Немая Нюрка. История из жизни одной деревни

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

НЕМАЯ

Все звали ее Немой Нюркой. Звали совершенно без всякого злого умысла или желания как-то обидеть эту старую тихую женщину.

Просто так привыкли. И никто из последних нескольких десятков жителей почти исчезнувшей деревеньки Тарасовки совершенно не задумывался почему у женщины такое странное прозвище.

Ведь Нюрка была вовсе не немая, голос у нее был. Пусть робкий и тихий, как шелест листьев на ветру, но он был. Правда слышали то, как баба Нюра разговаривает односельчане крайне редко.

К этому все привыкли, научившись читать все эмоции и мысли бабули по огромным, выцветшим голубым глазам и морщинистому лицу. Так что Немой ее прозвали всего лишь за молчаливость.

Сколько таких одиноких старушек доживают свой век в забытых людьми, вросших в землю деревеньках. Никто не знает, сколько им лет, никто не плачет, когда заканчивается их век.

Даже соседи за их спиной не сплетничают. Таких просто не замечают, как сорную траву вдоль дороги.

Так и наша Немая Нюрка дожила бы свои годы и тихо ушла, оставив после себя лишь никому не нужную опустевшую избушку да заброшенный холмик на погосте…


Если бы в один день не случилось удивительное, по меркам села, событие. К Нюрке приехал на дорогой машине представительного вида пожилой мужчина.

Они долго о чем-то говорили, стоя у калитки. Точнее мужчина говорил, а Немая Нюрка молча слушала, вглядываясь подслеповатыми глазами в лицо незнакомца.

А потом упала, прямо там где стояла и закричала так громко, что из домов повысыпало все оставшееся население Тарасовки…

Родилась Нюрочка в этой же деревне в далеких предвоенных годах. В деревне был крупнейший колхоз на области, и жили там и работали все на одинаковых правах. Денег за трудодни не платили, документов у колхозников не было, жили все бедно и голодно.

Нюрочка была второй в семье с шестью детьми и старшей дочерью. Ей было двенадцать, когда чахотка забрала ее отца.

Заболел, а кто ж тогда отпускал на больничные? Так и выходил в поле пасти скот до последнего, утирая бледное лицо с испариной рукавом грязной потной рубахи. Там в итоге и остался лежать на бесконечных колхозных полях.

Нюрочка очень любила своего отца, был он тихим и незлобивым, жену и детей не бил, малышей тетешкал, делал им игрушки из чурбачков и глиняные свистульки.

Когда отца не стало, Нюрка слегла от горя и почти двое суток плакала навзрыд, отказываясь от еды.

Мать поначалу тоже плакала вместе с ней, понимая, что ей теперь предстоит тянуть всех детей одной. Она терпеливо ждала, когда дочь успокоиться, жалела, уговаривала…

А после просто выдрала Нюрку розгами и погнала на работу.
Да, в свои двенадцать лет девочка умела совершенно все, что положено уметь взрослой женщине, да еще и работала все лето наравне с матерью на колхоз.

Лишь зимой ей позволялось ходить в школу, да и то, пока был жив отец. После же зимой она помогала матери с младшими детьми, готовила да убиралась по дому.

Была Нюра совершенно не в отца — бойкая и дерзкая на язык, не раз селяне видели, как мать гнала ее прутиной вдоль дороги за очередные проделки.

Наступили голодные 30-е годы, жить стало совсем тяжело. Семье Нюрочки еще повезло, так как в доме имелась коза, молоко которой можно было выменивать соседям на картошку или забеливать жидкую кашу из отрубей.

Жить было можно, пока кто-то из соседей не отравил козу-кормилицу. Нюрка на всю жизнь запомнила, как плакала тогда мать. Пожалуй даже по покойному мужу она так не убивалась…

Не стало одним за другим трех младших братиков Нюрки, потом следом за ними ушла и мать. Нюркину восьмилетнюю сестренку взяли в приживалки и няньки в соседнюю деревеньку.

