Женщине было за восемьдесят. И она была в коме. Эти обстоятельства очень удручали, так как свободных мест под аппаратами искусственного дыхания не было, и реаниматологи долго лаялись на приемном покое с неврологами, не желая забирать больную за собой.
В конце концов, победила дружба — из реанимации выкатили на долечивание уже пришедшего в сознание пациента, а бабушку вкатили под аппарат.
Женщину сбила машина. Сбила — и уехала. И сколько пролежала она под дождем на холодном асфальте, рядом со своим покореженным велосипедом и разбросанными овощами, посреди ночной дороги была военная тайна.
Ее в последний момент увидел водитель легковушки и успел свернуть на обочину. Он же и вызвал «Скорую» и ГАИ, он же и сопровождал пострадавшую в больницу.
Документов при женщине не было, да это и понятно — кто берет с собой на дачу паспорт? Таким образом, образовалась головная боль — больная была неизвестной, практически при смерти и без материальной помощи родственников, столь необходимой в таком случае.
Кроме всего прочего, у нее не было переломов, гематом в голове и прочих оперируемых неприятностей, но был ушиб головного мозга и пневмония, что в таком далеко не юношеском возрасте звучит почти как приговор…
А к утру в отделении вдруг появился ее муж — подтянутый, аккуратный, благообразный дедушка нашел ее просто чудом.
—Я понял, — говорил он, — когда Лидушка не вернулась с дачи, что что-то случилось, и что-то очень нехорошее, потому что она обязательно бы позвонила.
Я подумал, что ее, вероятно, сбила машина… И поехал прямо к вам, эта больница ведь самая ближняя к нашим дачам… Ах, ну почему я не поехал с ней…
Муж остался и стал ухаживать за больной, а она все лежала и лежала, не приходя в сознание и не подавая признаков осмысленной жизни…
Он был неизменно корректен и вежлив, всегда чисто выбрит, аккуратно одет и ухаживал за больной безукоризненно.
За время ее нахождения дотошные сестрички разузнали все о жизни этих двух стариков и, конечно же, рассказали и нам.
Лида и Миша любили друг друга еще с института, понимали друг друга с полувзгляда, но мешало их счастью только одно — они были из разных слоев общества.
Миша был из интеллигентов, из небогатых, но невероятно гордых польских дворян, успел даже поучиться в Пажеском Корпусе, а Лида — дочерью простого ремесленника, вечно нетрезвого и грязного.
Это обстоятельство не останавливало молодых людей, и перед войной они поженились, несмотря на строгие увещевания Мишиной матери и поджатые губы деда. Войну они провели на фронтах — он в окопах, а она в медсанбате санитарочкой…
Военная буря пощадила и его, и ее, но все же оставила свой след: у Лидочки, после простуд и изнурительной работы, не могло быть детей…
Это обстоятельство угнетало семейную пару, и они взяли из детского дома мальчика — кареглазого и смышленого Андрюшу. А потом и девочку — Карину. Дети росли, родители работали, давали детворе образование, потом Андрюша познакомил их со своей невестой…
Беда пришла внезапно. И Андрей, и Карина увлекались альпинизмом, вместе ходили в походы по горам, умели петь песни популярных тогда Высоцкого и Визбора, и вместе погибли под лавиной в Фанских горах…
Как пережили это горе пожилые уже люди, дед не рассказывал, но смею думать, что нелегко. Они остались жить на этом свете, а их дети — лежать на кладбище под общей могильной для всех погибших тогда студентов плитой…
— Вот вылечите мою Лидушку, и я вас удивлю, — любил говаривать старик. Мало кто верил в успех лечения, только искренняя вера пожилого человека и чувство долга заставляли делать все, что необходимо, чтобы Лидушка поднялась или хотя бы открыла глаза.
Муж подолгу просиживал у ее постели, показывал ей, ничего не видящей и не слышащей, фотографии детей, рассказывал маленькие тайны своей обычной жизни — о проказах усыновленного им котенка, о ее цветах на подоконнике, о том, какой вкусный супчик сегодня у него получился…
Он приносил ей ее любимое мороженое, рассказывал, как долго его искал, как нес аккуратно, чтоб не растаяло, как покупал, а потом отдавал это мороженое девчонкам-медсестрам.
