Пауль Грюнингер, командир полиции в кантоне Санкт-Галлен в Швейцарии, спасший 3600 евреев из нацистской Германии и Австрии.
Пауль Грюнингер не участвовал в Сопротивлении — он был простым служащим швейцарской пограничной полиции, глубоко чтившим устав своего ведомства.
Несмотря на это, в августе и сентябре 1938 года, столкнувшись с реальностью в лице тысяч измученных, объятых ужасом, лишившихся всего и оставшихся перед закрытыми границами людей, Пауль Грюнингер пренебрег своим служебным долгом.
Вместо того, чтобы задерживать беженцев и отправлять их обратно, Пауль с помощью нескольких подчиненных стал подделывать въездные документы евреев. Задним числом он проставлял в их паспортах даты въезда, предшествовавшие закрытию границ.
Таким образом, въезжавшие в страну беженцы не только оставались в живых, но и приобретали официальный статус. Рисковавший жизнью капитан отказывался от любого вознаграждения.
В начале 1939 года необычайное количество беженцев, прошедших за короткое время через Санкт-Галленский пропускной пункт, привлекло внимание полицейского начальства. Грюнингера судили, он был признан виновным в «мошенничестве и систематическом невыполнении служебного долга», приговорен к лишению свободы и к штрафу, а также уволен с должности без права на компенсацию и на пенсию.
После войны как бывшему «уголовнику», Паулю Грюнингеру было трудно получить работу, и он изо всех сил пытался зарабатывать на жизнь. Так и не получив постоянной работы, поддерживаемый друзьями и некоторыми спасенными им людьми, он умер в бедности в 1972 году, в возрасте восьмидесяти лет.
Лишь в 1996 году Швейцария признала свою «ошибку» и посмертно полностью реабилитировала капитана полиции, который слушался своей совести больше, чем приказов сверху.
В 1971 году мемориальный институт Яд Вашем в Иерусалиме наградил Пауля Грюнингера Почетной медалью «Праведника народов мира».
Борька сидел на коленях деда. Тот гладил его по голове. Натруженные руки дедушки изрядно тряслись. Пытаясь унять дрожь, он сильно прижимал руку к голове ребенка.
Со стороны казалось, свернет головку малышу. Но Борька покорно гнул голову, нежился на коленях деда, вдыхал с благоговением родной запах.
Бабка Анфиса ворчала на деда: «Опять табачишшу накурился!» «Одна у меня радость осталась – внучка на коленях потетёшкать, да махорочки покурить!» — незлобиво отзывался дед.
Но Борьке нравился этот запах. В его сознании с первых дней отложилось – так пахнет его родной дед. Зимой дедушка умер, оставив в памяти мальца более всего этот запах, доброту рук и светлых, слезящихся глаз.
Слово и понятие «смерть» еще не вошло в сознание Борьки. Он помнит, как дед лежал в большом узком деревянном ящике, и бабушка причитала, сидя рядом: — Вставай, Лукаша, хочешь, махорки покури, слова не скажу! Ох-хо-хо-хо, — не то смеялась, не то плакала она, — Куды же ты собралси, родименький? Как жа я таперича без тебя?
Борьку близко к ящику не подпускали. Он тянул шею, пытался взглянуть деду в лицо. Гадал: отчего дед спит так долго и не на любимой лежанке печи, а в этом ящике?
До самого позднего вечера в дом приходили и уходили чужие люди. Мужчины снимали шапки, подолгу сидели около ящика, не снимая верхней одежды. Кому не хватало места, осанисто вставали у стены.
Старушки возраста Борькиной бабушки, крестились и кланялись. Иные разговаривали с дедом: «Собрался, Лука Фомич? Чисто, нарядно тебя убрали».
Бабушка переставала причитать, отвечала за мужа: «Собрался. Ничё боле не болит. И ножка выправилась». Бывалоча, стонет ночами. Спрошу: «Чё у тебя болит, Лука?» Ответит: «Усе косточки ломит».