Брат побыл какое-то время, а потом как был, без документов, собрав жидкую котомку, ушел искать работу, да так и сгинул без вести…

Нюрка была пристроена им к троюродной тетке. Вот тут то и началась ее взрослая жизнь…

Привыкшая к долготерпению матери, девочка попыталась как-то в ответ на теткину грубость ответить бойко как всегда, но была избита до такой степени, что неделю провалялась спиной вверх, а на спине, ногах и даже местами на лице остались тонкие белые шрамы на всю жизнь. Вот тогда-то и стала Нюрка немой…

Или точнее просто получила это прозвище, так как молчала буквально на все попытки ее разговорить.

А тетка что? Ей и хорошо, молчит девка, да работает, а это главное. Люди быстро привыкли к молчаливой покорности девчонки, и каждый считал свои долгом обругать, толкнуть, переложить на худенькие плечи Нюрки свою работу или обязанности.

Нюрка терпела, не защищаясь никак, только смотрела на обидчика своими голубыми глазищами, плакала…и молчала…


Молчала, когда тетка выгодно продала ее замуж в пятнадцать лет. А что? Кому помешает молчаливая бесплатная работница в доме?

Молчала, когда ее била и издевалась свекровь. Когда началась война, и муж ушел на фронт тоже молчала…

Молчала, даже когда рожала своего единственного сына Васю, Василька….которого любила больше жизни.

Кричала она в голос лишь однажды, когда забирали сына у нее, как у врага народа и расхитительницы государственного добра в военные годы.


Как так вышло? Их далекой сибирской деревни не коснулась война, люди все так же работали, сажали пшеницу, что шла потом практически вся в сторону фронта.

Колхозное поле было совсем рядом с пустым огородом Нюркиной свекрови. Вот только руку протяни и можно собрать помятые, втоптанные в грязь, колоски пшеницы.


Вот Нюрка-то и протянула руку, собрала горсть колосков, чтобы сделать тюрю. А как на грех нашлись добрые люди, что увидели, что донесли.

Нюрке дали десять лет тюрьмы, свекровь заниматься с Васильком отказалась категорически, и малыша из рук матери забрали в детский дом.

Как кричала тогда Нюрка, как плакала, как умоляла, ползая на коленях. Люди молча стояли, смотрели на бьющуюся в горе и истерике мать и стыдливо отводили глаза…

Нюрка была сломлена совершенно. И опять замолчала. Все стало как раньше, лишь в голубых ее глазах стало чуть меньше жизни и тепла.