Он приносил ей новые вещи, которые, по его мнению, очень бы ей шли, часами рассказывал о том, что сегодня дают в театре и даже вполголоса напевал арии из опер или оперетт…
Отделение всерьез опасалось, что старик слетел с катушек. Ему пытались говорить, что Лидушка вряд ли выздоровеет, но он только упрямо мотал головой и продолжал надеяться и верить.
И вот в один из дней этот железный старик стал сдавать. Он подошел к жене, взял ее за руку и заплакал.
— Не уходи… Мне без тебя не прожить и двух дней…
Лидушкины ресницы вдруг вздрогнули, потом приоткрылись глаза, и сухим, надтреснувшим голосом она произнесла:
— Не уйду, любимый…
Мы выписали Лидушку через месяц домой и, забирая ее, еще слабенькую и на каталке, старик таки всех удивил — он появился во фраке, подтянутый и гордый, с цветами в руках и молча, склонив голову, со слезами на глазах, положил эти цветы на стол ординаторской…
Легендарный Аркадий Райкин был избалован вниманием поклонниц, однако его сердце принадлежало лишь одной женщине – жене Руфь Иоффе.
Ещё в школьные годы Аркадий получил признание и стал гастролировать по учебным заведениям. Во время одного такого выступления в ленинградской школе № 41, он увидел в зале девушку в красном берете. Они обменялись взглядами и разошлись.
Через несколько месяцев молодые люди вновь случайно увиделись, теперь уже на Невском проспекте. Райкин узнал в проходящей мимо незнакомке ту девочку из зрительного зала, но постеснялся заговорить.
Прошло еще несколько лет, и Райкин снова увидел ее, теперь уже в столовой техникума сценических искусств. Теперь уже Рома, как называли ее домашние, сама заговорила с Райкиным, пригласив на вечерний сеанс кино. Там, в кинозале Аркадий и сделал ей предложение.
Девушка ответила, что подумает, а через несколько дней согласилась. Семья была против их союза, отец и мачеха мечтали видеть рядом со своей дочерью, племянницей академика Иоффе, кого-то посолиднее юмориста. Несмотря на все запреты, молодые продолжили отношения.
Благословение на брак им все удалось получить, но только после премьерного показа пьесы Мольера «Смешные жеманницы» – дипломного спектакля Райкина, куда были приглашены родственники Руфь.
Поначалу супруги жили в маленькой комнатке в родительском доме Иоффе, но они все равно были счастливы. Единственное, что огорчало их — это отношение мачехи, которая не прекращала делать замечания зятю.
В 1939 году у пары родилась дочь Катя, тогда Аркадий и принял решение перевезти жену и ребенка к своим родителям, чему те были очень рады. А уже через некоторое время Райкину наконец дали комнату в коммуналке.
Они были неразлучны не только дома, но и на работе. Имея театральное образование, Руфь устроилась в театр миниатюр, где служил Аркадий. Для сцены она взяла псевдоним Р. Рома. Даже в годы войны, когда Райкин гастролировал на фронте, преданная жена следовала за супругом.
О любвеобильности Райкина всю жизнь ходили слухи. О мимолетных увлечениях отца спустя много лет рассказала и дочь Катерина: «У родителей был замечательный брак, но бабы буквально липли к отцу. Романы, конечно, у Аркадия Исааковича были, но мама его обожала и не представляла своей жизни без него».
В 1950-м году родился долгожданный сын Константин. С появлением ребенка отношения Аркадия в женой только окрепли. Артист часто что-то записывал, в его заметках всегда были строки о любимой Роме. По словам артиста, супруга всегда понимала его. Когда у него были сложные периоды, когда с работой было все плохо, Руфь всегда подсказывала, как лучше поступить. Райкин прислушивался к мудрой жене.
В один день случилось несчастье — Руфь Марковна перенесла инсульт. Прошло много времени, прежде чем она вновь начала ходить. А вот полноценную речь вернуть не удалось. Даже несмотря на это, жена продолжала ходить на спектакли супруга.
Однажды во время выступления артист почувствовал сильную боль в сердце. Тогда врачи скорой помощи категорически запретили ему выступать. Райкин буквально вымолил у медиков несколько минут на сцене. В тот день Аркадий Райкин выступал более получаса.
Руфь Марковна пережила супруга на два года. До последних минут она горевала по тому, кто стал для нее любовью всей жизни. Когда ей сообщили о кончине Райкина, она лишь промолвила: «Я хочу умереть…»
инет
Девочка в красном берете. Главное в жизни Аркадия Райкина В детстве он чуть не умер, в 26 лет поседел. Его ненавидела теща, обожали дети, женщины и вся страна. А он боготворил женщину по имени Рома.