«Поработано! Кормилец ты наш, заступник, дай тебе Бог царствия небесного за твоё терпение, за муки, которые из-за нас принял!», — всхлипнет кто-то особо сердобольный. Другие подхватят: «Царствия небесного!»
Лица у людей скорбные, серьезные. Отец Борьки – сын деда, редко заходит в горницу, всё убегает по каким-то делам. Мать больше на кухне хлопочет.
Одна бабушка не отходит от деда. Печь в горнице не топили с вечера, к обеду стало холодно. Борьку отправили на дедову лежанку. Малец нашел там дедовы вязаные рукавицы, пропахшие махоркой, ему почему-то стало тоскливо. Борька даже слезу пустил.
Потом его сморил сон, уткнувшись щекой в рукавицы, он задремал. Ночью кто-то примостился рядом с ним, подвинул слегка. Мальчишка улыбнулся спросонья: «Дедушка». На другой день в доме была страшная суета.
Мать и чужие женщины суетились в кути: жарили, парили, стряпали. В закрытые двери горницы шли и шли люди. Борьке велели не путаться под ногами, он даже ел там на печи. Справить нужду подавали горшок. Борьку сильно разморило на горячих кирпичах, и после обеда он снова задремал.
А когда проснулся, в доме стояла необычная тишина, только на лавках под окнами сидели две дряхлые старушонки, тихо переговаривались. Дверь в горницу была распахнута, туда и обратно неслышно сновали две моложавые женщины.
Борька вытянулся из-за чувала, заглянул в горницу. На том месте, где был ящик с дедом, теперь стоял длинный стол, устланный цветастой клеенкой, а женщины наставляли на него стаканы, тарелки, чашки со стряпней и густым киселем, студнем. Вдоль стола тянулись длинные скамьи, укрытые домоткаными полосатыми дорожками.
Потом в дом опять повалил народ. Теперь стало шумно. Люди снимали настывшую одежду, сваливали кучей в углу на сундук. Плескались у рукомойника, по очереди обмывая руки.
К Борьке на печь подселили соседских ребят. Стало весело. Прямо на лежанку им подали большое блюдо со сладкой стряпней, вареными яйцами, рисовой кашей с изюмом.
Что было дальше Борька, сколько не силился, не мог вспомнить. Кажется, он опять спал на печи и ночью к нему вновь приходил дедушка.
Днями позже он спрашивал, куда ушел дед Лука. Бабушка, утерев набежавшую слезу кончиком платочка, отвечала: «В царствие небесное, Господь смилуется, примет его туда». Со временем Борька забылся и перестал спрашивать о дедушке. Лишь иногда запах махорки будил воспоминания о нем.
Годы спустя, будучи взрослым, Борис узнает истинную цену рукам и большому, доброму сердцу деда. Пятнадцатилетним подростком Лука получил травму правой ноги, угодив под конную косилку.
Ногу изрядно раздробило в коленном суставе, после чего она стала сохнуть и перестала расти. Так Лука стал инвалидом, негодным к призыву в армию. Ходил он без костылей, но сильно припадал на больную ногу. Однако добросовестно работал в колхозе наравне со здоровыми мужиками.
Но увечье сказалось на личной судьбе парня, робел он, сторонился девчат и к тридцати годам оставался холостяком. В сорок первом грянула война. Отец семейства ушел по первому призыву.
К концу сорок второго все мужское население призывного возраста, годное к строевой, ушло на войну. Осталось в деревне несколько стариков, ветеранов Гражданской, бабы да ребятишки.
Во главе этой гвардии поневоле стал Петелин Лука. Называть его стали уважительно – Лука Фомич.
Председательский хомут тянул он честно: дневал и ночевал в поле, в правлении, на току. Не давал поблажки родным: матери, сестрам, малолетним братьям. Все лишения и тяготы перенес с земляками. В борозду были пущены не только худосочные лошади, коров и быков с личного подворья впрягли в непосильное ярмо.
Голод, холод, тяжкий физический труд не единственное лишение: с фронта, опережая одна другую, летели похоронки. Женский вой с причётами сопровождал уход почтальона.
Ранней весной сорок третьего, когда еще не вытаяла из-под снега дернина, не пробились первые травки, деревню взял в тиски голод.
Все, что положено было на трудодни, выдано было с осени и подчищено под метелку. Начался мор. Первыми в неравной борьбе погибали малолетние ребятишки. Невыносимо было смотреть в глаза голодных детей и матерей, теряющих своих чад.
Лука Фомич срочно созвал правление. До полуночи ломали головы: чем накормить население, как дотянуть до отела коров, первых овощей, лесных даров – грибов и ягод, мелкой дичи, большого подспорья в борьбе с голодом?
Выхода не было. Тогда Лука решился на рискованный шаг: выдать часть фуражного овса, причитающегося на корм лошадям. Делили по горсти. Ни одна семья не осталась без внимания.
Этот небольшой прибыток растирали в муку пополам с мякиной и очистками, пекли скудные лепешки, варили болтушку и спасли детей, протянули до первого молочка, зеленого урожая.
А вот на конюшне случился падеж: пала жерёбая кобыла – от истощения не смогла разродиться. Жеребенок погиб в утробе, а матка кровью истекла.
Старый конюх Игнатьич прибежал к Петелиным ночью, забарабанил в окошко: «Беда, председатель! Чалая кончается, надо приколоть, всё людям польза от нее будет – разделим на мясо».
Был той весной падеж и на скотном дворе, от бескормицы отел был тяжелый: две коровы погибло, три телка. Но рогатый скот это одно, а тягловый совсем другое.
Сгустились тучи над председателем: а ну как станет известно, что по его распоряжению конский корм раздали людям?!
Селяне понимали, чем грозит это председателю, и молчали, затаившись в тревоге. Беда не заставила себя ждать долго. Кто-то донес на Луку Фомича. Поговаривали, что бездетная баба позавидовала лишним горсточкам для многодетных семей.
Луку арестовали, увезли в районный изолятор. Потянулись дни безвестности. Позже прошел слух, что увезли его этапом в областной следственный изолятор.
Родственники и односельчане понимали: время военное, суд «тройка» скор на расправу, видно, нет председателя в живых – расстреляли как минимум. Вскоре пришла похоронка на Фому Петелина.
Мать слегла, еле дыбала на печи всю зиму. Хозяйкой в доме стала старшая из сестер Луки – Ольга. Забегала к ней помочь по хозяйству подружка Анфиса – эвакуированная из Саратовской области девушка.
Долгими зимними вечерами девчата рукодельничали при лучине, делились девичьими секретами. Ольга много с любовью рассказывала о несчастном брате.
Через год, такой же ранней весной Анфиса забежала в дом Петелиных разгоряченная: — Ольга, ставь скорее самовар! Картошка у тебя есть в чугуне? – девушка по-хозяйски захлопотала у печи. – Есть. Пары штук достаточно.
— Ты говори толком. Что случилось-то? — недоумевала хозяйка.
— Ой, присядь, подружка, счастье вам в дом привалило! Сказывают люди, Луку Фомича видели. Идет он домой, только изнемог совсем. Лежит на обочине между Стрепетовым и Межами. Говорят, он сам наших признал, окликнул. А его вот едва узнали: бородищей зарос, обрямкался весь, отощал. Идти за ним надо!
Мать застонала на печи, заскреблись, запищали братья. Ольга кульком свалилась на лавку:
— Мати, слышишь, что Анфиска говорит? Мать заскулила тонким голоском, поднялась, села свесив ноги.
— Ох, так и знала, что растеряетесь. Да очнитесь же! Радость к вам в дом! Вставай, Ольга, наводи чай морковный. Мы его за пазухой спрячем, тепленький будет. Вожжи у тебя имеются?