  • Когда Нюрку отпустили по случаю кончины Сталина, она тоже молчала. Не оплакивала она правителя, с чьей легкой руки она потеряла сына и свободу, не плакала и от радости, что наконец-то она эту свободу получила обратно.
  • Идти Нюрке было некуда и она вернулась в домик свекрови. Больная полу-парализованная женщина жила одна. Сын ее и Нюркин муж после войны, в Польше, познакомился с женщиной и решил начать новую жизнь, в которой места парализованной больной матери не было, как и жене-уголовнице.
  • Женщина так же молча, как и раньше впряглась в привычную работу, мыла, варила, пахала огород, обихаживала свекровь до самой ее кончины.
  • Благодарности Нюрка за это не получала, лишь нытье и ругань больной женщины, которая именно Нюрку винила во всем: и в своей болезни, и в том, что сын ее бросил…
  • И вот прошли годы, Немая Нюрка тихо доживала свой век в одиночестве. Замуж она больше не вышла и детей не родила. Копалась по-тихому в огородике, вела скромное хозяйство из одной козочки да десятка кур…
  • В то утро, с которого и начинается наш рассказ, Нюрка в очередной раз выслушала оскорбления от своей соседки Матвеевны за то, что через дырявый забор ее куры забрели в чужой огород и что-то там поклевали…
  • Молча и виновато посмотрев на соседку, Нюрка собиралась было уже вернуться в дом, вынести Матвеевне крынку молока, чтобы та не обижалась, но тут, заваливаясь в ямы на центральной дороге Тарасовки, показался огромный черный автомобиль.
  • Что приехал кто-то важный было ясно сразу, и Матвеевна, позабыв про молоко, побежала оповещать соседей.
  • В их заброшенные места редко кто-либо приезжал, и каждый раз это было значительное событие. Нюрка осталась стоять у ворот, с любопытством глядя, куда же поедет дорогая машина.
  • Джип медленно подъехал и нерешительно остановился у Нюркиных ворот. Открылась дверца, вышел мужчина лет шестидесяти, седой, представительный, спортивной комплекции.
  • Сняв очки он, минуту постояв, всматривался вдаль вдоль улицы, а затем подошел к Нюрке. Сначала женщина не поняла, что ему надо от нее и молча слушала…
  • А мужчина все спрашивал и спрашивал, называя знакомые Нюрке имена, и до нее постепенно стало доходить…
  • «Васенька, Василечек мой» — пронзительно закричала Нюрка и, упав на землю, обняла колени мужчины, прижавшись к ним всем телом. По ее лицу текли слезы, она все снова и снова повторяла имя сына. Сбежались соседи…
  • Матвеевна в унисон Нюрке ревела в голос, а мужчина, вытирая скупые слезы все безуспешно пытался поднять мать с колен…
  • Прощальный стол был накрыт в самом большом доме села, чтобы все могли уместиться. Люди под тосты и закуску в очередной раз слушали длинную историю о том, как мужчина долго искал сведения о своей родной матери. Многие плакали и радовались за свою тихую соседку.
  •  
  • А потом было торжественное прощание, и каждый считал своим долгом обнять и расцеловать Немую Нюрку и пожать Василию руку.
  • Женщина лишь молча смотрела на все это растерянными широко-распахнутыми голубыми глазами и…улыбалась. Куры и козочка Василием были переданы Матвеевне, за что женщина вынесла на дорогу большую банку липового меда…
  • Наконец сборы были закончены, хлопнула дверца, и машина, опасно наклоняясь, увезла Нюрку навсегда из Тарасовки. Соседи стояли и смотрели вслед долго-долго, пока не затих вдали звук мотора…
  •  
  • Как дальше сложилась судьба женщины? Наконец-то, в самом финале своей жизни она нашла простое человеческое счастье: большой дом, сын с доброй невесткой, трое внуков и пятеро правнуков.
  • И главное, что больше никто уже не называл ее Немой Нюркой. Нельзя ей было больше молчать, ведь маленькая пятилетняя Нюрочка так любит, когда прабабушка рассказывает ей на ночь сказки…
  •  
  • Иришкины  книжки
Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
avatar
Поделиться с друзьями:

Обман. Рассказ Ларисы Володиной

размещено в: Деревенские зарисовки | 0

Обман

Маленькая, забытая богом и людьми деревенька вместе со своими жителями из тех, кто не захотел отрываться от своей малой родины и могил родителей, доживала свой век. Молодежь уже давно сбежала в город в поисках лучшей жизни.

Валентина — самая молодая жительница Голубево. Не смогла она оставить возрастных родителей без опеки, и теперь в одном лице была и председатель, и почтальон, и социальный работник.

Будучи глубоко верующим человеком, да и по убеждению своему, не могла она отказать в помощи людям, которые в ней нуждались. Кому нужно продукты из города привезти, кому лекарства.

Телевидения в деревне не было и единственная связь для стариков с внешним миром — это письма. Раз в неделю Валентина садилась в старенький уазик и ехала в районный центр, чтобы привезти из магазинов и аптеки всё необходимое для жизни, а главное — забрать почту.

В этот день старики караулили Валю у ворот, в надежде получить заказы и весточку от детей. Все получали письма, кроме бабы Нюры.

Её единственный сын Гришка, как и все, уехал в город, да так и канул. Слышала Валентина, что устроиться на хорошую работу у него не получилось. Перебиваясь случайными заработками, он начал много пить. В пьяных разборках его и убили.