«В нашей семье не имели обыкновения отмечать дни рождения детей. У нас почти не было игрушек. Нас не фотографировали (считалось дорогим удовольствием).
Мы привыкли ничего не просить и не ждали сюрпризов», – писал Аркадий Райкин в своих воспоминаниях. Может, поэтому у него самого с семьей все было вообще по-другому. Как говорил его сын Константин Райкин: «у нас была семья под знаком любви».
Аркадий Райкин всегда вспоминал о своих родителях с грустью и сожалением: отец, продавец строительного леса, еще в детстве узнал, как трудно может доставаться человеку кусок хлеба, и навсегда остался верен этой «хлебной философии». Когда Аркадию было пять лет, Райкины переехали из Риги в Рыбинск. Какое-то время пока отец не нашел работу было трудно и голодно.
Потом все как-то наладилось, отец целыми днями пропадал у себя на лесопилке, приходил, ворчал, поучал…. А однажды случилась очень важная вещь: он отвел Аркадия и его сестер Софью и Беллу в цирк. Это было невероятно, ярко, празднично!
А самым невероятным, ярким и праздничным был клоун. Аркадий потом часами простаивал перед зеркалом, повторяя его ужимки. Однажды за этим занятием его застал отец и страшно разозлился. «Но я выступаю», – удивился Аркадий.
Не смотря на свою «хлебную философию» и склонность к нравоучениям, Исаак Райкин и сам в душе был прекрасным актером, иногда он рассказывал смешные байки, перевоплощаясь и жестикулируя, изображая соседей и сослуживцев.
Позднее Аркадий понял, что склонность к лицедейству унаследовал у отца. Но в тот день отец ненавидел это их фамильное лицедейство: «Что?! Быть клоуном?! Еврею! Никогда!».
Но актерство уже выбрало Райкина и не собиралось никуда отпускать. Еще в Рыбинске он начал ходить в драмкружок, а когда они переехали в Петербург, самодеятельностью интересовался больше, чем учебой.
В 13 лет к Райкину привязалась какая-то кошмарная ангина, и она дала осложнение на сердце. Как ему было плохо – это не описать. Больно было от всего: когда накрывали простыней, казалось, что сверху бросают кучу кирпичей. Аркадий болел девять месяцев, врачи думали, что не спасут. Он выздоровел, но стал другим человеком: молчаливым, задумчивым. Кажется, тогда появился его знаменитый мудрый и печальный райкинский взгляд.
Пережив этот опыт, он всегда сам знал, что ему делать – и поступил в Ленинградский техникум сценических искусств, хотя отец был категорически против. После техникума Аркадий по распределению попал в ТРАМ, он же Театр рабочей молодежи, будущий Ленком. Все шло хорошо, все восхищались драматическим талантом Райкина, он получал главные роли – но тут опять ангина, и опять осложнение.
Он вновь поправился, но болезнь оставила после себя порок сердца и белую прядь в смоляной шевелюре. Нелегкий багаж для 26 лет, но талант вывозит и не такое.
Райкин играл в театре, снимался в кино, а в 1939 году блистательно выступил на 1-ом Всесоюзном конкурсе артистов эстрады с номером «Чаплин». После этого конкурса Райкина приняли в труппу Ленинградского театра эстрады и миниатюр, и совсем скоро, через три года, он стал его худруком – на сорок лет.
Театр был главным в его жизни, «служение, а не служба», но было и еще одно главное. Оно было не таким явным, как театр, входило в жизнь медленно, шаг за шагом. Аркадий Исаакович на всю жизнь запомнил, как все началось: он тогда еще учился в школе, были какие-то гастроли самодеятельности, и ему надо было выступать в соседней школе.
Там была интересная девочка: она проделала отверстие в красном берете и выпустила в него прядь волос. Такого он никогда раньше не видел и не смог не заметить. Прошло несколько месяцев, Аркадий не думал об этой девочке, не вспоминал. А потом вдруг увидел ее на улице и понял две вещи: эта девочка очень красива и у нее удивительно умные глаза. Хотелось подойти и познакомиться, но было неловко.
Прошло еще несколько лет. Однажды, уже в своем сценическом техникуме, Райкин случайно обернулся в столовской очереди и понял, что не забыл ту девочку в красном берете, и что вот она, стоит рядом с ним.
Девочка улыбнулась и сказала: «Вы здесь учитесь? Как это прекрасно!» – оказывается, она тоже его помнила. Аркадий, как было принято в те годы, вежливо спросил, что девочка делает вечером. Она сказала, что совершенно свободна, и вечером они пошли в кино. Девочку звали Руфь Йоффе, Рома. Знаменитому академику, «отцу советской физики» она приходилась родной племянницей. В темноте кинозала Райкину было некогда думать о таких вещах, и еще до титров он сбивчиво предложил Роме выйти за него замуж. Она как-то даже не удивилась, пообещала подумать, а на другой день сказала, что согласна.
Такое иногда бывает: два человека встречаются, как после долгой разлуки, в которой страшно скучали друг по другу – и им уже страшно расстаться. Родители Ромы такому повороту не обрадовались. Они не могли допустить мезальянса, и когда Райкин приехал навестить Рому на дачу в Лиговке, его просто не пустили в дом.
«Деточка, ну что это? Кто это вообще? Он правда тебе нравится?» Поэтому Райкин и Рома встречались тайно, а потом просто пошли и расписались: «Дорогие родители, это мой муж».
Дальше были годы бытового ужаса: родители Ромы не ленились демонстрировать Аркадию, как они его не любят и считают недостойным доченьки.
Однажды – у Райкиных уже родилась Катя – после ссоры с тещей Аркадий взял на руки дочку и, в чем был, ушел к своим родителям. Руфь побежала за ними. Скоро им дали комнату в коммуналке – они прожили там много лет. Райкин смотрел на соседей своим мудрым, проницательным взглядом – и обессмертил многих из них в своих гениальных монологах.
Рома была не просто красавицей. Когда она начинала рассказывать, сам Ираклий Андроников говорил почтительно: «Мне лучше помолчать». Талантливая, с отличным чувством юмора, яркая, умная, она нравилась не только Райкину.
Была такая история: летом 1941 года театр поехал на гастроли в Днепропетровск. Первый спектакль намечен на воскресенье, 22 июня, а в субботу был банкет в обкоме партии: тосты, песни, вино рекой… Рома сияла, как солнышко, мужчины так и вились вокруг нее, особенно секретарь обкома Леонид Брежнев, веселый чернобровый красавец. Брежнев знал, что умеет нравиться женщинам, а понравиться Роме он старался изо всех сил: приглашал танцевать, подливал вино, рассказывал смешные истории…
Райкин, спокойный наружно, о чем-то со всеми разговаривал, даже посмеивался. На жену не смотрел. А когда вернулись в гостиницу, орал на нее так, что ей больше не хотелось танцевать ни с каким Брежневым – только бы муж успокоился. Тем более, что он никогда не кричал, берег сердце, вообще был тихоговорящим человеком. На другой день по радио объявили: фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Всю войну Рома вместе с мужем колесила по фронту, была рядом с ним каждый трудный день, каждую страшную ночь.
После войны у них родился Костя. Райкин был таким отцом, какой нужен каждому ребенку. Они вместе гуляли по Ленинграду, и Аркадий Исаакович рассказывал историю зданий. Водил на симфонические концерты, на балет. И с женой был очень нежным, заботливым.
Дочь, Катя, рассказывала: у отца был роман, может, и не один, но один был особенно болезненным для Ромы, она тогда уже носила под сердцем Костю.
«Если он уезжал на гастроли без мамы, дамочки не давали ему прохода. Романы, конечно, у Аркадия Исааковича были, но мама его обожала и не представляла своей жизни без него. Она, например, простила отцу отношения с одной актрисой Театра Вахтангова, которая была очень красивой и ставила перед собой единственную задачу – «схватить» папу. Мама очень страдала, ей же все доносили…»
Со временем все это перестало иметь значение; а когда у Руфи Марковны случился инсульт, стало понятно, что по-настоящему важно. Как он о ней заботился! И как она боролась за себя, за них, каждый день отвоевывая у болезни еще немного жизни. Она снова начала ходить, но речь к ней уже не вернулась. Летом они с мужем уезжали на рижское взморье, гуляли, молчали – да зачем уже слова, они были не нужны.
Аркадий Райкин умер на два года раньше жены, его догнали последствия той долгой детской болезни. Когда Роме сказали о его смерти, она впервые после инсульта четко сказала несколько слов. Вот эти слова: «Я хочу умереть».
Семья Райкиных. Слева направо: жена Аркадия Исааковича Руфь Марковна Иоффе с сестрой, Аркадий Исаакович, зять Михаил Державин, дочь Екатерина (на руках держит своего кузена Ленечку), в центре — сын Костя. Озеро Долгое. 1958 год.
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ… ИННОКЕНТИЙ СМОКТУНОВСКИЙ и его СУЛАМИФЬ…
Любовь к ней он пронесёт через всю жизнь, прожив в браке почти 40 лет. И незадолго до смерти, в августе 1994, скажет: «Если спросить, что же такое Смоктуновский, то это во многом моя жена. Любовь моя, Саломея».
Он прожил непростую жизнь, он знал цену славы. И всегда с гордостью и нежностью говорил о том, что автором актёра Иннокентия Смоктуновского стала его жена СУЛАМИФЬ. .
Она носила библейское имя и обладала способностью вдохновлять мужчину на подвиги. Он готов был ради неё свернуть горы и осушить океан. Иннокентий и Суламифь Смоктуновские прожили вместе почти 40 лет, деля на двоих радости и горести, победы и поражения. «Нам не дано предугадать…»
С некоторых пор Иннокентий Смоктуновский с опаской относился к женщинам. Та, что когда-то клялась ему в вечной любви и верности, предала его. Его первая жена Римма Быкова через два года после бракосочетания увлеклась другим и позволила себе крутить роман на глазах у всей труппы театра в Сталинграде, где они служили. Тогда, в порыве отчаяния он изрезал все платья супруги на мелкие кусочки, а после решительно порвал с прошлым, решив начать новую жизнь в Москве.
Но столица холодно приняла будущего короля театра и кино. Он показывался во всех театрах, однако его не хотели брать. Он обладал слишком нетипичной для того времени внешностью и подходящих ролей для него не было. Обустроиться он тоже никак не мог, снять комнату не было денег, он ночевал у знакомых, а после они уехали, забыв оставить ему ключи. Иннокентий Смоктуновский пережил и это, найдя пристанище на ночь на широком подоконнике в подъезде дома у метро «Кропоткинская».
Все изменилось в его жизни в один миг. Она наполнилась светом и сиянием чуда после встречи с Суламифью Кушнир. Тогда его взяли внештатным артистом в театр Ленкома, где она работала художницей по костюмам и руководила пошивочным цехом. В неё не возможно было не влюбиться. Он пришел в цех с просьбой ушить костюм танкиста, в котором ему предстояло выступать, и увидел её. Иннокентий Смоктуновский любил вспоминать их первую встречу и её, хрупкую, серьёзную, с тяжёлой копной темных волос на голове.
Вид девушки, спускавшейся к нему по ступенькам, словно заворожил молодого актёра. Тогда он ещё не мог себе представить, что эта девушка станет частью его жизни. Он стал каждый день приходить в пошивочный цех. Приносил скромные букетики цветов и ждал, пока освободится эта удивительная девушка. Распахивал форточку, впуская в душное помещение свежий воздух, усаживался с книжкой в уголке и время от времени украдкой рассматривал ту, что занимала всё больше места в его сердце. Потом они шли ужинать в столовую по соседству и отправлялись гулять.
Прошло не так много времени с момента их первой встречи до того дня, когда он сделал ей предложение. На свадьбе гулял весь пошивочный цех Ленкома. «Положи меня, как печать, на сердце твое…» Тогда она помогла ему найти работу, попросив о ходатайстве перед Иваном Пырьевым Марину Ладынину через её портниху Клару. Благодаря письму режиссёра Смоктуновского приняли в Театр киноактёра.
У Иннокентия Смоктуновского появилось сразу всё: семья, работа, роли в кино. Супругам первое время приходилось часто разлучаться. Он ездил с гастролями и отовсюду писал ей письма. Нежные, слегка ироничные, наполненные любовью и тоской по «Соломке», как ласково называл жену Смоктуновский. Она же неустанно работала не только над обустройством семейного гнёздышка, но и над его образом и манерами.
Суламифь Михайловна фактически стала его администратором, имиджмейкером и, конечно, заботливой женой. По мнению коллег Иннокентия Михайловича, жена фактически воспитала знаменитого актёра. Это она прививала ему вкус, заботилась о семье. Суламифь оставила работу, чтобы полностью посвящать себя любимому мужчине и их дому.
Когда Смоктуновскому присвоили звание Героя Социалистического Труда в 1990 году, он сразу же заявил, что половина Золотой звезды точно принадлежит жене. Им пришлось пережить горечь потери, когда их первый ребенок, дочь Наденька скончалась в сентябре 1956, прожив всего полгода. Но общая беда не отдалила их друг от друга. Наоборот, они стали ещё ближе. В 1957 году появился на свет Филипп, а в 1965 – Мария.
Он был удивительным отцом. Когда был вдали от семьи, писал всем трогательные письма. Находясь рядом, старался уделять детям больше времени, несмотря на усталость или плохое самочувствие.
Он всегда был готов поддержать, посоветовать, помочь, делая все, что было в его силах. Когда дочь поступила в хореографическое училище и стала решительно бороться со своим весом, он садился на диету вместе с ней и безропотно жевал овощи.
На это требовалась недюжинная сила воли, ведь Суламифь Михайловна была замечательным кулинаром. Перед её щами и котлетами устоять было просто невозможно. «Большие воды не могут потушить любви…»
Супруги удивительным образом дополняли друг друга, у них словно было одно дыхание на двоих. Огорчал лишь сын Филипп, метавшийся в поисках себя и в конце концов нашедший утешение в алкоголе и наркотиках. Он успел жениться, в семье родилась дочь, а все заботы по обеспечению молодой семьи легли на плечи Иннокентия Михайловича.
Он не роптал, лишь винил себя то, что упустил сына, недодал ему своего внимания и любви. И актер трудился, соглашаясь на любые предложения, чтобы его семья не знала нужды. Его актёрский талант был столь многогранен, что он с легкостью перевоплощался в Юрия Деточкина и Гамлета, Моцарта и Сальери, Плюшкина и Ивана Грозного.
А дома он становился самым обычным мужчиной, который должен был заботиться о своей семье, воспитывать детей, ухаживать за женой. Он таким и был, трогательно-домашним, постоянно жаждущий любви близких. Впрочем, на её нехватку ему было трудно жаловаться.
В семье он становился чуть ли не центром вселенной. Он никогда не отказывался от домашней работы, мог и полку прибить, и огород вскопать, и помочь дочери с математикой. Он любил ходить в японском кимоно и есть палочками рис, приготовленный его женой по особому рецепту. Он мог научить щенка Жана говорить слово «мама» и смастерить часы в школу для дочери.
Но всё это только тогда, когда рядом была его Соломка. Без неё он скучал, хандрил и не высыпался. С ней – готов был на любые безумства и подвиги. В этой книге особенно нежные строки о ней, его Соломке.
Он написал книгу «Быть», в которой самые теплые и слегка ироничные строки о той, без которой никогда бы не было актёра Иннокентия Смоктуновского. Иннокентий Смоктуновский ушел в августе 1994 года, не сумев пережить второй инфаркт.
Суламифь Михайловна прожила без него ещё 22 года, искренне веря, что когда-нибудь они снова будут вместе.
У генерала Скобелева долгие годы жил попугай. А сам генерал часто и подолгу истово молился вслух. Однажды ему подарили очень дорогую книгу на военную тему и после очередного изучения он, оставив её открытой на столе, удалился по службе на некоторое время. А когда вернулся, то чуть не упал в обморок!
Драгоценнейшее военное пособие зарубежного издания было подрано и порвано попугаем, каким-то образом выбравшимся из клетки!
Праведному гневу царского генерала не было предела. Он, схватив мухобойку, стал гоняться за попугаем-шкодником с криками: «Убью!»
Виноватая птица залетела за шкаф, откуда достать её не представлялось возможным…
Генерал решил подождать добровольной сдачи с повинной, чтобы предать виновника примерному наказанию…
И вот через полчаса из-за шкафа послышалось просительно-покаянное: «Господи, Иисусе Христе! Помилуй мя грешнаго!» «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешнаго!» — сказанное с интонацией самого генерала и продолжалось беспрерывно целый час!
Сердце Скобелева дрогнуло и умилилось. Он даже заплакал. Крикнул за шкаф попугаю: «Ладно, грешник, вылетай! Ты помилован!» и уже через несколько мгновений блудный попугай радостно чирикал у него на руке…