— Зачем тебе вожжи? – недоумевала Ольга.
— Там видно будет, — неопределенно махнула рукой подружка, — ты помни картошку-то, хорошенько помни с кипяточком, жиденько. Нельзя ему густое, коли отощал, как бы заворот кишок не случился.
-Одевайся, я мигом, – выскочила Анфиса из дома. Вернулась с вожжами. Растолкав скудное съестное за пазухи, подружки отправились в путь. Просить в правлении лошадь, дело бесполезное.
Лошади на вес золота. Иногда одну выделяют на нужды колхозникам. Так бабы с утра за нее бьются, в очередь стоят, кому дровишек привезти, кому сена. Ольга то и дело шмыгала носом — слезы накатывались: «Неужели брат живой?!»
Анфиса урезонивала ее: — Радоваться надо. Теперь все будет хорошо: мужик в дом вернулся! — Зачем ты эти вожжи несешь?
— Вспомни, не этой ли зимой мы отощавших коров к балкам на вожжи подвешивали? Глядишь и пригодятся.
Встретились. Лука и впрямь обессилел. Выглядел жалким, беспомощным, прятал глаза от Анфисы. Ольга плакала не столько от радости, сколько от жалости к брату. Анфиса журила подружку:
Лука, перенесший подвальный холод застенка, голод и неопределенность положения, каждый день обреченно ждавший смертный приговор, вынес все тяготы заключения стоически. Как умел, поддерживал сокамерников, а тут вдруг размяк, предательски тряслись губы, руки не слушались, провисали плетью.
— Девчата, вы бы не жались ко мне близко. Обовшивел я, опаршивел совсем. Подружки переглянулись, не сговариваясь, рассмеялись:
— У нас этого добра у самих полно! Может, еще твои наших в плен возьмут! Кое-как подняли бедолагу на ноги. Но тут же поняли: идти самостоятельно он не сможет.
— Еще нога воспалилась, — сетовал Лука сам на себя.
Анфиса и тут не растерялась, перетянула вожжи через грудь Луки, один конец перекинула себе на плечо вокруг шеи, другой велела так же закрепить Ольге.
Вот так, практически волоком к исходу суток притащили они председателя домой. У матери будто второе дыхание открылось: слезла с печи, к приходу сына истопила баню. Состряпала жесткие, пополам с мякиной лепешки.
Сбежались во двор бабы, ребятишки, немощные старики, заглядывали в окна, смотрели на Луку как на воскресшего, не скрывали слез.
Анфиса с того дня стала еще чаще навещать подружку. Помогала, выхаживала Луку Фомича. Да так и осталась. Не испугалась разницы в возрасте в десяток с лишним лет. Поженились Лука и Анфиса.
Лука Фомич едва оклемался, начал хозяйствовать в своем доме, на подворье — где крышу подлатал, где забор покосившийся подправил.
Делегация баб явилась: «Возвращайся, Лука Фомич, принимай председательство, мы за тебя перед районным начальством хлопотать будем. Совсем нам конец приходит».
Три дня спустя из района руководство приехало: «Принимай правление в прежней должности, если не хочешь оказаться там, откуда явился».
И снова дневал и ночевал председатель с людьми в поле, в лесу, на ферме, на току. Тянул непосильную лямку, приближал победу. Из возвращавшихся в деревню воинов, израненных, искалеченных, редко какой годился в работники даже в личном хозяйстве.
А Луке Фомичу и в послевоенные годы пришлось оставаться на своем посту, восстанавливать хозяйство от разрухи.
Вскоре после войны у Анфисы с Лукой родился первенец Максим – отец Борьки. Сын, став взрослым, женился и остался в отчем доме.
Когда родился внучонок Борька, Лука Фомич стал совсем немощным. Внука любил до самозабвения, знал: его маленькая жизнь – тонкая ниточка, связующее звено с его угасающим бытиём.
Когда Борис узнал все эти подробности о деде, рассказал родителям, что отчетливо помнит смерть деда и день похорон. Родители удивились: «Быть не может, ведь тебе тогда три с половиной годочка было!»
— Помню, все помню, только одно у меня не «срастается»: кто же приходил ко мне ночью на печь? Я ведь тогда не понял и решил, что это дед Лука, его место на лежанке было.
— Господи, — всплеснула мать руками, — стало быть, душа дедова вкруг тебя ходила! Любил он тебя!
Свекровь, бывало, заругается: «Опять табачишшу накурился!» А он отвечал: «Одна у меня радость осталась – внучка потетёшкать, да махорочки покурить!»
Матве́й Кузьми́ч Кузьми́н — русский крестьянин. Герой Советского Союза, самый пожилой обладатель этого звания. Википедия
ПОДВИГ МАТВЕЯ КУЗЬМИНА
14 февраля 1942 года в районе Малкинских высот (несколько километров от Великих Лук) 83-летний Матвей Кузьмич Кузьмин повторил подвиг Ивана Сусанина, выведя батальон 1-й горнострелковой дивизии немцев на засаду наших войск. В ходе боя большинство фашистов было уничтожено, остальные взяты в плен. Проводник погиб.
9 мая 1965 года Матвею Кузьмину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Он стал самым старшим по возрасту Героем в истории Великой Отечественной войны. ==========
Матвей Кузьмин родился за три года до отмены крепостного права 21 июля 1858 года в селе Куракино Псковской губернии. Женился Матвей Кузьмич дважды: первая жена Наталья умерла в ранней молодости.
Вторая жена — Ефросинья Ивановна Шабанова, происходила родом из деревни Трощенка. В семье Кузьминых было 8 детей: двое от первого брака и шестеро от второго. Младшая дочь Лидия родилась в 1918 году, когда отцу стукнуло 60 лет.
Когда советская власть стала собирать крестьян в колхозы, Матвей отказался, оставшись крестьянином-единоличником. Даже когда в колхоз вступили все, кто жил рядом, Матвей меняться не захотел, оставшись последним единоличником во всём районе.
Ему было 74 года, когда власти выправили ему первые в жизни официальные документы, в которых значилось: «Матвей Кузьмич Кузьмин». До той поры все звали его просто Кузьмичом, а когда возраст перевалил за седьмой десяток — дедом Кузьмичом.
Был дед Кузьмич человеком нелюдимым и малоприветливым, обработке земли предпочитал рыбную ловлю и охоту, в которой был большой мастер. В начале Великой Отечественной войны Матвею Кузьмину было почти 83 года.
Враг стремительно приближался к деревне, где он жил, многие соседи поспешили в эвакуацию. Крестьянин с семейством предпочёл остаться. В феврале 1942-го в деревню Кузьмича прибыл батальон немецкой 1-й горнострелковой дивизии.
Горные егеря из Баварии были переброшены в этот район для участия в планируемом контрударе, целью которого было отбросить советские войска. Перед отрядом, базировавшимся в Куракино, была поставлена задача скрытно выйти в тыл к советским войскам, находящимся в деревне Першино, и внезапным ударом нанести им поражение. Для осуществления этой операции нужен был проводник из местных.
13 февраля 1942 года Матвея Кузьмича вызвал командир немецкого батальона, заявивший, что старик должен вывести гитлеровский отряд к Першино. За это Кузьмичу пообещали денег, муки, керосина, а также роскошное немецкое охотничье ружьё. Старый охотник осмотрел ружьё и ответил, что согласен стать проводником.
Рассказывает внучка Матвея Кузьмина Любовь Васильевна Изотова: «Вася, мой папа, мне рассказывал, что сначала немцы взяли его, хотели, чтоб он их в тыл к нашим провел. Отцу было в ту пору 33 года, он уже четверых детей имел, и от армии у него была бронь, поскольку его оставили ремонтно-вагонный завод эвакуировать.
Но дед схитрил, покрутил пальцем у виска, мол, сын-то у меня дурачок, потому и не в армии. И вызвался сам гитлеровцев проводить. Только успел шепнуть Васе, чтоб наших предупредил. Кстати, у Бориса Полевого Вася почему-то был представлен как 11-летний внук Матвея. Может, потому что роста маленького…»
В ночь на 14 февраля немецкий отряд, который вёл Матвей Кузьмин, вышел из деревни. Ни немцы, ни жители Куракино не заметили, как его сын Василий сообщил партизанам о том, что немцы хотят зайти в тыл к нашим войскам, но он выведет их к деревне Малкино, где их должна ждать засада. Они шли всю ночь тропами, известными только старому охотнику. Матвей Кузьмин всю ночь водил немцев окольными дорогами, на рассвете выведя их под огонь советских бойцов.
Командир горных егерей понял, что старик его перехитрил, и в ярости выпустил в деда несколько пуль. Немецкий отряд был разбит наголову, операция гитлеровцев была сорвана, несколько десятков егерей были уничтожены, часть попала в плен. Среди убитых оказался и командир отряда, который застрелил проводника, повторившего подвиг Ивана Сусанина.
О подвиге 83-летнего крестьянина страна узнала почти сразу. Первым о нём рассказал военный корреспондент и писатель Борис Полевой. Первоначально героя похоронили в родном селе Куракино, но в 1954 году было принято решение перезахоронить останки на братском кладбище города Великие Луки.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Кузьмину Матвею Кузьмичу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Инет
Матвей Кузьмич Кузьмин, самый пожилой герой Советского Союза, удостоился посмертной награды лишь через 20 лет после Великой Победы.
Когда же о его подвиге узнала вся страна, в народе героя сразу окрестили Сусаниным Великой Отечественной, ведь, как и знаменитый герой русско-польской войны, Кузьмич повел врагов в лес на верную гибель. Памятник Кузьмину можно увидеть в московском метро.
Сегодня очень мало упоминают о роли самого первого союзника СССР в борьбе с фашисткой Германией. Этим союзником стала Тувинская Народная Республика. Переписанная современная история безжалостно стирает лица и судьбы тех, кто стоял до конца в одной из самых кровавых войн ушедшего века.
Гитлеровцы во время Великой Отечественной войны называли тувинцев «Der Schwarze Tod» — «Чёрная Смерть». Тувинцы стояли насмерть даже при явном превосходстве противника, пленных не брали. Такое прозвище они получили уже в самом первом бою. 31 января 1944 года в бою под Деражно (Украина) кавалеристы-тувинцы выскочили на маленьких лохматых конях с саблями на передовые фашистские части. Чуть позже пленный немецкий офицер вспоминал, что зрелище деморализующе подействовало на его солдат, на подсознательном уровне воспринявших «этих варваров» как полчища Аттилы.
Фашисты после этого боя дали тувинцам название der Schwarze Tod — Черная Смерть». В своих мемуарах генерал Сергей Брюлов пояснял: «Ужас немцев был связан и с тем, что тувинцы, приверженные собственным представлениям о воинских правилах, принципиально не брали противника в плен. И командование Генштаба СССР не могло вмешиваться в их воинские дела, все-таки они наши союзники, иностранцы-добровольцы, и на войне все средства хороши».
Из доклада маршала Жукова : «Наши иностранные солдаты, кавалеристы слишком храбры, не знают тактику, стратегию современной войны, войсковой дисциплины, несмотря на предварительную подготовку, плохо знают русский язык. Если дальше будут так воевать, к концу войны никого из них в живых не останется».
На что Сталин ответил: «Беречь, не бросать первыми в атаку, раненых возвращать в деликатной форме с почестями на родину. Живые солдаты из ТНР, свидетели, расскажут своему народу о Советском Союзе и роли их в Великой Отечественной войне».
Тувинская народная республика стала частью Советского Союза уже во время войны, 17 августа 1944 года. Летом 1941 года Тува де-юре была самостоятельным государством. В августе 1921 года оттуда были изгнаны белогвардейские отряды Колчака и Унгерна. Столицей республики стал бывший Белоцарск, переименованный в Кызыл (Красный город).
Советские войска были выведены из Тувы к 1923 году, но СССР продолжал оказывать Туве посильную помощь, не претендуя при этом на её независимость. Принято говорить, что первой поддержку СССР в войне оказала Великобритания, однако это не так.
Тува объявила войну Германии и её союзникам 22 июня 1941 года, за 11 часов до исторического заявления Черчилля по радио. В Туве сразу же началась мобилизация, республика заявила о готовности отправить свою армию на фронт.
38 тысяч тувинских аратов в письме Иосифу Сталину заявили: «Мы вместе. Это и наша война». По поводу объявления Тувой войны Германии есть историческая легенда, что, когда об этом узнал Гитлер, то его это позабавило, он даже не удосужился найти эту республику на карте. А зря. На момент вступления в войну с Германией в рядах армии Тувинской Народной Республики насчитывалось 489 человек. Но грозной силой стала не армия Тувинской Республики, а её помощь СССР.
Сразу же после объявления войны фашистской Германии Тува передала Советскому Союзу не только весь золотой запас республики, но и добычу тувинского золота — на общую сумму 35 миллионов тогдашних рублей (платёжно-покупательная способность которых в десятки раз выше, чем нынешних российских).
Тувинцы приняли войну как свою.
Об этом свидетельствует тот объём помощи, который небогатая республика предоставила фронту. С июня 1941 по октябрь 1944 года Тува поставила для нужд Красной армии 50 000 боевых коней, 750 000 голов скота. Каждая тувинская семья отдала фронту от 10 до 100 голов скота. Тувинцы же в прямом смысле поставили Красную армию на лыжи, поставив на фронт 52 000 пар лыж.
Премьер-министр Тувы Сарык-Донгак Чимба в своём дневнике написал: «Извели весь березняк рядом с Кызылом». Кроме этого, тувинцы отправили 12 000 полушубков, 19 000 пар рукавиц, 16 000 пар валенок, 70 000 тонн овечьей шерсти, 400 тонн мяса, топлёного масла и муки, телеги, сани, упряжь и другие товары на общую сумму около 66,5 миллиона рублей.
В помощь СССР араты собрали пять эшелонов подарков на сумму более 10 миллионов тувинских акша (курс 1 акша — 3 рубля 50 копеек), продуктов для госпиталей на 200 000 акша. Почти всё это безвозмездно, не говоря уже о мёде, плодово-ягодных консервах и концентратах, перевязочных бинтах, целебных лекарственных травах и лекарствах национальной медицины, воске, смоле…
Из этого запаса Украине в 1944-м было подарено 30 тысяч коров. Именно с этого поголовья началось послевоенное возрождение украинского животноводства. В телеграмме Президиума Верховного Совета Украинской ССР Президиуму Малого Хурала Тувы отмечалось: «Украинский народ, как и все народы СССР, глубоко ценит и никогда не забудет той помощи фронту и освобождённым районам, которую оказывают трудящиеся Тувинской Народной Республики…».
Осенью 1942 года советское правительство разрешило принимать на военную службу добровольцев из Тувы и Монголии. Первые тувинские добровольцы — около 200 человек — вступили в ряды Красной армии в мае 1943-го и были зачислены в 25 отдельный танковый полк (с февраля 1944 года он был в составе 52 армии 2 Украинского фронта). Полк воевал на территории Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии и Чехословакии.
А в сентябре 1943-го вторую группу добровольцев — 206 человек — зачислили в состав 8 кавалерийской дивизии, участвовавшей, в частности, в рейдах по фашистским тылам и бандеровским (националистическим) группам на западе Украины. Первые тувинские добровольцы представляли собой типичную национальную часть, они были одеты в национальные костюмы, носили амулеты.
Только в начале 1944 года советское командование попросило тувинских воинов отправить свои «предметы буддистского и шаманского культа» на родину. Всего за годы войны в рядах Красной армии служили до 8 000 жителей Тувы.
Около 20 воинов-тувинцев стали кавалерами ордена Славы, до 5 000 тувинских воинов награждены другими советскими и тувинскими орденами и медалями. Двум тувинцам было присвоено звание Героя Советского Союза — Хомушку Чургуй-оол и Тюлюш Кечил-оол. Хомушку Чургуй-оол всю войну был механиком-водителем танка Т-34 52 армии того самого 25 танкового полка. Другой тувинец, Кыргыз Чамзы-рын, кавалер многих советских орденов, в том числе ордена Славы, встретил 9 мая в Праге. ***
Можно привести множество других боевых эпизодов, характеризующих храбрость тувинцев. Вот только один из таких случаев: Командование 8 гвардейской кавалерийской дивизии писало тувинскому правительству: «…при явном превосходстве противника тувинцы стояли насмерть.
Так, в боях под деревней Сурмиче 10 пулемётчиков во главе с командиром отделения Донгур-Кызыл и расчёт противотанковых ружей во главе с Дажы-Серен в этом бою погибли, но ни на шаг не отошли, сражаясь до последнего патрона. Свыше 100 вражеских трупов было насчитано перед горсткой храбрецов, павших смертью героев. Они погибли, но там, где стояли сыны вашей Родины, враг не прошёл…».
Тувинцы не только помогали фронту материально и храбро сражались в танковых и кавалерийских дивизиях, но и обеспечили постройку 10 самолётов Як-7Б для Красной армии. 16 марта 1943 года на подмосковном аэродроме «Чкаловский» делегация Тувы торжественно передала самолёты в распоряжение 133 истребительного авиационного полка ВВС РККА.
Истребители были переданы командиру 3 авиационной истребительной эскадрильи Новикову и закреплены за экипажами. На каждом было написано белой краской «От тувинского народа». К сожалению, до конца войны не сохранился ни один самолёт «тувинской эскадрильи». Из 20 военнослужащих 133 авиационного истребительного полка, составлявших экипажи истребителей Як-7Б, войну пережили только трое.
Помощь Тувы СССР в годы войны вполне вписывается в известную поговорку: мал золотник, да дорог. А если отбросить метафоры — тувинский народ делился самым последним с народами СССР во имя Победы. История республики и её народа впечатляет. Всего один штрих.
Поистине беспрецедентно политическое долголетие одного из лидеров Салчака Калбакхорековича Тока (1901 — 1973), руководившего Тувой с конца 1920-х до своей кончины в 1973-м. Так долго ни один деятель не руководил ни одной страной! Его уважали Сталин, Хрущёв, Брежнев, генералиссимус Чан Кайши (руководитель Китая в 1928 — 1949 годах, затем Тайваня до 1975 года), руководитель и маршал Монголии Хорлогийн Чойбалсан (1930 — 1952 годы), его преемник Юмжагийн Цеденбал.
После преобразования республики в октябре 1944 года в Тувинскую автономную область РСФСР Тока стал первым секретарём Тувинского обкома партии. С 1971 года он член ЦК КПСС и Герой Социалистического Труда.
Кроме того, Салчак Калбакхорекович Тока считается основоположником тувинской советской литературы: его рассказы и статьи стали появляться в тувинской и советской печати ещё в начале 1930-х годов. Автобиографическая повесть Токи «Слово арата» (1950 год) была удостоена в 1951 году Сталинской премии по литературе. И не забудем ещё, что самый известный на сегодня тувинец министр обороны Российской Федерации Сергей Кужугетович Шойгу родился в 1955 году в тувинском райцентре Чадан.