Баба Нюра об этом не знала, а сказать ей о гибели единственного сына Валя не могла. Поэтому старушка каждый понедельник тоже выходила к калитке ждать письмо от Григория. Соседка баба Маша, получая в руки очередной конверт, спросила:

— Нюрка, а ты от кого письмо-то ждёшь? Гришка столько лет не писал, а тут вдруг напишет?

— Не твоё дело! Напишет обязательно. Просто у него работы очень много — сердито пробурчала баба Нюра.

У Валентины от обиды за старушку сердце сжалось, и она согласилась:

— Конечно, напишет. Не слушай ты её. Сама не понимает, что говорит. Вот и написала Валентина сама письмо.

— Счастье-то какое!!! — запричитала бабуля. Гордо глянув в сторону Машкиного двора, громко, чтобы соседка услышала, добавила:

— Дочка, а ты прочитаешь мне? Сама-то я не увижу. Пойдём скорее в дом.

Войдя в избу, она уселась на стул у окна и приготовилась слушать. Валентина начала читать первые строчки. Баба Нюра заплакала. Слёзы скатывались по её морщинкам, оставляя мокрые следы. Она вытирала их передником и вдумчиво слушала.

— Я так и думала, что трудно ему, раз не давал о себе знать. Не хотел расстраивать. А теперь когда жизнь у него выправилась, и написал мне. Спасибо тебе родная! Ну вот и помереть нестрашно, когда у сына всё хорошо.

— Сейчас тем более умирать нельзя. Сын в гости навестить приедет. Ты только жди его.

Раз в месяц Валентина писала очередное письмо и вкладывала в него картинки белых медведей, полярных станций.

Бабушка не видела, что на них нарисовано, но со слов Вали отчётливо представляла, где теперь живёт и работает её Гриша. Чувство гордости за сына согревало одинокую душу старушки.

В понедельник Валентина, как обычно несла новую весточку от сына. Но у калитки бабушка её не встретила. Войдя в дом, она обнаружила лежащую на кровати Нюру.

В руках она держала бережно завязанные атласной ленточкой письма от сына. Старушка уснула вечным сном с улыбкой на устах, ведь у её Гришки жизнь наладилась.

Валентина заплакала. Впервые она была горда собой, что обманула. Это как раз та ложь, что во благо.

Автор: #ЛарисаВолодина

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Деревенские зарисовки. Рассказ Татьяны Рудаковой

размещено в: Деревенские зарисовки | 0
Деревенские зарисовки

 

А за путного чего не пойти  

Одинокая бабушка. Возраст – уже за восемьдесят. Но бодрится. А речь настолько яркая, что хоть записывай каждое слово. Спрашиваю:  

— Ты ведь давно овдовела. Не старая ещё была. Почему снова замуж не вышла?

— Наезжали, сватались… Приедет такой, начнёт: — «У меня, дескать, дом большой, да давно не белено. Скотинку тоже имею, управляться одному надоело»…

-Ну, думаю, не поймал птичку, а ощипать берёшься. В работницах живи, да слова не скажи. Уж я как-нибудь сама. Хоть и съем солёно, да не укорёно.
А, помедлив, старушка выдала: «Путненького не нашлось. А кабы к душе кто припал, чего же не пойти …»

Что-то кавалеры не заглядывают

Весенним ласковым деньком подкрашиваем наличники у одной бабушки. Подошла соседка, навалилась тяжёлым телом на палисадник и с ехидцей выдала:  «За мосток собираться пора, а она красоту наводит…»
  А за мосточком у нас кладбище. У меня сердце упало от такой бестактности.

А бабуся моя, повернув голову, отвечает: «Да вот что-то кавалеры на мои окна перестали заглядывать. Может, хоть так кто посмотрит…»
И от лёгкой шутки настроение у всех снова становится весенним.

И собаку в няньки

На лавочке, в тени тополя, за солнышком, сидят дед и бабушка. А мимо по раскалённому от зноя асфальту  дефилируют юные мамочки с колясками. Детишек от жары совсем разморило. Дед смотрит на них и говорит:
— Теперь чего ж не рожать? И отпуск дают, и деньги. А вот меня мать летом родила, как раз в сенокос. На покос надо ехать, а меня куда?

Взяли с собой вместе с зыбкой. Повесили зыбку на берёзку, и к тому же суку собаку привязали. Я зареву, родители собаку погаркают. Она задёргает верёвку, которой привязана. Сук зашевелится. Зыбка затрясётся – закачается. Я и замолчу. А что поделаешь – работа ждать не будет».

Правнуки не послушались
 
Дед мой, проживший почти полный век, видавший и революцию, и гражданскую войну, и коллективизацию, и Великую Отечественную прошедший, всё наказывал своим правнукам, двум братьям подросткам:
 
— Вы, ребята, только к куреву не привыкайте. Дома-то оно ещё ничего. А коли в чужой стороне, да на войне? Было дело – последний кусок хлеба на табачок меняли. А то ещё просят: «Дай хоть губы обжечь…»  
 
А пареньки пристают: «Дедушка, а ты совсем курить не пробовал?». Заулыбается старый: «Да как же пробовал…» И рассказывал такую историю:
 
— Единолично ещё жили. Папирос-то не было. Мужички табачок самосад курили. А у нас семья двоеданская. Никто не курил, и табак не садили.
 
Я же решил попробовать, тайно от всех. Сделал длинный крючок из проволоки и надёргал табаку из соседского огорода.
 
И надо было его высушить, да чтобы отец с братьями не увидели. А в конце нашего огорода рос большой тополь.
Я и развесил на ветках среди листьев пучки табака. Хорошо: и на ветерке, и за солнышком, и никто не  видит…
 
Ну, развесил, а потом и забыл. Пришла осень. Листья с тополя облетели, а на ветках висят ярко-зелёные пучки табака.
Тут меня отец на всю жизнь и от курева, и от воровства отучил…»
Посмеялись правнуки над рассказом старика.
А совета не послушались. Выросли да оба курят.
Обида
 
Зимнее солнце яркими красками играет на обледеневших окнах. Острый ветер чем –то надоедливо стучит по крыше, подвывает и, кажется, проходит сквозь стены старенького домика.
 
Сухонькая старушка в фуфайке и тёплом платке, как всегда, встречает меня у кухонного стола. Спрашиваю:
— Всё тепло выдуло?
Отвечает:
— А моя горница с богом не спорница. Если на улице тепло, то и у меня тепло. Если холодно, то и у меня холодно. А уж коли ветер, то совсем беда.
 
Немного отогревшись у растопленной печки, начинает рассуждать:
 
— Удивляюсь я на нынешних женщин. Чуть что не так, давай мужа из дома выгонять. Не подходит, мол, он мне.
 
Раньше-то такой моды не было. Уж как меня муж обижал. И бил спьяну, и изменял, и ревновал к каждому столбу. Но ведь не уходил. Стало быть, со мной жить хотел. А я и прощала всё, так и жизнь прожили.
 
Одну только обиду всю жизнь простить не могу. Да и сейчас всё, как поднесёно, помнится.
  На восемнадцатом году привёл он меня в свой дом. Свекровка вредная попалась. Всё ругалась:
 
— Выпучит свои сини глазищи, как у белой коровы.
А я всё думала, каки — таки глаза особенные у белой коровы.
А вскоре я беременная стала. Прихоти на еду начались. А какая уж еда сразу после войны.
 
Вот и прихотелось мне селёдки. Прямо хоть на стенку лезь. А мужик мой ездил куда-то по работе. Да и выпросил у кого-то маленькую ржавую селёдинку.
 
Привёз, значит, её домой. Отрезал кусочек матери, кусочек себе, ну и мне маленько досталось.
Я проглотила, даже вкусу не почувствовала, и косточки облизала.
Встала из-за стола. А слёзы из коровьих-то глаз, не касаясь щёк, текут.
Мужик перепугался:
 
-Где больно? Кто обидел?
А я, захлёбываясь от рёва, говорю:
 
— Знал ведь, что я хочу селёдку. Сам-то зачем ел?
А на него смех напал:
 
— Да откуда я знал-то? Чего сразу не сказала?
 
Вот и теперь, как не поспится ночью, да полезут всякие мысли в голову, сразу эта обида вспоминается. Всё простила, а вот этот съеденный кусочек  селёдки не могу ему простить.
 
Татьяна Рудакова
                                                                         С. Дальняя Кубасова
Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Рассказ 13 — летней Маши Афанасьевой из Краснодара

размещено в: О добрых людях | 0
Пронзительный рассказ 13-летней Маши Афанасьевой из Краснодара, который она прислала на Всероссийский конкурс дневников приемных семей.
Я ничего не помню.
Я не хочу ничего помнить.
Я хочу забыть то, что иногда мелькает в моей голове.
Я родилась сразу четырехлетней.
 
Долго-долго не могла понять, что со мной происходит. Какая-то серая пелена окутала и скрывала мое раннее детство. Все в тумане, хмурое, злое…
 
Постоянное чувство беспомощности и постоянный плач моего маленького брата. Он все время хочет есть. И плачет. И плачет. Этот плач преследует меня и сейчас.
 
Смотрю на рыдающего ребенка на улице, и сердце замирает. Я вглядываюсь в его личико — нет, не худой, в руках бублик. Смотрю на его маму — красивая, молодая, хорошо одетая… трезвая!
 
Так что же ты плачешь?! У тебя все есть! Так и хочется крикнуть этому мальчишке — постой, не реви, прекрати рыдать! Ты даже не понимаешь, какой ты счастливый! Обними свою маму и не отпускай! Никогда не отпускай!!!
 
Больше всего на свете я боюсь потерять маму. Мою мамочку, у которой я родилась, когда мне было четыре года.
Помню, как ждала свою биомаму, биобабушку в приюте. Помню, как бабушка пришла. Я сегодня не ела конфеты и отдала их ей, попросила передать Ванюше. Она взяла. А через неделю принесла мне их как угощение… только половину. Я была рада и этому. Бабушка сказала: «Жди меня», и больше я её никогда не видела.
 
«Добрые» люди сказали, что меня вряд ли заберут. Мама пьет, бабушка пьет, папа сказал, что я не его дочь. В приемную семью меня тоже не возьмут, потому что ко мне довесок идет — Ваня, мой братишка, а он больной. Никому не нужны больные дети.
 
 
Я сразу все поняла. Я и не ждала, я знала, что никому не нужна. Если родные люди не приходят за мной, значит, я плохая. Самая плохая девочка на свете. Это я во всем виновата! Это из-за того, что я не могла успокоить вечно плачущего брата, нас забрали из дома. Я готова к любому наказанию.
 
 
Когда не ждешь, не надеешься — становится легче. Все вокруг безразлично. Мне было все равно, что я ем, что пью, во что одета, куда нас ведут, зачем. Я уснула, даже не уснула — я умерла. Сначала внутри, а затем мое тело, поддерживая меня, не захотело жить.
 
Мне было очень плохо. Больно. Но я это заслужила. Уколы, капельницы, таблетки и тишина… долгая изнуряющая тишина. Вдруг — у моего уха чье-то дыхание. Голос. Неожиданно стало тепло и мягко. Я открыла глаза.
 
Кто-то держит меня на руках. Без суеты, как-то неспешно, нежно, но очень крепко. Кто-то меня покачивает и шепчет на ухо невнятное. Вспомнить не могу, то ли песня, то ли молитва. Я быстро закрыла глаза. Вдруг это сон и он уйдет. Нет-нет! Сон, не уходи! Мне так хорошо сейчас!
  •  
 
Именно этот момент я вспоминаю чаще всего. Это была моя первая встреча с мамочкой. Её сын заболел. В больнице Мише стало легче, он заснул. Мама уложила его и, укутав меня в свою кофту, качала меня на руках.
 
Помню её руки, поглаживающие мои волосы и убирающие их с лица. Помню её запах, помню шепот у моей щеки. Помню, как боялась открыть глаза. Как слезы предательски лились из глаз по щекам, как мама вытирала их мягкой ладошкой. А затем её слезы начали падать на меня.
 
Я помню, как завыла… не заплакала, а завыла, как собачонка. Боль, которая сидела во мне, вырвалась наружу в самый неподходящий момент. Не открывая глаз, я выла. На всю больницу. Прибежали врачи и забрали меня у мамы. Я не могла простить себе, что не сдержалась, ведь если бы я молчала, объятья продолжались бы вечно.
 
Следующий раз я увидела маму уже в «Ависе». Время, которое она навещала меня, было очень тяжелым. Я изо всех сил старалась не верить, не ждать её. А может, просто ничего не понимала. Сейчас сложно сказать.
 
Однажды утром мама забрала меня домой. Такой красивой я еще никогда не была. На мне было все новое. Платье, колготочки, туфельки, кофточка и даже нижнее белье. В этот день мы оставили прошлое навсегда.
 
В новой жизни у меня было все. Кровать и стол, подушки и игрушки, полный шкаф красивой одежды и волшебные книги. Были Миша и Лиля. Не было лишь Ванюши… Первое время я боялась шевелиться. Старалась меньше говорить и есть. Хотела понравиться маме и папе или хотя бы не мешать им.
 
Я не знала, как надо себя вести. И все ждала, когда же будет плохо. Когда наказание найдет меня. Все изменилось, когда мама сказала, что никогда и ни за что не отдаст меня никому! Что бы я ни сделала. Сказала, что я её ребенок, а она моя мама. И это решено не нами, а судьбой. А судьбе видней.
 
Так что, сказала мама, давай пошалим! Сколько куч осенних листьев мы разбросали в этот день! Родители закапывали нас с Мишей в листву. Мама сплела яркие веночки на головы, и мы стали похожи друг на друга.
 
Ваня появился в доме совсем неожиданно. Я его не узнала и долго не верила, что это мой брат. Когда я поняла, кого мама привела домой, ужас наполнил меня. А вдруг он будет плакать, баловаться, шуметь?! Нас заберут из дома.
 
Я умоляла Ваню вести себя тише, не отходила от него, чтобы он не испортил чего. А если бы испортил, мама этого бы не заметила.
А случалось с Ваней что-то постоянно. Братик плохо ходил, тянул ножку, и ручка не работала совсем. Он все ронял и разбивал, а мама только смеялась и обнимала его. Скоро я поняла, что Ване тоже не грозит изгнание, и я перестала волноваться.
  •  
 
Любую свободную минутку я стараюсь проводить с мамой. Мы часами сидим и болтаем о том о сем. Помню, как в большой компании мамины подружки вспоминали, с каким весом и ростом родились их дети.
 
Как они первый раз увидели своих малышей. У меня земля из-под ног ушла. Я не могла дышать. Мама улыбнулась и сказала, что Мишенька родился 3800 и 52 см, Машенька родилась 3200 с ростом 47 см, а Ванюша 2700 с ростом 45 см, а Лиличка 2100 и 44 см, и рассказала, как первый раз нас увидела, какие мы все были хорошенькие и родненькие и что она почувствовала.
 
Я так мечтала, чтоб это было правдой, что вскоре поверила в эту прекрасную сказку и заменяла ею свои тяжелые воспоминания.
Мама часто укачивала меня, завернув, как малышку. Обожаю эти моменты. И даже сейчас, когда меня что-то волнует, сажусь рядом с мамой, беру ее за руку и понимаю, что нет ничего родней, чем этот запах, добрая улыбка, заботливый взгляд.
 
Удивительно, но где бы я ни была, чем бы ни занималась, у меня перед глазами мамины глаза. Они могут быть веселыми, грустными, радостными или тревожными, уставшими или искрящимися. И всегда любящие!
 
Мама смотрит на меня с гордостью или тревогой… но никогда с безразличием или упреком. Я, вернее мы все, стараемся быть похожими на нашу маму. И желаем всем детям на земле видеть такими мамины глаза.
 Из инета
Маша с мамой
Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями: