Маруся. Рассказ из сети

размещено в: Деревенские зарисовки | 0


В 1944 году Маруся Лыкова получила письмо из госпиталя. Писал ей муж Тимофей Лыков. Правда, не сам писал, а под диктовку санитарка.

«Здравствуй, моя ненаглядная жена Маруся. Пишу тебе это письмо из госпиталя. Так получилось, что приходится писать мне не самому. Помогает мне наша санитарка Валентина Ивановна Сарычева.

Сразу хочу доложить тебе, моя Марусенька, что я ослеп в результате контузии и домой не вернусь, так как не хочу быть обузой в твоей жизни.

Ты еще молодая и может еще даже красивая, ну, а я решил бросить тебя. Главврач предложил мне место в Доме инвалидов, здесь недалеко.

Там я и закончу свою жизнь. Матушке моей, Агафье Петровне, об этом скажи сама и еще передай, что я ее всегда любил и уважал.

И тебя тоже люблю, моя Маруся. Адрес проживания писать не буду, так как знаю твой характер. Будь счастлива. Твой муж Тимофей. Бывший уже.»

А внизу страницы было дописано следующее: Уважаемая Маруся, письмо полностью написано под диктовку вашего мужа, но я все-таки напишу вам адрес госпиталя, где сейчас находится ваш муж.

А вы сами решайте дальше, что делать. С уважением Валентина Ивановна Сарычева, санитарка. Маруся прочитав письмо, закрыла лицо руками и молча посидела так несколько минут.

-Маруся, что там в письме-то? -спросила ее свекровь, Агафья Петровна, спуская с печки свои худые ноги.

— Как там наш Тимофеюшка? Что пишет? Маруся посмотрела на свекровь и громко выдохнула:

-Пишет, мамочка, что бросил он меня. Ослеп и не хочет возвращаться домой, жук навозный. Она со злостью скомкала письмо.

-Ну, я ему устрою, скоро. Спасибо санитарке Валентине Ивановне, дай ей Бог здоровья.

Через неделю Маруся привезла домой своего слепого мужа Тимофея. Женщина она была рослая, крупная.

Зашла стремительно в палату и после недолгого разговора с мужем, сгребла его в охапку, вынесла во двор и посадила в телегу.

-Скажите, доктору, я приеду потом и все бумаги оформим! -крикнула Маруся растерянным санитаркам около дверей.

-Трогай! После приезда домой, Тимофей захандрил. Сидел часами неподвижно, как каменный, ни с кем не разговаривал.

Маруся понимала, как ему тяжело жить в этой постоянной, страшной темноте. Иногда она зажмуривала глаза и ей даже от этого становилось жутко. Она даже задыхалась от этого состояния.

А каково было ее Тимофеюшке, который до войны без дела никак не мог усидеть? Вот, проклятая война сломала мужика…

Маруся вдруг неожиданно вспомнила, как он приехал к ней свататься в 1935 году вместе с матерью. Невысокий, голубоглазый паренек стоял у порога, робко поглядывая на рослую статную красавицу.

Разговор начала Агафья Петровна, обратившись к матери Маруси.

-Ну вот, Маланья Демидовна, жениха к вам привела, сына моего Тимофея Кондратьевича. Любит он, Малаша, твою дочь и в жены ее взять хочет. -Агафья Петровна быстро толкнула вперед сына.

-Да я-то что? -вздохнула Маланья.

— Маруся у нас самостоятельная, все сама решает. Только… больно мелкий жених-то. Маруся моя, видите какая?-Маланья Петровна гордо окинула взглядом свою высокую дочь.

-Да видим, видим, — закивала Агафья.

-Красавица, ничем бог не обделил, ни умом, ни красотой. Только Тима мой тоже умелец, дом у нас как терем расписной, золотые руки у парня, серьезный …и Марусю вашу любит уже давно.

-Он-то любит, -снова вздохнула мать.

-А ты, Маруся, как? Тимофей тебе по нраву?

-По нраву, мама, -зарделась Маруся.

…Маруся вдруг вздрогнула от тихого прикосновения Агафьи Петровны.

-Что, мама?

-Тошно тебе, девка? — вздохнула свекровь.

-А каково ему-то? -Она кивнула на сына, сидевшего у окна.

-Он же столяр-краснодеревщик, как ему без дела жить? Утухнет ведь совсем, — она тихо захлюпала носом.

-Не утухнет, -Маруся решительно поднялась и вышла из дома. Она решила поговорить с директором школы.

Тимофея устроили в школу трудовиком, стал учить ребятишек столярному делу. Он сразу оживел, стал суетиться как раньше.

А когда снова становился смурным, Маруся подсовывала ему, как бы невзначай, его инструменты и деревянные чурочки.

Удивительно, но слепота не мешала Тимофею строгать и создавать чудесные изделия, как будто руки теперь работали еще и за глаза.

…Прошло два года. Жизнь у Лыковых налаживалась. Только вот стала замечать Маруся, что как-то слишком уж часто ходит мимо их дома Анюта Грачева, разбитная симпатичная вдовушка.

И ведь проходит именно тогда, когда Тимофей во дворе находится: мастерит что-то или на крыльце сидит, чурочку какую строгает.

Вот и сейчас Маруся стояла у окна и задумчиво смотрела на Анюту, снова стоявшую рядом с Тимофеем. Ее звонкий, игривый смех был для Маруси как нож по сердцу.

По характеру она всегда была ревнивой, но Тимофей как-то никогда повода для ревности не давал, для него никого кроме Маруси на всем свете краше не было, а тут, смотрите-ка, разошелся, сидит, смеется с этой Анютой.

Агафья Петровна подошла к окну.

-Неспокойно тебе, лапушка? Я ведь тоже примечаю давно эту стерву. И ходит, и ходит мимом нас, -буркнула Агафья.

-Смотри, Маруся. Слепой, слепой, а уведет еще мужика-то эта …

Ты поговори с ней, милая…как ты умеешь.

-Конечно, поговорю, -кивнула Маруся.

-И с Тимофеюшкой нашим тоже поговорю.

За ужином все трое сидели молча за столом.

-А чего такие смурные все? — первым начал разговор Тимофей.

— Мать, ты что молчишь-то? Не заболела? Агафья быстро посмотрела на мрачную невестку.

-Наелась я что-то, -она мышкой выскользнула из-за стола.

-Пойду посмотрю, что там Зорянка мычит как-то громко.

-Маруся, ну а ты что? -муж нащупал руку Маруси и положил на нее свою ладонь.

-Чего случилось у моей красавицы?

Маруся молча убрала руку.

-Красавицы, говоришь?-она уже закипала.

— Одна ли я у тебя красавица-то? Или еще кто в уши тебе тут около крыльца поет?

-Ты про Анну, что ли? -засмеялся супруг.

-Да ладно тебе, ну скучно ей, вот и заходит иногда, прибаутки мои послушать. Веселят они ее, ты же знаешь какой я веселый…

-Правда, что ли? -Маруся уже кипела, как разогретый самовар.

-Веселый, говоришь? Вот с этого дня будешь дома сидеть и строгать, только меня веселить! —

Ну, ты даешь, -Тимофей покачал головой.

— Я что тебе птица в клетке, какая? Не могу с другой женщиной посмеяться что ли? Да я свободный человек!

-Чего ты сказал? -Маруся поднялась из-за стола и со всего размаху вдруг засадила ложкой по лбу мужа.

-Вот тебе, весельчак, получай! Жук навозный! Ишь ты…

Но Маруся не рассчитала своих сил. Худощавый муж от удара покачнулся на стуле и…рухнул плашмя на пол.

-Тима! -Маруся кинулась к мужу.

-Тимушка! Господи! Тимофей лежал без сознания. В комнату вошла Агафья Петровна. Маруся подбежала к ней с плачем.

-Мама, я мужа убила!

-Да ладно тебе, убила, -свекровь подошла к Тимофею и низко наклонилась.

-Тимушка, сыночек, ты как? Тимофей тихо пошевелился и застонал.

-Живой, — выдохнула мать

— Маруся, иди сюда, он живой еще! Маруся тоже наклонилась над мужем.

-Маруся, я тебя …вижу, — бормотал тот.

-Я вижу тебя…и маму тоже…вижу…

Маруся со страхом оглянулась на свекровь.

-Отходит, -пожевав губами, -заключила Агафья.

-Вот смерть где нашла сыночка моего.

…Через несколько дней Маруся с Тимофеем приехали домой из города. На Тимофее красовались большие очки в черной оправе

. Врач-офтальмолог, осмотрев Тимофея, пояснил, что в результате контузии наступившая слепота имела временный характер. Такое случается иногда.

-Это все Маруся моя, целительница, -гордо показал Тимофей на жену.

-Ей спасибо!

-Что же вы сделали с ним? -повернулся к ней врач.

-Да …нет ничего особенного, — зарделась Маруся.

-Это муж просто шутит. А скажите, доктор, слепота не может вернуться снова?

-Да нет, вряд ли. -Покачал доктор головой

-Да, с такой целительницей, как у вас, Тимофей Кондратьевич, вам ничего не страшно, — рассмеялся врач.

-Это точно! -Тимофей с любовью посмотрел на жену.

-Ничего мне с ней не страшно.

В 1947 году Маруся родила девочку.

-Господи, малехонькая какая, -ахнула свекровь, увидев ребенка.

-В нашу породу пошла девка! Тимофей, смотри, дочка какая у тебя, как кнопочка! Тимофей зачарованно смотрел на девочку…

Автор: Повороты Судьбы

Рейтинг
1 из 5 звезд. 4 голосов.
Поделиться с друзьями:

Провожатый. Автор: Иволга

размещено в: Про собак | 0

Каждое утро, незнакомый пес стал провожать Татьяну до работы. А она была рада такому провожатому. Улицы были еще пустынны, одинокие мужчины, идущие следом или навстречу, немного пугали. А большущий пес с мрачным взглядом, шагающий рядом – вселял уверенность и служил гарантией безопасности. За несколько дней Таня его хорошо рассмотрела…

Немолод, умен, спокоен. Шерсть, которая на молодой бы собаке блестела и лежала волосок к волоску, на нем выглядела небрежно, клочковато, неопрятно. Походка не радовала упругостью, да и седеющие собачьи щеки красноречиво даже не говорили – кричали о преклонном песьем возрасте.

Возле дверей Татьяна благодарила пса. Поглаживанием по лобастой голове, ласковым словом. И всегда доставала для провожатого вкусный кусок. Она уже с вечера готовила для своего «джентльмена» угощение. Это мог быть трехслойный бутерброд, несколько отварных куриных шей, или же просто кусок недорогой колбасы, купленной для собаки специально. Неторопливым движением хвоста пес благодарил и аккуратно брал угощение. Но почему-то никогда не ел…

Попрощавшись взглядом, он удалялся, унося еду с собою в пасти. Татьяне было конечно интересно, почему он уносит пищу, но не следить же за псом, в самом деле. Но однажды все-таки проследила. Как обычно, она шла на работу в сопровождении своего телохранителя, удивляясь совсем безлюдным улицам. И лишь возле самой двери ее осенило… Сегодня ж суббота! Выходной! А она на автомате явилась работать…

Пес, взяв кусок в зубы, медленно удалялся, а Татьяна, решив не терять времени даром, отправилась вслед за ним. Пес, погрузившись в свои невеселые мысли, неспешно брел куда-то дворами.

Татьяна шла позади, стараясь не терять его из виду. Пес пришел на заброшенный двор, который когда-то окружали двухэтажки, он прошел в самый заросший угол. Прислонившись боком к дереву, Таня продолжала следить за ним. Но ничего интересного не увидела. Там просто лежала мисочка, эмалированная, с отбитыми краями….

В нее то и положил свой кусок пес. Положил и долго вглядывался в накрытую им же самим, тарелку. А потом начал есть… Вылизав миску до блеска, лег рядом и задышал. Нервно, мелко подрагивая носом и губами. Так плачут от обиды дети, которые понимают, что ее не заслужили, а зареветь в голос им не дает страх. Страх того, что другие будут смеяться.

Татьяна тихонечко отступила…. Людям свойственно везде видеть некие «знаки», словно бы без них невозможно управлять собственной судьбой.

Вот и Таня решила, что выход на работу в субботу был не просто так, ей на что-то пытаются указать. Новая миска, глубокая и блестящая, непривычно удобно легла в руку.

Таня возвращалась в заросший двор на окраине города, туда, где старенький пес горевал возле миски. Который был так воспитан, что не умел есть с земли и наполнял свою миску сам.

— Эй! Собака! Пойдем со мной! Пес вздрогнул и резко поднялся. Он все понял, но почему-то медлил, переводя умный взгляд с блестящей миски на свою – с отбитыми, темными краями. Таня нетерпеливо позвала его снова и пес решился… Ему было неудобно… Миска скользила, но он упорно нес ее с собой.

Пес был добр и привык верить, но он был стар и знал, что доверять нельзя. Поэтому он взял частичку своего «дома» и пытался убедить себя, что они вместе, обязательно, станут частью нового дома. Через час, впервые за долгое время, пес не накрывал сам себе «стол», его пригласили уже к полной, новенькой миске, отправив старую в мусорное ведро…

Иволга

Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями:

В школьной сmоловой рабоmала mёmя Даша. Автор: Георгий Жаркой

размещено в: О добрых людях | 0

В школьной сmоловой рабоmала mёmя Даша — просmая русская женщина. Молчаливая, печальная. Она ни с кем никогgа не общалась. И болmливые коллеги смоmрели на неё, мягко выражаясь, с осужgением.

А мы, молоgые учиmеля, оmкрыто презирали её за mо, чmo она после рабоmы уносила gомой различную еgу в баночках.

Некоmорые gумали, чmо у mёmи Даши муж пьяница: пропиваеm все gеньги, и поэmому есmь нечего. Другие счиmали, чmo она оm жаgносmи заgыхаеmся: копиm gеньги.

С высоmы mолько чmо полученного вузовского gиплома mак легко осужgamь! Мы, живущие «в gухе», чиmающие умные книги, воспиmывающие молоgое поколение — и mёmка с еgой. Разве можно сравнивать!


Как-mo в учиmельской наша компания усmроила посиgелки. Молоgая учиmельница Нина чиmала сmихи Вознесенского. Чиmала очень хорошо: вечерами она играла в поэmическом mеаmре.

Не слушаmь её было невозможно. Мы замирали оm кажgого слова. И чувсmвовали себя на верху поэmuческого блаженсmва. А как же иначе? Молоgые, образованные, хорошо одеmые люgи, понимающие суmь искуссmва.

Нина закончила декламироваmь, посмоmрела на нас муmным взгляgом и сказала: «Поэзия засmавляеm gушу жиmь. Если я пересmану понимаmь сmихи, mо превращусь в mёmю Дашу».

Мы понимающе похихикали.
Вечером мне нужно было провериmь сочинения на вольную mему — о gобре. Писали семиклассники. Они виgели добро и в побеgе на войне, и в mруgе врача, и в руках мамы, и выпеченном свежем хлебе.

А одно сочинение «оmхлесmало» меня по щекам. Оm сmыga закружилась голова, поgнялось gавление.

Девочка написала, чmо в их поgъезgе живеm gревняя, никому ненужная бабушка. И чmо к ней кажgый geнь по gва-mри раза прихоgиm mёmя Даша. Она приносиm еgу, прибираеmся, выносиm мусор. И gелаеm эmо просmо maк.

Оказываеmся, чmо у неё есmь еще несколько поgопечных. А через gва поgъезgа — многоgеmная семья. И муж пьёm. А беgная мамочка пыmаеmся прокормиmь сколько-mо gетей. И к ним moже mёmя Даша прихоgum.


На gругой gень в учиmельской я молча проmянул mеmраgку с сочинением учиnельнице Нине. Она пробежала по ней глазами. Поблеgнела — и бысmро вышла.

Я поmом в классе при всех gевочке сказал: «Спасибо mебе. Ты указала мне на gоброго милого человека. Я не замечал его. Спасибо». Мои семиклассники очумело на нас смотрели. И я прочитал mекст вслух.

Георгий Жаркой

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

«Ты наша совесть, мама»… Александра Авраамовна Деревская

размещено в: О добрых людях | 0

Когда в Ставрополь привезли эшелон эвакуированных из Ленинграда детей сирот, малыши стоять уже не могли, дистрофики. Горожане разобрали детей по домам, осталось семнадцать самых слабых, их брать не хотели – чего там брать, все равно не выходишь, только хоронить…

Всех их взяла себе Александра Авраамовна Деревская. И потом продолжила. Забрала братьев и сестер тех, что были у нее.

Ее дети вспоминали потом: «Однажды утром мы увидели, что за калиткой стоят четыре мальчика, меньшему – не больше двух…

Вы Деревские… мы, тетенька, слышали, что вы детей собираете… у нас никого нет… папка погиб, мамка умерла… Ну и принимали новых в семью.

А семья наша все росла, таким уж человеком была наша мама, если узнавала, что где то есть одинокий больной ребенок, то не успокаивалась, пока не принесет домой.

В конце 1944 узнала она, что в больнице лежит истощенный мальчик шестимесячный, вряд ли выживет. Отец погиб на фронте, мать умерла от разрыва сердца, получив похоронку.

Мама принесла малыша – синего, худого, сморщенного… Дома его сразу положили на теплую печку, чтоб отогреть…

Со временем Витя превратился в толстого карапуза, который не отпускал мамину юбку ни на минуту. Мы прозвали его Хвостиком…»

К концу войны у Александры Авраамовны было 26 сыновей, и 16 дочерей. После войны семью переселили в украинский город Ромны, где для них был выделен большой дом и несколько гектаров сада и огорода.

На могильной плите матери героини Александры Авраамовны Деревской – простая надпись: «Ты наша совесть, мама»…

И сорок две подписи.

Подвиг сострадания

Она не убила ни одного немца. Не стреляла из снайперской винтовки, ни разу не подняла в небо боевой самолёт, не выносила с поля боя раненых. Но Александра Авраамовна Деревская — настоящая героиня Великой Отечественной войны. Женщина усыновила и фактически спасла от смерти более четырёх десятков детей-сирот.

Когда в волжский Ставрополь (теперь это город Тольятти) в 1942-м привезли целый эшелон эвакуированных из блокадного Ленинграда детей-сирот, их разобрали по семьям.

Без понуканий властей, из сострадания жители городка брали в свои дома по одному, по два, по три ребёнка — каждый понимал, сколько ртов он сможет прокормить в суровое и скудное время.

Остались 17 человечков. Дистрофики, они уже и стоять не могли. Лидия Тищенко, в девичестве Деревская вспоминала: «Нас на руках вынесли и положили на землю.

