
Зима близилась к концу… Серое небо выглядело таким безрадостным. Беззащитные голые ветви тополей тщетно тянулись к небу в ожидании солнца — время еще не пришло. Воробьи во дворе передрались из-за хлебных крошек, которые насыпал соседский мальчик Вовчик. Ирина Андреевна смотрела и смотрела в окно, а Леши все не было. Неожиданный звонок заставил ее вздрогнуть.
— Лешенька, как же я тебя проглядела? Наверное, на воробьев засмотрелась.
— Прости, бабуленька, задержали на кафедре, — щеки молодого человека залились румянцем. Ирина Андреевна откровенно любовалась своим дорогим Алешей: рослый синеглазый красавец с мужественным подбородком и детскими ямочками на щеках — он был так хорош, что даже самая ворчливая соседка, баба Нюра, не могла на него нахвалиться.
— Ох, и парень у тебя, Андреевна! И красавец, и помощник. А вежливый какой — уж всегда поклонится при встрече, всегда повеличает, не то что нынешние ветрогоны. Уж хорош, так хорош!
— Повезло мне, Петровна, очень повезло.
— Ну, уж не скажи. Красота-то от Бога, а поведение от воспитания. И то сказать, не верил ведь никто, что поднимешь ты его, ведь такая вся больная. А вот поди ты, уж институт заканчивает.
Все это вспомнилось, пока Ирина Андреевна смотрела Леше в глаза. Тот не выдержал:
— Бабуля, ну никак тебе не солжешь. Не был я на кафедре. Я с девушкой встречаюсь. Люблю ее, очень люблю. Она такая милая, такая скромная. И меня тоже любит. На другом факультете учится, но тоже в этом году защищаться будет.
— Огорчил ты меня, Лешенька, как же я-то ничего не знаю, ведь у нас друг от друга никогда тайн не было.
— Я не решался сказать.
— Господи, да как же так можно! Иди, зови ее. Далеко живет?
— Живет-то далеко, да стоит в подъезде.
— Ну, Алешка, ремень по тебе плачет. То-то я тебя и проследила — вдоль стены, видно, крался. Вот и тайны появились…
Алексей, не дожидаясь выволочки, выскочил в подъезд. Через приоткрытую дверь слышны были голоса. Алексей настаивал, а девушка робко отказывалась. Наконец, он ввел ее, гордо глядя на бабуленьку — вот мол, посмотри, какая у меня невеста! Да и было на что посмотреть — под стать внуку. Русая коса ниже пояса, соболиные брови и стыдливый румянец. Точно из другого века девица.
— Бабуля, это Ира.
— Еще и тезка! Дорогая моя, как же ты хороша! Рада за Лешеньку. А то я думала — в девках он останется, все по сердцу найти не мог, — все трое рассмеялись. — Идемте-ка к столу, после института в желудках то, наверное, один желудочный сок?
Девушка опять улыбнулась и тихо шепнула:
— Зря я так боялась. Такая славная у тебя бабушка!
Леша радостно сжал ей пальцы:
— Как хорошо, что вы понравились друг другу — гора с плеч.
— Она строгая, ты боишься ее?
— Нет, что ты! Бабуля самый дорогой на свете человек, она очень добрая. Я просто боялся огорчить ее. Вдруг какая-нибудь родственная ревность. Мы ведь с ней с моего детства всегда вдвоем.
— Чего вы там шушукаетесь, студенты? Хотите старуху голодом заморить? Быстро мыть руки и за стол!
* * *
С утра сердце ныло в предчувствии беды. Ирина Андреевна не находила себе места. Когда зазвонил телефон, она уже знала — он несет недобрую весть. В трубке слышались только рыдания. Ирина Андреевна прошептала: «Господи, дай мне сил!»
— Ирина Андреевна! — голос прерывался слезами. — Это Ира. Лешу в больницу увезли. Мы шли, и вдруг — «УАЗик». А коляска покатилась… — Девушка опять разрыдалась.
— Успокойся! Говори!
— Коляска… с ребенком… Леша бросился, толкнул коляску. Она дальше проехала, а он… он… его…
— Ира, в какой он больнице?
— Не.. не… знаю, «Скорая» увезла.
Ирина Андреевна в считанные минуты выяснила, в какой больнице находится Алексей, и через полчаса уже была в приемном покое. На все уговоры врача она отвечала: «Я должна его видеть». На все уговоры присесть, прилечь (видя, что она постоянно подносит ко рту ингалятор) она упорно твердила: «Я должна его видеть!» И, наконец, дежурный врач развел руками:
— Ну, что с вами делать? Хорошо, постараюсь договориться с хирургами. Как только операция закончится, вас проводят к больному. Но учтите — на минуту-две, не больше.
Но стоило Ирине Андреевне войти в палату к внуку, она вышла оттуда только тогда, когда его выписали домой. Первые ночи спала, сидя на стуле, навалившись на стену. Потом сердобольные санитарки стали на ночь приносить ей матрац и подушку, и она спала рядом с кроватью внука на полу.
Домой их привезли на больничной «Волге». Помогли занести Алешу на третий этаж и положили на кровать в его комнате. Ира уже дожидалась их приезда, прибрала в квартире, приготовила обед.
— Ну, вот вы и дома! Алеша, ты рад? Кивни головой.
У Алексея после травмы был поврежден речевой центр. Кроме того, он не мог ни ходить, ни сидеть. Но ему не хотелось огорчать бабушкуи Ирину, и он, сделав над собой усилие, кивнул, стараясь улыбнуться.
Ира ушла только поздно вечером. Ирина Андреевна подвинула стул поближе к кровати внука:
— Алешенька, давай поговорим. Хочу сказать, что я стара. Не возражай — стара. И больна. С этим ты тоже не можешь не согласиться. Конечно, ведает один Бог, сколько человеку отпущено, но Мафусаилова века мне не прожить. У нас с тобой мало времени. Поэтому ты должен мне помогать. Без этого — никак. Я буду делать все возможное и невозможное, чтобы поднять тебя на ноги. Но без твоей помощи мне не обойтись. Во-первых, ты должен абсолютно верить, что будешь здоров. Я столько молила Бога, что верю в Его милость. Верь и ты. И собери все силы, все направь на выздоровление. Твоя вера в исцеление — уже половина успеха.
И началась борьба за жизнь и здоровье Алексея. Его причастили и соборовали на дому. В доме появились массажисты, медсестры, постоянно контролировал ход восстановительного периода участковый врач. Ирина Андреевна продала сад и драгоценности своей бабки по отцовской линии, о которых не знала даже Настя и которой, кстати, они предназначались. Дорогие лекарства, массажи, еженедельные причастия делали свое дело: Алексей сначала начал сидеть в инвалидном кресле, потом вставать, держась за спинку кровати, потом ходить. Ирина Андреевна подставляла свое плечо внуку, переросшему ее на полголовы, и приговаривала: «Давай, мой родной, ты можешь! Ты обязан ходить! Держись крепче и ступай — правой ногой… левой…, еще раз… Молодец!» Она часами массировала руки, ноги, спину Алексея. Когда приходил массажист, не уходила ни на секунду, запоминая все движения его рук. И вот наступил момент, когда Алеша сам вышел во двор. Обе Ирины сопровождали его, готовые подхватить, если он начнет падать. Но нет, парень креп день ото дня. Он даже в ближний магазин уже ходил сам, протягивал продавцу список продуктов, и шел домой с полной сумкой. Говорить он так и не мог. Врачи терялись в догадках. Он должен был говорить.., но не говорил.
В сентябре они с Ириной зарегистрировались и повенчались. Поселились в комнате Алеши (бывшей Настиной). В институте он взял академический отпуск, а жена заканчивала последний курс. Они втроем жили очень счастливо, если не считать того, что Ирина Андреевна тяжело переживала отсутствие речи у Алеши. Она перечитала все, что нашла на эту тему, все медицинские справочники. Возила Алексея к медицинским светилам, но тщетно — он не мог произнести ни слова.
* * *
Алексей спешил домой, чтобы к приходу жены помочь Ирине Андреевне приготовить ужин. На его звонок никто не отозвался, и ему пришлось открыть дверь своим ключом. Дверь в комнату Ирины Андреевны была открыта. Она лежала в неудобной позе на кровати, словно не ложилась, а упала на нее. Возле кровати валялся пустой ингалятор. Ирина Андреевна пыталась вдохнуть такой необходимый воздух, конвульсивно сжимая рукой угол покрывала. Губы ее посинели, в глазах было страдание.
— Алло, «Скорая»? Вызов по адресу… Скорее!!! Бронхоспазм! Скорее!.. Мамочка, не умирай! Не умирай, мама! Я верю — ты можешь! Дыши, дыши-и-и! Я не могу без тебя, мама! Не оставляй меня, родная моя!
— Вот раскричался, то слова не добьешься, а то — на тебе! — Ирина Андреевна, еще очень слабая, пыталась шутить, видя, как напуган Алексей ее приступом. — Умрешь тут с тобой, как же — такой шум поднял. Ну вот, уже звонят. А ты меня своим криком и без «скорой» вылечил.
Когда доктор сделал укол и уехал, Ирина Андреевна присела на кровать, а Алексей сидел рядом, прижимаясь к ней как в детстве, крепко-крепко, и всхлипывал как в детстве, не в силах успокоиться от перенесенного испуга.
— Ну-ну, хватит, взрослый мужик ведь. Нет худа без добра. Смотри, как ты у нас заговорил. Ира придет, не поверит своим ушам. А чего это ты меня мамой назвал? Бабушка я тебе.
Но Алексей только еще крепче обнимал ее и твердил:
— Мамочка, дорогая, единственная! Ты самая родная, самая лучшая! Я так люблю тебя, мама!