Мы лежали, собралось много народу, и женщины стали перешагивать через нас, выбирая детей, которые могли хотя бы сидеть. А я не могла. И через меня шагали, говоря: «Эта умрёт, эта умрёт…»

Лиду и всех, кто остался никому не нужным, забрала к себе Александра Деревская.

Умирающей девочке Лиде повезло – сначала её спасли врачи, а потом к себе домой забрала Александра Деревская.

Своих ленинградских детишек мама Шура отогревала на печке, парила в бане и купала в ванне, настоянной на целебных травах. А по ночам она ходила в сарай, где у неё было пять коз. Через каждые два часа она поила живых скелетов парным молоком из ложечки.

Если бы не она, маленькие ленинградцы, конечно же, не выжили бы…  Руки мамы Шуры всегда были до язв разъедены известью от стирки. Каждый день она становилась к ребристой доске и стирала-стирала-стирала. Все запасённые перед войной свои наряды Александра перешивала для девочек, а оставшиеся лоскутки шли на починку белья. 

Сероглазая красавица-гимназистка Сашенька Семёнова в 1918-м пришла в грозненский госпиталь и попросила дать ей любую работу. Белые яростно рубились с красными, раненых в Добровольческой армии было много и для неё работа нашлась.

Начав санитаркой, Семёнова на практике обучилась сестринскому делу. Красные выбили из Чечни белых, госпиталь эвакуироваться не успел и стал, вместе со всем персоналом, медучреждением Красной Армии. Вместо порубанных белых казаков Александра стала лечить порубанных казаков красных. Раненый красноармеец Емельян Деревский позвал замуж.

Своих детей бог Александре не дал, но до войны на воспитании в семье находились сын мужа от первого брака и его младший брат, потом Деревские приютили ещё и оставшуюся без родителей девочку…

Всех 17 ленинградских доходяг Александра выходила. Вдобавок забрала из других семей братьев и сестёр тех детей, что у неё были. Нескольких малышей ей ещё и подкинули: постучат в дверь, она откроет, а там стоит плачущий ребёнок. Как не взять?

И сами дети приходили, рассказывали простые истории: «папка погиб, мамка умерла…» Русские, украинцы, узбек, еврей, немец, мордвин, чуваш — для неё все они становились родными.

Ее дети вспоминали потом: «Однажды утром мы увидели, что за калиткой стоят четыре мальчика, меньшему – не больше двух… Вы Деревские?…

Мы, тетенька, слышали, что вы детей собираете… у нас никого нет… папка погиб, мамка умерла… Ну и принимали новых в семью. А семья наша все росла, таким уж человеком была наша мама, если узнавала, что где то есть одинокий больной ребенок, то не успокаивалась, пока не принесет домой.

В конце 1944 узнала она, что в больнице лежит истощенный мальчик шестимесячный, вряд ли выживет. Отец погиб на фронте, мать умерла от разрыва сердца, получив похоронку. Мама принесла малыша – синего, худого, сморщенного… Дома его сразу положили на теплую печку, чтоб отогреть… Со временем Витя превратился в толстого карапуза, который не отпускал мамину юбку ни на минуту. Мы прозвали его Хвостиком…»

Муж, получивший бронь от призыва нефтяник-буровик, возвращаясь из долгих вахтовых командировок обнаруживал в доме всё новых и новых жильцов. «Руки мамы всегда были до язв разъедены от стирки», — вспоминала одна из приёмных дочерей.

В голодные послевоенные годы огромная семья перебралась на сытную Украину, в Сумскую область. В городе Ромны власти дали дом с садом и огородом. Чтобы свести концы с концами, работали все, больше всех — мама. Не выдержав, устав от постоянных забот и хлопот ушёл из семьи муж. Работы у Александры Деревской прибавилось…

Надорванная жизнью, тяжело заболевшая Александра Авраамовна умерла в 1959-м, в возрасте 57 лет. В её честь и память городской детский дом в Ромнах был реорганизован в школу-интернат имени А.А. Деревской.

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями: